Дворянка
Жила дворянская семья на соседней улице, кварталом ниже – почти по соседству с казацкой семьёй моего деда по материнской линии.
Познакомились у молочного прилавка, где бабушка сбывала свои продукты. Дедов дом был низеньким с маленькими оконцами. Там была печка с лежанкой, сундук, длинный стол с двумя лавками. Чисто выметенный двор, куда к вечеру собиралась живность из стада, колодец – журавль, откуда её поили на ночь после жаркого дня, забор курятника, собранный из веток, кольев, увязанных тростником. Там бесновались то ли с радости, то ли с желания испить водицы горластые петухи и куры.
Дворянский дом начинался с резных ворот, громадного в цветниках и высоких деревьях сада.
Поутру дочь Серафима из шланга поливала высокой струёй их кроны, а мать - Ольга Ивановна, расчесывала, сидя на крыльце свои густые и длинные волосы. Любовалась дочкой.
Мне от роду было около трёх лет. В этом возрасте память избирательна. Но я помню в мельчайших подробностях их высокий, выбеленный дом с зелёным абажуром под потолком залы, где стояло пианино. Гостиную с венской мебелью, диковинным фарфором и фамильным столовым серебром в буфете.
То есть – различия в быту представителей двух сословий, волею исторических событий оказавшихся на территории дальнего Оренбуржья.
Объём памяти должен равняться эквиваленту добра, обретённого от общения. Я это пересказываю с той лишь целью, чтобы подчеркнуть, насколько они, эти различия, несостоятельны, в сравнении с благородством людей, нашедших общее им вопреки. Серафима была ровесницей моей сестры.
Сестра окончила местный медицинский институт, а Серафиму влекла Москва – там, по-видимому, были их корни. Она заканчивала химфак института им. Д.И. Менделеева, когда их семья откочевала в столицу.
И мне очень спорными представляются доводы о притеснениях людей внутренними органами по национальному или сословному признакам.
Более того, три четверти века при социализме тихо соседствовало с социалистическим строем байство, басмачество, дворянство.
Последнее – во благо, уверяю вас. Пласт образованности и культуры передан через три поколения именно этой классовой прослойкой в дополнение к моральному кодексу строителя коммунизма, который выдержал проверку временем и остался невидимым памятником советской культуре.
Столица принимала всех, кто мог быть ей полезен. Серафима была востребована, как грамотный химик, отец, как организатор в сфере жилищного хозяйства. Только вот парадоксальным в моём понимании осталось то, как там могли потерять Ольгу Ивановну с перитонитом.
Я студенткой была в Москве на практике, три месяца стесняла их, когда Серафима ждала дочку.
Её муж рассказал, как он встретил свою избранницу.
- Понимаешь, наш институт живет по очень жестким правилам. Там по коридорам толпами не ходят. Приоткрыв дверь, и убедившись, что коридор пуст, можешь скоренько пройти, куда тебе необходимо. Взаимоотношения с начальством сугубо деловые и ограниченные.
И вот представь, иду по коридору и за дверью своего шефа слышу в его адрес довольно-таки резкий тон женщины.
Возвращаюсь – разборка ещё не закончилась. Выждав время, попросил по телефону аудиенции шефа и зашел к нему с немым вопросом и даже некоторым испугом на лице.
- А! – Это Серафима – понял шеф. У неё такая манера доказывать свою правоту.
Я очень долго выходил на неё. Искал каналы. Когда увидел – понял, что пропал.
Мы проводили её в родильный дом, и я уехала. Потом от сестры узнала, что одновременно в их доме появилось две женщины – дочь Ольга в честь мамы и Ефросиния Павловна – вторая гражданская жена отца. Она, была такого такта и нрава, что в семью вписалась, как естественное и необходимое её звено.
Рождение Ольги послужило сближению с семьёй мужа Серафимы.
- Кирилл моложе меня на десять лет, и мать его отреклась от него, от меня. Он всё это время жил с травмой на сердце. Когда родилась Оля, он сделал попытку сближения, пригласив мать взглянуть на внучку. Мать согласилась на встречу на нейтральной территории при условии, что сын будет только вдвоём с внучкой.
- Пойдёшь со мной, - велел Кирилл и не ошибся.
Серафима покорила свекровь прежде внучки с первого взгляда и на всю жизнь.
Но выросла Ольга на руках Ефросинии Павловны.
Когда ушёл из жизни отец Серафимы, её не дождались к завтраку.
Сима вошла в её комнату – она сидит на чемодане с крепдышиновым в ришелье мокрым от слёз платочком, решив, что ей пора за порог. И Сима привела её за плечи к столу. Неизвестны подробности судьбы этой женщины, но была она человеком, отчаявшимся от одиночества. Собираясь в мир иной, Ефросиния Павловна завещала семье,приютившей её, полуторку в хрущевке и дачу, которая была, по сути усадьбой.
Воображение рисовало, как снует по её территории прислуга, как дворник непременно в белом фартуке метёт дорожки, а в ротонде скрываются от полуденного зноя борзые.
О Серафиме, с её высочайшим тактом, образованностью, мягкой всепрощающей душой, вспоминаю одной её фразой об Усаме Бен Ладене:
- Ну не укладывается у меня в голове – образованный умница, красавец, из порядочной семьи – и бандит!
Свидетельство о публикации №215050901258