9. Дикарка

Многие знают, что животным тоже снятся сны. Наверное, даже цветные. Если человек внимательно наблюдает за своей собакой, он может заметить, как пёс пытается бежать во сне или даже гавкать. Маня была кошкой.
   Ей часто снился один и тот же сон. Жуткий, сковывающий все внутренности зимний холод, лапки мёрзнут так, что надо только двигаться, чтоб не околеть прямо сейчас. Кругом глаза рябит от снега, а ветер колотит худющее тельце котёнка-подростка. Этот котёнок – Маня. Никому не нужная, погибающая в лютой зиме, всегда голодная и злая. Она знала, что выживать на улице надо уметь, не испытывая жалости ни к себе, ни к другим. Потому другие кошки её и не трогали, понимая, что она не слабая, она ответит на удар и будет биться до последнего. Одичала она, может, в отличие от них, не столь давно, но приспособилась к улице быстро. Те, кто когда-то звались хозяевами, не пожалели её. До сих пор мелькали в голове обрывки о последних днях. Она ходила за ними, тёрлась о ноги, слыша в ответ «не приставай, надоела!», «сколько можно тебя терпеть, только еду зазря ешь», «иди в подпол, лови мышей». Да она и рада была поймать кого-нибудь, только ведь переловила всех по осени! Она была хорошей, просто отличной мышеловкой, крысоловкой, потому её и взяли к себе малым котёнком. Поначалу хозяева радовались, поили её деревенским молоком, а она усердно исполняла обязанности охотницы. Только потом, когда ловить стала некого, кошечка резко стала напрягать их – потому что надо было кормить. А на еде для неё они сильно экономили, считая бесполезным животным, если сама себя прокормить не может. Получался замкнутый круг. Тогда киса начала охотиться на птичек, которые летали в округе. Научилась она быстро, иного-то выхода не было. Но к зиме все летающие незаметно исчезли, как им и полагалось.
   Большую часть времени кошечка проводила на улице, или пролезала через отдушины в подпол дома. Только подпол для неё не открывали. Она видела, как выходит на улицу хозяйка, неся с собой полные вёдра с кормом для поросят и коров; потом шла в курятник к курам и гусям, тоже что-то припася для них в кастрюле; и даже около будки цепного пса вскоре появлялась миска с чем-нибудь вкусненьким. Запах иногда был оттуда просто упоительный, ещё горячая каша с мясом – Маня глотала слюни, но к псу подойти не смела – он никогда с ней не делился, считая её, как и хозяева, бесполезным созданием. Иногда она шла за хозяйкой к коровнику в надежде, что немного молока ей всё же нальют – как наливали и раньше. Но у коровы приближался отёл, и молока становилось всё меньше и меньше, потому трата даже блюдечка молока для кошки считалась недопустимой роскошью. Маня находила воду для питья везде, как любое животное, а вот с едой становилось всё хуже. Когда выпал снег, то жизнь её стала мало отличаться от уличной. Очень холодно было как в подполе, так и на улице. Она часами сидела возле хозяйских припасов, ожидая, когда же кто-нибудь из них спустится сюда за чем-то, и Маня сможет попасть в тёплый дом, чтобы хотя б согреться. Ждала она долго, но, в конце концов, у хозяев закончилась картошка, и они открыли крышу подпола. На Маню обрушился запах тепла, дома и чего-то вкусного – хозяева явно занимались готовкой. Кошечка стрелой взлетела наверх, стремясь быстрее оказаться в тепле. Сначала её хотели бесцеремонно выбросить обратно, но потом решили оставить, сообразив, что, наверное, она замёрзла.
   Из еды дали кусок хлеба, но Маня и этому была несказанно рада – проголодалась она сильно. Может, поэтому кусок показался ей несказанно маленьким. Только больше ей не перепало ничего. Когда она рискнула просить, то в ответ ничего, кроме ругани, не услышала. Обратно в подпол ей не хотелось, пришлось замолчать. Следующие дни проходили примерно в этом же ключе: кусок хлеба за весь день, попытка приласкаться, угрозы и сидение в одном углу часами, пока хозяева не додумались вышвырнуть её на улицу. В доме, хоть и голодно, по крайней мере было тепло. И Маня лежала в выемке под печкой, отдыхая от холода. Хозяева пока терпели её присутствие, лишь иногда загоняя в подпол, чтобы она сходила по кошачьим делам. Но потом пришёл праздник. То есть у людей был праздник, вряд ли животные сильно ощущали его.
