Глава XII - С милицией шутки плохи

       Прошла почти неделя, и имели место самые разные события. Но теперь при всём колоссальном доверии он, более всего стараясь оградить маму от опасностей и страхов, счёл нужным скрыть одно важнейшее своё, но как бы случайное, наблюдение. Однако прежде, чем говорить об этом, расскажем, как обстояли дела на другом, так сказать, фронте. За истекшую пятидневку было два звонка от Бродского, причём наладившиеся с ним отношения сохранялись. Твёрдая уверенность Наташи давала и ему силы терпеть и верить в то, что не за горами настоящие перемены в жизни. Иван теперь очень задерживался на работе, стараясь "ударным трудом" подготовить почву для дальнейших отлучек. Отпуск он пока малость откладывал, связывая с ним колоссальные надежды. Но и до отпуска многое хотел сделать.
       Хоть все участники нескончаемой истории соблюдали спокойствие, но едва ли можно было назвать общую обстановку спокойной. Участниками событий мы здесь называем Бродского, Наталью и Ваню. Именно этих троих связывала столь необыкновенная тайна, которая держала в напряжении. И наибольшие труды, так же, как наибольшие опасности, выпали на долю Ивана Вайнштейна. Он сам подчас удивлялся своей выносливости, но решающие ходы невозможно было откладывать до бесконечности, о чём мы не раз говорили.
       Что же касается других наших персонажей (а это Альфреда и Варвара Фёдоровна), то с первой мы не расстаёмся, да и со второй повстречаемся. Если говорить о Солошенко, то он не звонил, твёрдо зная, что Иван слово сдержит. О своей встрече и разговоре с бандитами Саша, конечно, не забывал, но вопрос считал вполне решённым, так как с его точки зрения пришлая московская шпана в количестве всего лишь двух человек должна была сразу же убраться подобру-поздорову…
       С Сашей Иван рассчитался именно так, как и намечал, но разговор между ними вышел довольно длинный. И именно в этом диалоге лучше всего нам рассказать о самом последнем событии, то есть именно о том случайном наблюдении, которое Ваня решил пока от матери скрыть.
       Саша в самом начале разговора, увидев пачку и услышав от Ивана, какова сумма, солидно и без вопросов положил её в боковой карман. Так как тысяча долларов, что ни говорите, была непомерно высокая плата, как несколько дней назад пояснил Ваня Наталье Ильиничне, то можно было ожидать слов благодарности. Однако Александр Солошенко был, по всей видимости, не тот человек, который в подобных случаях тепло благодарит. Манера его была весьма своеобразной. С одной стороны, чувствовалось как бы понимание того, сколь щедр его друг детства, а с другой – излишнее спокойствие и явно неуместное в подобном случае чувство собственного достоинства. Всё же разговор у них завязался. И Иван более всего заботился, чтобы Александр не догадался, что брусок, благополучно доставленный ими в Москву, далеко не единственный. В это же время, то есть в начале разговора, промелькнула у Вани мысль о том, как распродать драгоценности. Мысль была очень тревожной: он вроде бы помнил, что собирался в Москве вместе с бруском сбыть три-четыре вещицы…
       Тут же он отбросил без колебаний эти попытки припомнить столь простую вещь. В конце концов, это можно было легко вспомнить дома, точнее проверить, так как даже если он привёз эти предметы из Москвы назад в Харьков, то непременно положил их в такое место, что забыть, куда именно положил, невозможно… Ну хотя бы вместе с немногочисленными драгоценностями, каковые имеются почти в каждой семье. Необходимо было отбросить и тревожную мысль о том, что малейшие изъяны в памяти в его теперешнем положении совершенно недопустимы.
       Потратив силы на то, чтобы сосредоточиться наконец на главном, он не вполне теперь представлял, о чём же сейчас говорить и стоит ли в принципе касаться центрального вопроса. Но так как разговор продолжался, то ходить вокруг да около едва ли имело смысл.
       – Понимаешь, эти два московских недоумка продолжают ходить, кружат, как вороны, даже зная от тебя, что ловить тут нечего. Мама ведь должна гулять и не может при каждом звонке вздрагивать и долго потом рассматривать в щель прежде, чем ответить, не говоря уже о том, чтобы открыть. А ведь к ней ученики ходят… И я должен спокойно работать, а между тем вчера я сделал очень скверное наблюдение…
       Саша не отказался от своей манеры и отвечал как ни в чём не бывало:
       – Так мы же им объяснили, что ловить тут нечего и предложили убираться подобру-поздорову.
       – Кто знает? Может, не до конца разъяснили. Или же выходит, что они не из пугливых. Я, конечно, понимаю, что ни ты, ни твои друзья-спортсмены, да и никто другой не может нести охрану. А я не олигарх, не глава какой-то высокой администрации и не мафиозный король, чтобы иметь охранников. Но можно ли как-то прикрыться, если дойдет до конфликта, – вот о чём я думаю. И это мешает, честно говоря, работать и жить.
       Иван чувствовал: он говорит не совсем то, что нужно. Но беда в том, что не так легко понять, как говорить в данном случае, о чём говорить и стоит ли вообще на эту тему вести разговоры. И поскольку положение было тревожное, то он даже задумывался: а не поискать ли защиту в другом месте. Саша же не изменил ни свой взгляд на проблему ни свойственную ему в принципе манеру поведения. Иван не мог просто вдруг попрощаться и расстаться.
       – Я, Александр, ни о чём не прошу, а только советуюсь, да и то лишь потому, что встретились. Не встретиться же мы не могли – я своему слову хозяин.
       – Знаешь, Ваня, тут трудно что-нибудь посоветовать. Давай так решим: если дойдёт до настоящей зарубки, то ты звони сразу.
       – А как же я позвоню, когда надо защищаться?
       – Тогда скажи, что есть у тебя ещё пара безделушек. Пусть, дескать, через несколько часов позвонят, назначите встречу, а ты тем временем мне позвонишь, а уж я подоспею вовремя и не один.
       – Это всё невозможно предугадать и планировать. Меня всё время будет точить страх, что в моё отсутствие они что-нибудь отчебучат. Потому что главное я тебе, как ни старался быть точным и вполне объективным, пока что так и не рассказал.
