Любовь и смута. Глава12. ч. 2

Утренняя месса завершилась. Все последующее время после заутрени и вплоть до трапезы монахиням надлежало провести за работой.

Как обычно после мессы Альберга задержалась в храме, призванная настоятельницей. Пока служки прибирали предметы богослужения и святые дары, пока одна за другой погашались храмовые свечи, у подруг было немного времени перемолвиться несколькими словами, чтобы затем расстаться и уже не видеться до самой вечери. Юстину уже дожидалась её помощница. Заботы процветания монастыря, так же как благополучие каждой из сестер и все неисчислимые обязанности настоятельницы занимали у добросовестной Юстины весь её день, составляя весь смысл её бытия. Софию ждали заботы о болящих в лечебнице.

Так она жила теперь — молитвами и трудом, и её спокойной, размеренной жизни под надежным кровом могли бы позавидовать многие обездоленные, нищие, покалеченные войной люди, коих было множество там, за стенами обители - в мире, погрязшем в суетных стремлениях и глупых ничтожных страстях, не приносящих ничего, кроме боли и горя.

 Постриг был назначен на рождественские празднества.

Она была бы вполне довольна такой жизнью, если бы не эта невыносимая черная тоска, подступавшая к сердцу всякий раз, когда сестра София, оставив труды прошедшего дня, ложилась поздней ночью в ледяную постель и закрывала глаза в ожидании спасительного благодатного сна. Душа плакала, и по щекам катились тихие безмолвные слезы, но Альберга уговаривала себя, что это всего лишь усталость.

Впрочем, днем ей удавалось обмануть тоску, спрятавшись от неё за усердной работой.

- Не пора ли мне в трапезную, за едой для болящих? - громче повторила  Дидимия — она уже два раза задавала этот вопрос рассеянной сестре Софии. Лекарша варила целебную вытяжку для сестры-прачки, ошпарившей ноги кипятком и уже неделю лежавшую в лечебнице с ожогами. Но мыслями София, как видно, была очень далеко отсюда - так далеко, что даже не слыхала, что ей говорят.

- Да, иди, - бросила в ответ Альберга.

Приготовление отвара заняло достаточно долгое время. Затем Альберга приготовила новую повязку и, сняв старую, осмотрела раны. Ожоги почти зарубцевались, дело явно шло к успешному заживлению.

- Ну где же эта Дидимия, вечно её не дождаться, - проворчала вторая болящая.

- Как ты себя чувствуешь, сестра, полегчало ли тебе? - осведомилась лекарша у монахини с ожогами.

- Благодарю, сестра, уже полегче, - кивнула монахиня, болезненно морщась — ожоги были слишком глубокие, они медленно заживали и всё ещё беспокоили несчастную женщину.

- Дидимия, где ты пропадала?! - набросилась вторая болящая на появившуюся наконец-таки в дверях лечебницы помощницу лекарки.

- Не твое дело, - отмахнулась Дидимия. - Софи, к тебе там брат пожаловал в гости, за воротами дожидается.

- Леон?!

- Ну я вообще-то сама не видела, мне только велено сказать тебе. А у тебя, видать, много братьев? - усмехнулась Дидимия.

Альберга ничего не ответила, она уже не слушала свою помощницу. «Он принес ответ от мужа!» - сердце забилось гулко и часто.

Вот и пришел день, которого она так долго ждала — день, когда решится её судьба — жить ей или не жить. Что-то должно было однажды измениться, она не могла больше выносить изматывающее её уныние. Несмотря на все старания, она не могла одолеть его, хотя усердно молилась, чтобы Господь помог ей справиться с этим недугом, не раз исповедовалась в нем и причащалась святыми дарами, постилась дольше и строже всех остальных монахинь — ничего не помогало.

Доделав перевязку, Альберга устремилась к воротам. Её совсем не удивило то обстоятельство, что ей разрешили увидеться с братцем, хотя свидания с родственниками разрешались монахиням лишь в исключительных случаях, — для человека, что спас монастырь от разбойников, ворота обители всегда были открыты. 

«Какие могут быть сомнения, все совершенно ясно, ведь если бы мой муж действительно любил меня, он пришел бы сюда собственной персоной, а не отправлял бы как обычно братца, - с горечью размышляла она, пока шла от лечебницы до ворот. Пересекая большой двор, она разглядела, что ворота действительно открыты, и её сердце застучало ещё сильнее, -  Надеюсь, Леон будет так добр, что не заставит меня долго мучиться, и его кинжал будет так же остер, как его язык, - подумала она, вспомнив злые слова, брошенные братом мужа ей на прощание. - Вот ведь наглец, и какое, скажи, тебе дело до моей души, ты лучше бы о своей...» - Альберга остановилась, не веря своим глазам и забыв обо всем на свете. Она давно смирилась с мыслью, что никогда не увидит мужа и теперь, когда они  все-таки встретились, от сильного волнения и слез, сдавивших горло, не могла вымолвить ни слова.

 Лантберт тоже молчал, выжидающе глядя на жену.

- Ты пришел убить меня? - молвила Альберга, справившись, наконец, с волнением.

- Нет, - Лантберт улыбнулся. Господь всё же даровал ему эту милость - снова видеть её, слышат её голос, уже не во сне, а наяву. Да, это она, его возлюбленная, по-прежнему такая родная и желанная. Зря он сомневался — он не ошибся тогда в галереи ахенского дворца — их брак совершился на небесах задолго до их встречи. Что-то в ней изменилось, но, быть может, так ему показалось из-за монашеской одежды - это грубое тряпье, которое очень скоро он сорвет с неё, способно любую, даже самую прелестную женщину на земле, изменить почти до неузнаваемости.

- Я пришел, чтобы вернуть тебе твою вещь, - в его руке Альберга увидела свое обручальное кольцо. - И ещё, чтобы спросить у тебя то, о чем должен был спросить перед свадьбой — Альберга, дочь Викфреда Буржского, согласна ли ты стать моей женой?

"Он простил меня. Слава милосердному Господу! Клянусь, что буду отныне самой верной, самой послушной и самой любящей женой на свете!"

- Да, Лантберт, возлюбленный муж мой, я согласна, согласна навсегда быть с тобой в горе и в радости, - отвечала она, счастливо улыбаясь сквозь слезы. - Я люблю тебя и не могу без тебя жить.

Надев ей на безымянный палец кольцо, Лантберт с нежностью обнял возлюбленную, а она вся приникла к нему, склонив голову ему на плечо. Если бы можно было оставаться так, крепко обняв друг друга всю вечность, это и было бы счастьем. Они слишком долго не виделись, и потому, забыв где находятся, вообще забыв обо всем, кроме своей любви, поспешили вновь узнать друг друга в долгом поцелуе.