Свет Евангелия

Свет Евангелия

1.
Откровение – само по себе – только фотон света, только момент – славы и благодати Божьей, даруемых человеку… Но если одним мгновением откровения переворачивается история человечества, что же тогда есть все знание Божие, весь его разум, который вмещает в себя все творение?
Вопрос, который сам собою вытекает из рассмотрения тайны откровения… Так что мы самое ходом событий нашего повествования естественно и непринуждённо переходим к нему…

Это ещё глас, вопиющего в пустыне:
«Где место разума?» (Иов. 28:12)
И это первое вопрошание о разуме, случившееся никак не меньше, как за три тысячи лет до нас.
Так вопрошает и впервые в истории человеков ветхозаветный пророк Иов.
И сразу вопрошанием своим ставит главный, не только первый, но и по первенству своему коренной вопрос.
И так он и поныне звучит для нас. И поныне не утрачивает своей значимости.
Ибо, это вопрос, на который, по существу, и сейчас у человечества нет ответа…
Мы и сейчас не в состоянии передать, скажем, той же умной машине (компьютер), созданной нами, производящей уже если и неисчислимое, то уж, верно, непредставимое для нас количество операций в секунду, мы не способны ей сообщить момент осознания ею её интеллекта, при всем собственном её интеллекте, превышающем наш, и при всей её ужасающей мощи… Она остаётся «мёртвой», не одухотворённой, машиной, не более чем очередным бездушным инструментом в ряду миллиардов таких же, созданных человеком прежде… Что означает, что сознание наше для нас – это выше нашего разумения. И, не исключено, никогда этого не сумеем, то есть передать наше сознание, как передал нам его Господь, согласно Библии, кому то или чему бы то ни было, ибо не сумеем его познать и раскрыть для себя (об этом в других главах сочинения), – это требует качественно иного уровня мышления и разума, дело не в современных технологиях. Иначе говоря, тем, чем мы будто бы распоряжаемся, – по существу, мы никак не владеем… И (в этом смысле) не факт, что мы вообще обладаем, или владеем, разумом. Наше изучение его и обхождение с ним – ( в данном случае я имею в виду мозг, это вместилище разума, как считается) – можно уподобить манипуляциям обезьяны с очками (и об этом также в сл. главах).

«Итак кому уподобите вы Бога? И какое подобие найдёте Ему?» (Ис. 40:18), – вот другой коренной вопрос другого древнееврейского пророка, Исайи.
Соответствия нет и не может быть, кроме поставления идолов по земле, – говорит Исайя…
«Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 20:21), – дополняет его Евангелие.
Вся история человечества, это есть, может быть, разрешение только одного этого вопроса. С одной стороны, выявления Образа Божия внутри нас, с другой – передёргивания, перелицовывания Его во внешний и фальшивый блеск, в имитацию его… Следуя обману, мы поклоняемся идолам и истуканам, за которыми нет ничего, кроме оболочки их… Это выпадение в пропасть и в пустоту…

И вот он, третий вопрос.
«Преисподняя обнажена пред Ним (Господом) и нет покрывала Аввадону» (Иов. 26:6), то есть даже и глубочайшей и низшей части ада, – и её проницает разум Господа… И – в то же время – сама мудрость Божия (читай, разум), говорит Иов, прячется от нас – от рая и до Аввадона… «Сокрыта она от очей всего живущего и от птиц небесных утаена» (Иов. 28:21). И «бездна говорит: не во мне она» (Иов. 28:14).
«Разум Его неисследим», – вторит Иову Исайя (Ис. 40:28).
«Неисследимы пути Его, – скажет вслед за Исайей и апостол Павел и прибавит: – и «непостижимы судьбы Его» (Рим. 11:33).
И дополнит пророка: «Ибо все из Него, Им и к Нему» (Там же. 11:36).
Уже из этого Павлова явится гегелева формула: «весь исторический процесс движется к Христу и идёт от него…» (1.Цитирую по Карлу Ясперсу. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., «Республика», 1994 г., стр. 32).
Так прорастает пророчество…
И Николай Кузанский (1401 – 1464), автор знаменитой книги «Об учёном незнании», мыслитель, учёный и теолог, поставивший вопрос о разуме уже так, как он звучит и сейчас, этот пытливейший исследователь человеческого разума, и он именно Исайю имеет в виду, говоря: «а ещё один муж божественного духа сказал, что мудрость и место разума таятся от глаз всего живущего» (2.Николай Кузанский. Об ученом незнании. Соч. в 2-х томах. М., «Мысль», 1979, т. 1, стр. 51). Учёный (по преимуществу) Кузанский опирается на авторитет пророка…
Между тем. Французский мыслитель и физик-теоретик Бернар д' Эспанья, стоявший у истоков квантовой физики, долгое время работавший с Энрико Ферми и Нильсом Бором, в 2009 году удостоенной крупнейшей в наше время Темплтоновской премии за «исключительный вклад в открытие духовного измерения жизни», полагает, что тайна – это и вообще есть «один из составных элементов бытия», что это такое понятие, которое можно отнести даже к одной из фундаментальных категорий философии.
Мы не помним, мы забыли пророков…
Ещё раз скажем и акцентируем, что Иов и Исайя ещё на заре истории заговорили о разуме Божием, как тайне, как некоем верховном начале, составляющем могущество Божие…
Евангелие прибавило к разуму – Дух Божий, Дух Святый, поставив его выше разума, ибо через Него, в Нём и с Ним и даётся нам разум… Точнее, разум и Дух пребывают в неслиянности, но и в нераздельности Божией (см. комментарии к Евангелию от Иоанна на Ин.1:1 в Толковой Библии под ред. Профессора Лопухина. Т. 6). И не случайно, когда мы говорим, что вот Дух Божий на человека сошёл, мы в простоте сердца подразумеваем под духом и святость, и наставление в разуме, и дарование человеку силы чудесной… То есть и, опять же, в простонародье и в просторечии, только человек, отмеченный Духом Божиим, только он и имеет свойства, составляющие суть Божию…
Что же… Разум, – правильнее здесь сказать, – начатки его или остатки (если мы будем держать в уме выпадение Адама из рая), может, ещё и есть у нас, – да вот Духа Божьего не осталось…
А без духа нет разума… Ибо нельзя же назвать разумом то, что подвигает народы в новейшее время к взаимному самоистреблению, а человечество к грядущему, как будто уже неизбежному самосожжению в топке вселенского некоего аутодафе… И это ли есть та сила чудесная, которая врачует и исцеляет, и не одно тело, но и душу человечью…

