Глава XVI - Три недели в столице

     Уже расставшись с сыном, она вспомнила, что привезены, помимо брусков, семь чудесных вещиц, и сама не знала, радоваться или печалиться по этому поводу. Охраняя Ваню от стрессов, Наталья Ильинична приняла в конце концов решение сегодня ему не звонить. Поговорить же по телефону с Бродским – это казалось ей совершенно необходимым, хотя бы для того, чтобы избавиться от тягостной мысли, что дело снова стоит на месте. Во главу угла вдруг выдвинулся такой вопрос: если завтра, или пусть послезавтра, продать один брусок, а потом ещё какому-то неведомому покупателю – два других, то что же потом делать с четвёртым. Это всё при условии, что есть два покупателя, не думая пока о том, что и насчёт этих двух тоже точат её сомнения. В самом деле, откуда можно взять двух надёжнейших людей, когда то и дело слышишь, что Москва кишмя кишит разными пройдохами и авантюристами. "Мало ли на кого нарвёшься?.. Да что же я сама себя истязаю, когда мне надо всего-навсего позвонить Бродскому?.." Звонить тоже было хлопотно. Тем более, что не хотелось представить дело так, что она распорядительница, а дочь и будущая невестка всего лишь марионетки.
     – Как вы думаете, – заговорила Наталья Ильинична, – не поздно ли теперь Бродскому нашему позвонить?
     – Я думаю, мама, что в самый раз, – отвечала Инга, улыбнувшись. – Я и сама думала, но у меня и телефона нет папиного… вернее, я его помню, но не точно, хоть из Харькова много раз звонила… И даже не в этом дело...
Альфреда хотела было сказать, что всё окутано чрезмерной таинственностью, но спохватилась, что не стоит вставлять излишних реплик.
     – И я думаю, в самый раз, сказала она. – Да и комнат тут достаточно.
     – Ради бога. Пусть между нами поменьше будет секретов.
Все они чувствовали, что безмятежный вечер всё равно у них не получится, так что лучше всего "заняться делом". Дело же сию минуту было одно единственное – звонок Петру Владимировичу.
     Разговор вышел, как говорится, конструктивный, и пришли к большому взаимопониманию. Когда стало ясно, что откладывать и глупо, и скверно для психики, и даже в чём-то опасно, то решили договариваться о том, чтобы завтра начать. И как раз здесь Наталья захотела пояснить, что её среди прочего тревожит, даже ставит отчасти в тупик.
     – Дело вот в чём, Петя. Продавать кому-то сразу три слитка мы не можем. Не знаю уж почему, но не более двух штук, как говорится, в одни руки.
     – Ну и что из этого. Правильно, именно так.
     – А то, что у нас на одной квартире один, а на другой – целых три.
     – Ну, а что мешает всё же продать по две штуки.
     – А кто же доставит к Ване на квартиру одни из наших трёх?
     – Такси надо заказать.
     – Да я ведь даже дороги не знаю, не говоря о всём остальном.
     – Хорошо, Наташа. Я приеду к вам на квартиру, а уж потом вызовем такси. Дальше сядем вдвоём с одним лишь слитком… с тобой вдвоём… и прибудем к Ване. А уж оттуда я позвоню покупателю.
     – Ты знаешь, Петя, мне кажется, что на все эти нескончаемые хлопоты уйдёт слишком много времени… Да и деньги…
     – Не тревожься. Даст Бог, что-нибудь останется.
     – Тогда я тебе скажу одну вещь, которую и Ване не сказала… Точнее, я забыла, а уж потом не стала звонить, потому что он совсем извёлся… Я вообще когда подумаю, что он прошёл ужас раскопок, не увольняясь с работы, а потом снова бесконечные труды… А конца-то не видно.
     Тут Бродский, который вёл разговор из своей комнаты, вернее, бывшей своей комнаты, при плотно закрытой двери, вдруг тоже вспомнил все бесчисленные кувырки в нескончаемой истории. Он очень даже ясно понимал, что сейчас слишком уж не подходящий момент для выяснения отношений и для воспоминаний. Но полностью преодолеть некоторую обиду всё-таки не смог.
     – А мне-то каково на старости лет?.. Ну ладно, оставим это…
     – Петя, ты не обижайся, тем более, что нам сейчас не то что ссорится нельзя… об этом речи быть не может. Нам полное согласие нужно и даже, как говорится, сплочённость. Всякую компенсацию морального урона или вреда, причинённого здоровью, можно осуществить только деньгами. Так отстегнёшь, как вы все говорите, не три, а целых четыре процента. Но, конечно, только в этот раз, а дальше видно будет. Не станем забегать далеко вперёд.
     – Я, Наташа, готов действовать. И я всегда видел и сейчас тоже вижу, как ты хорошо понимаешь разные тонкости. Но ты что-то ещё хотела, кажется, сказать.
     – Да, правильно, Петя. И я тебе говорю, что есть, помимо "драгметалла", ещё семь вещиц. И любая из них представляет, мне кажется, большой интерес.
     – Знаешь, мне уже немного тяжело становится говорить и всё время следить, чтобы кто-нибудь не услышал… не дай Бог. Ты ведь чувствуешь, что я стараюсь тихо говорить. Сообщение я принимаю к сведению, но скажу только, что любая вещица требует оценки эксперта или иных мучений, сомнений… ну, ты понимаешь. У меня теперь есть опыт, хоть и не московский, а всего лишь харьковский. Так ты жди меня "у себя дома", – усмехнулся он в трубку.
     – Хорошо, Петя. А ты тогда завтра пораньше приезжай. И будем надеяться, что со сварливой и недоброй Марфой Сергеевной ты не повстречаешься в лифте, как Ваня вчера.
     – Ладно, Наташенька, жди меня. И будем говорить только лишь о делах. Как это говорится?..
     – Без лирики? – улыбнулась Наталья.
     – Вот именно.
     – Тогда, Петя, до свидания завтра утром.
     – До свидания… И будем надеяться…
     – … что завтрашний день "сулит нам новые удачи", как сказал когда-то знаменитый бард.
     – Спокойной ночи!
     – И тебе спокойной ночи!
На этом разговор закончился. Теперь всякий раз, как только удавалось о чём-нибудь твёрдо договориться, сразу же ей приходили в голову мысли определенного рода. Они, впрочем, были не слишком тягостны, но тоже утомляли. Сводились они к тому, что дело-то не в этих договорённостях. И даже не во взаимопонимании, не в надеждах, а только лишь в реальном результате.
     Пока нет результата, какого-то большого шага, желанного успеха, радость не наступала. Но и это не самое главное. К превеликой печали, всегда, и даже после какой-нибудь удачи, пусть даже крупной, – всегда сверлила голову мысль, что это ещё далеко не финал "эпопеи". Выходит, что большая удача тоже не принесёт настоящей радости и отдохновения. И всё-таки завтрашний день многое решал.
