1. Водомер

        Дом этот, старинный особняк в центре Города, когда-то целиком принадлежал нашей семье. Но уже при прадеде моем нашими оставались лишь трехкомнатная квартира в бельэтаже, да сад, в котором росли виноград и вишня, и посаженные еще до революции Орех и Гранатовые - нет, не кусты, а Деревья. Деревья, на которых я, как Маугли - и в почти таком же "наряде" - сидел по полдня, выбирая плоды поспелее и побольше, или просто отдыхал в развилке ветвей, наблюдая, как тают облака и проваливаются в синеву надо мной.               
        Семей в доме жило немало, но не было у нас с ними ни общих "удобств", как в Старом Городе, ни общего балкона, где люди общаются обычно почти как родственники. Каждый держался обособленно, у каждого был свой вход-и-выход, а у нас их было даже целых два - парадная и лестница в сад - и только водомер, как называли мы счетчик на водопроводе, оставался для всех общим.               
        Правда, была еще домовая печать, она хранилась у нас в среднем ящике резного буфета и тоже свидетельствовала о прежних правах домовладельцев, но с нею я познакомился позже и значения ее долго не понимал.               
        Печатью же в те годы  я называл совсем другую вещь:  не треугольную,  деревянную,  с реквизитами нашего дома, а фамильную, медную, круглую, похожую одновременно и на пешку, и на шахматную ладью, с окантовкой мелкой зернью по её "жабо" и "подолу".   Я не колол ею орехи, подобно Тому Кенти, для этого она была слишком мала. Обычно я просто катал её по полу, и мне очень нравился  слегка рокочущий звук катящегося по половицам металла.               
        Взрослые сказали  мне, что предназначена она для сургучных печатей,  и  я долго не мог взять это в толк:  я видел сургуч - красно-коричневые,  похожие на керамику нашлепки на бутылках вина - а при чем тут печать?               
        Но однажды почтальон  громко прокричал нашу фамилию,  бабушка вышла,  расписалась и получила толстый пакет из плотной оберточной бумаги. Пакет был перевязан бечевкой, а узелки её - я увидел это впервые - заляпаны сургучом, на котором видны были какие-то буквы и цифры.               
        - Оттиски печати, - объяснила мне бабушка. И все же я не понимал, как это на твердый, крошащийся от удара сургуч можно нанести такие вот буквы. Тогда бабушка, не поленившись, собрала сургуч в старую ступку, нагрела, расплавила его и вылила на бумагу. Потом взяла нашу медную печать и именно  т и с н у л а  ею... На сургуче красовались теперь щит, птицы в нем, какие-то непонятные знаки и надпись. - Герб и Девиз, - пояснила бабушка, но на вопрос, что они означают, ответила уже недовольно:  - Вырастешь - узнаешь.               
        Водомер тоже был поначалу непонятен.  Он находился за домом,  в глухом углу двора,  у самого забора.  В маленьком круглом бассейнчике, прикрытом сверху деревянной крышкой, обитой листовым железом. Когда крышку сдвигали, внизу, на ржавой трубе обнаруживалась черная металлическая коробка. Сверху на ней в длинном окошечке видны были какие-то цифры. Считать и писать я научился рано, и старшие обычно посылали меня списывать на бумажку эти цифры - показания водомера.               
        Вскоре у меня появилась новая обязанность. После того, как я списывал показания, родители производили раскладку - рассчитывали, кому, какой семье сколько платить, и меня посылали собирать с соседей плату за воду. Почему это поручали мне? Взрослые не любили этим заниматься: кто-то  ворчал, что сумма велика, кто-то просил отсрочки... Со мной все обстояло проще: тянуть с расчетом перед ребенком было стыдно, платили все во-время.               
        Но и я не любил это занятие. Нет, никто не возражал, но молчаливое неодобрение я все же чувствовал. И только теперь вспоминаю я почти с благодарностью этот первый в моей жизни опыт самостоятельного общения со взрослыми людьми: их быт, привычки, взаимоотношения вижу я и поныне тем, прежним, наивным и проницательным взглядом ребенка.