Пироман

  Что вам до моих дел, опаленной судьбы, вы что в судьи вырядились, ничего не понимаете, бегаете себе со своим счастьем, как шелудивые собаки, тыкаете им другим в морды и радуетесь.Боли поди и не чуяли никогда, не нюхали гари пепелища, или нет, пороха, так вернее. А запах пепелища нюхали? Нет. Вы и не горели никогда, а я видел как горят, тоже суетятся, руками махают, кричат: где помощь, вода, караул!; стоишь в стороне и смотришь, в зрачках пляшет бесноватое пламя и радуешься, можно даже расплакаться, словно с души гору сняли и ты снова свободен, как чистый ветер в поле. Это как почистить залитое черной смолой сердце, зеркало, глядишь, и твое лицо там мелькает, узнаешь себя, а пока не поджаришь кого, так и не ощущаешь, как в целлофане хожу, воздуха не хватает.
  По поводу того, чем лучше палить, так по мне хорош бензин - легко достать, легко разжечь, сложно усмирить. Что еще нужно? Швырнул банку, зажег спичку и вперед. Иной раз и не поймешь, откуда у тебя в руках все это, а уже воют, несутся по улицам Города, огромные красные машины, крылатые ангелы и люди с лицами обеспокоенными смотрят им в след. Идешь с работы, а она пронеслась, невольно заглядишься, подумаешь: а уж не моя халупа-то горит? Может и твоя, тут как повезет.
  Всегда меня привлекала их техника, пожарных имею в виду, красная цветом, словно огонь или кровь, они там поди сливаются с языками пламени, хотя сейчас новая, какая-то белесая, тошно смотреть. Гарпуны всякие есть, крючья, длинные лестницы, упругая кишка брандспойта, шипит и вертится, подпрыгивает от нетерпения всунутая в нее вода. Забавное зрелище. Каски ихние, шлемы, гладиаторы несутся в устроенное мною представление, доставляет. Хорошие люди, смельчаки, без них скучновато станет, да и Города не останется, как такового, а переезжать я не хочу, точнее не могу, нету куда, везде одно и тоже.
  Судьба погорельцев? Кого она волнует. Зажрались паскуды в своих дворцах, горшки в цветах, телевизоры дорогие, моетесь поди сто раз на дню. Пусть ничего не будет, как и у меня. Станем на равных, тогда поймете, а пока не судите, умники, все умные, а я один дурак. Только в моих руках пламя, огонь, стихия, а в ваших паспорта, деньги, бижутерия, дети и кошки. Хохочу из подворотни, из разбитого окна на чердаке соседнего дома, стоя в толпе. Хохочу, а вы тащите и тащите, и горите, умираете там, безумцы, а еще осуждаете, нечего лезть, если огонь тебя не слушается, не припадает к твоим ногам, не целует щеки, не ластиться щенком неразумным. Приручите огонь, попробуйте, а потом поговорим.
  Выискались авторитеты. Нету для меня главного, только я и пламя, на равных, оно без меня ничтожество: что жидкость в банке, что сера на деревянной палочке. То-то и повинуется, знает, что дам волю, душу отдам, от своей кусок отрежу и впихну в глотку свирепцу, пусть жрет все вокруг, отдаст сполна, с довесом к сердцу прибавит, пока сам не превращусь в пламя, не взовьюсь к звездам, заверчусь вихрем, разнесу в щепки.
  Я подаю сигнал всему тому, чего у меня нету. Вас тут сотни стоят и смотрят, рты разинули, а кому надо, те увидят и придут. Это сигнал бедствия, я на безлюдном острове, жду корабля. Далеко видно малиновое зарево, искры скачут галопом, мерцает рубиновым покрывалом горящий шатер, крыша оседает, трескается, визги и стоны, а корабль еще далеко, а костер должен гореть, я один на безлюдном острове.