Так может стоит нам и ещё на раз обратиться к пророкам, к Библии и к Евангелию, чтобы освежить нашу память… Ибо, чудится, пророки Иов и Исайя не так уж и не правы…
Приступим же… Приступим, и тотчас же увидим… Мало, что разум Его неисследим… Мало, что он составляет тайну… Что тайна сия за семью печатями.. Но и – смерть ожидает и поразит всякого, знающего тайну или приблизившегося к ней… – именно так, а не иначе, полагает Ветхий завет…

2.
Для нас, в обиходе, понятия логоса (разума), слова и света, как и понятия единосущной Троицы, Отца, Сына и Духа Святого, олицетворены в самом имени Бога. Так здесь мы будем говорить о Боге, но иметь в виду Его разум и тайну его.
Так точно также и далее, когда мы будем говорить о Духе или о Свете, это не значит, что мы как-то и в чем-то запутались и перешли на другое и вступаем сами с собою в некое противоречие, – мы и здесь исследуем ту же тайну и маячащий за нею тот же разум, но при иных библейских или евангельских событиях и обстоятельствах, при которых разум и тайна, с ним связанная, нагляднее проступают при Свете Христовом, Свете Преображения Его, или же в Духе Божием… «Ибо Един Бог во Отце, Сыне и Духе Святом – свет неприступный и предвечный... как научен я самим опытом этому наученными…» – говорит Симеон Новый Богослов, – и «Отец есть свет, (и) Сын есть свет, (и) Дух Святой – свет» (3.Симеон Новый Богослов. Слова. Часть 2. Слово 62. Здесь же цитируется по переводу из статьи «Божественный Свет» митрополита Иллариона (Алфеева) на сайте Православной энциклопедии «Азбука веры» (http://azbyka.ru/dictionary/17/svet.shtml). И не о том же говорит и Павел: «и никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым» (1 Кор. 12:3).
Мы можем рассуждать так и таким образом, поскольку понятия, состояния, энергии и даже самое имена Единосущной Троицы как бы перетекают одно в другое и дышат одно другим, взаимодополняясь, и раскрываются одно в другом и через другое.

Итак. «Человек не может увидеть Меня и остаться в живых» (Исх. 33:20). Так сказал Бог Моисею. Вот начало… И конец тайны: ибо – знающий её – умрёт. Некий правоверный иудей и раввин Симеон Бен Аззаи увидел небесный сад и умер. С ним ушла и тайна Сада. Нельзя божества видеть. Райским же Садом во времена Аззаи именовалось то самое третье небо, на которое был восхищен и апостол Павел. Но Павел лицезрел Бога, ставшего в Христе видимым. Аззаи же узрел Бога невидимого, Отца. И за это, хоть и праведник, был жестоко наказан. Хотя… как сказать. Очевидно, что это выражение, и прежде всего, употребляется в том смысле, что Аззаи от счастья, от созерцания непереносимой красоты, от восторга лицезрения Бога умер. И вместе, и это несомненно – от ужаса. Не случайно, другой мученик, – привожу имя еретика по Борхесу (4.Х.Л.Борхес. Письмена Бога. М., «Республика». 1992. Стр.293., – Борхес называет Джованни колдуном. Следовательно это было во времена разгула инквизиции. В глазах инквизиции все еретики именовались колдунами),более нигде мне не удалось найти упоминаний об этом человеке, – некий Джованни из Витербо, когда ему удалось узреть Троицу, обезумел. И, наконец, у древних иудеев даже имя Господа принято обозначать набором непроизносимых согласных, – самое имя Господа должно оставаться тайным.
Итак. «Человек не может увидеть Меня и остаться в живых». Вот замок, вот запоры, которыми наглухо закрываются и запечатываются все двери к тайне и с нею к полноте разума, во всем его качестве и объёме. Моисей, еврейский заикающийся пророк, три с половиной тысячи лет до нас и ещё за тысячу лет до Платона, до греческой философской школы, до христианства и Христа, первым дал в этой Божией максиме феноменально сжатую и феноменально ёмкую, жёсткую и жестокую в своем максимализме, запредельную в своей категориальности и категоричности, и – точную формулу непостижимости бытия Бога и Его разума, если, опять же, иметь в виду всю полноту разума. Падаю пред Моисеем на лице своё. Так падает весь Ветхий Завет на лице своё перед Господом. Никто, кроме Бога, не властен над тайной. Она принадлежит одному Ему. В ней начало, и в ней же концы. И нет к источнику хода, кроме как через Бога… Тайна может быть только отпускаемой с Божьих весов, по толике, только дарованной Им. Смерть – взламывающему её.
Но отчего же?

Среди прочих и многих, на мой взгляд, могут быть только два предположения, имеющих сколь-нибудь серьёзное обоснование, по которым мы лишены тайны.
Тайна – вся полнота Божьего знания, делания и творения…
Способен ли человек при вручении ему тайны, то есть всей полноты разума, а следовательно, и могущества Божия, распорядиться ею правильно при его нравственной деградации и падении – это один вопрос… По нему, верно, и заикаться не стоит ни о какой тайне…
Другой вопрос состоит в том, что тайна – по существу своему не есть то, что способен принять в себя человек при нынешнем состоянии его плоти и духа, она нечто иное – несовместимое с самое структурой человека, как он устроен и как есть, и как плоть, и как дух… Человеку ещё должно измениться, чтобы принять в себя тайну…
Разрешение и первого и второго положения каким-то неисповедимым образом взаимоувязаны между собою…
Просветление человека Духом ведёт не только и не просто к духовному преображению человека, по которому ему может быть дано право на знание и мудрость Божию, ибо он не злоупотребит ими, но и к изменению и преображению самой физической структуры человека, которая способна будет в себя принять Божие и исключительное, нечеловеческое, знание…
Посмотрим же, как звучат настоящие положения с точки зрения Библии…

Как известно, разгневавшись на народ, сделавший себе Золотого тельца, Моисей разбил первые скрижали с Заветом, записанные на камнях самим перстом Божиим. Господь снизошёл к Моисею и назначил ему другую встречу для «возобновления» скрижалей с заповедями. При этом Он оговорил ряд условий, как держать себя Моисею при встрече с Ним. Не стоит сомневаться, что Моисей все исполнил и сделал по сказанному Сущим.
Следовательно, Моисей при встрече стоял в расселине скалы, как и было оговорено, – вот защита каменная и несокрушимая, – и при этом для пущей надёжности был покрыт рукою Бога.
Шутки в этом деле плохи. Неисполнение воли Божией, то есть подглядывание, созерцание тайны, пусть и неумышленное, страшно по своим последствиям, чревато смертью, и не только для одного Моисея, но для всего народа Израилева.