       – Очень интересно, – сказал Александр, но таким тоном, чтобы Иван не подумал, что ему, другу детства, и впрямь интересно, что открывается новое поле деятельности. – Так что же стряслось?
       – Ну ты ведь знаешь, что они сперва явились, потом после беседы с тобой и с твоим приятелем вроде бы маленько испугались, но не исчезли, а мелькали то тут то там…
       – Ну и что же дальше?
       – А то, что вчера я их видел уже втроём. Этот третий вроде бы им подстать… не геркулес. Но одно дело, когда два ублюдка вертятся и исчезают в конце концов, а совсем другое – когда не хотят отцепиться…
       Иван остановился, поскольку померещилось, что ещё немного, и Александр заподозрит, что истина-то очень интересна. Он стал бояться, что слово за слово, постепенно наведёт друга детства на тяжёлые подозрения.
       Беседа и здесь не закончилась, Саша заинтересовался новым сообщением, а Ване теперь вовсе не было ясно, что приятель может сказать по этому поводу. Но Саша снова не смутился и даже высказал дельную мысль, на сей раз вполне разумную.
       – Если ты считаешь, что они могли ещё кого-нибудь вызвать из Москвы, то это ведь стоит денег и не малых. А если…
       Здесь Саша задумался, а Ване показалось, что тот припоминает разговор с Жоржем и Сержем и начинает сомневаться, что друг его Ваня Вайнштейн – человек всего лишь, как говорится, среднего достатка.
       Александр Солошенко, почесав слегка затылок, продолжил размышление:
       – А если они в Харькове нашли подельника, то это какой-нибудь собутыльник и та же шпана.
       – Но факт остаётся фактом: я видел их втроём. Правда, я забыл тебе сказать, что сам я до того ни Жоржа ни Сержа не видел, а догадался потому, что слышал от мамы, да и не только от неё. Когда в Москве о них говорили, то внешность и даже манеру их описали мне подробно.
       – Что я могу тебе сказать, Ваня?.. – Саша снова, как он любил выражаться, "почесав потылыцю". – И мне теперь труднее судить, кто они такие, чего добиваются и так далее. Но одно лишь, как ты, помню, когда-то частенько говорил, бесспорно: если дойдёт "до дела", то управу на них найти не сложно. Теперь, вижу, ты сомневаешься…
       Около пятнадцати секунд они молчали, но вдруг разговор приобрёл совершенно новое направление. Иван вспомнил старую свою идею, которую Наталья Ильинична в своё время безоговорочно отвергла. У него даже сейчас мелькнула мысль, что оборот речи "в своё время" здесь не совсем уместен, так как всё, что творится, началось этим летом, а покамест даже осень не вступила полностью в свои права. Рассуждения же о том, что истории этой на самом деле почти девяносто лет, не говоря о предыстории, которая уходит неведомо куда, – это всё сейчас к делу не относилось. Разве что в будущем отдать этот сюжет какому-нибудь сочинителю-писателю. Ваня даже не заметил, что Саша начал что-то говорить и, быть может, даже прощаться.
       – Знаешь, какая идея мне пришла в голову? Если эти безумные искатели несуществующих богатств не отстанут… нет, даже не так, а вот как: если они не перестанут кружить вокруг нас с мамой, то лучше всего ей будет на недельку уехать, чтобы я мог более спокойно работать. Менее всего хотелось бы в результате этих нескончаемых приключений на пустом месте оказаться без работы. Или, как бы это сказать?.. Понизить свою репутацию математика и программиста.
       – Да ты, Ваня, похоже, не слушал меня минуту-другую, а у меня появилась одна идея, но весь это тяжёлый вопрос касается исключительно тебя и Натальи Ильиничны. Так что если ты только что ещё что-то сообразил, то я слушаю.
       – Ради Бога, не обижайся. Я видел и слышал, что ты начал говорить. Хорошо, теперь я слушаю тебя.
       Но Саша разумно заметил и не в первый раз, что все вопросы касаются лишь Ивана, а он готов помогать. Более всего Иван хотел теперь обойти вопрос о деньгах, но это было невозможно, потому что ту услугу, о которой он собрался наконец попросить, едва ли кто-нибудь станет бесплатно оказывать. Хотя бы уже потому, что приходилось бы обращаться к совсем новым людям, которые и понятия не имели не только об опасениях Ивана Петровича Вайнштейна, но даже о его существовании.
       – Ты как-то говорил, – начал Иван, и при этом оба одновременно поднялись, чтобы пересесть на другую лавочку, так как на их скамью сел какой-то старикашка, каковое соседство было излишним. – Да, так ты говорил мне, что у тебя есть дядька в Липовой Роще, а у дядьки очень вместительный дом. Я вот подумал, что если эти чудища не исчезнут, то хотелось бы, чтобы мама пожила несколько дней не здесь. Замки у меня в квартире очень надёжные. Кого надо, мама предупредит, то есть… ну, словом, я имею в виду её учеников, которых теперь совсем немного… А я за это время спокойно поработаю и смогу задерживаться сколько нужно…
       – Хорошо, давай попробуем. Но едва ли Наталья Ильинична…
       – Да, конечно… будет не просто уговорить. Но это ведь только на случай если выродки начнут снова досаждать. Я бы и сам этого не хотел, и это действительно возможно только с согласия мамы. И этот разговор сугубо наш внутренний, а к тебе я обращусь лишь после того, как у нас будет достигнуто полное согласие. А что касается твоих хлопот и твоего дядьки, то это уж точно за отдельные деньги. Можешь ни секунды не сомневаться, что любая сумма, если она не безумная, будет оплачена.
       – Ну что ж, будь по-твоему. А я на всякий случай сегодня позвоню дяде Сереже. Его, кстати, зовут Сергей Анатольевич.
       – Я тебе, Саша, заранее благодарен, хоть всё это вилами по воде писано.
       – Хорошо, Ваня, до свидания и не падай духом.