   По отдельным фразам, брошенным хозяином и хозяйкой, Маня поняла, что праздник называется Новый год и он почему-то очень важен для людей. Она невольно заразилась общей суетой, принюхиваясь к запахам, царящим в доме, потому что хозяйка готовила много и очень разнообразно. Маня сидела под столом, дразня свой неутихающий голод, но не находила в себе сил уйти оттуда,  где так вкусно пахло. На пол изредка падали куски, которые она хватала, не разбирая, что это, и моментально проглатывала. Хозяйка делала попытки прогнать кошку, но быстро махнула рукой, всё равно с пола она ничего не подбирала, решив, что это можно и отдать. А через несколько дней, как раз в праздник, к хозяйке и хозяину приехал сын с женой и их малолетний ребёнок. Мальчику было года четыре, и воспитанием он не отличался. Киса – это живая игрушка, по-другому он её не воспринимал. На счастье, мать мальчика была очень брезгливой, запретив сыну даже подходить к животному. Маня понимала, что человеческое отвращение стало её спасением, иначе она не отделалась бы просто подёрганным хвостом – именно тогда женщина в ужасе схватила ребёнка и побежала с ним мыть руки.
   Но пацан всё же стал именно тем, из-за кого её выставили из дома. Хозяйка испекла пироги, созвав всех пить с ними чай. Маня, как всегда, сидела под столом, надеясь на случайно упавший кусок. Однако вскоре туда упал едва надкушенный пирог с ливером… Достаточно большой, аппетитный и невероятно вкусный! Кошка набросилась на него, не задумываясь, кто же мог его уронить. А потом послышался рёв. Оказалось, что внук хозяйки, уронив пирог на пол, полез его искать, а когда увидел, что пирог ест кошка, завыл белугой. Мамаша тоже подняла визг на тему «почему всякой твари разрешено таскать еду у людей!» (как будто изо рта выхватила, да ещё и когтём пригрозила – так размышляла Маня, не собираясь отрываться от еды). А подвыпивший хозяин сказал, что она тут вообще-то давно не нужна, всё собирались выкинуть, да некогда было. Сынок тут же в угоду жёнке влез с предложением прямо сейчас отвезти её подальше, чтоб не вернулась. Хозяйка ничего не сказала в защиту Мани, старательно утешая внучка другим пирогом.
…Маня так и не выпустила из пасти куски пирога, когда её схватили и куда-то потащили. Было уже всё равно. Она не бежала за машиной, когда хозяйский сынок выкинул её и поехал домой, очень довольный сомнительным подвигом. Она проглотила обиду вместе с остатками злосчастного пирога. И огляделась, пытаясь понять, куда же её отвезли. Ехали недолго, но местность явно была другой, хорошо, что не в лес отвёз. Маленьких домов, к каким привыкла Маня, было мало, в основном очень высокие, большие. Оставалось искать место, где можно согреться и, может, что-то поесть.