Надо полагать, выражение так часто употребляемое в Библии по отношению к Богу – Слава Божия – это не совсем то же, что Бог, но атрибут составляющий также существо Его, это, судя по всему, есть сияние и свет Божии, как бы носимые Им и неотделимые от Него. То есть это отблеск тайны Его, который по мере чаемого пророками вступления Израиля в Новый Завет впоследствии все более обретает признаки благодати. В Новом Завете все сжигающий Огнь через смягчение своё перетекает в любовь; и как любовь, которая не опаляет, и постигается нами. Но даже Божья любовь – в качестве любви это такая любовь, которую не всякий вынесет. Не всякому она по силам. Нет у ней меры. Ибо это Божья любовь. Сила этой любви неопределима, и в раскрытии своём и проявлении может быть невыносима и нестерпима для человека, если иметь в виду всю вышнюю её полноту. Не случайно же преподобный Ефрем Сирин, по свидетельству Иоанна Лествичника, просит и даже молит Господа об умалении Его любви: «Ослаби ми волны благодати Твоея!» (5.Иоанн Лествичник. Лествица. Слово 29, стр.8, – на сайте http://pravbeseda.ru/library/). Во времена Моисея это ещё огнь Божий… Это только закон, регламентирующий поведение человеков, неисполнение буквы которого преследуется до смерти… Что же говорить об его ужасающей силе и страхе пред ним…
Так вот, и при всех предосторожностях, предпринятых Моисеем, да и Самим Господом, отблеск Славы Божией падает на Моисея, и лицо Моисеево воссиявеивает.
Лицо Моисеево при спуске с горы Синайской столь сокрушительно сияет, что он вынужден положить на лице своё покрывало (Исх. 34:33), дабы народ не ослеп, дабы ненароком не сжечь свой народ светом Божией тайны, не превратить его в пепл. (Это то самое покрывало, которое, впоследствии, по Павлу, снимается Христом, ибо Христос является в мир как сама любовь и поэтому принимает образ видимый (2 Кор. 3:14).
По сошествии с горы, теперь и Моисей для соплеменников делается все равно что как Бог. Даже только регалии и атрибуты тайны – это страшно.
Как Моисей, точно так же и ревнитель Завета пророк Илия, разговаривая лицом к лицу с Господом на горе Хорив, покрывает себя милотью, плащом, дабы также ненароком не быть испепелённым сиянием Господа. И если Моисей стоит в расселине скалы, то Илия у входа в пещеру, – Господь и на этот раз милостив, он только веет светом на Илию (3 Цар. 19:12-13), и даже является тому в «гласе хлада тонка» (по славянскому переводу)… Но прикрыться надо, а то и от «тонка хлада» – в теле сделается жгучий и смертный мороз…

Я ещё вернусь, и даже прямо сейчас, к сокровенному смыслу этих сияний и веяний, – увы, смыслу, по ходу повествования невольно утрачиваемому нами, ускользающему от нас, – внешний блеск событий писанных, равно их величие заслоняют от нас суть богооткровений. Точно так же откровения эти, открываясь пророкам, зрятся народом и пребывают в нём (нередко долгое время) лишь как знаки видимые, слышимые или ощущаемые им, лишь как то, что сопутствует откровению… Даже ученики Иисуса, следуя за Ним, видели только плоть, иначе говоря, завесу Его Духа, как разъясняет Павел (Евр. 10:20). И так было до тех самых пор, пока Он Сам не открылся им как Господь в свете Своего Преображения. До сего, надо полагать, они ощущали лишь мерцание Его Духа…
Земля-трясение, содрогание и извержение гор и шествие вод, громы и молнии в изображении Моисея, как автора Исхода, не имеют ничего общего собственно с Богооткровением. Это лишь то, что видит и слышит народ и сам Моисей при сошествии Бога. Когда же Господь общается с Моисеем, общаясь с ним, Господь не колеблет землю. Он занят ниспосланием знания и мудрости Моисею.
Откровение не есть колебание тверди и вод.
Уже у пророка Аггея (Агг. 2:5-7) потрясение земли и неба переосмысливается в потрясение народов, – вот предвестие Нового Завета.
Потрясается то, что составляет душу и разум. Это есть потрясение духовных основ самого человека. И уже Павлом утверждается как «изменение колеблемого, как сотворённого (плоти человеческой), чтобы пребыло (в нем) непоколебимое» (Евр. 12:27), то есть – Дух Божий, и с ним же мудрость и знание, разум, который не в плоти, а в Духе, этой совершеннейшей из иллюзий, но которую, в отличие от плоти, а мы прибавим, в отличие и от материи, – уже ничем и никак не поколебать.
Вот тут то речь как раз и идёт о возможности изменения этою Божьей «плазмой» самой физики и структуры человеческого через наполнение ею, через самый огнь её, очищающий и высветляющий, и меняющий самый состав плоти и её каркас, переводя её в некий духовный образ, как это не странно может звучать…
Замечание апостола Павла перерастает рамки своего времени, стыкуясь с современными представлениями физики, скажем, о том же мире малых (элементарных) частиц, на котором стоит континуум, призрачном мире, абсолютная мощь и связующая абсолютная сила которого проявляется через незримость, вневременность, невесомость и покамест совершенную же непостижимость этих самых частиц… Замечание это совершенно гениально по отточенности формулировки… Чрезвычайная форма, как и стилистика, есть уже прорыв к высшему в виду собственного совершенства…
Но это к слову и кстати…
Таким образом свет и веяние – это сообщение Духа и с ним духовного знания. И вот тут-то, опять же, на мой взгляд, нужно понять и уяснить для себя следующее… Что именно духом и, соответственно, знанием, которое в Духе, можно сжечь. Что консистенции сии испепеляют… Что Богооткровение, как если бы оно могло случиться или быть в пределе, превышающем, скажем так, разумение человеческое, оно бы попросту помутило сознание Моисея, либо пророка Илии. А могло и убить. Вот отчего – разум есть тайна. И вот почему – доступ к нему во всей его Божией полноте закрыт. Человек ещё не готов ни принять в себя, ни распорядиться благоразумно тайной.
Тут не плоть Илии или Моисея… Тут дух поражается, или может быть поражён.
Но соответственно же, только духом и возвышен может быть дух.
Не властью, не богатством, даже не самим по себе знанием, ибо и оно пред ним прах, само по себе и оно лишено в себе основания, то есть без духа, дух превыше всего и – всё бисер пред Ним, всё временное и колеблемое, всё прах, и в прах же и обратится…

