Зачем Увели Верблюдов?

Почему увели верблюдов из Гленелга? Никому они не мешали, не причиняли вреда. Два уставших от унылой своей жизни и от назойливых туристов верблюда бродили себе покорно по по лужайке, зарабатывали деньги скромным хозяевам, услужливо подставляя свои мягкие горбы под всяких бездельников. И не их это вина, что устали они от капризных и тучных чужих детей, от однообразия, впали в депрессию и принялись орать истошно и протяжно. Наверное, вспомнили бесконечные, в желтом мареве солнца, степи, где когда-то шлялись гордо и свободно. Пребывая в раздражении от неиспользованных возможностях, куснули какую-то тетку, и некто принял это за оскорбление и нарушение безопасности. Верблюдов пришли проверять чиновники, которые тоже испугались надменных /unfriendly/ взглядов и диких воплей.  Поставили вердикт, будто кирпичом прихлопнули – дескать, виновники мстительно, как террористы, смотрят, какают кругами, иногда плюют близко от лица, жуют, пахнут и кусаются.  Словом, ведут себя плохо и пугают нежный, расслабленный на пляже австралийский народ, не знающий радикализма. Хозяева пытались защитить свой крохотный бизнес, предъявляя ведра для сбора какашек и доказывая неспособность зверей вредить и калечить кого-либо. Малочисленные сторонники ссылались на экзотику аттракциона, на большое число желающих оседлать плюшевых исполинов – ничего не устояло против британского упрямства. Животных увели. Бизнес прикрыли, поляна возле моря опустела... Лично мне очень жаль этого.
 
Я также сожалею о своей желтенькой футболке, на которой изобразил краской первую  в своей жизни надпись большими буквами. То была фамилия моего кумира и футбольного героя бразильца Пеле. Нарисовал я ее русскими буквами, но с ошибкой. Откуда 9-летнему ребенку знать бразильскую лексику? Отец засмеялся, увидев плод моего творчества: «Не Пиле, а Пеле!» А мне стало обидно и жалко моего труда и краски.  Но не исправить я не мог, так как в школе был отличником. Ну не знал я о существовании растворителей и счел уместным той-же черной кисточкой зачеркнуть «и», а сверху посадить «е». Для убедительности крупно начертил цифру 9, что соответствовало номеру знаменитого нападающего, и окрыленный, выскочил во двор, где пинали мячи мои друзья.  Конечно, меня осмеяли как болельщики, так и игроки. Глубоко оскорбленный, я спрятал злосчастную майку на дне шкафа и пожалел что взялся за кисть. С тех пор я жалею о многом.

Играют во дворе девчонки в свои смешные игры – прятки, классики, Али-Бабу, я играю вместе с ними. Увлекшись, не замечаю как пацаны затевают «ручной мяч» или «вышибало» и пропускаю участие в интереснейшем матче. Тем более, что девчонок вскоре растаскивают по подъездам бабки с мамками, а мне приходится томиться среди болельщиков в ожидании замены.  Или, пойду с толпой других искателей приключений разводить костер из найденной в лесу мебельной рухляди, а в это время в соседнем дворе режутся старшие парни в «пробки», и я снова проворонил!  Зимой кипят на катке хоккейные баталии, но я наблюдаю со скамеек, не имея нормальных коньков.  Короткие мягкие «Дутыши» сгибаются лезвиями внутрь, и я беспомощно буксую ботинками по люду, когда вокруг весело мчатся ребята на высоких «канадках», лихо взмахивая клюшками и шарфами. А я сожалею...
Начинаю серьезно заниматься плаванием, но вместо закалки все чаще простужаюсь в холодном, с разбитыми стеклами, бассейне, и болею уже не днями, а неделями, и тогда пропускаю ВСЕ интересное, что происходит за пределами нашей квартиры, и друзья перестают заходить и вопить родителям в окна «Игорь выйдет?!!» Нет. Он в очередной раз жалеет до слез, что занимается плаванием, а не танцами.  Но ведь на танцы нельзя – общество засмеет... Парню полагается идти на борьбу или на бокс.  На боксерских спарингах у сердитого динамовца Муртазина разбивают мне для начала нос, затем – губу, а неделю спустя пестро «красят» под глазами.  Но я увлекаюсь и проявляю силу воли.  Сожалеют на этот раз отец с мамой, поскольку перестают меня узнавать. Что ж, остается еще целых 30 с лишним видов спорта, и можно испытать хотя бы половину. Если не достигну олимпийских вершин, то хотя бы для того, чтобы после не сожалеть о неиспользованных возможностях.
Так я становлюсь борцом-самбистом. В то время для укрепления шейных мускулов на тренировках проделывали борцы жуткое упражнение – опустившись как жуки на «карачки», елозили они головами по грязному вонючему «ковру».  Противно было также кувыркаться и крутить башкой по тому же «ковру», прогибаясь на «мостике».  Гадкие эти трюки вливали в сердце и голову потоки жалости к самому себе.  Продолжая проявлять недюжинную волю, через пару лет я осознал, что ненавижу борьбу, а люблю командные виды спорта.  Но тут пришлось /по привычке/ пожалеть, что не вышел ростом для волейбола и баскетбола, гонять же в футбол просто надоело.  Наконец, выполнив нормативы для легкой атлетики, налегаю на длинные дистанции, проявляю натиск и добиваюсь в лесных кроссах до какого-то разряда! Больше никуда переводиться не надо. Я нашел СВОЙ спорт! Но... мне уже 16 лет, и меня точат сожаления в других направлениях. Например, почему я не учусь в одном классе с Наташей, или почему Лена учится в десятом, а я – только в восьмом, и поэтому она меня совсем не замечает... В моем же классе и на тренировках девицы казались мне малоинтересными или не очень симпатичными. Мне тогда следовало пожалеть, что начитался слишком много романтических книжек и создал себе сказочные образы.

Однако самое горькое сожаление ударило меня, когда я после долгих поисков и сомнений поступил в «неправильный» институт и , что еще хуже, уехал учиться в «отстойный» город. Это была настоящая трагедия.  Школьные учителя и одноклассницы удивлялись, синхронно качая головами:  «Он со своим аттестатом и старательностью мог бы в Ленинграл, Киев, Харьков, наконец в Ригу...» А я и собирался в один из этих городов, но боялся не пройти по конкурсу и сразу загреметь в армию, и жалеть, что не поступил... Скрепя сердце, учился я в провинции, а грезил Питерскими улицами и площадями.  И жалел, что поступил.  ...Когда позднее я работал в Канаде, то очень жалел, что уехал жить туда, а не в Париж или в Москву. И если бы французы тупо не видели тогда в каждом русском коммуниста или бандита, я бы непременно прорвался бы в Париж и остался там навсегда.  Но спустя несколько лет мог бы пожалеть, что не пожил в Австралии...

Теперь я живу в Австралии и сожалею об ушедших в никуда верблюдах.
Большинство из нас редко точно знают, где найдут, а где – потеряют.  А часто приходится  радоваться, что не потерял большего, что тоже сейчас довольно просто.  Поэтому всегда легче сожалеть не о себе, а о ком-то, например о верблюдах, вынужденных покинуть приморский городок, или о существовании тех, кто придумывает все больше правил и препятствий, осложняющих жизнь.