Глава XIX - На берегах Днепра

       Те, кому частенько доводилось ждать отправления на автовокзалах, не могут не помнить, что отъезд происходит не быстро, а сплошь и рядом с большим опозданием. Народ то и дело прибывает, а кто какого рейса дожидается – определить часто очень трудно. Люди или не понимают и не слушают вопроса или сами норовят у вас что-нибудь узнать, а иные и вовсе отворачиваются. Несмотря на то, что Киев для подобных дальних рейсов чаще всего является конечным пунктом, Ивану вдруг стало мерещиться, что не всегда. Вокруг столицы Украины полно всяких населённых пунктов, и жизнь в этих местах приобретает несколько более украинский колорит, но всё равно до перехода на украинский язык почти так же далеко, как и в стародавние времена.
       Ваня и Аллочка, хоть и посидели некоторое время за столом в буфете, но особой бодрости не ощущали. А потому ещё до прибытия автобуса обратили внимание, что в одной из точек огромного двора есть скамья, а на ней достаточно места для двоих. Он вдруг припомнил ещё одно своё давнишнее наблюдение, которое состояло в следующем. Стоять и говорить с кем-нибудь, прощаясь, скажем, на перекрёстке, – это одно, а вот стоя дожидаться трамвая или троллейбуса – совсем другое. Второе несравненно тяжелее, как это ни удивительно, именно для ног. Так как времени оставалось ещё довольно много, то они решили всё же посидеть малость. Говорили о том, что автобус непременно будет, причём Киев – конечный пункт и сомневаться в этом не приходится. Он, помимо всего прочего, пытался зачем-то вспомнить, что есть какие-то рейсы на запад или северо-запад. Перед глазами всплывали названия населённых пунктов, которые он когда-то находил на карте Украины: Бобровица, Ирпень, Радомышль. А там уж рукой подать было до страшной точки, именуемой Чернобыль. Это как раз там, где Припять вливается в Днепр, когда великая река, расширяясь, образует, кажется, водохранилище, названия которого он не знает, да и мало вообще чего обо всём этом знает, не увлекаясь особо подобными вопросами. Впрочем, это касается географии, а Чернобыль, как и вообще судьбы человечества, – сие ему, как и всякому благородному и образованному человеку, очень даже было не безразлично. Как последнее время нередко бывало с ним, мысли далеко занесли Ивана Петровича Вайнштейна, хоть прошло всего лишь каких-то пять минут.
       О чём думала сейчас Альфреда – он понятия не имел. Но и она, вероятно, размышляла, и более всего о том, как устроится дальнейшая их с Ваней жизнь. Похоже было на то, что несмотря на её молодость и живость ума, фантастичность их положения её тоже начинала утомлять. А вообще-то сейчас им обоим следовало бы думать о практических сиюминутных делах.
       Огромный двор автовокзала, скопища случайных русско-украинских людей, которые ехали Бог весть куда и количество которых быстро прибывало, – всё это как бы погружало их в текущие проблемы и вызывало даже досаду, что путешествие мало сулило радости. Так что с отвлечёнными и посторонними мыслями быстро пришлось расстаться. Ивану было чрезвычайно неловко не только сказать, но даже намекнуть, что перед столь длительным путешествием не помешало бы наведаться в туалет. Наконец они спустя несколько минут поднялись и, двигаясь к зданию автовокзала, увидели, как автобус-экспресс то ли маневрирует то ли подруливает к месту, где должна быть посадка. Усталость может сыграть с любым человеком шутку, снижая его подвижность, наблюдательность или сообразительность. А усталость наших друзей, особенно Ивана, была очень велика, несмотря на ночной отдых. Вообще говоря, все те, с кем им предстояло ехать, не могли, конечно, догадаться о содержимом их карманов, да и вообще предположить, сколь необычна эта пара пассажиров. И слава Богу, что так.
