Лирика 40-х...

                Юрий Инге               
                Порох               
               
Придёт пора: заплесневеет порох,
Исчезнут деньги – зависти исток,
Исчезнут даже люди, для которых
Придуман смертоносный порошок.

Наступит день, и мой великий правнук
Закончит дело, начатое мной,
И наших дней торжественную правду
Он назовёт последнею войной.

Не зная, как на поле битвы горек
Вкус бьющей горлом крови и слюны,
Он подойдёт бесстрастно, как и историк,
К неповторимым ужасам войны.

               
                Марк Максимов

Жён вспоминали на привале,
Друзей – в бою.
                И только мать
Не то и вправду забывали,
Не то стеснялись вспоминать.

Но было, что пред смертью самой
Видавший не один поход,
Седой рубака крикнет:
          - Мама!
… И под копыта упадёт.

                Пётр Комаров

Мы лишь по книгам землю изучали,
У карты отвечали невпопад,
Моря и реки путая вначале
И с Белгородом путая Белград.

Но в этот год мы жгли костры под Ригой,
Прошли Белград, и дайте только срок –
Сама земля раскрытой ляжет книгой
Исхоженная вдоль и поперёк.
               

                Михаил Львов
                Звездочёту

Ещё придут такие ночи –
Травой окопы зарастут,
И, разбирая звёздный почерк,
Забудут всё, что было тут.

Поймёт ли это, кто здесь не был,
А нам, встававшим в полный рост,
Земля была дороже неба,
И сухари нужнее звёзд.               
               
               
                Владимир Карпеко               
                2 мая 1945 года в Берлине

Ещё невнятна тишина,
Ещё в патронниках патроны,
И по привычке старшина
Бежит, пригнувшись, к батальону.

Ещё косится автомат
На окон чёрные провалы,
Ещё «цивильные» дрожат
И не выходят из подвалов.

И, тишиною потрясён,
Солдат, открывший миру двери,
Не верит в день, в который он
Четыре долгих года верил.

               
                Дмитрий Кедрин               
                Глухота               
               
Война бетховенским пером
Чудовищные ноты пишет,
Её октав железный гром
Мертвец в гробу – и тот услышит.

Но что за уши мне даны?
Оглохший в громе этих схваток,
Из всей симфонии войны
Я слышу только плач солдаток.

               
                Борис Котов

В полночь холодно, в полдень жарко,
Ветер хочет всю пыль смести,
Остаётся рабочий Харьков
Вехой, пройденной на пути.

Войны слева, и войны справа,
В центре – смертная карусель,
И задумчивая Полтава
Перед нами лежит, как цель.

Плач старухи и крик девчурки
На развалинах изб стоит,
Я завидую ныне Шурке,
Что в Донбассе ведёт бои.
               
               
                Василий Субботин

Темны предгория Карпат,
Безвестным здесь прошёл героем
Мой дед, потомственный солдат,
И мы с отцом окопы роем.

И если острый след грозы
Хранить твои не будут брови,
Возьми ту землю на язык:
Она солёная от крови.
               

                Джек Алтаузен

Я в дом вошёл, темнело за окном,
Скрипели ставни, ветром дверь раскрыло,
Дом был оставлен, пусто было в нём,
Но всё о тех, кто жил здесь, говорило.

Валялся пёстрый мусор на полу,
Мурлыкал кот на вспоротой подушке,
И разноцветной грудою в углу
Лежали мирно детские игрушки.

Там был верблюд, и выкрашенный слон,
И два утёнка с длинными носами,
И Дед Мороз – весь запылился он,
И кукла с чуть раскрытыми глазами.

И даже пушка с пробкою в стволе,
Свисток, что воздух оглашает звонко,
А рядом в белой рамке на столе
Стояла фотография ребёнка.

Ребёнок был с кудряшками, как лён,
Из белой рамки здесь, со мною рядом,
В моё лицо смотрел пытливо он
Своим спокойным и прекрасным взглядом.

А я стоял, молчание храня,
Скрипели ставни жалобно и тонко,
И родина смотрела на меня
Глазами белокурого ребёнка.

Зажав сурово автомат в руке,
Упрямым шагом вышел я из дома
Туда, где мост взрывали на реке,
И где снаряды ухали знакомо.

Я шёл в атаку, твёрдо шёл туда,
Где непрерывно выстрелы звучали,
Чтоб на земле фашисты никогда
С игрушками детей не разлучали.

               
                Евгений Винокуров

Вы умеете скручивать плотные скатки?
Почему? Это ж труд пустяковый!
Закатайте шинель, придавите складки
И согните вот так – подковой.

Завяжите концы, подогнавши по росту,
Всё! Осталось теперь нарядиться…
Это так интересно, и мудро, и просто,
Это вам ещё пригодится!