       Расставшись с Александром, Иван стал было думать о превратностях судьбы, но тут же или очень скоро эту философскую мысль потеснила другая, которая была весьма расплывчатой, но вселяла новую надежду. Сводилась она к тому, что следующая продажа должна быть довольно внушительной, потому что на сегодняшний день воз, хоть и нельзя сказать "и поныне там", но мало сдвинулся. Возможен же настоящий удар только при использовании тарифного отпуска. Дальше он ещё подумал, что Саша Солошенко, хоть мало похож на человека бескорыстного, но иной раз может оказаться достаточно надежным.
       Со всеми этими новыми разнообразными надеждами, планами и страхами он воротился домой, где ждала его с нетерпением Наталья Ильинична. Поджидал и ужин, но ни мать ни сын не стали немедленно говорить о делах и заботах. Иван чувствовал страшную усталость, а мама его, как и в далёком Ванином детстве, безошибочно это подмечала. А потому и ужин отложили на полчаса. Вопрос же о том, как разогреть, давно решён повсеместно, в том числе и в Харькове, где в прежние времена умели решать проблемы, в тысячи раз более интересные. Прибор был всегда к их услугам, дома поддерживались, как обычно, чистота и порядок, но мысль "чего же ещё надобно, коли всё так славно и уютно" давным-давно была отброшена ими как глубоко ошибочная и даже крайне опасная.

––– . –––

       Так как завтра идти на работу не требовалось, а предстояла Ивану лишь поездка к юной богине, то можно было не торопиться и спокойно обсудить положение. Хочешь, не хочешь, а рассматривать надо наихудшие варианты. Вопрос же о том, что участники этого совещания вдвоём являются ближайшими родственниками, которые постоянно стараются оградить друг друга от непосильных трудов, опасностей и, тем более, от потрясений, – вопрос такого рода был весьма сложным. Да и в чём заключался сам вопрос? А вот в чём: каждый из них буквально трепетал при мысли, что самый дорогой в мире человек может не просто очень сильно пострадать, а … даже страшно вымолвить…
       За едой, как они уже привыкли, делались поневоле (нельзя всё-таки ужинать в полнейшем молчании) у них только самые первые подходы. Принцип "когда я ем, я глух и нем" давно уже многими отброшен, как непригодный и смешной. А уж потом, спокойно сидя в чистом помещении, вели они трудную беседу. И если читателю покажется, что наши главные герои толкуют постоянно об одном и том же, то это будет великое заблуждение. Теперь проблема совсем иная, хоть она тесно переплеталась с предыдущими. Мало того, все заботы, печали и надежды как бы сливались воедино, но всё-таки прежде и теперь вопросы возникали очень разные.
       – Понимаешь, какая возникла у меня идея?.. – он остановился, подыскивая, как теперь нередко с ним бывало, самые разумные, точные, но всё-таки щадящие слова. – Вероятность того, что придётся пойти на такой шаг, не так уж велика, но хотелось бы договориться заранее…
       – Ах, Ваня, неужели снова какие-то убийственные варианты? Мы ведь уже многое в таком роде обсуждали.
       – Но, к превеликому сожалению, обстановка всё время меняется, а я страсть как хочу, даже мечтаю, чтобы наше положение не просто было надёжным, но  и упрочивалось. Я в прошлый раз не стал тебе кое-что рассказывать. Хотя я уже малость сбился со счёта – так часто мы обсуждаем наше житьё-бытьё, наши планы и всевозможные опасения. Я знаю сейчас твёрдо такую вещь: одно своё наблюдение я тебе раньше не рассказывал, а теперь просто обязан сообщить. Дело в том, что отдавши Саше деньги, ту самую тысячу долларов, которую и наметил заплатить, считая даже эту сумму избыточной… да, так о чём я? Ах, вот в чём дело: я договорился, что в случае крайней опасности ты поживёшь дней пять в другом месте, где будешь полностью защищена уже потому, что это далеко от нашего дома. Конечно, от переживаний это прикрыть не может.
       – Ах, Ванюша, мы ведь уже этой темы не только касались, но…
       Здесь  Наталья Ильинична тоже споткнулась, поскольку и у неё уже, так же, как и у сына, разные планы и повороты мысли стали наслаиваться и запутываться. Ваня ждал, но весь его вид, его взгляд и спокойствие говорили о том, что Наталья Ильинична и сама понимала: какой  бы причудливой ни показалась его идея, не следует пугаться и слишком удивляться. Впрочем, и радоваться нечему, не говоря о том, что усталость от бесконечных сюрпризов и вариантов уже трудно было переносить.
       – Я сегодня, когда вручал Саше эту самую тысячу, – повторил он, чтобы рассказ был связным и логичным, – очень долго с ним говорил. И мы пришли  в одном лишь к согласию.  А в чём именно – я просто не в состоянии быстро объяснить, потому что разные обстоятельства нашей жизни и всевозможные соображения, цепляясь друг за друга, запутывают всё больше наше положение.
       – Хорошо, Ваня, я готова долго слушать, пусть даже какие-то твои предисловия и подходы кажутся мне общими словами и, как ты сам любишь говорить, перепевами. Я вполне допускаю, что с места в карьер у нас не получится…
       – Правильно. А потому я тебе скажу то, что прежде не говорил. Вчера я видел этих зверьков уже втроём. Интересно, что я-то Жоржа и Сержа увидел впервые, но ошибиться трудно. Саша снова "талдычит" своё: всё это мол, не опасно, найдём управу и так далее. Но ему легко говорить. А я не смогу работать, понимая, что ты боишься выйти, то и дело рассматриваешь в глазок, кто звонит, и мы вместе как бы не видим просвета. Так не долго и здоровья лишиться, и Бродский устанет ждать. А Варвара Фёдоровна?..
       – Я согласна, что положение ужасное. И даже догадываюсь, какова твоя идея. Не слишком сложно сообразить, если припомнить наши совсем недавние разговоры.
       – Тогда, пожалуй, перейду к самой сути. Алгоритм, как говорят программисты и математики, простой. Если я ещё раз увижу, как эта сволочь ошивается здесь и обсуждает что-нибудь, сидя на лавочке или, что ещё хуже, указывая на наш дом, то мы поступим следующим образом…
       – Интересно, как же? – перебила Наталья Ильинична.