       С большим трудом удалось им преодолеть упадок сил и раздобыть огромную бутылку воды, одноразовые стаканы и бутерброды. Для всего этого с трудом нашлось место в их не такой уж большой, хоть и вместительной сумке. И вот, подходя уже к своему автобусу они увидели, что толчея перед посадкой, уже изрядная, а народ довольно разнообразный. И среди этого народа довольно много упитанных женщин и крупных довольно бесцеремонных мужиков. Конечно, были и другие люди, самые разные. Известно, что наибольшие трудности в пути возникают из-за подсадок, которые делаются водителями весьма бесцеремонно. Будут ли левые пассажиры при первой загрузке автобуса, Ивану и Альфреде трудно было судить. Но если таковые окажутся, то неприятностей не миновать. С другой стороны, трудно вообразить, что их, имеющих билеты, оставят без мест.
       – Это ведь на Киев рейс? – спросила вежливо Альфреда.
       – Та вы шо, не видите? – ответила то ли добродушно, то ли грубовато толстая хорошо одетая гражданка.
       – А что же можно… – Альфреда так и не произнесла слово "увидеть", так как на лобовом стекле мужик изнутри установил табличку "КИЕВ". Слово это было начертано весьма большими буквами и на украинском языке. Воспроизвести это в русском тексте трудно, так как присутствует буква латинское "i", но с двумя точками вместо одной… Стало быть, что бы там ни было, а пока что полный порядок: билеты, автобус, который худо-бедно, а часа через два тронется, пункт назначения. Даже если администрация, состоящая из грубых мужиков и баб, захочет отменить рейс или что-то переиграть, то нельзя вообразить, что начнут вытряхивать всю разношёрстную публику. Хотя случается видеть и такое на просторах русско-украинских поселений.
       Водителей было двое, так как длина пути гораздо больше, чем на карте по прямой. Итак, "автобус-экспресс", можно надеяться, вот-вот начнёт загружаться. И можно рассчитывать хотя бы в начале поездки на "комфорт" и спокойствие.
Когда после долгого ожидания, отлучек водителей и прочих трудно объяснимых событий посадка всё же началась, Иван услышал слова Альфреды: "Ну вот, пожалуйста, а ты говоришь…" Действительно, он что-то говорил, теряя терпение, но теперь посадка стала явью. Невозможно было понять, садятся на места "согласно купленным билетам" или куда хотят. Так или иначе, а чудо свершилось и они оказались на удобных сидениях рядом. И даже нашлось место для сумки. Просто замечательно! А то ведь бывает и так, что приходится ехать порознь. Ивану припомнились почему-то салоны самолётов с их теснотой, детьми и очередями в туалет. Салон автобуса был несравненно меньше и не было той "торжественности" и лёгкого трепета, который предшествует взлёту…
А между тем, автобус всё ещё не тронулся и неизвестно было, когда это случится. Наконец-то стали маневрировать. Водители то и дело отворяли дверь и говорили что-то каким-то "братанам" и тёткам с бумагами в руках. Все эти люди появлялись неизвестно откуда и непонятно для чего. Но в конце концов исстрадавшиеся Ваня и Аллочка увидели, что огромный их автобус выруливает на неведомую им городскую улицу.
       Теперь дело точно пойдёт резвее, потому что  нельзя представить, что в оживлённом потоке вдруг встанут и затеют проверку билетов или лёгкий ремонт. Стало ясно, что наконец ещё один этап пройден. Можно было и вздремнуть, и помечтать, и перекидываться от случая к случаю отдельными репликами, но малозначительными, чтобы соседям ни в коем случае не пришла в голову какая-нибудь скверная мысль. Впрочем, когда Иван подумал о том, что слишком уж он боится, то стало как-то неловко перед самим собой. Но содержимое карманов, к одному из которых он прикоснулся, было бесспорным фактом.
       Автобус катил исправно, и Иван, сидевший у окна, даже радовался каждый раз, когда они обгоняли разного рода транспорт. Несколько раз он засыпал и просыпался, вспоминая, как совсем недавно мечтал любоваться в пути зимними пейзажами. Мысли разных людей о погоде и климате получаются в наши дни весьма интересными. "Разговоры супер-учёных и обывателей о том, что зимы теперь не бывает, – это ведь всё мифология. Иные вообще плетут неведомо что: дескать, потеплеет на градус – и будет катастрофа. Но я ведь не раз слышал, что когда-то в снежки играли в Харькове, снежную бабу лепили и катались на катке под музыку. Но это всё даже мама слабо помнит. А что же всё-таки на самом деле происходит?.."