                Всеволод Лобода
                Начало

Лес раскололо тяжело
Седой и хмурый,
Под каждым деревом жерло
Дышало бурей.

Стволам и людям горячо
Но мы в азарте,
Кричим наводчикам:
«Еще! Ещё ударьте!..»

Дрожит оглохшая земля.
Какая сила
Ручьи, и рощи, и поля
Перемесила!

И вот к победе прямиком
За ротой рота
То по-пластунски, то бегом
Пошла пехота.
               
                Николай Рыленков
                Наводчик

Не  позабыть мне ночи той короткой,
Был май, в лесу черёмуха цвела,
Мы наступали, и прямой наводкой
Артиллеристы били вдоль села.

И, пробираясь меж коряг и кочек,
Когда рассвет вставал, от пепла сед,
Я слышал, приговаривал наводчик:
- Вот, в самый раз! Прости меня, сосед!

И вновь взлетало облако рябое,
И вновь шаталась от разрывов мгла,
А мы узнали только после боя,
Что парень был из этого села.


                Семён Ботвинник

Берлин горит. Подтаявшая тьма
Всё выше поднимается и выше…
Огонь вошёл в угрюмые дома,
И с тяжким гулом оседают крыши,
И наземь палки падают, звеня,
И жаркий пепел сыплется за ворот…

Я много видел пепла и огня;
Я видел свой, войну познавший, город
И пламя, полыхающее в нём…
Берлин горит совсем другим огнём.

                Варвара Вольтман-Спасская
                Тишина

Был день наш ярок и высок,
Прозрачен летний зной.
Я из сосны варила сок
Для девочки больной.

О счастье хрупкое моё,
Дыши и оживай,
Густое хвойное питьё –
Целебный крепкий чай.

Обстрела не было в тот день,
А в царстве тишины
Цвела душистая сирень,
Как в первый день войны.
               
                Юрий Воронов
                Трое

Я к ним подойду, одеялом укрою,
О чём-то скажу, но они не услышат.
Спрошу – не ответят…
А в комнате трое.
Нас в комнате трое. Но двое не дышат.
Я знаю: не встанут.
Я всё понимаю.
Зачем же я хлеб на три части ломаю?
      

                Леонид Вышеславский

Плющом от света отгорожены,
Стоят  дома старинной моды:
Они из карт как будто сложены –
Из красных карт одной колоды.

Я на село смотрю и думаю:
Здесь, может, тот фашист родился,
С которым я в бою под Уманью
За смерть ребёнка расплатился.

Ко мне рука за хлебом тянется,
И женщина с голодным взглядом
Не устаёт шептать и кланяться…
Я не могу её – прикладом!

Пускай борьба до бесконечности
Мне злом испытывает душу –
Нигде закона человечности
В борьбе за правду не нарушу.

Детей не брошу ради мщения
В дыру колодезя сырую…
Не потому ль в конце сражения
Я здесь победу торжествую?!

                Владислав Занадворов
                На высоте «Н»

На развороченные доты
Легли прожектора лучи,
И эти тёмные высоты
Вдруг стали светлыми в ночи.

А мы в снегу, на склонах голых
Лежали молча, как легли,
Не подымали век тяжёлых
И их увидеть не могли.

Но, утверждая наше право,
За нами вслед на горы те
Всходила воинская слава
И нас искала в темноте.
               
                Бронислав Кежун
                В парламенте

Был город взят. С гвардейцами-орлами
Вверх по ступенькам, через вестибюль,
Как победитель он вошёл в парламент,
Где на колоннах – оспины от пуль.

Вошёл, и перед ним, казалось, замер
Необозримый депутатский зал,
Пустые кресла обежав глазами,
Он ничего сначала не сказал,

А только автомат поправил быстро,
Поднялся на трибуну, прост и прям,
Как будто он, гвардеец, стал министром,
И обратился в зал, к своим друзьям:

«Товарищи!» И были в слове этом
Тысячевёрстный путь, зарницы битв,
И дымные февральские рассветы,
И очи матерей в слезах молитв,

И этот холод в ледяных окопах,
И кровь друзей, и ураган свинца…
Он говорил – и слушала Европа,
Мир слушал голос нашего бойца.

                Юлия Друнина

Контур леса выступает резче.
Вечереет. Начало свежеть.
Запевает девушка-разведчик,
Чтобы не темнело в блиндаже.

Милый!  Может, песня виновата
В том, что я сегодня не усну?
Словно в песне, мне – приказ на запад,
А тебе – «в другую сторону».

За траншеей - вечер деревенский,
Звёзды и ракеты над рекой…
Я грущу сегодня очень женской,
Очень не солдатскою тоской.