Канареечная кантата без хора и музыки

Я развожу в своей душе канареек,
не попугаев, не синиц, не зябликов,
я развожу в своей душе канареек,
потому что канарейки доверчивы
и легко поддаются дрессировке.
Вместе с ними мы показываем фокусы,
каждую субботу на ярмарке мы показываем фокусы,
я и мои желтенькие канарейки.
И каждый фокус, боже мой,
какое же это мучение:
мучительно видеть, как на площади
дети устраиваются поудобнее
и лижут мороженое –
клубничные рожки,
ванильные рожки,
рожки с фисташками,
рядом их родители устраиваются поудобнее
и снисходительно улыбаются,
словно знают, в чем заключается мой фокус,
хотя, конечно, ни черта они не знают.
И вот, когда они, наконец, устроятся,
все начинается с того,
что я зову свою птичку по имени,
и тогда она послушно вылетает из кармана
и под аплодисменты
клубничных рожков,
ванильных рожков
и рожков с фисташками,
она поет что-нибудь из того,
что мы с ней разучивали.
А затем я сажаю ее в клетку,
накрываю клетку платком,
и говорю ей:
«Спи, моя радость!»,
говорю на птичьем языке,
а они думают, что это заклинание.
И когда я снимаю платок,
птички уже больше нет,
они больше не видят ее,
и в широко раскрытых ртах
от горячего удивления тает мороженое.
А потом я снова зову птичку по имени,
и из моего кармана радостно
вылетает желтенькая канарейка,
и дети мне восторженно аплодируют,
и родители аплодируют вместе с ними,
и канарейка садится на мое плечо
и поет что-нибудь из того,
что мы с ней разучивали.
А потом мы уходим оттуда,
мы удаляемся под аплодисменты,
пахнущие клубникой, ванилью и фисташками,
и еще самодовольным снисхождением.
Нет, никто из них не догадывается,
что всех моих канареек зовут одинаково,
никто и не подозревает,
что у меня – особенная клетка,
никто не знает,
что каждое воскресенье для меня –
день поминовения усопших канареек.
Я провожу его на кладбище канареек,
я смотрю, как сквозь хрупкие птичьи кости,
раздробленные прижимным механизмом,
прорастают красные пионы,
я слушаю, как глумливые цветочки
шепчут мне: «Ты проклят!
Ты – убийца канареек!»
И думая забыться, я ночами пью вино,
но мне кажется, что я пью кровь
раздавленных в моей ужасной клетке
канареек.
И если ты захочешь говорить со мной о чуде,
возможно, я поговорю с тобой о чуде,
но расскажи сначала,
где ты зарываешь канареек.