       Веки смежались, и он погружался в дрёму лишь затем, чтобы через весьма непродолжительное время проснуться. Ему казалось, что всякое слово, обращённое к Альфреде, насторожит соседей. Но внезапно, легко и полностью стряхнув с себя сонливость, он осознал, какая это несусветная глупость. И уж о чём-о чём, а о вещах, бесконечно далёких от содержимого их карманов и их предстоящих дел в Киеве, – об этом можно поговорить вполне.
       Альфреда, словно прочитавши его мысль, взглянула на него, но, понятно, не сказала что-нибудь вроде "проснулся, Ванюша?" Да, от этой вполне безобидной реплики она почему-то отказалась.
       – Знаешь, я припомнил некоторые рассказы о том, как якобы в прежние времена было весело и вольготно жить. Катков было много: и в саду Шевченко, и во дворах, и на "Динамо", куда путь лежит через парк Горького, и в других местах… Музыка звучала, и даже знакомились люди подчас на катках. А я сроду не стоял на коньках и теперь понятия не имею, как течёт спортивная жизнь и занимается ли народ хотя бы физкультурой.
       – Ванюша, я об этом ничего не знаю. Ты хоть отголоски слышал. Вообще в самое последнее время якобы что-то непонятное творится…
       – Да, я много чего слышал о прежней жизни, но об этом сейчас вряд ли стоит говорить, – заметил он тихо, понимая, что не только о слитках и драгоценных камнях, но и об идеологическом удушье в давно ушедшие времена в этом автобусе говорить не следуем. "А ведь было кое-что и пострашнее… О, Господи! О чём я думаю?.."
       – Давай тогда поразмышляем о том, – вдруг сменила тему Альфреда, – как нам очень поздно вечером до квартиры тёти Маши добраться.
Получалось так, что как бы ни повернулся разговор, а говорить надо очень осторожно. Просто невероятно! Ведь если начать говорить о том, что в поздний час по Киеву ездить не стоит, то всякий, услышавши такое, насторожится.
       – Давай сперва до Киева доберёмся. Сейчас отдохнём маленько, а на первой станции узнаем у водителей, – сказал он очень небрежно, видя, что никто их не слушает и их разговором не заинтересовался. – Можно и прикинуть, когда прибудем. Пока прикинем, а на первой же станции, да хоть в том же Кременчуге…
       – Слушай, Ваня! А ты пока что вычисли. Ты ведь…
       – Что, математик?.. – рассмеялся он. – Чтобы это сосчитать, не надо быть математиком…
       – Ах, скажите на милость, – рассмеялась Альфреда. – Или ты думаешь, что архитектор – такая профессия…
       – Я ничего такого не думаю. Сам Пётр Флавианович дружил с архитекторами. Вернёмся всё-таки к вопросу о том, когда мы приедем. Любопытно было бы взглянуть на спидометр и на карту…
       – Вспомнила! Как же я раньше не сообразила? Я так ясно вижу теперь, как говорится, мысленным взором расписание на стене. И этот автобус, уверена, прибывает в девятнадцать сорок или около того.
       – Серьёзно? – он чмокнул её в щёку. – Ещё немного, и ты станешь у нас признанным лидером.
       – А кто говорил, что не терпит в семье лидерства?
       – Да, такое я говорил. Что правда – то правда. Однако давай дождёмся теперь остановки в Кременчуге, а там спросим, не опаздывают ли они. Вообще говоря, вопрос о том, когда светает и темнеет,– этот вопрос очень астрономический, а стало быть, и математический.
После этого разговора они некоторое время ехали молча, после чего Ваня сказал:
       – Хорошо бы водички хлебнуть, но в пути это сложно. Всё сводится к одному: дождаться остановки. Трудно вообразить, что она окажется меньше пяти минут, а скорее всего даже длиннее. Так что успеем, будем надеяться, и разузнать то, что нас с тобой интересует, и жажду утолить.
       Если всё и шло у них как надо и даже по плану, то до ликования было, тем не менее, далеко, особенно Ване. Потому что, как бы хорошо ни складывались всякие текущие и промежуточные дела, а полностью забыть о том, как далеки они от конечно своей цели, было очень трудно. Но вопреки этой очевидной мысли он сказал:
       – Знаешь, Альфредочка, когда мы доберёмся до родного города, – тут он перешёл чуть ли не на шопот, – то придумаем такой план, который… ну, представляешь?.. решит все вопросы без исключения.
