Прошу отцовского совета

       
          (Рассказ сына Леонида Галепина и Ольги Лозыниной, продолжение рассказа «Упасть в твои объятья»)

         Я хорошо помню послевоенные годы,   лет восемь мне было. Страшно боялся темноты, но матери часто приходилось оставлять меня одного. Зато день наступит – весело! Зачастую голодные, и всегда безнадзорные мальчишки, мы любили кататься по узкоколейке.    Тогда в Петропавловске от вокзала до Пушкина, через весь город,  по улице Красноармейской, ходил поезд для рабочих. Мы, мальчишки,  к нему цеплялись. Нас, конечно, пытались сгонять, тем больше чести было доехать  до конца!
           На привокзальной площади было большое озеро,  в нём купались. Зимой катались на лыжах. Представьте – от Рабочего посёлка, где мы жили, до Борков идёшь на лыжах – устанешь.  Далеко! Это же километров десять! А приедешь туда – и всё забудешь – весело! Туда съезжались мальчишки со всего города.
          Сначала-то, пока маленький, горки пологие выбираешь. Потом поверишь в себя, разойдёшься – покруче.  Проголодаешься за день, заедешь в кусты, в заросли шиповника, и лакомишься подмороженной ягодой. Она растает во рту – вкусная да мягкая! Вот и вся еда за день. А родители у всех – на работе.  Хлеба по карточкам на семью выдавали – всего ничего. Самое сладкое  после войны, что перепадало – это натёртая, подсушенная в печи морковка. Лакомство!
           На каникулы ездил к бабушке Пелагее в деревню, в Чистовский совхоз. Бабушка рада, сразу блины затевает. На столе появляются сметана, масло, сливки… Благодать! В городе-то такого не попробуешь!
           И всё это от нашей коровы Марты. Не такая уж она удойная была, но мы все её очень любили за характер. Ласковая и покорная. Тогда же на коровах возили грузы, как на быках.  Другого транспорта не достанешь. Машин было мало, и все – в государственной собственности.  Уголь там, дрова, картошку, мебель, да мало ли что по хозяйству понадобится перевезти!
          Мы Марту никогда не понукали хворостиной. Может идти – идёт, старается, понимает. Устала – встанет,  отдохнёт.  Мы ждём, не торопим. Тогда и жизнь была неторопливая, а везде успевали.
          Бывает, приедем на сенокос - взрослые косят, а мы, дети, сгребаем. Для нас специально полянку со спелой  земляникой сберегут,  в перерыв мы и лакомимся.
           Однажды с нашей коровой беда приключилась – добралась она в поле до проса.    Объелась. А этого со скотиной нельзя допускать. Зерно перевариваться не успевает,  животное  вздувается – и конец.  Видим – мучается корова, а что с ней – не поймём. Живот раздулся. Задыхается, умирает наша кормилица!
            Тогда побежали мы на станцию, и по прямой железнодорожной связи сообщили матери в город, в товарную контору. Она быстро приехала, дала корове касторки, показала, как надо массировать живот. И уехала.   Не один час с коровой отваживались, спасли!
            Как-то в телегу запрягли годовалого бычка – вместо Марты. Всё-таки это не коровье дело – повозки таскать.  Жаль  нам   было  Марту. А бычок  непривычен был к повозке, да ещё на него овод напал. Он как понёс!
          Тётки мои, Оня  и Вера, спрыгнули с телеги,  и мне кричат:
          - Прыгай! Прыгай!
           Да куда там прыгать! Телега уже на полном ходу. Вцепился я в доски на дне, чтобы не свалиться, и несёт меня неведомо куда!  Только кусты мимо мелькают. Кончилось тем, что телега перевернулась. Я сильно разбился. Хорошо – больница была недалеко. Принесли меня без сознания. Очнулся – врач улыбается:
         - Ну, слава богу! Теперь долго жить будешь!
            Брат матери, дядя Аркадий, вернулся с войны по ранению – разрывная пуля попала в левую ладонь. Осталось только два пальца. А война ещё не кончилась. Охоту очень любил, и нас, мальчишек, приучал.   Ждём, бывало, охотничьего сезона. Дадут мужики в руки ружьё 12-ого калибра подержать, а то и стрельнуть -  и начинаешь ощущать себя героем Фенимора Купера или Майн Рида. А сколько зверья за время войны развелось!
            Но обычно мы на зайца ходили. Нас с Генкой брали на загонку.  Взрослые выследят зайца, и посылают мальчишек  в обход. Шумишь, кричишь, палкой по берёзе бьёшь – заяц и выскочит на выстрел!   Особая страсть была – косулю подстрелить. Бывало и повезёт…
          Рос я, в основном, один. Маму не часто видел. Тогда же кроме основной работы ещё общественную  давали.  А мама – энтузиастка была, как многие тогда. Я много читал. А общества девочек вообще избегал – терялся. На улице среди сверстников  храбрецом не считался. Однако в классе слыл почему-то за хулигана, что мне льстило. Сажали  меня подальше, чтобы «не мешал уроки вести». А я никогда и не мешал. Вот что значит – общественное мнение!
         В восьмом классе сидел   позади Нелли  Кибирской. Вся она была, как из сказки. Красивая, и отличница к тому же. Наверное, это была первая любовь, но я не понимал. Меня тянуло  поговорить с ней, но она  меня боялась, избегала, отворачивалась.   Когда я уже после армии вернулся в город, Нелли устроила встречу одноклассников, пригласила и меня к себе домой. Была она тогда студенткой Новосибирского Института Железнодорожного Транспорта.
         Хотел я с ней в тот вечер решительно поговорить, ещё на что-то надеялся… Ведь я её так и не забыл.   Смотрю, она сидит, разговаривает с Колькой Целых, моим дружком. Был он в то время курсантом Курганского Военного Училища Политруков. Хотел я принять участие в разговоре, и вдруг впервые почувствовал, насколько я к ней не подхожу. Нелли и в школе была развитая, а в то время и подавно.
         А что я в армии мог узнать, какое там развитие? Тогда  понял, что мне надо учиться.
          Мать не возражала:
          - Отец был бы доволен. Он тоже хотел учиться!
         Разговоры про отца никогда не прекращались.  Натворю я что-нибудь по мелочи – сразу про отца. Что бы он сказал? И привык я с этой точки зрения взвешивать свои поступки.  Поехал в Томск, поступил на Физический Факультет Политехнического института. Все годы учёбы проходил в армейской гимнастёрке, а в торжественные моменты надевал отцовский  костюм, сохранённый матерью. Хороший был костюм – шевиотовый!
          Как-то послали нас, студентов,  от института на уборку овощей. Жили мы в деревне, в условиях, далёких от санитарных норм. Когда вернулись – чувствую, что-то со мной не в порядке. Какой-то зуд по всему телу…
          Как быть? Понимал, что надо идти в кожно-венерологическую больницу. Мне стыдно. А вдруг там врач – женщина? Скажет – раздевайся! Не знаю, как быть… Ребятам в общежитии сказать стесняюсь. Но они сами заметили.  По их совету я пошёл в мединститут, на военную кафедру.  Уж там-то, наверное, учатся и преподают мужчины!
         Мне сказали:
        - Идите в аудиторию  номер  двадцать три!
        Пошёл, захожу. Боже, куда я попал! Преподаватель -  женщина-медик, ведёт лекцию, а я должен был служить наглядным пособием, образцом своей болезни. Притом, я ещё не знал – какой. Может, какой-нибудь позорной…  При моём появлении все встали – наверное, это была компенсация за позор. И надо же, большинство – девушки!
         Я был настолько парализован, что со мной проделали все манипуляции.  Раздели догола…   Оказалось – классическая чесотка!

