Предисловие

       Прежде всего, несколько слов о месте, где якобы были зарыты несметные богатства. Я хорошо знаю Харьков, здесь прошла большая часть моей жизни, включая лучшие ее годы, и отсюда родом (или же долго прожили здесь) все мои друзья. Но коль скоро заходит речь о каком-то конкретном доме или дворе, где многие десятилетия пролежали чудом уцелевшие огромные ценности, то возникают, конечно, непреодолимые трудности. Даже если бы я не покинул Харьков четверть века назад (эпизодические приезды мало меняют дело), то и тогда немыслимо установить точно, когда какой дом пустовал. Или когда было отселение жильцов, не говоря о подробностях и особенностях давно забытых всеми событий. Здесь бессилен и Интернет, который может представить картину любой сегодняшней улицы, но вряд ли поведает нам, какой дом, когда был назначен под снос, когда было отселение и что творилось 90 лет назад в этом доме и окрест, на запустелых задних дворах.
       Но то обстоятельство, что в 1921 или в 1922 году кто-то, будучи очень-очень богатым и не ведая способа распорядиться сокровищами, зарыл их глубоко в подполье и во дворе, не является безумным. А уж о том, как приходилось расставаться с домами, шарахаться, зная лютый нрав и белых и красных, известно мне из рассказов очевидцев. И уж кто-кто, а комиссары точно не пощадили бы человека, о котором они знают, что он в прошлом заводчик или богатейший купец. Так что, зарыв несметные богатства, оставалось только скитаться. Или бежать за кордон, что не всякому по плечу, а тем, кто силён, часто не по душе. Что же касается НЭП'а, то можно было, разумеется, открыть небольшое  кафе, но никто не отважился бы на раскопки на глазах у бедноты и властей.
       Всё, что произошло якобы близ знаменитого Бурсацкого спуска, а точнее – чуть ближе к центру, на Клочковской, могло случиться и неподалеку в Классическом переулке. Уточним ещё, пожалуй, что наиболее подходящей точкой служит дом именно на Клочковской, куда путь лежал когда-то через трудно проходимые свалки и заросли, если попытаться туда проникнуть с Бурсацкого спуска. Как выглядел этот дом в стародавние времена – неведомо теперь никому. Однако факт остаётся фактом, и я вижу, что стоит он и поныне, хоть не всякий способен задержать на нем взгляд, – до того ужасен его вид.
       Вообще говоря, как бы власти ни старались облагородить прекрасный город с его традициями, памятниками и культурным наследием, от трущоб Харьков избавится неведомо когда. Например, разруху Москалёвки я сам лицезрел года три или четыре назад, наивно надеясь разыскать затерянный Бог весть где дом старого друга. Так обстоит дело с характером местности, где был якобы зарыт клад. Не думаю, что правдивые слова о запустении отдельных улиц или переулков в Харькове бросают тень на историю города, на его особую в прошлом интеллектуальную мощь и уникальную промышленность, пусть даже всё это было изуродовано большевиками с их ужасной идеологией.
       Вернемся, однако, к роману. Что касается основного сюжета, то не могу не привести пример из творчества супер-классика. "Граф Монте-Кристо", надо думать, одно из самых знаменитых произведений (но, увы, не самое глубокое и интересное!) во всемирной литературе. И можно ли при этом не восхищаться масштабами небылиц? Я сейчас вдруг вспомнил, что на эту тему раз или два уже высказался в каких-то записках, но не грех и повторить. Пробыв 14 лет в подземной камере и прорыв ход к сверхобразованному соседу, великому страдальцу и носителю уму непостижимой тайны, герой романа сделался необычайно сильным физически, редчайшим интеллектуалом и полиглотом,  а сверх того обладателем таких сокровищ, на которые мог бы купить бесчисленные дворцы в Париже. И никто не пеняет на то, что хватил, мол, лишку великий писатель.
       А уж сегодняшнее TV и вовсе не скупится на сверхсюжеты, чудеса и запредельные ужасы. Так что я упрёков, скажем, в неточности автобусных маршрутов, не боюсь. А если иному читателю (да и будут ли эти читатели?) покажется неинтересно и тускло, то тут я бессилен. Чтобы услышать похвалы, надо быть знаменитым и входить в какие-то литературные объединения, а я этого и не люблю и не умею, хоть много чего за свою жизнь поведал бумаге, включая романы. Да я и не писатель вовсе, а инженер и, смею надеяться, не самый плохой.