       – Как ты говоришь, Ванюша? Твоими бы устами… А вообще-то ты прав…
Она положила голову ему на плечо. Автобус мерно катил, навевая сон, но Ване вдруг спать расхотелось. Настроение у него было неплохое, хоть он только что ясно вспомнил о всех проблемах. Возможно, пришла в голову якобы спасительная мысль и он решил, что в Харькове и впрямь составится какой-то замечательный план. Но пока что путь лежал в Киев, и можно было надеяться, что там пробудут совсем не долго. Так что, даст Бог, можно будет отдохнуть и позабыть, пусть на время, о страхах. И хоть мысли эти были путаные, противоречивые и сбивчивые, но заметно успокоили его.
       В Кременчуге действительно стояли некоторое время, и даже можно было чуть погулять. Но вышла из автобуса только Аллочка и весьма скоро услышала, что не одни лишь они с Ваней интересуются такими вопросами: не опаздываем ли? А если опаздываем, то  наверстаем ли в пути?.. Услышав и не раз, что всё идёт так, как надо и как им представлялось, она вернулась на место. И они с большим удовольствием съели по крошечному бутерброду с сыром и хлебнули вдоволь водички из стаканчиков. Теперь можно было сидеть, дожидаться отправления и побеседовать о том, что представляло немалый интерес, прямо или косвенно. Например, ей стало известно, что Кременчуг якобы находится на левом берегу Днепра, но тех, кто здесь выходил, это почему-то вовсе не тревожило. Следующая станция будет большой город Черкассы, а потом вроде бы до самого Киева остановок не будет. Узнала она и то, что длиннейший город в мире якобы Кривой Рога, в чём позволительно было и усомниться. А в этом Кривом Роге есть горнообогатительные комбинаты, каковое выражение она слышала впервые в жизни. Но что бы это ни означало, жить там Альфреда уж точно не согласилась бы.
       Стояли, как видим, довольно долго, и за эти пятнадцать минут много чего узнали. Вообще-то им и раньше было известно, что этот солидный и довольно комфортабельный автобус не совсем обычный, а то ли временный дополнительный то ли нововведённый. Потому что он заходит в Кременчуг и Черкассы. А вот как это получается – интересно, конечно, но не так уж важно. Ивану даже пришла мысль, что для подсадок можно остановиться где попало. И эта простая идея, конечно же, получила в дальнейшем блестящее подтверждение.
       Зато стало ясно и другое, как раз то, что имело для них настоящий интерес. Было бесспорно, что в Киев должны прибыть в 1940, а уж как это выйдет на самом деле – будет видно. Что же касается неприятной мысли о том, что деньги в кармане давят почти так же, как тяжёлое золото, то она, мысль то бишь, тревожила не только Ивана, но и юную Альфреду. И наконец насчёт автобуса: он покамест не сломался и, будем надеяться, что не так уж скоро сломается и довезёт их до столицы Украины, которая ещё неведомо что сулит.
       Между прочим вспоминалась ещё одна довольно интересная деталь: при всей скромности, незатейливости и простоте убранства квартиры тёти Маши – замков-то было два! А потому, если маме и впрямь захочется прогуляться, то ограбить квартиру не так просто. Вообще говоря, с какой стати стали бы её грабить? Но даже если кто-то или сама не слишком приветливая Галина задумается об этом, то  два замка сломать несравненно труднее, чем один. Да и вообще скоро они прибудут, и пусть даже досужие наблюдатели догадаются, что здесь остановились на постой не совсем обычные люди, то угрозы настоящей и с этой стороны нет и в помине.

––– . –––

       А автобус всё гнал и гнал, навёрстывая потери, и всякий раз, когда Иван видел, что они обогнали кого-то, он радовался. Впрочем "легковушки" частенько обгоняли их, что было вполне нормально. Потому что очень даже заметно, что идёт автобус хорошо, а желающих порезвиться на дороге всегда достаточно. Теперь уже можно было прикидывать и обдумывать, как скорее всего добраться до квартиры. А уж когда они окажутся в квартире, а не на вокзале, то втроём быстро и план составят, и всё обсудят, и порадуются, что все здоровы. А на другой день – глядишь, и закончилась вся эта часть программы: не московская и не харьковская, но всё же более или менее плодотворная.