Фигура Бродского теперь в её глазах приобретала как бы более внушительный вид. А то, что Бродский и прежде и теперь не мог сравниться в её глазах ни с Петром Флавиановичем, ни со Станиславом Виленским, ни с её собственным сыном, – это вроде бы к делу не относилось. Но как-то смущало и немного мешало. Почему-то тоскливо становилось при мысли о том, сколь много зависит от заурядного Петра Владимировича. Факт же оставался фактом: опереться не на кого, кроме как на него. Пусть даже дело в том, что круг посвящённых не должен расширяться. Как бы там ни было, а пустые мысли надо гнать прочь и более всего готовиться к испытаниям завтрашнего дня. А сегодня предстояло чаепитие, при желании – телевизор, а более всего – страхи и размышления. Лучше было бы не давать волю этим бесконечным переживаниям, которые, если разобраться, были отчасти перепевы старого, но у каждой свои.
     Ночь была у всех троих наших героинь очень тревожная, но так или иначе все они сумели справиться с разными страхами. Ведь одно лишь осознание того, что они втроём и их связывают неразрывные крепкие узы, очень успокаивало. Наступившее утро предвещало скорое появление Бродского, а стало быть и дальнейшее успешное продвижение. Во всяком случае, они не одни в Москве, не говоря о том, что столица России при каких угодно фантазиях и небылицах слишком уж им не чужая. Пока что оставалось ждать прибытия Бродского, который появится в любом случае. Наталья вдруг вспомнила, что не сказала бывшему мужу одну настолько фундаментальную вещь, что сама подивилась своей забывчивости. Хотя кто знает – может быть, это и к лучшему. Пусть он спокойно доберётся, а уж тогда видно будет, как лучше всего донести до него, что они с Ваней приняли уже судьбоносное решение о переселении в Москву. Снова пришлось бороться с разными нахлынувшими сомнениями, но в конце концов Наталья Ильинична сообразила, что сейчас, в десятом часу утра, самое разумное, что можно сделать, это позвонить сыну. Разговор этот поможет и время скоротать до прибытия Бродского, и настроиться на деловой лад.
     – Доброе утро, мама! Как вы там поживаете?
     – У нас всё в порядке, и мы поджидаем Бродского, который поможет доставить к тебе…
     – Что, ещё один слиток?
     – Я думаю, Ванюша, что наша идея сказать перекупщику о нашем последнем достоянии и о том, что от этого зависит будущее всех наших близких, – это нормально и при двух брусках. Потому что родственников у нас может быть и двадцать… и даже тридцать человек, которые мыкаются и в Харькове и в Москве, не зная, как устроить свою жизнь и от кого ждать помощи. А выручку от этой сегодняшней продажи, если она состоится, можно разделить на три части: тебе, мне и Бродскому. Я говорю не о том, кому достанутся деньги, а о том, как их пока хранить и где хранить. Простившись же с перекупщиком, очень даже не помешает посвятить Бродского в наш план переезда "на постоянку", как теперь говорят, в столицу России.
     – Хорошо, мама, пусть так. А вторые два бруска?
     – Разберёмся сперва с двумя первыми. А в случае удачной продажи можно и отдохнуть два-три дня, погулять по Москве.
     В этом месте собеседники подумали, что менее всего стоит им в таком телефонном разговоре заходить в психологические тонкости, которые Инге и Альфреде далеко не всегда будут понятны. Беседа продлилась ещё совсем не долго и очень повысила настроение матери и сына, завершившись спокойными разумными репликами.
     – Значит, теперь главное – дождаться Петра Владимировича, и после этого в нашем распоряжении будет целый день, чтобы избавиться от двух брусков.
     – Совершенно справедливо, Ванюша! А уж Пётр Владимирович быстро доберётся, пусть даже и в такси за наш в конечном итоге счёт, но зато у нас с тобой сохранится большая часть дня. Хоть дни зимой короткие, но как-нибудь управимся.
     – Ну тогда, мамочка, пожелаем друг другу удачи. И думаю, что не долго тебе, нашей Инге и Альфредочке осталось дожидаться. А пока что передавай им привет. И желаю вам всем в ближайший час увидеться с благодетелем нашим Бродским.
     Между тем, этот самый благодетель пребывал в пути, а ход его размышлений был примерно следующий. "Правильно я, пожалуй, сделал, что бросил шиковать и деньгами разбрасываться. Что из всего этого выйдет – трудно пока сказать. Но сегодняшний покупатель, которого зовут Алексей Михайлович, говорили мне, очень богатый, деловой и солидный". Пётр Владимирович уже не знал, что лучше: перемещаться быстро или же малость помедленнее, но без расходов. Наконец решено было окончательно: добраться безо всяких больших затрат до метро "Таганская", а значит и до квартиры Марфы Сергеевны. План этот увенчался успехом, и в начале одиннадцатого женщины услышали звонок в дверь. Наталья Ильинична так обрадовалась, что чуть было не открыла без вопросов, но осторожность уже стала у неё второй натурой. Она чуть было не назвала его Петрушей, когда подошла к двери и поглядела в глазок.
     – Ты один, Петя?
     – Понятно, один. Открывай, Наташа, скорее, а то времени у нас в обрез. А ещё ведь и передохнуть надо хоть чуть-чуть.
     – Здравствуй папа! – воскликнула Инга, обнимая отца.
     – Рад тебя видеть, доченька… И вас, барышня… очень даже догадываюсь, кто вы, – говорил Бродский, вежливо кивая Альфреде.
     – Хлебни тогда кофейку, Петя… А потом в путь. И, даст Бог, дело сегодня устроится.
     Через полчаса всё было готово для того, чтобы покинуть квартиру и вдвоём, с одним лишь бруском, отправиться в путь. Груз был в надёжнейшей сумке, которую он нёс в руке. При этом ручки сумки, довольно длинные, он так обмотал вокруг кисти, что вырвать было невозможно. Да, уж чему-чему, а излишний предусмотрительности и осторожности они все выучились, что мы очень скоро ещё раз увидим. Сумка, помимо всего, была и застёгнута надёжно.