   Несколько дней прошли в скитаниях, драках и борьбе. Она нашла подвал, где обитали дикари, сразу попытавшиеся выгнать её оттуда. Но Маня неженкой никогда не была, не баловали её подобным. За время, проведённое на улице, она обморозила себе одно ухо и не собиралась туда возвращаться. В чём, собственно, стая очень быстро убедилась. Ей позволили остаться и даже выделили место на горячей трубе. Но за пропитанием каждый выходил побираться сам. Зимой с этим было совсем худо. Весной стая перебиралась к землянкам возле реки, что протекала неподалёку, и где можно было спокойно половить рыбу. Иногда даже рыбаки, привлечённые забавным зрелищем ловли рыбы котами, угощали их, если клёв позволял. А вот осенью, когда промыслы заканчивались, и река застывала, стая возвращалась в подвал. Изредка, бывало, им везло по-крупному даже в зимнее время. Мане рассказывали, что вожак стаи, красивый пушистый рыже-белый кот как-то раз умудрился перехитрить человека. Тот нёс с местного рынка пакет с мясом – большой пакет, а по меркам котов так вообще необъятный. Кот подкараулил его и вышел навстречу, еле удерживаясь от желания накинуться на пакет в ту же секунду. Но он умел ждать, потому что обитал в подвале не первый год. Позволив человеку себя погладить, кот начал выпендриваться по-кошачьи, то есть развалился на снегу (а ведь холодно, зараза!) и перекатывался с боку на бок. Ничего не подозревающий парень достал мобильник и принялся снимать кота на камеру. Тут-то ушлый кошак схватил пакет в зубы и со всех лап бросился бежать вон – по снегу, минуя тропы, он вскочил на ближайший высокий забор и исчез с поля зрения. Кот успел услышать только, как хозяин пакета орёт вслед нецензурно: «Стой, с…а! П…а!». Ничего, впредь умнее будет. Коту оставалось в очередной раз порадоваться тому, что природа, хоть и не дала ему хозяев, но одарила столь яркой внешностью, на которую клюют недалёкие особи. В тот вечер в их подвале был самый настоящий пир – наелись все! Каждый член стаи впервые никуда не ходил за едой, потому что её было больше чем достаточно. И пусть такие случаи случались буквально раз за зиму, но они грели души и тела подвальных бродяг. Подумав, Маня поняла, что главное тут – дожить до весны, дальше будет легче. Но вот как дожить…
   Еда – самое главное. В еде – каждый сам за себя. Маня каждый день ходила по улицам, ища что-то съестное. Все магазины, столовые и другие учреждения, где много готовят, она вскоре выучила наизусть. Вообще для подростка она была довольно ловкой и хваткой. И такие качества очень нужны, когда пропитание себе приходится добывать воровством. Маня понимала, что люди всякие встречаются – кто-то может с радостью угостить, если есть чем, а кто-то ещё и пнёт, чтоб не просили. Но кошечка была осторожна. Прежде, чем просить, она убеждалась, что дадут. В одном магазине работала хорошая девушка, отдавая ей половину своего обеда, а потом просто стала приносить с собой отдельно еду – специально для Мани. Но бывали дни, когда она не работала, и кошке приходилось идти в другое место. Иногда это было здание, которое люди называли администрацией. За одной из дверей находился буфет, оттуда часто выходили люди, торопившееся куда-то; иногда им просто было некогда, иногда не нравилась еда, но только часто то, что находилось в руках, летело вниз, на выброс. Только успевай хватать. Бывало, что Маня попадала и в само помещение буфета. Если никто не успевал заметить её довольно яркую трёхцветную шкурку, она проникала на кухню и уже там тащила то, что попадалось в лапы, забиваясь под шкафы, чтоб только никто не отобрал кусок и быстро-быстро съедала. Когда и с буфетом не удавалось, она шла туда, где было самое благодатное место – столовая. Там был свой хозяин территории, огромный жирный кот, считавшийся столовским, потому что жил он при ней уже несколько лет. Кот был всегда сытым, а потому нежадным. Ему выносили столько остатков, что хватило бы на десятерых. Но именно там всегда питались основные члены подвальной стаи, и этот вариант Маня использовала в самом крайнем случае. Другие места принадлежали собачьим стаям, и коты негласно туда не совались, как и собаки не позволяли себе лезть туда, где была кормёжка котов. Бродяга никогда не отберёт хлеб у бродяги – они в одинаковом положении.
   Так прошли основные зимние месяцы, до весны оставалось потерпеть совсем недолго. Маня, хоть и приспособилась к дикой жизни, не могла не думать о том, как же хорошо иметь собственный дом и тех, кто тебя любит. Хотя у неё, по сути, дома-то и не было. Кормили – редко, гладили – ещё реже, обитала в основном на улице. И всё же обида на тех, кто просто так взял и выбросил, иногда нападала на неё. И затем снова навалились проблемы.
