Красноармеец-спаситель. Фрагмент повести Мария

Спустя две недели Мария снова была в вагоне. Она ехала на электричке по какой-то местной ветке от города Бахмача до интересующего ее колхоза «Калиновка». В вагоне звучала украинская речь, напоминая ей своими  интонациями и отдельными словами ее родной,  кубанский говор.
 
За эти две недели произошло много событий. Киев – столица Украины - принял Марию довольно дружелюбно. Она сняла комнатку в частном доме, недалеко от клиники мединститута, куда успела уже устроиться на работу санитаркой. Дежурства были ночные. Никакой работы она не боялась, поэтому и согласилась на то, что ей сразу могли предложить. Документы в мединститут она сдаст через месяц, как только начнет работать приемная комиссия. А пока она записалась в библиотеку института как сотрудник институтской клиники, и начала подготовку к вступительным экзаменам. Благодаря деньгам, полученным от родителей Ивана, она чувствовала себя уверенно и смогла заранее заплатить за квартиру, а также приобрести для текущей жизни все самое необходимое.

С волнением смотрела она сейчас в окно электрички  на мелькающие поля, перелески, холмы. В руках ее привлекал внимание скучающих и озабоченных пассажиров тугой букет из нежно- оранжевых, еще не распустившихся тюльпанов. Приближалось то роковое место, где земная жизнь опустила свой черный занавес перед ее любимым Ванечкой. Дальше война покатилась на запад уже без него.
«Между двумя точками на земле, от места рождения до места упокоения почти две тысячи километров, и земная жизнь длиною всего в двадцать лет!»- думала она.
«Только бы найти кого-нибудь из людей, способных пролить свет на события последних дней в этой второй и последней точке бытия самого главного человека в моей судьбе», - мечтала Манечка. От Григория Вертия она, в общем-то, знала все, но в его рассказе как-то было мало жизни, чего-то не доставало…

Сегодня 9 мая, третья годовщина со дня победы над фашистской Германией!
Электричка остановилась на каком-то полустанке, Манечка спустилась на очень низкую платформу вместе с группой сельских людей, мужчин и женщин, которые несли в руках тяжелые кошелки.
«Наверное, продукты везут из города,- подумала она. - Голодно. Хозяйства еще не поднялись. Говорил же Григорий, что все села окрест сожжены немцем»,- вспомнила она.
 
Людей встретила машина, наподобие гривенской «Читы», и уже минут через пятнадцать-двадцать, проехав проселочными дорогами, она остановилась у большого деревянного здания с двумя вывесками: «Сельский Совет» и «Начальная школа».  Над крыльцом здания развевался красный флаг. За этим строением в поле уходила одна единственная улица  с одинаковыми домиками барачного типа по сторонам. Видно было, что поставлены эти бараки совсем недавно. Во дворах кое-где виднелись ухоженные грядки, некоторые уже со всходами. Вдоль улицы с обеих сторон и на большой площадке вокруг школы зеленела трава.

Вот он, дотоле неведомый ей колхоз!
То, что ожидало ее здесь, она не могла увидеть даже в самом волшебном сне! Она уже давно, не без оснований, считала, что самые сильные эмоции, приготовленные судьбой, она уже пережила. Но она ошибалась.
В селе царила праздничная атмосфера. Из громкоговорителя звучали знаменитые марши и фронтовые песни. По улице бегали дети. В воздухе витал запах костерка и вкусного варева.

«Школа мне как раз и нужна», - подумала Мария, поднимаясь по ступенькам на крыльцо.
И через пару минут она уже стояла перед учительницей начальных классов, Анной Владимировной, высокой, худощавой женщиной лет тридцати пяти, и рассказывала о цели своего приезда. Учительница слушала ее, не шелохнувшись, глядя широко раскрытыми глазами, как будто не понимая, что нужно от нее этой красивой, приезжей девушке. Потом вдруг крепко сжала Манечку в своих объятиях, стала целовать ее лицо, руки и заплакала, причитая:
- Мария…. Как хорошо, что ты приехала, Мария…. Как хорошо! Скоро соберутся люди на общие помины. Самый главный день для всех. А тут такой подарок! Жених твой, дорогая ты моя, он же – спаситель наш! Всех этих людей, что сейчас соберутся…. Всех спас, а сам голову сложил…

Манечка была ошарашена  бурными эмоциями этой незнакомой женщины. Ей и в голову не приходило, что где-то вдали от ее родной Кубани, она может быть столь долгожданной гостьей для кого-то. К ее сильному волнению добавилось еще и смущение.
Анна Владимировна вместе с дочкой жила тут же, при школе, в просторной комнате, сообщающейся с библиотекой. Она же была и библиотекарем. В светлой комнатке по сторонам от окна стояли две узкие кровати, а между ними стол с двумя стульями. На стене, за белой занавеской, вероятно, висела одежда. Сразу около двери стоял большой, фанерный ящик, покрытый медицинской клеенкой, а на нем примус с кастрюлькой и еще какая-то посуда. Вот и вся обстановка.