       – Вот это действительно интересно. Я могу сделать настоящий рывок на работе только при одном условии. Мне необходима уверенность, что ты в полной безопасности. А после этого рывка, после ударного труда в течение недели я беру отпуск, свой законный отпуск, скажем, на месяц. А уж когда я свободен и при деньгах всё-таки, что ни говори, то уж как-нибудь прикрыться можно. И капитал наш колоссально возрастет, и Пётр Владимирович активизируется.
       – Так ты, Ваня, предлагаешь мне где-нибудь пожить? – печально спросила она, чувствуя и догадываясь, куда клонит сын. Будь это кто-нибудь другой, идея показалась бы ей вообще безумной, но мы не раз уже говорили, что великим подспорьем Натальи Ильиничны и её Ванюши было абсолютное доверие.
       – Я пока что ничего не предлагаю, а составляю алгоритм действий. Кто знает, может получиться, что зверьё вовсе исчезнет, почувствовав, что "ловить" тут нечего.
       –Да я с ума сойду не зная, не ведая, что тут творится.
       – А телефон на что? Каждый день по три-четыре звонка от меня тебя очень успокоят. Это меньшее даже испытание, чем опостылевшая цепочка на двери. Ну, понятно, какие-то хлопоты… Учеников предупредить, собраться…
       – А где хоть это?
       – Всего-навсего Липовая Роща. Вообще даже не пригород, а Харьков. Конечно, я не знаю точно административное членение, но место, уверен, не плохое. Я даже помню, как ты меня туда в детстве возила. Таким образом, во-первых – очень близко, во-вторых – неделя это предельный срок, а скорее всего, поменьше, третье – ежедневные многократные звонки. Ну обеднеем мы ещё на тысячу долларов. Это ведь совершеннейший пустяк по сравнению с гигантской перспективой.
       – Ну хорошо, а вдруг нападут на тебя?
       – Это не так просто сделать. Но предположим. А что, из нашей квартиры ты мне больше сможешь помочь, чем из Липовой Рощи?
       – Может быть, и больше…
       – Ах, мамочка, мы это всё сейчас не обсудим, а зверьё-то неизвестно, когда ещё объявится. А чего доброго, и вовсе исчезнет… Хоть я уже устал, – улыбнулся он, – от всех этих повторов и предположений.
       – Стало быть, сынок, мы, как и всегда, на распутье?
       – Выходит, что так, – чуть смутился он, но тут же припомнил, что в его соображениях много правды. – А всё-таки дело движется. Ведь один большой удар сразу переменит всю ситуацию. Нет надёжнее прикрытия, чем деньги…
       – Ты уверен? А почему же они Ходорковского не прикрыли?
       – Вот так вопрос! Да у него же было больше миллиардов, чем у нас миллионов при самом благоприятном исходе дела. Его миллиарды, если вникнуть в суть дела, краденные, хоть разобраться в этом не смогут и сотни юристов, экономистов, политиков, финансистов. Деятели этого рода хотят то Россией править, то на Британских островах или в Новой Каледонии строить особняки,  скорее похожие на замки. Мы же с тобой, мамочка, а с нами Бродский, Альфреда и кое-кто из других, замешанных в этой истории, хотим нормальной жизни выше среднего уровня, предположим, рядового американца. Мало того, до этого среднего уровня жителя США большинство из тех, кто связан с нашими сокровищами, всё равно не допрыгнет…
       – Да, Ванюша… Но сейчас, если опуститься на землю из заоблачных высей, то каков всё-таки… как ты сказал?
       – Алгоритм действий?
       – Ну пусть хоть так. Я эту терминологию твою, хоть и понимаю, но не слишком хорошо.
       – Я тружусь с полной отдачей. При первой же встрече с двумя или тремя выродками, мы едем в Липовую Рощу, позвонив предварительно твоим ученикам по поводу недельного перерыва. Саша заранее позвонит своему дядьке, которого зовут Сергей Анатольевич.
       – Да, идея в моё отсутствие трудиться, скажем, по одиннадцать часов в день, повысить свою репутацию до потолка и так далее – это всё, конечно, замечательно, но как это можно совместить с защитой квартиры и далее с планом, если у тебя есть таковой, быстро реализовать значительную часть…
       – Ты должна дышать свежим воздухом, наслаждаться видом деревьев, неба, солнца…
       – А не кажется ли тебе, что это не принципиально, не существенно: дома я или где-то в пригороде на лоне природы?
       – Ты не должна вздрагивать при стуке в дверь. А я, ежели дойдёт до крайности, могу и в милицию обратиться, и Саше позвонить. Самое главное, что ты будешь всегда знать, где я и что со мной. Ты будешь отдыхать, совершать прогулки. А для меня, для нас с тобой, вернее, очень важно, что я смогу затем взять отпуск на месяц. Деньги плюс свобода действий, развязанные руки, это два таких преимущества, которые открывают путь к дальнейшей спокойной и счастливой жизни…
       – Всё вроде правильно, Ваня, но я не могу отделаться от мысли, что план твой не то чтобы ошибочный, но какой-то искусственный.
       – Пусть даже так, пусть всё упирается в психологические тонкости, в особенности моей психики. Но все звенья этого плана  и совокупность обстоятельств, включая и наши с тобой переживания, это всё равно реальная жизнь, а не сновидение или вымысел. Я могу спокойно и быстро трудиться, только лишь зная, что ты  в полной безопасности. От результатов моей работы зависит возможность спокойно пойти в отпуск. Разумеется, можно это сделать и так просто. Но одно дело, когда видны полноценные, настоящие результаты и видно, ценой каких усилий результаты эти достигнуты, а совсем другое… ну, понимаешь?.. Очень ведь заметно, что человек готов сделать работу "шаляй-валяй", а потом сразу отдыхать. А там, чего доброго, и вовсе не вернётся. Слишком уж заметно было в последнее время, что я какой-то не такой.
       – Ну хорошо, я согласна со всеми твоими планами, с алгоритмом… И это всё при условии, что "зверьки" не отвяжутся.
       – Разумеется.