Суждения наши тем более небезосновательны, если мы вспомним о пламени неопалимой купины, которым куст (плоть) не сгорает.
То есть оттого именно и не сгорает куст, что куст есть плоть, а в нем, изнутри куста, – дух. Но дух не есть тварный пламень. И не твари сообщается… Пламень в данном случае есть только зримый образ Духа. Но сообщается он только тому, что есть и сам дух, который же и в человеке есть, с той разницей, что только это человеческий дух, разбавленный ещё страстями и «прелестями», которые же плоть от плоти человеческой…
И не то же ли самое мы имеем при возжигании Благодатного огня на Пасху в храме Гроба Господня в Иерусалиме, который также лица не опаляет. Ибо сей огнь – есть самый Дух Господний. Оттого и не опаляет.
Здесь и далее, впоследствии, в евангелии – вообще более нигде и никогда – Бог не присутствует как некий физический принцип. В физическом плане Бог вообще – не есть огнь поядающий. Такого Бога не существует. Это дело стихий, которые, сотворив, Бог оставил… Человека же – нет, не оставил… Над ним он имеет своё всевышнее попечение. Откровение Иоанна с его физическим пламенем в этом смысле стоит особняком в Евангелии. И при этом нужно заметить, что вселенская битва в Апокалипсисе идёт не между Богом и человеком, или между человеком и дьяволом, но между Богом и дьяволом, Люцифером, то есть между высшими силами – за человека, между тьмою и светом…

Свет… Два слова о свете, прежде чем далее нам говорить…
Конечно, и опять же, под Светом, а это есть одно из имен Христа, которым мы именуем самую суть Его, до и после Его воплощения в слове (человеке), следует понимать не тот свет, который мы знаем и которым произрастает и холится плоть наша. Это есть свет тварный. Речь же о нетварном, бесплотном, несотворённом и премирном, – ином и – (так мы его, по крайней мере, ныне для себя называем) – духовном свете, которым пронизывается весь мир. Мы, конечно, для себя можем назвать его информационным полем, или некими тонкими энергиями, но дело не в терминологических определениях и акциденциях, не в названиях, но в том, что скрывается за ними, но в существе самого явления, которое присутствует в мире, но которого мы не понимаем… Уже Евангелие под ним подразумевает такой, тварью не созидаемый и вообще миром земным невоспроизводимый свет, которым между тем и творится, и созидается наш белый, видимый и уютный, дающий нам радость свет. Не случайно же мы, даже если и смерть имеем в виду, говорим о том и об этом свете. А если подразумеваем бессмертие, то думаем о свете небесном.
Свет сей не укладывается в существующие физические или психофизические константы. Не поддаётся ни определению, ни нашему разуму. Но он духовно зрим. И ощущаем нами. Ибо мы также духовны…
Мы говорим: Свет сей проистекает от Бога. Наука говорит – нет. Оставим этот вопрос. В конечном счёте, если вдуматься, он только мешает прояснению истины. Да, конечно… Стоит говорить лишь о том, что поддаётся сознанию.
Но и молчать, и только благоговеть перед тем, что пребывает в молчании. В безмолвии непостижения.
Понятно, что это невероятно сложный, покамест по сложности своей даже невообразимый вопрос, превышающий самое пределы нашего разумения. Но даст Бог – границы расширятся, придёт и осознание масштаба и глубины явления…
Предание утверждает, во всяком случае, что этого света достигают в душе своей молитвенники и исихасты, люди сугубо посвятившие себя исканию и созерцанию Света нетварного через исихию, особую молитву, творимую как бы по всей жизни, в глубоком уединении или отъединении от мира… И якобы через Свет сей они достигают обожения человеческого духа…

Так отчего же Моисей и Илия, один скалой, другой милотью заслоняются перед светом, который не может их плоть сжечь? Духовный свет не предназначен для этого. Это действие (работа) для более низких структур, по роду своему – материй. Обоим ну никак не грозит физическое их уничтожение. К тому же, Бог милостив, тем более, когда он Сам своих чад призывает.
Пророки люди иного времени. Свет у пророков ещё ассоциируется с огнём. У них ещё нет понимания различий и некой границы между тем и другим. Оттого они и трясутся перед видением сожигания Божиим огнём. И закрываются от него. Во-вторых, господь Сам их к тому призвал и наставил, чтобы они укрылись. Иегове известно, плоть их останется в целости. Но, скажем так, только Он и один только знал, сколь страшно бывает сияние Его Духа и Разума.
Но и мы уже знаем. Это понимание приходит к нам с Новым Заветом. И с новой культурой, как следствием и исполнением Завета, пусть и частичным, при котором происходит осознание мощи и силы Духа и Разума. Не зря пророки трясутся. Не случайно умирают от страха (тем не менее).
Повторюсь…
Только духовным, и ничем иным, духовное же, и ничто иное, и потрясается. И поражается им. Но им же и возвышается. И с Ним же одним и даётся, и только им и может дано быть духовное знание… Как, впрочем, и любое знание…
Бог страшен духом. Дух – в свете. Свет – в разуме.
Разумом поражает Господь Бог. И – в разуме.
И разумом же окрыляет.
Вот, повторюсь, что нам следует уяснить для себя и усвоить.
И без Духа нет разума…

Теперь самое время приступить к истории об Адаме, которою проливается дополнительный свет на то, что есть свет нетварный, явленный в Ветхом и заново воссиявший в Новом Завете…
Библия не столь наивна, как нам, будто бы искушённым в современном сверх знании, представляется или кажется. Изначальная мудрость и свет именно там… Есть выработанные в веках и принятые, вначале Вселенской церковью, затем отдельными её ветвями, общепринятые для этих ветвей, канонизированные представления… И тем ни менее, у каждого, кто вчитывается в Библию, складывается и своё собственное, умственное, а случается, и писанное умозрение. Они, как в фокусе, собираются в теле Церкви. Умными и мудрыми - боговдохновенными – возрастает Завет.

Адам не был мёртв, когда Бог сотворил его из персти земной. Прародитель наш сразу был жив. Но все равно что как мёртв. Когда говорится о том, что Бог вдунул в него жизнь, то следует понимать не в том смысле, что дал жизнь, но что дыханием своим Господь одухотворил уже живого Адама. То есть дал ему, по силе Адама, своё и первое Откровение. Вот почему Адам много знал, в том числе, языки птиц, и зверей, и гадов. Это именно он (человек, согласно Бытию) нарёк всякую тварь своим, по роду её, именем. Адам был сотворён для вечной жизни. Адам мог видеть и лицезреть Бога и постигать глаголы Его, гуляя в Едемском саду, в лучшем пункте земли, посреди сладости.
Такого воззрения придерживается душеспаситель наш преподобный Серафим Саровский, воззрения, которое наряду с другими он выказал сотаиннику своему Николаю Александровичу Мотовилову, а тот записал в своей книге («О цели христианской жизни») (6.См. в кн.: Записки Николая Александровича Мотовилова. Изд-во «Отчий дом», 2009).
Прибавим в заострение сказанного. Адам уже был и в высшей степени уподоблен Богу. То есть. Он был человеком небесным. Рай посредине земли – это небесный, тем не менее, рай. На земле не растёт древа жизни и древа познания добра и зла. Господь мог насадить сад в любой точке мира. Но он устроил его в пределах земли. Далеко не земное, но небесное устроение сада при внимательном чтении подтверждается всем материалом Библии и комментариями к ней. Из этого ж исходит и другое.