Дочь Анны Владимировны, Ганя, длинноногая попрыгунья с тоненькими косичками, кружила вокруг Манечки, с любопытством ее разглядывая. Мать приказала ей обежать дворы, сообщить, что приехала из Киева невеста красноармейца-спасителя. Усевшись с Манечкой за стол, учительница стала вспоминать уже известную, жуткую историю о том, как они, заложники, ожидали своей смерти в наглухо заколоченной бане, прощались друг с другом…. Но спасение пришло.

Из окошка под крышей в кромешной темноте к ним спустился, как с небес, молодой красноармеец. Он негромко сказал:
- Всем добрый вечер, товарищи! Тихо! Ни звука! Враг рядом! Соберитесь с силами! И быстро, по очереди наверх! Там каждого ждет боец, он поможет добраться к партизанам.
- Красноармеец быстро сориентировался, и с моей подсказкой о каждом заложнике, быстро начал эвакуацию людей. Жить хотел каждый, поэтому откуда и силы взялись, хотя все люди были очень слабы и истощены.
 
Командир был спокойный, уверенный в себе и даже веселый. Сильный, он легко поднимал людей. Подбадривал вполголоса особо слабых, а также насмерть перепуганных  детей, даже шутил. Все воспрянули духом! Меня он подсадил наверх последней, еще сказал:
- Спасибо за помощь! Догоняйте дочку!

 Военный, что сидел на окне, первым спрыгнул вниз, а я, держась за веревку, сама попала прямо к нему в руки. Мы поползли с ним по полю, не поднимая головы.
 Красноармеец-командир, жених твой, был уже в это время на окне…. Он был последним. Замыкающим. Откуда-то раздался выстрел, но мы не обратили на него особого внимания. Вроде, где-то далеко…
- Я знаю, что было дальше. Мне обо всем рассказал товарищ моего Ивана, - сказала Манечка. Она была не в силах слушать об этом еще раз.

- Опоздай наши хоть на полчаса, немцы бы нас сожгли заживо, - продолжила Анна Владимировна. - Мы видели из лесополосы, как полыхала крыша бани. Не передать! 
А командир, ваш Иван, погиб за нас… ведь никого в ту ночь даже не царапнуло. Почему он не успел, невозможно понять…. И расспросить было не у кого, так как всех сразу передали партизанам, а они повели нас в сторону  от фронта… До конца своих дней будем поминать его, нашего спасителя, имя его теперь будем знать. Столбик с могилки, на котором была дощечка с фамилией и званием, после зимы нигде не нашли.

- Мне сказали, что его похоронили под тополем, у дороги.
- Да. Только тополь тот зимой сорок четвертого спилили на топку в землянках. Но за могилкой мы ухаживали. Тело командира было аккуратно и крепко укутано в несколько плащ-палаток. В прошлом году мы бережно перенесли нашего спасителя в братскую могилу. Она находится в скверике за школой. Там сегодня будут помины. В братской могиле похоронены трое наших героев революции. Там был огромный памятник, но фашисты его взорвали, все там порушили…. Мы все поправили и поставили пока временное надгробие с именами наших героев, а вместо фамилии твоего Ивана, только слово: Красноармеец…

- Анна Владимировна, - сказала Мария, - давайте, это исправим? Я привезла увеличенную фотографию Ивана, и там же, под стеклом, фамилия, имя и звание.
- Сейчас поручу завхозу закрепить фотографию, - сказала учительница, читая подпись на портрете:
- «Саенко Иван Иванович…», - она заплакала, глядя на портрет, качая головой:
- Красавчик какой, лапочка, молоденький совсем…. Такой удачей от него веяло, мы сразу поверили в спасение…. На моего мужа похож глазами…. Только мой постарше. Погиб под Киевом в самые первые дни войны…. А бумагу прислали, что «пропал без вести», может, в плен попал…. Болит душа от этой неизвестности. Так что не знаю я того места на земле, где  могу ему поклониться. Да и разве я одна, таких, наверное, тысячи…

Манечке было искренне жаль эту добрую женщину, которая встретила ее как родную. И она с чувством сказала:
- Пусть будут прокляты во веки веков те, кто затевает войны. Уничтожая Жизнь, они идут против самого Бога! И конец их предрешен. А ваш муж, Анна Владимировна, может быть жив! Знаете, в сибирских лагерях, на угольных шахтах, на рудниках, на стройках очень много бывших наших военнопленных. Ждите его, он непременно объявится!