       – А как понимать это: отвяжутся, не отвяжутся?
       – По-моему, мы это обсудили, и даже не раз. Но не вредно уточнить. А вообще-то, "не отвяжутся" это означает  всего лишь то, что они не исчезнут. Когда они болтают и показывают на наш дом – это одно. А если просто сидят, то это, конечно, нечто иное. Вообще-то они уже тут несколько дней… Да, это странно. А с другой стороны, большой загадки тут нет.  Хотят повстречать меня, чтобы было как можно меньше свидетелей, и, зная твёрдо из болтовни Виталика, что "и детям, мол, и внукам", потребовать или огромную сумму или слиток. А в принципе, если уж требовать, то почему один слиток? Когда ещё представится такая возможность?
       – Но их же Саша сурово предупредил… Хотя, конечно, Ваня, я понимаю, что такое предупреждение мало стоит. Потому что как же иначе объяснить, что они не только не исчезли, но выскакивают неоднократно вдвоём, а теперь уже, как ты подметил, и втроём?
       – Ну хорошо, мама. Поглядим, что будет дальше. А сегодня, слава Богу, на работу идти не надо.
       – Тогда поезжай, как наметил, а я посижу маленько перед ящиком, хоть смотреть-то, как правило, нечего.
       – Вот и славно.
       – Ты и от Альфреды звякни два-три раза.
       –  Отчего бы и нет. Она и сама может позвонить.
       Получалось так, что всё вроде бы не так уж плохо: в доме чистота, порядок и уют, Наталья Ильинична отдыхает или читает, сын её едет к великолепной Альфреде… Но долгожданное спокойствие, когда кошки не скребут на сердце, путь расчищен, а перспективы ясные и даже лучезарные, – всё это пока не приблизилось. Чтобы добиться подлинного спокойствия, надо, видимо, так или иначе пройти через некий кризис, через какую-то точку, где ситуация разрешится.
       После этого и усталость прошла бы. Более того, он чувствовал, что тогда и все дальнейшие огромные планы решились бы. Даже забылись бы и ужасы, связанные с раскопками и со всеми имевшими место транспортировками богатств.
       А пока одно лишь было хорошо: мать и сын оставались вполне дееспособными. Что до Ивана, то он при всей усталости и после всех трудов, разговоров, сомнений и колебаний, всё равно был полон сил. А это, как хорошо известно многим людям из собственного опыта и из каких угодно книг, пьес и кинофильмов, бывает гораздо важнее многих внешних обстоятельств… Но, увы, не всегда. Поэтому надо было непременно проскочить критическую точку. И тут же снова возникала опостылевшая и доводившая его до дурноты мысль: плохо и даже очень опасно столкнуться с бандитами, но ещё хуже их исчезновение на день-другой, потом снова появление. Это и создавало проклятую неопределенность. А то, что она не может быть бесконечной, очень слабо его утешало. Словно чувствуя, что Ваня после всех необозримых разговоров снова как бы "не в своей тарелке", Наталия Ильинична сказала, прощаясь:
       – Все будет хорошо, Ванюша. Езжай спокойно и не о чём не тревожься.
       – До свидания, мамочка! И ты будь спокойна и жди моих звонков.

––– . –––

       Покинув квартиру, он хотел было немедленно повернуть направо, где довольно часто ходят автобусы и троллейбусы, но тут же сообразил, что в метро доберётся скорее. Денег в его надёжных карманах было достаточно, но вдруг вспомнилось, что не решены несколько вопросов. Ну позабыл, что тут поделаешь? Причём вопросы эти были разного, так сказать, свойства, но, тем не менее, переплетались. Среди множества разнообразных проблем сегодняшнего дня можно было и запутаться, а более всего путаница возникала из-за того, что его беседы с Альфредой по телефону были чрезвычайно короткими.
       Вернуться домой, чтобы продолжить разговор из своей квартиры по телефону, он не хотел, потому что такая лихорадка и чуть ли не судорожные действия вряд ли утешат маму, особенно после только что состоявшегося сердечного прощания. Между тем, припомнив прошлое свидание, можно было и сейчас попытаться вычислить, вернулись ли уже родители. Скорее всего, уже вернулись… "Хотя… как же мы не решили столь простой вопрос? Дело в том, что я, выходя из дома, собирался ёще раз позвонить. Как же можно забывать такие простые вещи?.. Ах, вот в чём дело: больше всего при выходе и незадолго до того я думал, как бы мне "обследовать окрестности". Ну конечно, я теперь каждый раз, покидая квартиру или приближаясь к дому, думаю об этих мерзавцах…" Сев на скамейку в чуть другом красивом месте, неподалёку от дома, он спокойно достал мобильный телефон. Альфреда откликнулась не сразу, а потому пришлось и ждать, и перезванивать, и даже ощущалась заметная нервозность. Но вот, наконец-то, слава тебе, Господи!
       – Здравствуй, Ванюша!
       – Как жизнь течёт, дорогая моя Альфредочка?
       – Пока что всё в порядке. Родители приезжают послезавтра, да и то поздно вечером, ближе к ночи. Они давненько не путешествовали, но на сей раз наверстали. Вот только…
       – Что, поиздержались?
       – А как ты догадался?
       – Не так уж сложно… Реплики твоей "вот только" более чем достаточно.
       – Да проницательности тебе не занимать. Приятно иметь такого умного любовника… Ах, Ванюша, прости… Возлюбленного! Ну хорошо, свидание как и в прошлый раз дома. А то кто знает, когда мы теперь сможем дома быть полновластными хозяевами? Знаешь отель – это тоже неплохо, особенно "люкс". Да только мы ведь не миллионеры…
       – Я еду к тебе и сгораю от нетерпения. Сейчас только одно пустяковое дело закончу… Это две-три минуты, пять от силы.