       Вообще говоря, Украина представляла огромное поле для такого рода деятельности. Ведь были ещё и Донецк, и Запорожье, и Львов, и Одесса со всевозможными её шуточками, пляжами, традициями. Понятно, что все эти города мало представляли интереса по сравнению с Москвой или с Питером. Но ездить по Украине не слишком хотелось по другим причинам, которые тоже были довольно туманны.
       – Получается так, – говорил он, – что лучше нашей чудесной республики, а точнее говоря, нашего молодого государства, трудно найти место…
       – Для наших… – она тут же осеклась, чуть было не произнесши  слово "операций", а потом, снизив голос почти что до шопота, произнесла очень удачно подвернувшиеся слова, – незатейливых планов.
       Их теперь уже точно никто не слушал, так как все подустали, включая и тех, кого подобрали на дороге. Но всё равно входить в подробности было неразумно и даже глупо. Хорошо было то, что скоро окажутся в Черкассах, и поэтому можно не сомневаться, что в Киеве они будут своевременно. А там обстановка сама подскажет: пешком, в такси или же с помощью частника. То, что приедут на автовокзал, находящийся где-то на Московской площади, теперь тоже почти не вызывало сомнений. Ему даже вспомнилось, что он бывал здесь и видел это великолепное здание. Старые мысли, что Харьков заслужил лучшую судьбу, чем Днепропетровск или даже чем Киев, – это всё его теперь мало интересовало. Но заговорил он почему-то именно об этом.
       – Знаешь, Альфредочка, мне теперь как бы иной раз слегка неловко, что я родной город хочу покинуть…
       – Как это поёт эстрадный певец и музыкант: "Поручик Галицын, а может вернёмся? Зачем нам, поручик, чужая земля?"
       – Да нет, Аллочка, не такая уж она чужая. Это Париж чужой, прекрасные Британские острова чужие, и процветающие Осло, Стокгольм и Копенгаген совершенно для нас чужие.
       – А в Москве ненароком и зарезать могут, – сказала она тихо со вздохом, но не без юмора.
       – Такое бывает – ответил он. – Зарезать где угодно могут. Меня не так давно возле моего дома в Харькове чуть не зарезали, хоть я пустой как барабан, выражаясь блатным сленгом, и взять с меня решительно нечего.
       – Не может быть, – чуть встрепенулась Альфреда, так и не поняв, шутит он или говорит всерьёз насчёт нападения. А что касается бедности, то шутка хороша.
       – Ты поспи маленько, а в Черкассах слегка перекусим и покатим дальше. Ещё раз поглядим на Киев: красивый город и как ни как, а мать городов русских…
Вдруг ему показалось, что на него как-то недобро покосился один из пассажиров, грубоватый дядька в богатой тёплой куртке. Но скорее всего – просто показалось, так как через минуту и этого крупного мужика сморил сон.
"Как хорошо было бы ехать налегке", – подумал Иван далеко не в первый раз и стал смотреть на мелькающие и стремительно сменяющие друг друга пейзажи за окном.
       Он так и не мог привыкнуть к ещё одной особенности их теперешней жизни. Причём, когда мы в данном случае произносим местоимение "их", независимо от того личное оно или притяжательное, то трудно припоминать каждый раз, кому и до какой степени можно довериться. И сколько же их в конце концов – участников событий? И чего от них можно ожидать? И даже у самых близких разная осведомлённость. Прежде всего, совершенно очевидно, что мама знает несравненно больше об этой грандиозной эпопее, чем Аллочка. В самом деле, если постараться припомнить, кто кому и когда что-то поведал из этой чуть ли не столетней истории, то прежде всего вспомнится, что собеседования его родителей, состоявшиеся задолго до рождения Альфреды, проходили не за один день. А Ваня объяснил своей возлюбленной всё это довольно кратко и как бы на ходу, хоть и дал ей представление о том, что имело место и к чему надо стремиться. А ведь существуют ещё всякие обстоятельства, которые то и дело забываются, а потом вдруг снова припоминаются.