Вкусила Ева от яблока по наущению Змия, а потом и Адам поел от плода древа познания добра и зла из рук неискушённой Евы, и растлились они, и устыдились себя…
Смысл ветхозаветного мифа, разумеется, намного глубже и шире, и толкование его вообще не просто…
Скажем лишь следующее. С вхождением лжи и зла в человека меняется сама структура человека как творения Божьего, в том числе и человеческой плоти, от того, как Бог её замыслил. Это уже не то, что Он положил Адаму в дыхании. Это нечто совсем другое, глубоко чуждое и даже отвратительное в своём предстоянии к Богу. Это изменение замысла Божия. Это по существу убийство духа и мысли Божиих. Самоубийство оных в себе. Вот центр этого, пусть и неумышленного, противостояния и первичного в человеке поражения его в разуме. Именно так. А не наоборот…
Ибо. Вместе с падением, раз и навсегда, – Бытие ясно об этом говорит, – Адам утрачивает своё чудное, небесное, то, райское и цветоносное, знание, то, первое, исполненное благоухания. Тут не преизбыток, тут лишение всех прав умственного состояния. Ни языков тебе, ни бессмертия, ни власти над тварью (поименование твари, и не с помощью силы, но понимания и душевного приручения). Знание Адама обмирщвляется. Оно прорастает материей. В сравнении с небесным это уже каменное знание. В сравнении с райским – летучим и легким, многоязыким, обнимающим и насквозь проницающем сверхбытие как эфир, это – бескрылое, безъязыкое, безвдохновенное, недвижное, едва и ворочающееся, обуженное и обезбоженное знание – на пропитание…
Падшесть Адама во всех смыслах есть возвращение Адама к тому, что мы назвали «мертвостью его», состоянию Адама до «вдыхания», до одухотворения Его – в глине – сугубо, то есть в материи… Это есть изъязвление вдунутого Господом духа и райской плоти в их нераздельности и совокупности. Имевшаяся в прачеловеке чистота мысли, и с нею плоти, бывшей столь же чистой и ясной, замутняются. Адам как человек Божий очерняется и истлевается. Адам как человек неба отяжелевает для неба. Существо Адама отягощается и настолько, что Адам выпадает из райского обетования (по определению как небесного)… Ему нет места в раю не только потому, что его Бог изгоняет, – тут уже небо не держит Адама, Адам не удерживается небом, отторгается им как не-сущем, и извергается. Изгнание в мир – есть падение с высоты рая. С неба – в пучину материи.
Дух Адама делается его потом. Плоть (во времени) прахом. Ум транскрибируется в физическое напряжение и работу, отныне определяемые физическими же константами, и не больше того…
Вот здесь, в этом падении существо того, что делается с человеком, здесь же – все наши вопросы и недоумения… И в этом же пункте – все преткновения нашего разума.

Адам не просто прорастает материей, он делается материей (сознающей себя) и по существу. Со всеми вытекающими отсюда следствиями.
Адам едва ли помнит о райском своём обетовании. Но оно же тревожит его, являясь в обрывках видений, сквозь обступающую мглу, как сквозь сон, сквозь туман и марево, оно его дразнит и манит, и ударяет в голову, подвигая к напряжению и движению в смутном мнящемся ему направлении…
Физический свет обладает собственным миропознанием, оно – в освещении, в выявлении объёма и цвета предметов, внешней их стороны, открывающейся этому свету. Адам присовокупляет к нему не одно только зрение, но и слух, но и обоняние с осязанием. Адам теперь познает предметы на ощупь, методом тыка (сей вульгаризм наилучшим образом отображает то, за счёт чего существует и возрастает наша наука), путём наблюдения и сравнения между собой вещей или явлений, посредством столкновения их, или насильственного соединения и сопряжения между собой, что называется опытом и экспериментом, и подглядывания – что из этого явится, как поведут себе и выкажут при сих манипуляциях предметы и составляющие их элементы, и так далее… Адам не в состоянии, как прежде, схватывать явления в их глубине и в существе их, прикрытом вуалью материи, в сокровенной их тайне. Так, методом тыка и до сих пор работает вся наша наука. Иначе говоря, Адам познает этот мир в той степени, в какой и как только и способна познать его через себя и собою – сама материя, на доступном для неё уровне.
Адам упорен. Адам как крот глубоко и весьма даже роет. Адам все глубже погружается в материю, к первоосновам, самое основаньям ее. Так Адам нащупывает путь не к Богу, но к знанию Его. К познанию не через Бога, но через творение его, через то, что есть изделие Божие. Он создаёт аналоги естественных творений по примерным считываемым им с них параметрам. (Так китайцы создают свои технологии по уворованным русским МИГам, мы же наши русские МИГи воруем у Бога). В конце концов Адам весьма и весьма преуспевает.
Будучи (в основном) только материей, Адам не в состоянии, по определению, вычесть себя и выделить из материи. Все его заявления, манифесты и лозунги относительно себя как вершины творения, относительно собственного своего знания и ума – на данной ступени его «эволюции» это одна демагогия, это попытка обмануть самое себя, ложь во спасение, которая есть сплошь и одна только иллюзия.
Материя по творению обладает собственной данной ей и чрезвычайною мощью. Адам не более чем одно из её проявлений. Адам делается геологической силой. Человечество – это стихия, столь же неуправляемая, как и вообще все стихии, способная в своём разрушении убить не одну землю, но и смести себя же с её лица.
И опять же, вот это, вот что, если, конечно, мы только способны к подобному уяснению, следует понять и уяснить для себя.
Вопрос в том, чтобы не снести Вселенную…
Или крышу себе…
Как бы то ни было. Даже в усечённом и мизерном, тем более в обезображенном (биомеханическом) и обезбоженном виде разум и знание не есть та сила, которой следует пренебрегать… Даже, может быть, Господу Богу… И вот чего (верно, мы могли бы и так сказать) Господь, может быть, не предусмотрел… Но, похоже, и с этим, и от начала Господом была пролистана и прочитана наперёд вся книга, именуемая книгой человеческих судеб…

