Итак, она звалась

               

                1.

   Я не изнывал от скуки: занятие себе всегда можно найти. На Алтай я попал впервые, хотя в горах бывать приходилось.
Белокуриха
Белокуриха – Бедокуриха!
Без тебя была моя жизнь тиха.
Соблазнили раз меня твоей путёвкою,
И смеялась вся родня над уловкою:
Мол, поедешь, потоскуешь да умаешься
И бежать с родного дому впредь закаешься.

Белокуриха, Белокуриха!
Мне б подальше от тебя,
Словно от греха!

Ехал поездом, в авто и маршруткою,
Пересадки «с то на то» стали мукою.
Я устал. Скрывая злость, выл белугою.
А может, станешь ты – авось? –
Мне подругою?

Белокуриха, Белокуриха!
Может, вовсе нет тебя,
Коли ночь глуха?

Но обнимаюсь я с тобою, даже снежною,
Верю: раннею весною станешь нежною.
Вот и вышла вдруг догадка чистой правдою,
И теперь судьбу себе я не загадую.

Станет худо – признаюсь как на духу:
Соберусь, да потихоньку –
В Белокуриху!
В Белокуриху….

   Но речь совсем о другом.
   Уговор между нами был – имени не называть. Да мало ли на свете белом людей с одинаковыми именами?
   Я обожаю воду. О бассейне с сауной вовсе промолчу: это удовольствие высшего порядка, блаженство неописуемое. Обидно только, что длина бассейна всего полтора десятка метров. За то вода подогретая, есть каскад – водопад для массажа. Что же, большинство народу не плавать сюда приходит, а водные процедуры принимать. Поэтому на водной глади особо не разгонишься, публика плещется по всему бассейну, наслаждается.
   Многие воспринимают эти «водные процедуры» очень серьёзно: усердно переходят из сауны в сауну – их три, с разной температурой, а одна даже с ароматными «присадками» - растворами, и целлюлитные дамы до изнеможения изгоняют из себя разные жиры и шлаки.
   В бассейне бывают «женские часы», мужчинам желательно в это время отказаться от плавания: до получаса дамы со всеми признаками ожирения занимаются аквааэробикой. Я её назвал «ква-ква-аэробикой». Инструкторша в голубом костюме (что-то среднее между пижамой и «робой») – куртка на пуговицах, штаны по щиколотки, без гульфика, с формами Данаи, избавляет подопечных от лишнего веса. По – моему, им стоило бы пересмотреть свой рацион питания и избегать обжорства.
   В «ква-ква» - день, пятницу, пришлось провести с полчаса в сауне.
   Устал я маневрировать между тушами! Но что это, кто это? Мне навстречу плывёт прелестное создание «женска полу»! Я восхищён, и не потому, что она резко отличается изящными формами на фоне прочих «купальщиц», нет – она довольно правильно, технично плывёт кролем на спине, заставляя уступать себе дорожку. Было заметно врождённое изящество и в выносе кистей, гибких до грациозности, чем профи – пловчихи не владеют. Я поспешил сказать ей это, за что был удостоен парой ничего не значащих фраз: да что вы, мол, я простая любительница, и это у меня врождённое! – с кокетством, естественно.
   И – всё. И ничего более. Я её потерял, словно ребёнка в толпе. Как в «Свадьбе» или «Женитьбе» Зощенко. Только там герой видел свою невесту в одежде, а я - наоборот, да ещё и в воде, где просматриваются лишь очертания. И в купальной шапочке…
   Это всё равно, как отнимать у голодной собаки милостиво брошенный ей кусок мяса. Но я утрирую: не такой уж я Дон Жуан, Ловелас и Казанова. Просто передо мною снова и снова мелькают мягко вздымающиеся руки, плавные повороты кистей, упругая грудь в бурлящей воде…

Белокуриха течёт,
За собой меня влечёт,
Да бежит она строго на юг.
Что мне делать,
Как мне быть?
Ведь нельзя позабыть:
Мне на север опять,
Милый друг!

2.

   Она исчезла на несколько дней.
   Потом небрежненько сообщила, что любит горы и уже успела довольно тщательно осмотреть окрестности. Названия их я не запомнил, да и не пытался: «Путешествия по Гарцу» я писать не буду, других тем хватает.
   Воздух здесь действительно сладкий, пьянящий. Это правда. Карпаты, Альпы, Шварцвальд отдыхают.
   Дышишь, и жить хочется.
   Вечером мы танцевали. Но не в паре, не «в контакте». Я, кстати, такие танцы  не люблю: нет чувства соприкосновения с женщиной, и даже не с её телом, что вполне естественно, а с её сущностью, может, даже с душой, поговорить. Просто люди собираются по вечерам, демонстрируют друг другу свою выносливость и изобретательность в выполнении незамысловатых движений под музыку. Такое веселие разобщает. Возможно, во мне говорит отсутствие воображения, фантазии, что ли, чтобы нарисовать в уме некую цельную картину «движений под попсу»?
   Но танцевала она так же пластично и грациозно, как и плавала.