           Жена у меня медсестра.  В своё время она проявила немалую  настойчивость, чтобы убедить меня жениться. За это я ей благодарен. Наверное, это у нас наследственное – нерешительность в вопросах женитьбы. А вот сыну моему, Константину, никак не повезёт встретиться с волевой женщиной. Ему уже за тридцать, а он не женат. Не знаю, чего здесь больше – комплексов, или поумнел сын настолько. Женятся-то, говорят, по глупости.
         Да, много нас, выросших без отцов, никогда их не видевших.  Но мой отец настолько  присутствовал в нашей жизни – мать о нём без конца вспоминала, верность ему хранила,  - что ощущаю его, как реально присутствующего в моей жизни. 
       Иногда думаю о  родителях  – какое поколение!   Идеалы были у людей, принципы. Жизни свои молодые за Родину отдавали, и в тылу, и на войне. Не торговались – отдавали всё, что имели.  Вот вы предлагали отцовские письма в архив отдать или в музей.  А для нас с матерью они не исчерпали своего значения. Матери не будет – я буду хранить, меня не будет – сын у меня есть…
         Я уже сам в три раза старше своего отца, а всю жизнь  мысленно с ним советуюсь.  Разговариваю с ним.  И, знаете, думаю -  мы не хуже своих отцов!

           Во всяком случае, надеюсь…
 
                Эдуард Галепин.
                ( Записала Любовь Матвеева)
     На фото студенты ветеринарного техникума в г. Петропавловске, справа крайний Леонид Галепин, будущий отец Эдика. Прошу откликнуться родственников этой семьи.

         Прошло много лет. Я с трудом нашла по интернету Костю Галепина - мне очень хотелось узнать, женился ли он в конце концов, имел ли их род продолжение? Оказалось - и женился, и имеет... У него два сына, все высокообразованные люди, сам Константин работает в сфере высоких технологий за границей, в Китае. И отец его Эдуард жив, живёт по-прежнему с женой в Балаково.