     Простившись с Ингой и Альфредой, бывшие супруги покинули квартиру и спустя двадцать минут, а то и поменьше, спускались уже в метро "Таганская". Бродский, имевший право бесплатного проезда, прошёл вместе с сумкой, минуя турникеты. Путь теперь лежал на улицу Юных ленинцев, где дожидался их Иван, а значит – надо было доехать до метро "Кузьминки". Дорога в любом случае отнимала много времени, но пусть уж долго, лишь бы без сложностей и страхов. Так и случилось, то есть задолго ещё до наступления зимнего вечера они втроём, перекусивши и сносно себя чувствуя, готовы были звонить покупателю. Это наш Пётр Владимирович проделал солидно, убедительно и даже не без артистизма. Так что теперь оставалось только ждать прибытия покупателя, который и избавит их от проклятых двух брусков. Что же касается известного нам плана переселения в Москву, то мать и сын всё ещё не посвящали Бродского в свою великую идею. Вообще-то им всем предстояла большая ломка жизни, и каждый по-своему надеялся на долгие счастливые годы, независимо от того сколько кому осталось. И Бродский вовсе не чувствовал себя чужим рядом с этими двумя необыкновенными людьми: матерью и сыном. А они, в свою очередь, понимали, что без его ловкости трудно бы пришлось.
Вот и долгожданный звонок. Ясно, что это не может быть никто, кроме воротилы-спекулянта Алексея Михайловича, который знает уже о том, что предстоит забрать целых девять килограммов золота. В это невозможно поверить, хоть истина-то, как хорошо известно, во много раз была фантастичнее, чем эти самые всего-навсего девять килограммов.
     – Заходите, Алексей Михайлович. Я с вами не меньше трёх раз уже говорил по телефону. И сейчас подтверждаю, что есть два слитка.
     – Хорошо, хорошо, так это и было. Да, вы действительно говорили, и я это помню слишком уж хорошо, но в любом случае, – рассмеялся он, – надо взглянуть на товар.
     – Да, да, безусловно. И вы сейчас, буквально сию минуту увидите эти два бруска.
     – Конечно, очень хотелось бы, – сказал спокойно и внушительно покупатель, ставя поодаль весьма большой "дипломат", в котором угадывались надёжнейшие замки. – Как же можно купить, не взглянувши?
     Надо сказать, что и сам он производил впечатление, этот то ли скупщик то ли перекупщик: высокий, мощный, спокойный и сообразительный. Трудно было представить, что он их ограбит, хотя чего только не бывает. Опыт Бродского был уже довольно велик, но как отличить настоящие деньги от фальшивых – всё равно оставалось каждый раз загадкой.
     – Видите ли… – Бродский начал говорить, но как-то смутился. – Все подобные операции… они ведь… ну как бы сказать?
     – Да тут всё просто. Далеко ходить не надо, чтобы найти пункт обмена валюты. Потом берёте на выбор любую пачку, а из нее любую купюру и якобы хотите её продать. И вам скажут, если "казначейский билет" фальшивый. Мы это сейчас и проделаем. А как же насчёт пробы золота и всё остальное?
     – Можно взвесить.
     – Это само собой, – ответил Алексей Михайлович, доставая из своего то ли "дипломата" то ли чемодана многим известный прибор, который частенько называют "безмен" и который представляет пружинные весы.
     О таких приборах можно было бы нам с вами поговорить и подробнее, если бы это не уводило слишком уж далеко в сторону от столь любопытного эпизода купли-продажи. Были взвешены бруски довольно легко и быстро. Вычисления тоже были не сложные. И теперь уже оставалось слишком мало сомнений, даже вовсе никаких, что это настоящее золото, так как удельный вес оказался очень близок к 20.
     Бывает так, что беседа и рассуждение проливают большой свет на какой-нибудь спорный вопрос, и даже на всю проблему в целом. Но вопросы о цене, а также о качестве металла были таковы, что решить их на месте совсем невозможно иначе, как с помощью каких-то более или менее доверительных отношений. А как же могут вдруг устроиться такие отношения между мало знакомыми людьми?
     Так что беседа продолжалась ещё минут двадцать или больше. Сошлись на цене 44,5 доллара за грамм, а далее произошло то, что несколько удивило продавцов. Сумму сразу округлили до 400000 долларов. Но он хотел, кроме того, оставить за собой право, если в качестве металла окажется всё же изъян, изменить цену. Такая проверка требовала немедленной поездки, причём неведомо куда.
     – Понимаете, Алексей Михайлович, это последнее, что у нас осталось, и от этой продажи зависит благосостояние многих наших близких. Люди же, которые нам с мамой эти два слитка оставили, ручались за качество. Впрочем, я тогда ещё не родился.. Да, так о чём я?.. Если обнаружится изъян, то вы ведь знаете этот адрес, где мы сейчас находимся.
     – И мы тоже, пожалуй, сейчас не станем проверять деньги, – впервые вступила в разговор Наталья Ильинична, – так как ваши соображения на этот счёт вполне разумны.
     – Хорошо, согласен с вами, – ответил Алексей Михайлович, и все почувствовали, что сделка уже состоялась.
Пачки долларов оказались на столе, все они были подписаны. Три из них наши продавцы быстро, но без спешки и лихорадки пересчитали. Тем временем покупатель уложил каждый слиток, обёрнутый в тряпку, в свой дипломат, попрощался и покинул квартиру, направляясь к своей машине.
     Продавцы же, оказавшись наконец без посторонних в комнате, незаметно из окна могли наблюдать. Человек этот оказался весьма подвижным, хладнокровным и решительным, но при всем уважении к нему большой радостью было с ним расстаться.
Пётр Владимирович, ставший вдруг обладателем 16000 долларов, теперь уж точно мог себе позволить такси. Но сперва все трое, чтобы успокоится решили попить кофейку и малость перекусить. И только лишь теперь Бродский был посвящён в грандиозный план переселения в Москву Ивана, его матери и его очаровательной невесты. Заодно сообщили ему о "безделушках", а это была тоже интересная тема для размышлений, поисков и деятельности.

––– . –––

     Казалось, что всё обстоит очень даже неплохо: только прибыли в Москву, а уже сделан реальный ощутимый шаг. Более других, понятно, такое почти что радостное чувство испытывал Бродский, который уже, как мы помним, успел получить за всё время довольно много помимо этой суммы, хоть процент его прежде был, конечно, меньший. И за следующие продажи в Москве тоже он получит много, исходя пусть даже из трёх процентов. "Но продаж-то будет две", – думал он, то и дело потирая руки при воспоминании о каких-то семи вещицах. Он почему-то не мог легко припомнить, каким образом и когда ему это объявили, но после некоторых усилий всё стало на свои места. Отбросив попытки точно установить, когда именно ему сообщили об этом и в каких выражениях, он твёрдо знал, что вещицы привезены, и не путал их с теми, что мучительно были проданы в Харькове.
     Остальные участники событий, как обычно, имели разную осведомлённость обо всех этих текущих, среднесрочных и давным-давно минувших делах. Например, Инге в голову не приходило, что отец твёрдо решил отселить Ирочку, Виталика и Мишу с Гришей, а это означало что можно будет ездить в Москву в гости, так что её ожидал приятный сюрприз. Таких и прочих примеров незнания фактов, нежелания что-то припомнить, страха перемен и мечтаний о переменах, – такого рода примеров, о ком бы из участников событий ни зашла речь, можно было привести сколько угодно. Главное же: едва ли что-то могло помешать осуществить все эти продажи, из которых одна, причём внушительная, уже состоялась.