   Сначала та девушка, что подкармливала её, уволилась из магазина, и Маня лишилась основного пропитания, которое позволяло ей как-то жить. Возле столовой стала обитать куча народу, пришли и другие кошачьи стаи на это место. Где тут что достанется кошке-подростку, когда рядом матёрые оголодавшие за зиму коты? Все набрасываются на еду как львы, не оставляя младшим никакого шанса. И у Мани остался только один источник еды – буфет в администрации. Её там уже, конечно, выучили, но почему-то не ругали. Предпочитали и покормить, если позволяли объедки. Правда, одна из поварих забирала их на корм свиньям, но не все же отличались злобой и жадностью. Потому хотя бы иногда, но кошечка ела если не досыта, то приглушала свой голод на относительно приличный срок. А потом буфет закрылся. Несколько дней Маня ходила вокруг администрации, ожидая, когда же появятся люди, откроется заветная дверь, и она сможет поесть. Ничего не происходило. За неделю голода она почти лишилась сил, всё надеясь, что придут те, кто кормил, что они ушли ненадолго… Поняв, что ждала она напрасно, Маня отчаянно заплакала, впервые позволив себе это – даже оставшись на улице, она не допускала жалости к себе. А тут не выдержала, заревела глупо, в голос, как будто была маленьким брошенным котёнком, а не достаточно одичавшей кошкой, давно переставшей надеяться на людскую жалость. И вдруг до её слуха донёсся почти забытый зов:
- Кис-кис-кис…
   Маня не поверила своим ушам. Прислушалась. Но зов повторился. Тогда она быстро огляделась и увидела молодую девушку, что звала её. Да, именно Маню, потому что смотрела она на неё. Маня подбежала к ней, надеясь, что у девушки есть еда. Но ничем съестным не пахло, и кошка разочарованно замяукала. Девушка же подняла её на руки, погладила и сказала:
- Что ж ты так кричишь, маленькая? Тебя, наверное, тут прикармливали, вот и зовёшь? А худющая какая… Так, пойдём-ка со мной, потом решу, что делать дальше.
   Так у Мани началась другая жизнь. Девушка жила не одна, с ней жил муж и ещё две кошки. Домашние, холёные кисы, понятия не имевшие, что такое остаться на улице. И она – тощая, шерсть неухоженная и вся какая-то торчащая, облезлый хвост, чем-то напоминавший крысиный, и кривоватые передние лапы. Она понимала, как скудно и некрасиво выглядит рядом с ними. За это Маня презирала домашних кошек, используя любую возможность забрать их еду, хотя здесь давали достаточно корма для всех. Ещё она не могла понять, что от неё хотят, подсовывая ей какую-то квадратную штуку, искала привычный запах земли и не находила его. Свои кошачьи дела она справляла где придётся, не зная, где же нужно. Когда же были попытки засунуть её в воду – чего в жизни ей не приходилось испытывать, то сопротивлялась она с отчаянием дикарки. Кроме этого, ей в пасть пихали какую-то гадость, а шкурку обрабатывали чем-то неприятным. Словом, новая домашняя жизнь совсем не устраивала кошку, хотя обратно на улицу ей совсем не хотелось. Но именно к этому она была готова каждую секунду.
   Новые хозяева проявляли к ней и ласку и заботу, но Мане настолько непривычно было это ощущать, что она не могла радоваться. С кошками лезла в драку, привычно отстаивая своё  место, как было и в подвале. А затем ей сказали, что теперь она будет жить в другом месте, с другими хозяевами. После чего Маню поместили в коробку и куда-то понесли. Она подумала, что опять её ждёт улица, но несли долго. Первый раз её выпустили для того, чтобы в заднюю лапку воткнуть что-то острое и через секунды это вытащить. Затем – опять коробка, поход неизвестно куда и передача в руки неизвестным людям, для чего коробку вскрыли, разумеется. Маня занервничала ещё больше, когда поняла, что прежние хозяева остались на улице, а её заносит в дом абсолютно незнакомая девушка. Дверь, коридор, комната – и вот оно, новое место обитания. Кругом полно кошаков, всё непонятно, людей двое, множество запахов, резко ударивших в нос… Маня и без того в последние дни находилась в напряжении, а сегодняшний просто выбил её из колеи. Зашипев на всё, что видела, она помчалась куда-то, не разбирая ничего и вырываясь на любую попытку быть пойманной. Нет, её быстро поймали – по комнате особо не набегаешься, особенно не зная маршрута – и посадили высоко на шкаф, кинув ей туда же и куриную голову. В тот же момент она услышала, как новые хозяева поименовали её Манькой. Вернее, пока она носилась, её окрестили Мантихорой. Как потом выяснилось, хозяйка увлекалась чтивом в стиле фэнтези, и у одного из её любимых авторов был такой мифический персонаж, мантихора. Она являла собой помесь рыси, нетопыря и скорпиона. Проще говоря, рысь с крыльями и ядовитым жалом в хвосте. Очень ласковая к своим киса и беспощадная к чужим яростная мантихора. Её в повести прозвали Манькой, сокращённо от её основного названия. Тогда хозяин и решил, что их новая кошка очень похожа на этот персонаж фэнтези.   