Мало того, что Адам выпадает из небесного обетования, но даже и при этом семя жены будет поражать Адама (потомков рода его, каинитов) в голову (Быт 2:15), ещё и вдобавок, вдогонку к умственному оскудению, поражая человеческий род безумием.
Бог, отворачиваясь от человека, отнимает у него в первую очередь разум. И, судя по всему, не остановится на том, чтобы, если понадобится, заместить у человека чем-то иным и последние проблески и остатки человеческого самосознания.
Воровство и паче того пользование непредназначенным к тому, недозволенным, необетным (не в виде даров) знанием чревато неизбежным поражением человека в разуме, раздвоением человеческой личности и сознания с последующим «страстным» (через раздирающие человека страсти) само-изничтожением человека, – и, чудится, намного раннее гипотетически возможного обрушения человеком Вселенной.
В самом деле. Что есть история человечества, как не одно беснование и безумие… История отдельных цивилизаций в заключающем эту историю финале – это цветение тлетворных и зловонных кошмаров, преследующих жизнь целых народов… В конечном и во всеобщем финале – подразумевается и уже заключается безумие целого человеческого рода…

Однако, Адам есть все ж таки изделие Божие… И Бог ему попускает…
Адаму даётся ещё один шанс. Нетварное, скажем так, знание может быть обретено, но при исполнении ряда условий, а именно тех, которые ниспосылаются человеку и исповедуются вместе с Новым заключаемым с ним Заветом.
Понятно, что юродство и безумие апостольской новозаветной проповеди, о котором говорит Павел – есть безумие только в глазах мира, который сам и давно неизлечимо болен и пребывает в состояния если не полного, то уж, определённо, что все возрастающего помешательства.
Новый Завет – в просветлении и озарении помутившегося разума, как и апостольская проповедь. В попытке, которая делается в третий раз, заново дать откровение человеку (первое – в Адаме, второе – в законе Моисеевом) и через откровение «облистать светом очерневшее адамово естество» (переложение со славянского на русский стихиры «Твоя суть небеса, / и Твоя есть земля» из Богослужебного канона, читаемого на празднике Преображения Господня).

Итак, праздник назван…
Слава Богу! Мы вновь возвращаемся к эпизодам с богоявлением, но теперь уже на страницах евангелий… И соответственно к тайне богоявления и богопознания… Иначе говоря… Напоминаю… К тайне и существу сверхъестественного откровения… И ещё уточняю… К тому, что движет историей, чем задаётся движение и развитие целой (христианской в нашем случае) цивилизации…

Явление Преображения Христа на горе Фаворской один из центральных моментов Евангелия и поворотный пункт всей христианской истории. Это одна из вершин, с которой далеко окрест и ещё дальше во времени наперёд видно. А что не видно, то в состоянии угадаться… Это событие вселенского масштаба, и прежде всего в значении того колоссального напряжения, которое требуется от человечества для его осмысления. Событие, которое в веках через ряд (трудноопределимых) метаморфоз, через систему умозрений и озарений человеческого гения, может, и приведёт в конце концов Адама в отдельных своих проявлениях к состоянию богоподобия – (имею в виду таких представителей человеческого рода, как Саровский или Достоевский, Эйнштейн или Тесла), – науку же в целом к расцвету квантовой физики, к осмыслению божественных и всеобщих энергий, которые пронизывают и связуют в единое целое всю Вселенную, – ими она и жива. Не важно, что энергиям этим даются иные, не Божьи (скажем, в глазах просвещённого богослова) определения, что они именуются и преподносятся в иных и самого разного рода терминах. Господь не обидится и от Господа не убудет, ежели речь идёт о приобщении по существу к вышним Его энергиям.

Но как же даётся, как нам внушается или препоручается свыше эта длящаяся в веках Божия метаморфоза? – Преображение Господне…

Евангелие очень скупо в этом отношении, у каждого из евангелистов, запечатлевших таинство Преображения, не более чем от трех до пяти стихов о событии… Как будто Евангелие не хочет делиться предъявленной ему тайной (в полном её объеме)… Словно оно не договаривает… Может быть… Но это молчание и эта скупость, очевидно же, не от бедности, но от перехлестывающей через край полноты, от немоты языка, прилипшего к гортани – от восторга, умиления и – страха… Нет ещё предикатов на человеческом языке ( и будут ли когда…) для выражения божественных проявлений… В Евангелии, чудится, даже нет помышления о возможности каких-либо комментариев. И ни слова ни от кого в самый момент умонепостигаемого явления. Разве что только испуганный и невразумительный лепет Петра…
Так же, как с Павлом при богоявлении, минимум деталей... Но зато и ничего отвлекающего… Все будто бы в тень ушло… Все отступило… И не только ни слова… Ни звука… Ничего смыслорождающего… Ничего профетического. Все прежде было сказано. И сказано будет после… (Для учеников на то время страшное и непонятное… О грядущем страдании Христа. О смерти. И о воскресении Его). Здесь же даже как бы вообще отсутствие всякой мысли…
Тайна творится в молчании. И в безмолвии…
И постигается не умом…
И говорится о ней в Евангелии как бы и не словами…
Но светом одним…
Светом же о свете и живописуется… Здесь Христос, изваянный как бы и не письмом, но осиянием, самое письмо окружающим, вступившим в слова и проступающим сквозь и через буквы и знаки.
И именно этим Фаворским светом, и больше ничем, освещаются и человеческие души, и пути человеческие пролагаются… Им насыщаются и им вразумляются…
Но вразумление это даётся, вновь повторяю, не путём формальных, логических рассуждений, это не есть собственно мысль, или действие оной, это нечто иное, нежели то, что мы в себе полагаем или можем предположить, это нечто иное и вообще есть нечто, превосходящее наше разумение… Откровение и даётся как бы поверх него… Соответственно, коль скоро мы рассуждаем о мысли, заключённой в откровении, осознание и выражение её в нашем разуме много меньше того, что есть собственно откровение и вряд ли вмещает всю полноту его… Мысль и разум лишь частный, обуженный случай более общих и всеобъемлющих эпистемологических категорий, которые покамест доступны для нас лишь в форме интуитивного весьма туманного и непрояснённого понимания и постижения. То есть мы, и увы, в этом смысле представляем собой только лишь механизм, только некий биологический и материально-виртуальный приёмник, ретранслятор и проводник только того, что может быть выражено мыслью, но что в основе своей (предшествующей ей) больше, миллионократно, нежели собственно мысль. Мысль это лишь то, что мы улавливаем из всеобъемлемости, что вычленяем за неимением в себе лучшего аппарата, за духовною неспособностью к приёму и усвоению качественно большего содержания, не ограниченного только мышлением… Больше того, можно так сказать, что мышление наше – это покамест самый низкий и примитивный способ и уровень нашего феноменального (или разумного, пребывающего в идеальном или, как сейчас говорят, «тонком, энергийном» мире) существования…
Иначе, как хотите, но невозможно объяснить мощь и действие этого Фаворского света, будто бы и невыразимого на человеческом языке, не оформляемого и не выражаемого нашей мыслью, на умный (интеллектуальный) и чувственный – будь это социальный, религиозный или научный, – опыт человечества, сказавшийся практически во всех сферах его жизнедеятельности (вряд ли, чтобы непременно, иллюстрировать эту мысль наглядными примерами, им несть числа).