     Теперь имело смысл и "режим"ослабить, хоть пока что все были так или иначе носителями ценностей. Только покупка квартир могла положить конец приключениям, но и несмотря на это, можно было всё-таки радоваться. Были организованы прогулки по Москве, что достигалось весьма просто. Альфреда отправилась гулять с Иваном, а Инга, само собой, с родителями. Но все понимали, что заглядывать в дорогие кафе или в какие угодно рестораны – это безумие: опасности, баснословные цены да и мало ли что ещё? У Вани и Альфреды записаны маршруты, пересадки и всё, что требуется, чтобы не плутать и не заблудиться. Вопрос же сохранения той малой части своего богатства, которая после частичной продажи слитков так и оставалась при них или в квартирах, не обратившись в более стабильные ценности, – вопрос этот не казался теперь таким жгучим. А потому в конце концов Бродский, зная о грядущих переменах, согласился подержать пока дома новые, причём не малые, деньги от двух предстоящих продаж.
     Но надо было действовать, заниматься делом, а не только лишь радоваться. Именно покупка квартир могла внести стабильность в общее состояние дел, хоть и при каком угодно положении что-то ведь было уже достигнуто. На другой день состоялся звонок Бродского к очередному покупателю, с которым были довольно долгие разговоры. И если бы этот контакт оказался несолидным или сомнительным, то снова можно было оказаться у разбитого корыта.
     – Понимаешь, мама, – говорил Ваня довольно печально при одной из встреч, которых и было-то совсем мало за всё время нынешней московской жизни, – всякая неудача поставит нас в неопределённое положение. Вернувшись, надо работать, а деньги, от которых нет проку, да ещё и распыленные, если можно так выразиться, очень будут давить.
     – Но продав ещё два слитка и семь вещиц, коих цена, изъясняясь старым стилем, как говорил иной раз твой отец, никому не ведома, можно думать уже и о покупке квартиры. У меня, Ванюша, появилась гениальная идея, пусть даже подобная реплика – это большая нескромность с моей стороны.
     – Не много ли идей, мамочка? – печально улыбнулся в ответ Иван, поддерживая весь этот полушутливый тон.
     – Богатство, сынок, это… Как бы сказать?..
     – Это тяжкий крест, как поведал нам когда-то один мыслитель- парадоксалист. Вот только почему к деньгам все так рвутся?
     – Нам не следует ни зарываться, ни тянуть время, дожидаясь неведомо чего. Мы должны сперва купить одну квартиру, затем другую, далее обставить со вкусом оба эти жилища, продать харьковскую, столь любимую нами квартиру, сыграть свадьбу…
     – И это ещё далеко не всё. Надо уволиться, со всеми попрощаться в Харькове, сделать подарки, перевезти бесчисленные вещи. О, Господи! А сокровища у Варвары Фёдоровны?! А её судьба… И новые продажи! А родня моего отца? Надо ведь и работу найти в Москве…
     – И докторскую диссертацию нацарапать. А то, сынок, как-то несолидно получится…
     – Да нам не то что этого года не хватит, а и двух лет мало будет. Мы вообще из этой трясины ноги не вытащим.
     – Ну, не такая уж трясина. А почему ты решил, Ванюша, что всё непременно надо именно в этом году завершить? Много в жизни всяких дел, но есть такая важнейшая вещь, как полноценная семья. А что это такое – не стоит, я думаю, объяснять…
     – Это отдельный огромный вопрос. И мне уже идёт тридцать первый год, а детей-то пока нет. И когда они появятся? – печально вздохнул Ваня.
     – Хорошо бы поскорее…
     – Вот это и впрямь великий вопрос. Слышал я, что есть такие идеальные возрасты для супругов, если говорить о деторождении. А пока мы будем хлопотать насчёт продаж, покупок, переездов и устройства жизни, то я и состариться, чего доброго, успею.
     – Теперь уже, Ванюша, мой черёд удивляться. Не будем сейчас говорить о том, что русские дворяне женились иногда поздненько… Есть ещё примеры в мировой литературе. Могу тебе напомнить историю жизни…
     Тут Ивана словно током ударило, так как он вспомнил свои собственные мысли тогда, в осеннюю непогоду, когда он размышлял о превратностях судьбы, глядя на крону деревьев, почти уже лишённую листвы, и на унылую сеточку дождя.
     – Интересно, чью же историю?
     – Вижу, что ты сам догадался… И тебя это не убеждает… Так что ли, Ванюша?
     – Если ты о Робинзоне или графе Монте-Кристо, то и впрямь не убеждает. Но зато другое удивительно: каким образом получается, что нам с тобой иногда заходят в голову столь похожие мысли?
     – Не такие уж они сложные. И если с твоей точки зрения это всё небылицы, то я согласна и могу ещё добавить одно соображение. В те весьма отдалённые от нас времена люди не только не заводили детей столь поздно, но далеко не все дотягивали вообще до этого возраста.
     – Просто поразительно, что я обо всём этом думал, а ты, как частенько бывает, припоминаешь ещё какое-нибудь убийственное обстоятельство. И всё вместе усугубляет небылицы и полностью перечёркивает всякое доверие к великим сочинителям-писателям.
     – Всё это верно! Тысячу раз с тобой согласна! Но дело даже не в том, что теперь люди живут заметно дольше… У нас-то есть другой бесспорный и убийственный пример…
     – Ах, мамочка, как же это я?.. Совсем прочь из головы… представляешь? Ну а если так, то истина бесспорна. Я говорю не о том, что у нас с отцом разница в целых 56 лет, а о том, что, перевалив не только за тридцать, но даже и за тридцать пять, вовсе ещё не поздно стать отцом. Выходит, зря я волнуюсь…
     – Как чудесно мы всё расставили по местам. Мне теперь несравненно легче стало. Да и тебе, надеюсь…
     – А продадим два слитка и семь вещиц, станет ещё легче… Только это более ты так думаешь, чем я… хотя возразить трудно.
     Прогулка подошла к концу, и поэтому Иван проводил маму до самого подъезда. Но столько теперь повсеместно разговоров о разных ограблениях и всевозможных зверствах, что не знаешь подчас, чего опасаться и как защищаться, а главное – зачем и от кого защищаться. А потому всё же они вместе поднялись, но заходить Ваня не стал, более всего желая быть у себя до наступления темноты. Так и случилось: ошибок в метро он не делал и прибыл в свою теперешнюю квартиру, к которой стал полегоньку привыкать, задолго до того, как стемнело. Войдя в квартиру, он немедленно позвонил маме, сестре и Альфреде. Всё обстояло совсем не плохо, хоть ближайшие операции снова были связаны с Бродским более всего, что превращалось уже не то что в какое-то временное правило, а в совершенно очевидную и бесспорную норму жизни.