Вспоминая Пушкина
Подражаю невольно: «Случайно,
Здесь, в потоке мирской суеты…»
Уверяю: есть в случае тайна,
Этой тайной явилась мне ты.

В танце чудилось страсти стремленье,
А в движениях – сладость мечты.
Пусть мелькнула она лишь мгновение –
Я заметил, как вспыхнула ты

И угасла. И тень безразличия
Улеглась, замерев, на уста.
В бликах света не видно отличия,
Только женщина стала не та:

Вдруг явилось в чертах вдохновение,
Стали руки, как крылья, легки.
Но продлись, продолжайся, мгновение –
В нём фантомом казалась мне ты.

Всё пройдёт. Беспощадное время
Уничтожит волненье разлуки.
Но останется в мыслях стремление
На плечах твои чувствовать руки.

    Глаза её карие почему-то не скрывали движений души. Светлоглазые женщины более ранимы и открыты – их мысли можно, мне думается, читать. Тёмноглазым легче прятать потаённое, внутреннее, личное. И никаких слов не требовалось.
   А ведь когда после медленного танца (вот вам, кстати, определение: »Медленный», и всё! Названия у него нет), - я сказал:
- Я рад, что за тебя близко подержался, можно жить дальше!
   Она ощетинилась, словно от оскорбления.
   Знать, ей тоже довелось испытывать оскорбления и хамские приставания?
   Пришлось загладить неловкость какой-то шуткой.

                3.

    Потом её снова долго не было. Или она была, но мы не встречались из-за того, что не совпадали наши маршруты, или её увели опять горные тропы, или был у неё свой режим дня, цели, намерения, этажи.
   Пришлось терпеть, ждать, искать…
   - Вот мы и встретились, вот и пересеклись наши пути-дорожки! – Это я.
   Радости в её взоре не было. И я остыл.
   Потом прочёл ей несколько стихов, но не «про кабацкую Русь» - я уже, слава Богу, из есенинского возраста вышел. И что-то из короткой прозы. И подарил альманах со своими творениями. Восприняты они были довольно прохладно. Обидно? Нет. О вкусах, сами знаете… Не все читали Достоевского с Толстым, а я-то. Что уж, да уж…

   Прощание
Путь домой мой длинный!
Обнимусь с берёзкой,
Пошепчусь с осиной,
Скромной и неброской.

Вот она, Россия,
Посреди Алтая!
Был бы тут Мессия,
В этом чудном крае,
Я б сказал «Спасибо!»,
Только как – не знаю.

Пусть несутся мысли
В небеса, за горы,
Звёзды в горней выси
Блещут на просторе.

Рай земной в Алтае!
Дух весенний, пряный,
Душу освежает –
От него я пьяный.

Возвращаюсь в дебри
К речкам я таёжным.
Но забыть Алтай мне
Знаю, невозможно…

   Подписывая томик в её одноместном номере, где уже царил предотъездный беспорядок, я ловил её ничего не выражающие, не обещающие  взгляды, коснулся губами завитушки у виска и ушёл, не оглянувшись.

4.

Завтра Таня уезжает!
До чего душа болит…
Ладно, пусть себе страдает –
Станет крепкой как гранит.

Помашу я ей платочком:
Мол, счастливого пути!
Но в «Сибири», знаю точно,
Краше дамы не найти.

Опустеет санаторий,
Холостые мужики
Вмиг окажутся в запое,
Отупеют от тоски.

Поделом вам, косорылым,
Недостойным её взгляда.
Чтобы стать для Тани милым,
Будь таким, каким ей надо!


   В 7 утра меня вынесло в вестибюль.
Предчувствие не обмануло: через десяток минут она вышла с чемоданом. Конечно, я подхватил его и поволок – хотя мог катить, - к остановке. Почему я нёс эту вещь, казался смешным? Обалдел? Нет. Всюду были проклятые ступеньки: на выходе из здания, на мостике через речку: вверх – вниз, ещё раз вниз…на таких ступеньках в Питере у моего чемодана отвалились колёсики. И я  хрипел с ним на горбу целый квартал.
   Подкатило такси.
   Чемодан улёгся в багажник.
   Она посмотрела на меня.
   Я поцеловал её в свеженькую щёчку.
   Ни адреса, ни телефона, ни «емельки».

    ВСЁ.