Однако. Обратимся прямо к евангелиям. В самом деле.
Изумительно, неописуемо прекрасно начертана, я бы сказал, впрямь, словно на холсте, изображена тайна Преображения Христа на горе Фаворской рукой Матфея в его Евангелии, как тайна, на время явленная ученикам Христа и чрез них миру уже в новозаветном блеске:: «и преобразился пред ними: и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет» (Мф. 17:2). Скупость письма компенсируется здесь его выразительностью.
Марк не уступает Матфею: «Одежды Его сделались блистающими, весьма белыми, как снег, как на земле белильщик не может выбелить» (Мк. 9:3); начало параллельного стиха в буквальном переводе со славянского на русский звучит ещё прекрасней: «И ризы его были блистающие…» (Толковое Евангелие епископа Михаила в 3-х томах с текстами на славянском и русском языках. Минск. 2004).
Что до Луки, то Лука поскупился несколько в красках, но заметил и сказал главное: «вид лица Его изменился» (Лк. 9:29).
Сравним. У Марка: «И ризы Его были блистающие…» И: «Ты одеваешься светом, как ризою», сказанное псалмопевцем Давидом за тысячу лет до Марка (Пс. 103:2). И уж если на то пошло, если пошла такая масть, ещё один стих из царственных песнопений: "Слово Твоё – светильник ноге моей и свет стезе моей» (Пс.118:105)! – воскликнул Богоотец Давид о тайне боговдохновения, обращаясь прямо к Отцу отцов Господу…
Очевидно, что Марк в Евангелии, живописуя Христа, помнил псалмы Давида, и не случайно воспользовался древней медоточивой поэзией, как бы соединяя через нее Ветхий и Новый Завет, будто пролагая мост словом через бездну времени (7).
-------------
7.Дивное сбережение и сохранение памяти (в ней же и мудрости) и сопряжение через оную в веках и в тысячелетиях целых и всех (исключительно) поколений евреев, начиная с Адама. Будучи то и дело в физическом разделении и рассеянии, еврейский народ пребывал в духовной, посему и нерасторжимой, Богооткровенной – близости и слитности. Это сказано здесь мною кстати, в поучение прочим народам…
Что до принятия или неприятия им Христа, это уже другая история. Которая, на мой личный взгляд, не имеет ничего общего с самое народом. Но с властью и золотым тельцом, которыми были одержимы иудейские первосвященники того времени… Это же в виду их одержимости Моисей и разбил скрижали с Божьими письменами, – первое данное Израилю Богооткровение…
Как стенали на кресте первые христиане, и с ними апостолы Пётр, и Иаков, и Иоанн, и Павел, так горели, словно мушицы, по выражению Аввакума, полками бросаясь в огонь, наши русские старообрядцы, отторгнутые и отверженные официальной проповедью… Это из того же разряда приснопамятный укор нашей русской православной церкви… В перевёрнутом несколько виде, но, в принципе, та же история…
-------------

И ещё раз. Я не случайно сказал: тайна Преображения…
Ибо. Как была она для учеников (даже на момент своего предъявления), так останется и для мира – тайной… Для всех нас…
Там, где пролагается свет, мысль наша кончается…
И наоборот. Где кончается мысль, там начинается свет…
Вот парадокс или закономерность земного мышления…
Божий свет не вмещается в дискурс человеческого осознания…
Наш всемогущий разум не в состоянии овладеть Божьими мыслеформами… Может быть, оттого, что там их и нет… Есть что-то другое… То, что – (я вновь и вновь повторюсь) – не поддаётся нашему разумению…

Разум наш, нередко, не желает с таким положением мириться.
Казалось бы, отсюда один шаг до веры. Но чаще он не делается… Не то что бы из гордыни… То есть, не только из гордыни… Не делается он и принципиально… Сделать этот шаг, значит, признать слабость нашего разума… Немыслимую даже некую его несостоятельность… Есть в этом что-то, опять же, не то что унизительное, но обескураживающее, переворачивающее наше понятие о мире (и самое нас), ставящее его (и самое нас) с ног на голову…
В возможности, тем более принятии такой перестановки наличествует некий подвох, таятся некие признаки личного сумасшествия (возможно, что Павлово «для эллина безумие» включало в себя и этот, обозначенный нами, нюанс). Нам страшно…
Так было страшно ученикам Иисуса на горе Фаворской.

Синодальный перевод Библии на русский, выполненный в России в 19-м веке по священному установлению, понятным для народа языком, с одной стороны, с другой, по возможности возвышенным слогом, также, как и стихи для церковных служб и песнопений (которые, в принципе, являются составной и неотъемлемой частью Евангелия), этот перевод, имея свои достоинства, в то же время хотя бы поэтически представляется более слабым, нежели славянский от Кирилла и Мефодия, которым в России прежде пользовались… Больше того… Славянский перевод, предшествующий синодальному, который уже не вполне, но все же ещё доступен для нашего понимания, чудится, ближе к оригиналу и к истине… И прежде всего вот почему… Он более первороден в языковом отношении… И в этом же отношении по нашей утрате чувствования древнего языка несет в себе дополнительный и таинственный смысл, не каждый раз умопостигаемый, но безусловно, что ощущаемый нами, и по ощущению как бы возвращающий и приобщающий нас к корневым, прикрытым вуалью или, точнее, патиной языка, но чуемым через язык и в данном случае к поистине божественным началам… Этот смысл в нашей крови… (Это мое рассуждение отталкивается от мысли Владимира Афанасьева, привожу суть её по памяти, выраженной в его предисловии к фундаментальному труду «Поэтические воззрения славян на природу», а именно замечанию об элементах обольщения и волхвования, таящихся в древних и старых языках).