     Именно в этот момент посетила его едва ли не фантастическая мысль. "А почему бы, вернувшись в Харьков, не сдать один брусок? Если этим займётся Альфреда, то здесь, бесспорно, большая опасность… Но у неё ведь есть отец, довольно крепкий, понятливый, а помимо всего прочего ещё и будущий мой тесть. Я же, Иван Петрович Вайнштейн, вовсе не обязан давать отчёт никому, включая и будущего тестя". Идея эта (о скорой и лёгкой сдаче одного слитка в Харькове) содержала, как скоро выяснилось, столько всевозможных противоречий и тонкостей, что явно выглядела преждевременной и повлекла бы всё новые и новые соображения. А раз так, то пришлось её пока что не то чтобы отбросить, но отложить… Тут ему пришёл в голову снова довольно затасканный оборот речи "до лучших времён". Правда, эти "лучшие времена" должны были наступить очень скоро, но пусть сперва благополучно завершится теперешняя трудная поездка в Москву.
     Ваня согрел чайку, приготовил себе пару бутербродов и, стараясь ни о чём не беспокоиться, включил телевизор. Всевозможные детективы, страшные истории и большое разнообразие моральных и прочих качеств всяческих персонажей, – всё это было как бы не взаправду, о чём бы ни зашла речь. А вот то, что с ним самим творилось… И тут он почувствовал, что сон смежает его веки. Он и не противился, понимая, что очень скоро проснётся. Эту ночь он особенно хотел бы провести без сновидений. Надо сказать, что хоть человек он был с довольно прочной психикой, о чём мы не раз говорили, но сновидения его время от времени посещали. Когда же начались в его жизни чудеса и приключения, то он стал побаиваться любых снов. Но странное дело: на характере и частоте сновидений, так же как на их остроте, это мало сказывалось. Сны касались детства, юности и многих других воспоминаний. Единственное, что он твёрдо знал, так это то, что загадка сновидений едва ли скоро будет решена наукой, философами или шаманами. Важно лишь то, что сон без сновидений гораздо лучше нас освежает.
     Проснувшись, он огляделся, не сразу вполне сообразивши, где он пребывает и почему его окружает непривычная обстановка. Но пятнадцати секунд хватило, чтобы всё припомнить и успокоится. Предстоял вечер, свободный от трудов и хлопот. И это был как раз тот случай, когда человек рад, что может отдохнуть в одиночестве, но с удовольствием бы откликнулся на телефонный звонок. В конце концов, могут ведь позвонить и к Екатерине Васильевне… "А что же отвечать? Да это же проще пареной репы, и очень хорошо, что я заранее об этом вспомнил и сообразил, что в подобных случаях говорить. Скажу, что я в столице проездом… Нет, не проездом, а по личному делу – так лучше будет. А эта милая женщина, знакомая моего очень близкого человека, согласилась, чтобы я пожил недельку, а сама пока побудет у дочери. Прикрывши как бы себя и с этой стороны на всякий случай, хоть и не было в такой предусмотрительности ни малейшей нужды, Иван, конечно же, вернулся к Бродскому и к драгоценностям.
     И нам с вами, читатель, ничего не остаётся, как обратиться к этой тяжёлой теме, хоть она уже становится, пожалуй, и скучной и избитой. Но ничего не поделаешь, потому что драгоценности, если разобраться, предмет не менее интересный, чем слитки золота. Впрочем, это вопрос спорный, если говорить о стоимости. Мало того, в основе нашего повествования всё-таки двадцать слитков золота и судьбы людей, столь необычно переплетенные с этими богатствами.
Описывать каждый раз подробно продажу, торговлю и всё прочее в этом роде, может быть, и не стоит. А сказать несколько слов об очередном покупателе можно. Так как он стал тем человеком, который впервые дал Петру Владимировичу более или менее разумную цену за вещь неописуемой красоты. Но всё по порядку. Начать хотя бы с того, что дело с продажей второй пары слитков несколько затянулась. Что именно отвлекло этого покупателя на два дня – Бродскому не было известно, но всё-таки у него хватило выдержки не говорить никому из тех, кто с большим нетерпением ждал завершения всех операций нынешней поездки. Такие сообщения он делал, когда вопрос об очередной продаже был твёрдо решён. Покупателя на сей раз звали Сергей Вартанович, что могло бы даже испугать или вовсе оттолкнуть Бродского, если бы говор и вся манера поведения не показали ему, что перед ним именно москвич, причём довольно тактичный и воспитанный. Внешность же его могла показаться несколько кавказской. Тем не менее, Пётр Владимирович решил, что иметь с ним дело вполне разумно. Другого же покупателя у него не было, так что можно представить, как расстроился и насторожился бы он в связи с новым переносом. Встреча тем не менее, состоялась в отеле, и Бродский успел позвонить заранее и попросить выбрать одну вещь на продажу. Как удалось Сергею Вартановичу получить номер всего лишь на два часа, – пусть это остаётся загадкой. Как бы там ни было, на встречу явились Пётр Владимирович, Наталья Ильинична и Иван. А при них два слитка и перстень.
     Да, что и говорить, покупатель оказался в высшей степени необыкновенным. Между прочим, при подходе к отелю Наталья Ильинична и Ваня заметно нервничали, но Бродский вовремя вспомнил, при каких обстоятельствах он познакомился с этим скупщиком и кто был посредником, сам того не ведая. Пересказывать всё это было бы безумием… Итак, вскоре четыре человека действительно оказались в гостиничном номере.
     Пожалуй, эта продажа стала лучшей из всех, состоявшихся до сих пор. Слитки ушли по той же цене, что и два предыдущих. Перстень же, о котором Бродский сообщил покупателю заранее, вскоре оказался у него в руках. Пока Сергей Вартанович держал сказочной красоты вещь на ладони, любуясь переливами голубого и фиолетового оттенков, какие только мысли не приходили в голову нашим троим продавцам. Присутствовал, между прочим, и страх.
     Ваня, между тем, чтобы меньше нервничать, а также чтобы ускорить дело, пустил в ход старый приём, не в силах придумать что-нибудь поинтереснее, не говоря уже о какой-то оригинальной реплике.
     – Мы-то знаем, что это за вещь, и она у нас последняя, как и золото, только что купленное вами. Всё это вместе – наше единственное сокровище. Увы, приходится расстаться и с золотом и с перстнем. Слишком многие наши близкие на грани нищеты.
     – Я вам, милые мои, сочувствую от всей души и вижу, что за вещь держу в руке. Но бедственное положение не влияет на цену.