  Маня просидела на шкафу часа три, и за это время её никто не беспокоил. Но от пережитого ужаса она не могла даже есть и только тряслась. Поняв, что кошка чересчур перепугана и есть не будет, хозяева не стали её мучить, а спустили вниз, забрали голову и накапали какой-то пахучей жидкости рядом с ней. Чтоб она не слиняла, девушка продолжала её удерживать, коты держались подальше, а муж девушки окунул палец в жидкость и мазнул Маню по носу. Она тут же слизнула и поняла, что это очень вкусно, так что слизывать остальное её уговаривать не пришлось. Потом резко наступила лёгкость в теле, напряжение спало, и Маня ощутила, что её тянет в сон. Она видела, как хозяева посадили её в небольшое, но довольно уютное местечко, откуда было видно комнату, но другие кошаки не могли бы до неё добраться. Изнутри находилась мягкая подстилка и вот в таком своеобразном домике кошечка уснула.
   Спала она долго, а проснувшись, увидела, как в окно её домика с любопытством пялится большой белый кот с чёрными пятнами. Маня зашипела, но кот только отпрянул, не уйдя далеко. Хозяйки и хозяина в комнате не было. На кровати лежали другие обитатели: полосатая кошка, очень спокойная и величественная; кошка с золотыми глазами и чёрной шерстью дыбом; а внизу перед кроватью прохаживалась небольшая и очень пушистая серая кошечка не намного старше самой Мани. Той стало понятно, почему кот не реагирует на её шипение. Ещё бы – при таком-то гареме он наверняка сталкивался с чем-то покруче.
   Хозяйка пришла позднее. Она заглянула к Мане, спросила о самочувствии и сообщила, что теперь кошке предстоит жить с ними. Что остальные кисы тоже их семья, а зовут её хозяйку Анфиса, а хозяина Саша. Который, кстати сказать, тоже вскоре появился. Вместе они вытащили упирающуюся Маню из домика, аккуратно постригли ей когти на всех лапках и потащили в душ. Маня в очередной раз сопротивлялась, но хоть ей и удалось оставить пару царапин, хватка Саши оказалась железной. И на этот раз Маню вымыли как следует. Потом Анфиса завернула её в полотенце, прижала к себе и вот так сидела с ней очень долго. Она её и укачивала, и гладила, и что-то объясняла, почёсывая кошкину шейку. Говоря проще, она приручала дикарку к себе. И Мане вдруг стало так уютно возле Анфисы, что она замурлыкала, признавая в ней хозяйку. После чего несколько ночей спала только возле неё. Аппетит к ней вернулся быстро, но отголоски жизни на улице ещё проявлялись, когда у кошки возникли проблемы с пищеварением, и Анфиса потащила её к врачу. Мане там не понравилось; особенно ей не понравились уколы, которые последовали за этим визитом и вливание в рот какой-то противной жидкости. Но зато потом стало хорошо с животом, ничего не болело, не тошнило. С другими кошачьими представителями она тоже уживалась вполне мирно. Последствия уличного обитания почти прошли, Маня поправилась, шёрстка у неё заблестела всеми цветами рыжего и чёрного, а грудка и носочки стали белыми на самом деле, хвост распушился, глаза, наконец-то стали видны, потому что зрачки не были расширены от ужаса, и теперь ярко блестели оттенком нефрита, а передние лапы только придавали ей дополнительное обаяние. Во всяком случае, и Анфиса, и Саша так утверждали. Лишь только по ночам ей снилась зима, когда тоска и обида причиняли боль сильнее, чем холод и голод. И тогда Маня начинала вздрагивать и дёргать лапками, пока её не успокаивало нежное поглаживание по спинке и ласковый голос Анфисы:
- Маня, Манечка, всё хорошо, ты дома… Спи, моя красавица, спи…

(Рассказ основан на реальных событиях)