Так вот. Свет в явлении Преображения не только и не просто таинственен и великолепен. Этот свет ещё и страшен. Наиболее наглядно и убедительно свидетельствуют об этом стихиры и именно на славянском языке, читаемые на празднике Преображения. От них веет мощью и духом подлинного величия, заключённого в богоявлении. И это величие возвращает нас к трепету Моисея и Илии перед Божьим огнем, который может их сжечь. Ученики Христа, несмотря на все благолепие света, испытывают тот же библейский трепет, если не больший. Ибо Божий свет на этот раз идёт – от человека… Непостижимость, вот что сводит адамов разум с ума… Равно, как перед голосом Божьим из облака, указующем ученикам на Христа как на Сына возлюбленного, так и перед светом Самого Христа от духовного преизбытка ученики падают ниц. Не «божественным восторгом» изменились апостолы, как говорится на русском в стихе «Фавор и Ермон / о Имени Твоём возрадуетася», но «Божественным изменишася ужасом», как читается на славянском. Есть разница…
«…страшное Твое Преображение, Петру, и Иоанну, и Иакову, иже такова сияния лица Твоего не терпяще, и светлости риз Твоих, ниц на лице земли покрывахуся: иже и ужасом одержими, дивляхуся…» – это из 3-й стихиры на «Господи, воззвах», которая поется на великой вечерне.
Богослужебный канон окончательно утверждает нас в колоссальной дистанции между масштабом высших духовных потенций, как они проговорены в Библии, и ничтожностью человека, человечьим субстратом, иначе не назовёшь, который всем составом своим бросается в дрожь от одного вида Божьих потенций. При этом, прибавим, Христос изливается светом на учеников лишь настолько и в той степени, в какой они в состоянии выдержать и стерпеть этот свет, «якоже можаху»…
Возвращение Адама, обеспамятевшего и забывшего о своём пребывании в граде небесном, о своей сути небесной, бывшей в нем, возвращение не то что к богоподобию, но лишь к созерцанию «славы» Божьей при всем её «умягчении» в Христе возможно уже не иначе, как только через ужас и страх. Настолько очернел Адам. Настолько пророс материей. Настолько он отдалился от Бога. Тьма сделалась самое сутью Адама. Свет уязвляет его. Что же можно сказать о том моменте, когда (и если) Адам примет в себя всю мощь и весь свет Божьего разума? Эта мощь и этот свет убьют разум Адама…

Евангелием подтверждается то понимание человеческого разума, которое присуще в целом Библии.
Да, Богом через Христа делается попытка заново «облистать светом» Адама. Дать заново и новое ему откровение.
И если согласовать человеческую историю с Евангелием, как она шла после Христа, нужно признать, что Христу в определённой степени удалось обо;жить Адама… Это подтверждается и утверждается всем ходом и всей поступью развития христианской цивилизации, развитием неслыханным доселе и уникальным во всей человеческой истории, определяемым и внушаемым до поры, это доказано и очевидно, именно Евангелием. Следовательно, стоит признать, что на отрезке истории, по крайней мере, обозначенном здесь, человечество двигалось и развивалось мыслью и разумом, внушённым или данным ему через Христа. От Христа к нему поступал свет. И этим светом осуществлялась история.
Через две тысячи лет, мы можем, увы, сказать: свет Христа в человеке померк и почти угас, заволокшись злокачественными метастазами проросшей материи и соответственно помутнением и затемнением его разума. История (покамест только христианская, но с нею, не исключено, и вся) закрывается… Или неизбежно должна закрыться…
И не пора ли нам вслед за Иовом, ветхозаветным пророком, первым во всей мировой истории поставившем вопрос о разуме в непостижимой для того времени (3000 лет назад) метафизической глубине и объёме, и до сей поры не до конца осмысленных, не пора ли нам вслед за Иовом снова воскликнуть: где твоё место, разум (Иов. 28:12,20)?
Словом, вновь начать с определений… С определения того, что собственно есть разум. Или, скажем так: что следует понимать под разумом. Если шире, что следует понимать вообще под человеком…
Время для этого пришло… Время для новой постановки вопроса…
Полагаю, как думается мне, нам никак не обойтись без поиска и более менее внятного обозначения неких ныне чувствуемых человеком новых или, точнее, по новому ощущаемых в себе в связи с общим развитием цивилизации, сущностей, сущностей, которые изначально наличествуют в человеке… Необходимости беспристрастного и непредвзятого, исключающего завышенное самомнение, разделения этих сущностей. И через это более целенаправленное и осознанное и следовательно более успешное выявление и в свою очередь посредством этого выявления ускоренное развитие и усиление (именно Божьих) даров в себе, или феноменов, составляющих человека.
Очевидно, что человек сознающий себя, как он сейчас есть, несмотря на все материальное его могущество, есть представитель только низшего, ещё примитивного вида разума, и соответственно с этим видом обладатель малопродуктивного способа постижения как материальных, так и духовных пластов земного и внеземного, а в общем, единого мира…
Будучи – в абсолюте – весьма примитивным существом, тем не менее, среди зримого им и доступного для его познания мира, сам он по своей организации есть в то же время начало высшее в этом мире…
Ясно же, что именно на себя, как на высший продукт эволюционной ли, внеземной или Божественной деятельности (но отнюдь же не самосозданный), и стоит прежде всего обратить свой взор, свои усилия и устремления… Для этого следовало бы перенацелить науку… Кто прежде из всех народов это поймёт и сделает, тот выйдет вперёд…
Весь опыт, как отдельных людей, так и человечества в целом, и опыт Библии, в первую очередь, указывают на то, что человек в подавляющей степени есть существо неопределимое, при этом весьма многомерное (как тот пространственно-временной континуум), существо, не укладывающееся в стереотипы ни одного из существующих ныне мировоззрений, ни тем более в существующие границы наук…
Этот же опыт просто вопит о наличии в человеке не человеческого, так скажем, как мы привыкли говорить, но некоего иного начала и материала, не поддающегося нашему сознанию, наличии – внутреннего, далеко не имманентного нам бытия, может быть, так скажем, инобытия, – как мы это нередко относительно себя чувствуем…
Может быть, в том числе, что это начала Божии, – опять же, в данном случае, не важно, каким именем мы назовём то, что подразумеваем под высочайшим из определений…
Но то, что подразумевается нами, – хотим мы того или нет, верующие мы, или, напротив, представляем из себя атеистов, – согласуется во многой степени и даже прежде всего именно с библейским видением человека… И даже в том разрезе, в каком именно, пусть и до чрезвычайности немощно, скупо и бегло, рассмотрена здесь нами Библия… Имею в виду положения о человеческом разуме…
С развитием квантовой физики и информационных технологий, в надвигающейся на нас точке информационной сингулярности, чреватой, не обязательно, но не исключено, катастрофическим, но определённо, что неизбежным изменением сознания, – как это ни странно, или напротив, логически предопределённо и с железной необходимостью – апокалипсические ощущения только усиливаются в нас и нарастают… Это знамение наступающего времени…
От нас и ни от кого более зависит наш выбор… Что бы там ни было… Есть ли мы Божье творение, создание внеземного некоего разума или результат чистой эволюции, – в любом случае за нами право выбора, коль мы подошли к той ситуации, когда пусть и как бы, но и тем не менее ныне – предоставлены сами себе… Пусть даже и в качестве некой наглой пробы… Некоего эксперимента… За нами выбор – куда нам дальше и как нам двигаться и идти…
Иначе говоря. Раскрыть и развить в себе те начала, которые определяются как Богом вдунутые или боговдохновенные… Или (с некой же предопределённостью) подойти к точке, за которой не останется выбора…