     Этот покупатель оказался самой фантастической фигурой из всех, с кем они до сих пор встречались. Но далеко не каждый пожелает иметь дело с суперменом при столь странных обстоятельствах. Сумма, уплаченная этим человеком за перстень, превышала, как припомнил вдруг Иван, более чем в два и четыре десятых раза выручку от продажи лучшей из прежних вещиц, кроме сказочного колье, разумеется. Ваня даже подивился своей памяти и быстроте счёта. При этом снова, похоже, им не доплатили…
     Однако тут уже было не до фантастических денег, не до расшаркиваний и новых разговоров. Простившись вежливо при выходе из отеля, Ваня расстался с большим облегчением. Огромные деньги отягощали их с Бродским карманы. Куда держать путь, как разделить деньги для их благополучной "транспортировки" – вот каковы были теперь задачи. А уж потом разбираться. Ехать на квартиру к Бродскому означало, что его близкие ещё больше насторожатся. А потому поехали на квартиру Марфы Сергеевны. После отдыха и подкрепившись, с трудом пришли они в себя и оказавшись наконец втроем за чистым столиком в одной из комнат, сосчитали, сколько же они выручили при этой поездке в Москву с разными поправками и с учетом разных текущих расходов, включая такие, как, скажем, транспорт.
     Теперь предстоял путь к Бродскому. Пожилому деловару, которому доводилось уже возить изрядные суммы, хоть и поменьше, на сей раз тягостно было путешествовать с деньгами. В конце концов было вызвано такси и трое наших героев, которым за последнее время пришлось пройти и через худшие испытания, отправились к дому, где Бродский тянул пока свою лямку. Стоя втроем у дома Петра Владимировича, они наметили завтрашнюю встречу. Предстояло продать шесть вещиц хоть за какую-то приемлемую цену, а уж потом думать о великой идее покупки меньшей из двух намеченных квартир.
     Прощаясь, Ваня не удержался от весьма интересной реплики:
     – Просто уму непостижимо, как удалось найти этих двух мужиков – Алексея Михайловича и Сергея Вартановича?
     – Боюсь, что больше таких найти не удастся. Да и иных тоже – устал я очень, трудно с дельцами встречаться.
     – И слава Богу, что так. А уж с этими двумя, особенно с Сергеем Вартановичем, – ни под каким видом.
     – Может, ты и прав, но лучше уж такие, чем никаких.
     – Это ещё как  сказать, – произнес Иван с неопределенной интонацией, сам не ведая, что это: юмор, ирония или дань усталости.
     – Странно такое слышать, но завтра-то нам безделушками твоими заняться надо. О дядьках не переживай. Я одних и тех же приглашать не собираюсь. И квартира на повестке дня, хоть и не сразу. Но ты, главное, Ваня, отдохни хорошо.
     – Тогда прощаюсь с вами до завтра, – сказал Иван, и они пожали друг другу руку.
     Трудно было вообразить, что этих людей, столь непохожих, снова судьба ведёт неведомо куда. И Наталья Ильинична слишком хорошо это видела, помахивая рукой и улыбаясь.

––– . –––

     Последним этапом трёхнедельной московской жизни была продажа шести оставшихся драгоценностей, которые все хранились в квартире у Марфы Сергеевны. Немалый уже опыт общения со всевозможными скупщиками показывал, что всякая попытка спихнуть вещь поскорее является ошибкой, пагубно влияющей на результат, то есть на выручку. Суета, как и поспешность, приносили разнообразный вред. Покупающие только лишь сомневались всё больше и становились менее уступчивыми, что бы им потом ни говорили. Правда, общий принцип оставался неизменным: продаём, дескать, последнее, потому что трудно живётся и в дальнейшем может стать ещё хуже. Главное же – ни в коем случае не торопиться отдать за любую цену.
     Интересно, что хорошо знакомая нам Марфа Сергеевна после памятной сцены не представляла вроде бы опасности. Но одна лишь мысль о том, что бы с ней творилось, узнай она, что в её квартире хранилось золото, а теперь продолжают храниться чудо-вещицы, – эта мысль не могла не нервировать.
     Между тем, хоть нынешняя поездка, как известно, была лишь эпизодом в нескончаемой цепи событий, никто не решил по-настоящему даже частных проблем и, тем более, не приблизился к решению общих. А все разговоры, среди которых всегда полно литературных, расхожих житейских или философских афоризмов, – слабо всё это помогало. Пресловутый "свет в конце тоннеля" вовсе не сулил близкого счастья без рисков  и стрессов. Всё, что удалось сделать (и сделано ведь не так уж мало), – это была присказка. А каков будет сама сказка в виде "светлого будущего"? Об этом мать и сын устали уже думать и говорить.
Что же касается Бродского и его семьи, с которой мы с вами давно уже знакомы, то и тут, хоть цель была попроще, но до нее тоже было далеченько. Причём, если Пётр Владимирович хотя бы понимал, какова эта цель, и видел в общих чертах путь к ней, то члены его семьи и этого не знали. Они могли лишь догадываться о том, что происходит нечто необычное. А что именно – этот вопрос витал в воздухе, а потому назревала необходимость как-то объясниться. Вообще-то Бродский мог бы начать разговор, но стоило только начать хотя бы мысленно, как сразу он видел, что есть изъяны в его планах. Скажем, не вполне ясно, откуда у него деньги. Или вдруг Ирочка не согласится и станет требовать большего. Виталик, конечно, после всего, что он натворил, не имел права голоса на "семейных совещаниях", но посоветовать Ирочке добиваться лучшей квартиры и в хорошем месте – это он мог и даже с успехом.
     Есть, конечно, неплохой принцип: не заглядывать далеко вперед, но ему не так просто следовать. Если же говорить о каких-нибудь планах всего лишь на несколько месяцев, то и они не всегда так уж легко выстраиваются. Ясно, что отселить в двухкомнатную квартиру семью из четырёх человек, – это идея плохая и неосуществимая. А снять трехкомнатную – дорого, причём платить-то надо вечно. Залезть же в те колоссальные деньги, что хранились у него, – настоящее преступление перед Натальей и Иваном. При всём при этом разговор между Петром Владимировичем, Анной Сергеевной и их хитрой "дочуркой" не мог не состояться, Так как надо было что-то решить или хотя бы обдумать вопрос, не откладывая в долгий ящик.
     – Вы ведь понимаете, что купить новую квартиру, а точнее ещё одну в придачу к той, где мы сейчас находимся, совершенно невозможно.
     – А что же тогда? – спросила Ирина, причём довольно искренне, то есть без своей всегдашней хитрости и без ехидства.