       Мысли крутились без конца, но одна из важнейших, конечно, не могла потеряться. И эта мысль заставила его вернуться, чтобы окинуть взглядом столь знакомый с детства спуск. Так как он торопился, то вдруг показалось, что страхи и планы ходуном ходят в его голове. Впрочем, выражение это в данном случае не слишком точное: всё-таки мозг его вовсе не сотрясался, а растерянности не было и близко. Вообще, насколько мы успели заметить, описывая то там то тут характер нашего героя, подобные черты вовсе ему не свойственны. "Да, Альфреда, хоть и сознавая, что над их семьей в некотором роде сгустились тучи, всё равно очень далека от отчаяния. Кто знает, может быть, и на меня надеется? И, разумеется, не только она, но и как угодно умудренный человек, едва ли способен догадаться, что творится у нас с мамой. Когда-нибудь я поведаю ей и это".
       Оказавшись таким образом снова на спуске Халтурина, он обозрел его, но вдруг, ничего не заметив, решил взглянуть повнимательнее, сместившись малость вправо и вниз, где вовсю шла торговля картинами, полно было и художников, и перекупщиков, и разных других любопытных фигур. И тут-то он заметил на одной из скамеек в тени деревьев Жоржа и Сержа. Теперь уже с большим трудом удалось ему обуздать круговерть планов, решений и колебаний. Но и здесь он не лишился присутствия духа. Начал он с того, что твёрдо уяснил за несколько секунд: визит к Альфреде отменить нет ни возможности ни желания. Далее Иван сообразил, что нет и необходимости, так как завтра воскресенье, а это многого стоило. И стройный план действий можно было бы считать вполне пригодным и осуществимым, если бы сам факт "эвакуации" Натальи Ильиничны не был столь печальным и тягостным.
       Отправляясь в район Госпрома, среди прочего размышлял он и о том, что будущее семьи Альфреды, вообще говоря, мало сулило радости. Об этом мог он догадаться, но не потому, что хорошо знал её родителей. А вообще-то кое-что знал, хоть видеться доводилось раза три, да и то мельком. Догадаться же обо всём этом легко было из разговоров с Альфредой, а уж потом размышлять и на эту тему. За последнее время нередко задумывался он о судьбах харьковских инженеров, учёных, художников и так далее – судьбах, частенько не слишком счастливых.
       Пожалуй, здесь кое-что поясним, так как с этой семьей, похоже, будет связана судьба Ивана Вайнштейна.
       Владислав Антонович Коваленко работал долго архитектором в одном из строительных отделов большого некогда, а ныне крошечного института. Год рождения его был, кажется, 1965 или даже на год раньше. Так что к моменту описываемых событий уже перевалило за сорок пять. Заработки его бывали иной раз неплохие. Мало того, поскольку он не лишён был амбиций, имел красивую графику и художественные наклонности, то давно хотел пристроиться где-нибудь на кафедре. Поразить мир грандиозными сооружениями или особой эстетикой едва ли было ему суждено, хоть на бумаге он кое-чего достиг в части оригинальных идей. В конце девяностых, когда вообще у всех были в СНГ разнообразные трудности, Украина шарахалась, как и прочие обломки СССР, а многие планы у людей разрушались.
       Конечно, нельзя сказать, что все планы семьи Коваленко погребены под руинами всяческих реорганизаций, псевдонауки и других столь же характерных явлений. Дело обстояло чуть иначе и заключалось в следующем. В 2010 году у Владислава Антоновича готова уже была диссертация. Кроме того, он преподавал, так что внешне всё выглядело сносно. Одним словом, архитектура, которая, по мнению некоторых, искусство на стыке с инженерной мыслью, как-то держала их наплаву. Все трое, то есть муж, жена и дочь, пошли по одной стезе.
       Катастрофа ещё не наступила, но часть ценностей и валюты, что оставили Владиславу родители, постепенно были потрачены. Конечно, обручальные кольца и дорогие сердцу памятные вещи продавать пока никто не собирался, но всё их процветание, хоть и не обратилось пока в руины, но очень заметно клонилось к упадку. Иван, слыша иногда печальные слова совей красавицы о растущих затруднениях, думал о том, что бы сказала Альфреда, узнав о его трудно доступных сокровищах и многих крупных приключениях, уже имевших место и тех, в преддверии которых они с мамой теперь находились.
       Весь путь, поскольку тревожные мысли не покидали его, он всё-таки старался настроить себя на предстоящее блаженство. Не желая больших психологических экспериментов, он в конце концов рассудил, что свидание само по себе всё расставит по местам. Так и случилось. Мы же, не желая повторяться, скажем только, что и на сей раз трапеза, беседы и ласки были столь же прекрасны и очаровательны. Поскольку явился он без гостинцев, то очень тактично уговорил свою возлюбленную, считать, что их пир они устроили вскладчину. А потому с него, дескать причитается некая сумма. Он думал и о том, что гораздо красивее было бы сделать через несколько дней подарок. И в конце концов ему удалось очень мягко и тактично пояснить, что ей лучше выбрать себе подарок самой.
       Великолепно, таким образом, завершился и этот визит, как прочие их свидания. Возвращаясь домой, Иван Петрович очень даже сознавал, что они с мамой и теперь ожидают новых испытаний. Увы, воскресенье не сулило спокойствия и отдыха. Многие беседы с Натальей Ильиничной давно уже бывали омрачены поисками решений и практическими (они же и фантастические!) разговорами. Но, как мы не раз упоминали, колоссальное взаимопонимание, терпение и особенно умение щадить друг друга – всё это было основой их жизни. И это было дороже свалившегося и столь неподъемного богатства. Но какие угодно качества не могли освободить от нескончаемых забот об этом богатстве. Итак, предстояло тяжёлое воскресенье, но зато полемик о том, стоит ли покинуть на несколько дней квартиру, больше не было. Вопрос это был решённый.