К полудню в скверике, за школой, около большого зеленого холма с деревянным постаментом на вершине собрались жители села. С самого утра там, на открытом огне в котлах, женщины готовили общий поминальный обед. На зеленой травке были расстелены длинные клеенки и скатерти, на которых лежал хлеб, соленья, стояли в ряд одинаковые миски с ложками и стеклянные стаканы.

Вместе с Анной Владимировной Манечка пришла к месту сбора. Стараясь не привлекать к себе внимания, она прошла к зеленому холму и поставила рядом на траву свой букет тюльпанов в стеклянной банке с водой, которую ей дала учительница. Потом подняла голову к постаменту и замерла в волнении: с высоты, с самого центра постамента на нее смотрели озорные, любимые глаза. Они подбадривали Манечку, они, как бы, говорили ей:
 «Хватит слез, моя Единственная! Хватит! Живи теперь за нас двоих! Радуйся за нас двоих! Пусть радуются и все эти настрадавшиеся люди. Моя жизнь стоила того, чтобы быть залогом радости этих женщин, детей, подростков! Спасибо за память в этот светлый майский день! Наши души с вами! Как хорошо, Манечка, что ты сегодня здесь вместе со всеми этими людьми! Я знал, что ты придешь…»
Мария  развязала платок, данный ей Дарьей Митрофановной, с родной, кубанской землицей и аккуратно высыпала ее в небольшую расщелину на холме у подножия постамента.

Она не могла оторвать взгляд от портрета Ивана, точно так, как тогда, когда увидела его впервые в горнице у его родителей. Опять ее посетило ощущение встречи с ним, только разделяла их сейчас невидимая, реальная стена, которой нет конца…. Сердце стучало так громко, что ей казалось, стук его слышат стоящие рядом дети.

Медленно поклонившись, она отошла от постамента, повернулась к людям и увидела десятки пар глаз, устремленных на нее. Женщины, дети с растроганными лицами стали подходить к ней одни за другими, пожимать ей руки, обнимать, даже кланяться ей:
- Спасибо, доченька!
- Спасибо тебе!
- Царствие небесное жениху твоему!
- Вечная наша память и благодарность!
- Благодарим!
- Передай, Мария, родителям Ивана низкий поклон от всех спасенных селян! Теперь узнали мы, что он родом с Кубани, настоящий кубанский казак! Пусть гордятся родители таким сыном, а станичники – земляком! - сказал в заключение председатель сельсовета.

Манечка в сильном смущении, сама взаимно благодарила этих простых, искренних людей, отвечала им на рукопожатия, разделяя вместе со своим Ванечкой людскую признательность. Она услышала, что рядом с ней сейчас нет ни одного человека, который бы не потерял своих близких в этой войне. У некоторых погибли целые семьи.

Откуда-то появился фотограф, и все стали располагаться на фоне памятника. Манечку вместе с учительницей поставили в центре. Всем, особенно детям,  хотелось стать к ней поближе…
Ее охватила горячая благодарность ко всем защитникам Отечества, погибшим за Победу, подарившим им, собравшимся здесь, свободу и жизнь, а также ко всем живущим ныне, пережившим немыслимые испытания.

Сам Иван вырастал в ее глазах, становился настоящим героем, Воином-освободителем.
«Слышали бы родители Ивана, особенно отец, все эти слова, - подумала Манечка, - загордились бы сыном, и легче была бы боль утраты. Обязательно обо всем им напишу и пошлю фотографию».

Потом все расселись на травку вдоль «столов». На поминальный обед приготовили в одном котле наваристую лапшу, а в другом душистый плов. Эта послевоенная роскошь была организована председателем колхоза. Он же попросил налить в стаканы всем взрослым из одной, но очень большой бутыли мутноватую брагу, а детям компот из сушеных яблок.

- Помянем, товарищи, всех, не пришедших с войны! - сказал он. - Вечная им память! Помянем и вашего спасителя, лейтенанта Советской Армии, Саенко Ивана Ивановича, отдавшего свою юную жизнь за сидящих сейчас тут людей!
И снова все стали обращаться к Марии со словами благодарности, как будто не ее Иван, а она сама спасла их от неминуемой смерти. И все эти простые, искренние люди казались ей родными. Она любила их сейчас за память о ее Ванечке, за то, что они так же, как и она, никогда его не забудут…