     – Надо снять квартиру, но при этом трёхкомнатную. А вот какую именно, где, в какие точно сроки, хоть ясно всем, что в ближайшие, – это всё вопросы.
Было бы странно, если бы вдруг в таком большом деле возникло полное взаимопонимание. Ссоры тоже никто не хотел, так как это не приблизит решения. Но ясно было одно: у Петра Владимировича и Анны Сергеевны больше оснований остаться в этой квартире, чем у бесцеремонной Ирочки и у Виталика, который готов был отвоёвывать с помощью жены свои права. И сейчас родители имели как бы лишний голос, хоть голосовать никто не собирался. Но в любом случае у "старшего поколения" было больше оснований остаться, а не переезжать. Что же касается любви к внукам Мише и Грише, то у Бродского таковой, кажется, почти что вовсе не было, а у Анны любовь эта была всё-таки не столь горячей, чтобы делать такие подарки, приближаясь к собственному пятидесятилетию. Ирочка вдруг произнесла довольно разумные слова, хоть, если вникнуть, то и это была лишь проволочка и затягивание неизбежного решения.
     – Мы сейчас этот вопрос не решим – это с одной стороны, а с другой-то – что-то ведь делать надо…
     – Совершенно справедливо, доченька, – ответил Бродский с улыбкой. – Вы ещё, даст Бог, поживёте всласть, а нам-то с мамой, а вернее, мне старику не долго осталось…
После ещё нескольких фраз и пустых реплик совещание закончилось, но напоследок Бродский всё-таки заметил:
     – Пока отложим детали, которых много и даже слишком много, но отложим не более, чем на неделю. Именно решение, а не сам переезд, а уж там видно будет. Один месяц, ну пусть сорок дней – это самый последний срок.
Всё получалось вроде бы не так уж плохо, а стало быть, можно теперь снова вернуться к другим делам. Поговорить на службе насчёт отпуска, не увольняясь пока, хоть уволиться – это была давненько его заветная мечта. Что же касается продажи оставшихся шести предметов, точнее имеющихся сейчас у Наташи вещиц, то можно надеяться, что они и по эстетике, и по огранке камней и по весу собственно золота заметно превосходят то, что было продано не так уж давно в Харькове. За исключением той фантастической вещи, которая ушла за 95000 гривен. Вспоминать об этом колье было тягостно и мучительно, потому что всякий раз возникала досада, и даже она усиливалась при любом новом воспоминании. Ведь можно и на этом этапе и в дальнейшем, если они сами не управятся, снова продешевить. Что же касается самой первой операции Наташи и её мудрого сынка, когда так легко они отдали перстень за бесценок, то это его не касается, хоть они ему вовсе не чужие. Этот известный ему эпизод в принципе приподнимал его в собственных глазах. Пусть Наталья и её Ванюша образованные, пусть у них и музыка и математика, но он, Пётр Бродский, человек действия и даже на подходе к старости хорошо соображающий, что к чему. Уж он бы так легко с перстнем не расстался.
     Все эти мысли надо было непременно прогнать, приближаясь к квартире Марфы Сергеевны. За оставшиеся шесть драгоценностей хотелось бы выручить, если сравнивать с харьковскими операциями, хотя бы вдвое больше. Со всеми натяжками он набрал 80000 долларов, если удастся получить сразу в валюте. Менять деньги тоже очень тяжело. Но даже если бы он выручил чистыми  100000 американских долларов (он даже почувствовал их хруст и чуть ли не запах), то и тогда его доля всего-навсего 3000. Это, конечно, очень превышает зарплату за месяц какого-нибудь инженера, наладчика или умельца… "Чёрт с ним, – продолжал Бродский рассуждения. – Пусть будет как угодно. – А с чего я взял, что богатства этих … дай Бог памяти… ах, да… Добродеевых, так уж огромны? Господи, да мне же это известно… как это говорят?.. Доподлинно! Но сейчас-то речь идёт об одной "партии товара" из шести разных штуковин… Точно, я с ума схожу! Надо встряхнуться обязательно. А процент-то Наталья может снова поднять, но мой долг – представить квитанции. Хотя, есть у меня хорошая идея…"
     Когда он звонил, то ему показалось вдруг, что вся его деятельность за время пребывания гостей в Москве носит лихорадочный характер. Но стоило двери отвориться, как он тут же успокоился и глупые мысли сразу улетучились. После того, как он отдышался, перекусил и попил кофейку, они остались с Натальей на кухне вдвоём. И между ними состоялся разговор, вроде бы не особо интересный, но при том довольно содержательный.
     – Я вот думаю, что тебе одному будет трудно сбыть выгодно все шесть оставшихся вещей. Ваня не знает, так же, впрочем, как и я, столицы России. Если вместе ездить и если предположить, что ты согласился, то… меня не покидает мысль, будто тебе мерещиться, что мы не доверяем тебе…
     – Ради Бога, Наташа, я как раз с радостью, так как устал от подходов, перевозок, пересадок.
     – Ну, тогда решено. Не сомневаюсь, что за два-три дня управитесь. Кстати, Петя, почему у тебя машины нет? Я вижу за рулём сплошь и рядом людей постарше, а ты ведь отличный был шофёр.
Она грустно улыбнулась, а он, тоже довольно печально, ответил:
     – Была у меня машина, да только теперь вся жизнь как-то… наперекосяк…
Тут он споткнулся, ибо ему показалось, что ей это слово покажется неграмотным… что ли? "Словечно-то малость того…" Но здесь он ошибся, так как словечко не вызвало малейшего недоумения и даже пришлось к месту.
     Поговорив ещё минуты две или три о том, о сём, они вернулись скоро к деловой части своей беседы, так как хотели прийти к чему-то твёрдо, пусть даже это будет мизерная задача по сравнению с тем, что ими достигнуто, не говоря уже о том, что предстоит. Кроме того, ближайшее дело вовсе не такое уж мизерное. Для Бродского оно означало, что отселение молодёжи пройдёт несравненно легче и успешнее. Он не мог не понимать, что желание поскорее расстаться с родной дочерью – это как бы не очень красиво, но если поглядеть вокруг, то все об этом только и мечтают. Ему даже вспомнились слова одной шустрой старушки в метро, обращённые к подруге: "Ты не казни себя, Клавдия! Чай, не на Северный полюс твои отъезжают…" Подобное, весьма справедливое утверждение, честное слово, помогает тяжкий груз с плечей сбросить. Так что всё правильно, и даже Мише и Грише можно будет гостинцы покупать и разные мелкие подарки при встречах. А уж сам он, оставшись с женой в просторной квартире, вздохнёт наконец полной грудью. И далее ему рисовались картины грядущей старости, не говоря уже о том, что и до старости ещё далеко и вполне даже можно кое-что себе позволить. Все эти мысли не мешали обсуждать завтрашний план, так как хоть и кружили в голове назойливо, но всё равно прибавляли бодрости и уверенности.