       Утром Саша Солошенко прибыл к дому на такси, а Ваня с мамой уже поджидали. Расчёты Иван вёл не с таксистом, а с Сашей, и потому, подрулив ко двору, доставши из багажника немногочисленные вещи и отойдя с Солошенко на пару минут, таксист распрощался и укатил. Начиналась для Натальи Вайнштейн новая жизнь, преимуществами которой были безопасность, чистый воздух, прогулки, но более всего то, что она, эта жизнь, не могла продлиться дольше недели. Иван не столько печалился по поводу расставания, сколько не мог ясно представить свой же собственный план. И дело вовсе не в расставании. В конце концов, за долгие годы случалось им жить и порознь. Ему даже вспоминались отдельные поездки её в дома отдыха. За эту неделю могло случиться всё, что угодно. Конечно, идея продемонстрировать ударный труд, его результаты и вообще свои возможности и способности – это прекрасно. Дальше пойти в отпуск… Но вот что делать с этим свободным временем, если развязка наступит неведомо когда. Короче говоря, весь план был каким-то не убедительным…
       Размышления были прерваны появлением Сергея Анатольевича. Похоже, что это был человек такого склада и такого характера… "Есть народное выражение… Как же это говорят? Вспомнил! Справный мужик!" Лет ему было где-то пятьдесят пять, одежда рабочая, но опрятная, взгляд приветливый. О том, что хозяин хороший, свидетельствовал и тот факт, что забор не покосился, калитка была в идеальном порядке, а гараж запирался очень надёжно. Как и обещал, хозяин не пошёл по делам. Тут же он пригласил всех троих в дом, где немедленно показал гостье комнату, очень чистую и светлую.
       – Здесь вам будет удобно, Наталья Ильинична. Располагайтесь. А я пока соображу чего-нибудь. Отметим ваше прибытие!
       – Спасибо, Сергей Анатольевич, за ваше гостеприимство. Отметить и впрямь стоит такой необычный случай.
       – Да уж я на своём веку повидал и поинтереснее. Ну, вы передохните малость, перекусим, а потом можно и такси заказать парням, а могу и сам подбросить в город…
       Здесь стоит прервать описание знакомства, трапезы и беседы, хоть это всё и имеет отношение к грядущим событиям. А гораздо важнее рассказать о том, что случилось в ближайшие дни, но, к счастью, всё-таки до возвращения домой Натальи Ильиничны. Произошло же нечто такое, что в конце концов привело к большому продвижению наших необыкновенных героев и к тому, что воз сдвинулся с мёртвой точки. И воспользовавшись ещё одним избитым штампом, скажем, что свет забрезжил в конце тоннеля. Но рассказать лучше по порядку.
       Пока длилась неделя, Иван, как и наметил, трудился с очень большим рвением и заметными результатами. Переговоры между матерью и сыном велись часто, но лаконично. Главное же событие недели наступило внезапно, так что сперва даже трудно было понять: к добру это или к худу. А случилось вот что.
       Возвращаясь в среду поздно вечером домой, он в своём подъезде (!) как раз и столкнулся с Жоржем и Сержем. Что и говорить, такая встреча не только мало сулит хорошего, но для многих людей может оказаться роковой. Но Иван хорошо заранее разобрался, что к чему. Давно он понял, что это не те люди, которые способны повредить ножом внутренние органы или полоснуть лезвием. Но даже если предположить, что могут отважиться и на такое, то не за этим же они приехали.
       – Ты, браток, хоть знаешь, что Виталик нам рассказал, да к тому же не раз?
       – Какой Виталик? Зятёк что ли Бродского? Я его отродясь не видел. Но знаю, что есть такой недоумок…
       – Хорош п…ть, и Виталика ты знаешь, и где золото схоронил.
       – Я не тот человек, которого легко испугать, – отвечал Иван не спуская с них глаз и стараясь всё-таки понять, есть ли у мерзавцев нож, бритва или хоть какая-нибудь колотушка. – А что до клада, то таковой имелся, но, видно, кто-то там начал трудиться. Я же мало гожусь для таких страшных раскопок.
       – Ты пустое не молоти, мил человек, а то ведь недолго…
       – Повторяю, что, возможно, кто-нибудь ищет, а я на это мало гожусь. Но копию эскиза могу вам сделать. Эскиза, который хранил мой отец долгие годы… Ладно, это не перескажешь. Я вам завтра в 7:30 утра готов дать копию…
       – Так давай хоть сейчас. Не велика сложность.
       – Я вам копию сделаю. А сейчас я домой иду. И вы, ребята, не те люди, которых я готов в гости позвать.
       – А то, что ты нарыл там или кто-то вместо тебя, это ты, видать, схоронил. Но ты не золото теперь береги, а жизнь свою гнилую, – заметил Жорж, вроде бы давая понять, что они готовы и на крайности.
       – Я сказал всё, что мог. Не знаю, кто и что там нарыл. Эскиз был и ему уже чуть ли не сто лет. Я на этом сразу поставил крест.
       – Так что, ты с нами завтра встретишься, – неожиданно и не без юмора заметил туповатый Серж, – а сам, сука, в гадиловку вашу харьковскую позвонишь?
       – Так уж милиция и кинется защищать Ивана Вайнштейна, который ( с ваших слов, понятно) в золоте купается…
       – Да там и не одно золото, – снова включился Жорж. – Ну ладно, х… с тобой. Завтра в пол восьмого в скверике на спуске. Ты ночью подумай, сучонок, а вообще-то фейс свой побереги…
       На том и расстались. А утром, как и договорились, повстречались в скверике.
       – Это всё, что у меня есть. Конечно, имеется ещё оригинал, но с вас и копии хватит. Но лучше всего вам было бы поверить. Будь у меня богатство, я бы вам отделил ваш процент, а то и половину отдал бы. Мне ведь, как вы изволили выразиться, фейс мой дорог, да и брюшная полость.
       Иван не опасался, что его несколько издевательский стиль их разозлит. Он даже чувствовал, что взял верный тон, а их уверенность заметно поколебалась. Но с другой стороны, то что он знал от Бродского и через Бродского от Виталика, и то, что сам видел, – всё это мало давало надежды, что так, за здорово живёшь, отвяжутся ублюдки. Вызвать ночью Сашу для встречи утром с Жоржем и Сержем тоже было бы ошибкой: ведь они могли поколебать уверенность друга в бедности или в весьма среднем достатке Ивана. Не стал он говорить и в таком духе, что были бы деньги, то не трудно нанять кого-нибудь, чтобы раз навсегда отбить у них охоту… В конечном итоге, истина заключалась в том, что они не отвяжутся, какой бы линии он ни придерживался. Даже если попытаться деньгами ублажить их. И это был бы уж слишком большой моральный урон.