     Что же касается Натальи Ильиничны, то для неё быстро избавиться от "безделушек" было ещё важнее, чем для Петра Владимировича успешно продать их. Тогда оставалось ещё какое-то время, чтобы пожить в Москве без хлопот. Правда, у Вани не было обратного билета, но это как-то устроится, потому что наконец-то он будет ехать без денег и без слитков золота. Это ведь подлинное счастье – ни о чём не думая, глядеть в окно на мелькающие зимние пейзажи. А уж насчёт того, что они втроём легко доберутся в своём поезде, – в этом просто немыслимо было усомниться. Конечно, сохранность харьковской квартиры дороже, пожалуй, всего на свете, но и этого риска (не забудем и о сигнализации!) нет, в чём она не раз себя убедила. И, наконец, Инга и Альфреда получат немедленно свои призы.
     – Давай теперь, Наташенька, завтрашний день если и не распишем по часам, то составим самый общий план о том, где и как застыковаться и что взять потом из твоих вещиц. Да и как возить их: по одной или по две – это тоже вопрос.
     – Я думаю, в течение дня можно две штуки продать.
     – А я в этом не вполне уверен. И до тех пунктов, что мне известны, добираться тяжело, и новые искать, и торговаться…
     – Лиха беда начало… Важно первую вещь удачно сбыть…
     – Ах, Наталья, не ты ли мне говорила, что начало этой истории…
     – Забудем пока о том, что стряслось когда-то, – сказала Наталья Ильинична, подумавши сразу обо всём, что творилось менее года назад, и о том, что имело место и вовсе не было выдумкой, чуть ли не век назад. – Давай будем глядеть вперёд. В деталях мы план не составим, но продав первую вещицу, сразу сделаем большой рывок.
     – Хорошо бы так. Ну что ж, тогда за дело! И встречаемся завтра в этой квартире втроём… Точнее, нас будет пятеро, и все очень уж не чужие… В девять!
     – Знаешь, пусть лучше будет в 9:30, но зато без опозданий.
Вот когда ей вспомнилась другая встреча на квартире четверть века назад. Но дать сейчас волю таким воспоминаниям было слишком уж страшно и опасно. Да и жить-то осталось не так уж долго, а вечная невообразимая история всё тянется. Но, даст Бог, придёт скоро к счастливой развязке.
Когда шесть предметов были разложены на столе, очищенном от всего остального, включая и скатерть, они с интересом стали всматриваться. Наталья Ильинична не могла не помнить, как отбирала эти вещицы, не вдаваясь в детали и частности, а потому сейчас с новым любопытством их рассматривала. Мы же не станем описывать каждую вещь, а отметим только, что ни одной заурядной среди них не было. И всё-таки стоит отметить один необыкновенный медальон. Это было висящее на цепочке круглое ювелирное изделие, в которое обычно вставляется миниатюрная фотография дорогого человека. Но в данном случае это сделать было бы невозможно, так как уже была вставлена исполненная мастерской рукой на эмали или покрытая эмалью женская головка в диадеме.  Они взирали на чудо ювелирного и живописного мастерства, не в силах отвести восхищённого взгляда. Пожалуй, такая вещь могла бы потягаться и с памятным колье. Но нельзя было предаваться ни эмоциям, ни сожалениям о том, что нет сил, времени и знакомств, чтобы по-настоящему распорядиться сказочным богатством.
     – Я тогда пошёл, пожалуй, а уж ты, Наталья, сама реши, что продавать в первую очередь. И как отдавать: по одной штуке или по две.
     – Мне, Петя, ещё трудней решать, какова их подлинная ценность, но ясно, что велика. А уж ты подумай по дороге и дома о разных вещах. Например, о том, с чего лучше начать и как быстрее всего. Ну хорошо… когда завтра утром мы втроём соберемся, а Инга и Альфреда, надеюсь, тактично позволят нам остаться в комнате… Я даже могу им заранее намекнуть.
     – Договорились, Наташа. Я не опоздаю, а уж по дороге смогу тоже подумать обо всём. Ведь дома мне есть и без этого о чём думать и чем заняться.
     – Стало быть, прощаемся до завтра. А Ване я позвоню, чтобы не опоздал, да он и без того всегда точен… Ну и выйдет пораньше, чтобы был запас времени. Даст Бог, всё будет в порядке и через два-три дня избавимся от этих безделушек.
     – До встречи завтра утром.
     – До свидания, Петя. Ждём тебя.
     Утром собрались очень даже своевременно. И в 9:15 началось очередное совещание, которое во-первых получилось не слишком длинным, а во-вторых – не внесло никаких новых идей, так как всё уже было, насколько возможно, обдумано.
Для первой поездки взяли не самую дорогую вещь, причём единственную. И хоть её не продали, но посчастливилось узнать, где находится ещё и третий пункт. Конечно, по Москве их множество, но не было нужды искать какой-то особый. Все эти приёмщики, надо думать, одним миром мазаны. Поскольку сцены продажи и торговли у нас уже встречались и всевозможных операций такого рода ещё будет предостаточно, то подробности продажи этих шести драгоценных украшений мы пропускаем, а скажем только лишь о результатах. Все шесть вещей были проданы за три дня. Выручка же почти вся была теперь в рублях. Это несколько осложняло дело хотя бы потому, что ассигнаций было слишком много. А с другой стороны, хранилища Петра Владимировича могли вместить очень даже большое количество купюр. Главное теперь в том, чтобы поскорее от них избавиться, купив первую из намеченных квартир, то есть двухкомнатную.
     На этом завершалась деловая часть поездки или, как они смеясь говорили, экскурсии в златоглавую столицу, где каждый день свершаются многие дела, включая и чудеса, и заключаются сделки поинтереснее.
Бродский, как легко догадаться, и от этой операции получил четыре процента по инициативе Натальи Ильиничны. Нагружать его новыми заданиями и хлопотами было уже немыслимо. А потому Ваня, справившись по телефону, сам без особых трудностей и вовсе не надрываясь организовал возвращение в Харьков.
Всех участников поездки ждала сперва обычная харьковская жизнь, а дальше предстояли большие, а то и колоссальные перемены. Уже одно только это трёхнедельное пребывание в Москве, описанное нами, понятно, не во всех подробностях, внесло много разнообразия в жизнь Инги и Альфреды. Что же касается матери и сына, то они по горло были сыты приключениями. Во время очередной своей беседы затронули они и эту тему. И не в первый уже раз пришли к выводу, что хоть романтики мало, зато страхов, ожиданий и рисков – с лихвой. Но обнадёживало то, что теперь, кажется, ближе к счастливому финалу, чем пройдено от момента, когда дом на Клочковской погасил огни.