       Вечером снова поджидали его, но, к счастью не в подъезде. И на сей раз обсуждать было нечего, но и разойтись с миром было немыслимо. Достав эскиз, который был жалкой копией чертежа Петра Флавиановича, Жорж сурово спросил:
       – Ты кого, падла, за нос водишь?
       Сразу Жорж стал теснить Ивана подальше, где было мало народа. Сумерки уже сгустились до полной темноты, но фонари неплохо освещали место действия. Тут же потасовка началась, и трудно сказать, чем бы могла закончиться. Ещё раньше, понимая, что не отвяжутся, он подготовил себя мысленно даже и к драке, хоть опыта драк, кроме как в детстве и в отроческие годы, не имел. Почувствовав, что мощные руки Ивана могут очень повредить пойманную руку приятеля, Серж толкнул его резко пятернёй  в лицо, – надо сказать, очень избитый приём среди всяких полублатных и уличных хулиганов. Так или иначе силы и сноровки нашему герою могло и не хватить. Хоть и противники его, разбудивши в нём зверя, очень даже могли пострадать. Именно в этот момент, который мог стать критическим, нежданно-негаданно явилась милиция…
       Сперва три милиционера, приблизившись, положили конец столкновению, но менее всего собирались отпускать задержанных. Так как дело происходило всё-таки в Дзержинском районе, то вся компания отправилась по Рымарской кратчайшим путём через сад Шевченко в район Госпрома. Вообще-то имеются ещё разные отделения, одно из которых где-то на Алексеевке. Иван мало об этом знал, да и трудно было предположить, что в одном районе больше двух отделений. Но интуиция безошибочно подсказывала, что путь лежит в так называемый РОВД Дзержинского района на улице Ромена Роллана. Место это очень многим хорошо известно.
       В отделении Ивану, пожалуй, нелегко было бы объясниться, если бы положение его недругов не оказалось теперь гораздо более тяжёлым. Иван напрягал все силы ума, чтобы найти надёжный и правильный выход из положения. Причудливое сочетание имени-отчества и фамилии, как и в других подобных случаях, делало своё дело.
       – Так говорите, Иван Петрович Вайнштейн, что на вас напали вымогатели?
       – Мало того, преследуют меня и мою мать.
       – А почему именно вас преследуют, гражданин Вайнштейн?
       – Это долгая история, но я вам объясню всё, что хотите. Мне-то скрывать от вас нечего, а вот эта залётная шпана… Вот кем вам бы следовало заняться.
       Беседа, как и следовало ожидать, вязла. Зверьки объяснили, что у Ивана есть огромное богатство, а их он позвал якобы помочь с раскопками… Бессмысленные и путанные их пояснения уже по самой своей хронологии с разными тяжёлыми неувязками обращали все их слова в бред. Но это не означало, что Ивана Вайнштейна немедленно отпустят и даже извинятся. Всё обстояло как раз наоборот. И хоть за последнее время тучи не раз сгущались, но конфликт с милицией мог при всей его выдержке лишить Ивана сил, многих надежд и разрушить планы. Беседа то текла, то прекращалась. Рано или поздно стражи закона должны были понять, кто есть кто. А что касается истинной гигантской подоплёки… здесь всё было окутано туманом, так как искатели и обладатели кладов вряд ли встречались милиционерам хоть раз в жизни…
       И вдруг, пробывши уже около часа в отделении, он сообразил, что нужно делать. Несмотря на поздний час, он достал мобильный телефон и незаметно набрал домашний номер Ивана Васильевича, страшно опасаясь, что эти его действия тоже легко пресечь. Но чудо всё-таки свершилось. Емельяненко был на проводе, и с первых нескольких слов, едва лишь Ваня кратчайшим образом пояснил, что творится, стало ясно, что дело принимает новый оборот.
       – Дайте, Иван Петрович, трубку кому-нибудь и можете не волноваться.
       Главное теперь было не разрушить связь, но не менее важным представлялась ему правильная линия поведения: ни в коем случае не показать нервозность. Когда милиционеры увидели, что происходит, было уже не так просто грубо прервать связь. Одно дело задержать на улице в компании приезжих проходимцев, похожих на жулье и шпану, гражданина, но совсем другое – услышать, что на проводе доктор наук, а вокруг него, возможно, сколько угодно свидетелей. Впрочем, последнее соображение можно отбросить, так как рабочий день давным-давно окончен.
       Беседа между милицией и Емельяненко длилась несколько минут, и важнейшие слова Ивана Васильевича были таковы:
       – Что бы ни случилось, Иван Петрович Вайнштейн – один из прекрасных наших учёных, кандидат наук с большой перспективой.
       – Но вы ведь не всё знаете.
       – Я знаю своих сотрудников, а разговоры насчёт сказочных богатств – это не по моей части. Я не психиатр и не финансист, а доктор математики и программист. Да и вообще, богатый человек или бедный – вас не касается.
       – Даже не знаю, что сказать вам, товарищ учёный…
       – Запишите наши координаты и наведите какие угодно справки, а пока что позвольте нашему сотруднику отправиться домой.
       Пропустим теперь разные детали, но одно важнейшее обстоятельство надо пояснить. Каким бы ни было прощание с милицией, подписку о невыезде Иван давать отказался наотрез. Возвращаясь домой, он благодарил Бога, что мамы нет дома, а путь более или менее расчищен. Не забыл он и о московских гостях, оставшихся в милиции ночевать. Оказавшись после всех потрясений в своей квартире, он записал сведения об этих "ребятах", которые были, увы, очень скудными: Сергей Павлович Шепетько и Георгий Михайлович Фетисов. Больше ничего он так и не узнал, кроме их примерного возраста и внешности. Сообщить Бродскому это всё и вызвать его для новой решающей операции – вот что теперь было важной задачей.
       Среди прочего, засыпая, он думал снова и снова, что удача его не покидает. А сверх того, убедился окончательно в истине, о которой никогда не забывал: с милицией шутки плохи. И возить теперь надо осторожнее. Увеличить и энергию действий и осторожность… Возможно ли такое?