       Вдруг его словно током ударило – до того неожиданно вспомнил он о важнейшем и трудном деле. Мало того, это было совершенно очевидно и бесспорно, но без конца не то чтобы забывалось, и всё как-то отодвигалось на второй план. Они с мамой обязаны какую-то часть богатства отдать детям Петра Флавиановича. Но ведь его сын Савелий уже старик… "Точно, вспомнил! Он на год моложе нашего Бродского. Ни малейших сомнений: Савелий Петрович Добродеев родился в 1948 году и женился примерно в то же время, когда решался вопрос о браке мамы и Петра Владимировича… Конечно, все эти замысловатые хитросплетения дат и событий не так уж сложно восстановить, подчас даже вплоть до деталей. Но важнейший вопрос, один из тех, которые пребывают в центре наших приключений, состоит вот в чём…"
Тут он вдруг почувствовал, что дело снова запутывается, хотя оно, если разобраться основательно, всегда было не только безумно трудным, но и чрезвычайно запутанным. И даже тогда, когда кто-то из участников событий принимал после мучительных колебаний важное решение. Должно быть, именно так всегда и происходит, когда абсолютно невозможно сразу решить все проблемы, а практические дела постоянно переплетаются с такими понятиями, как долг, честь, совесть. Конечно, это всё невероятно важно, но ведь каждый помнит более всего свои трудности, сверхтрудности и мучения.
       "И всё-таки из ныне живущих участников эпопеи именно мне, вне всяких сомнений, выпало больше всех страданий и страхов. А если я переоценю (кто в этом разберётся?) свои мучения, труды и обиды в ущерб другим участникам событий, то умру от угрызений совести. При этом круг участников непрерывно расширяется, и каждый раз надо соображать, кому и что можно говорить, о чём необходимо предупреждать и на кого в каком деле можно рассчитывать или даже опереться."
       Получалось так, что хоть нескончаемая череда разговоров, продаж и планов вроде бы обладает некоторой и весьма ощутимой монотонностью, но в действительности имело место до сих пор (и в дальнейшем следует ожидать того же) именно разнообразие положений. А потому надо было вновь и вновь напрягаться, стряхивать старые заботы, дела и опасения лишь затем, чтобы погружаться в новые. Но вопрос о том, что пора наконец вступить в контакт с Савелием Петровичем Добродеевым, очень заметно выделялся даже, видимо, на фоне всего остального, что происходило сейчас и предстоит им в дальнейшем. Эта неизбежная встреча таила в себе неведомые плюсы и минусы.
       Менее всего Иван ожидал, что такой тяжкий вопрос станет терзать его именно сейчас, когда кое-как он прикрылся от забот, а автобус явно приближался к Черкассам. Погода была ясная, кроны деревьев в снегу, а волнами катившийся мимо рельеф с холмиками, впадинами и перелесками, – всё это прекрасно. Да, видно, не судьба была и на сей раз безмятежно любоваться красотой родной природы.
       Тем временем Альфреда уже не только бодрствовала, но глаза её светились и она тоже не прочь была полюбоваться пейзажами, которые вот-вот должны были слиться в сплошную серую массу. Да и место её, дальнее от окна, мало давало возможностей для наблюдений. И всё-таки, обладая острым зрением, она не могла не чувствовать, что Черкассы явно приближались. Видел это и Иван, хоть этот город, не так уж широко и вольготно раскинулся на правом берегу Днепра. Является ли этот городок областным центром – и такой мелькал у него вопрос, но быстро улетучился оттого, вероятно, что слишком мало представлял интереса.
Когда подкатили к автостанции, в автобусе очень ощущалось оживление. Немало было таких, что прибыли в свой конечный пункт и явно готовились протиснуться со своими сумками и торбочками к выходу. Но тем из них, что сидели у окна, не так просто было выбраться. А сидевшие ближе  к проходу и рады были бы их выпустить, да проход уже был забит. Предвидя всю эту суету и скученность заранее, несмотря на тягостные раздумья, Иван приготовился, как мог, к выходу. Альфреда же на сей раз оставалась в автобусе, охраняя место Ивана и их сумку. Да и придержать автобус она смогла бы, если вдруг получится так, что Ваня задержится.
       В туалете полно было забулдыг, равно как и так называемых приличных людей. А коли так, то пребывание здесь могло и затянуться. И всё же посягательств на его карманы, перегруженные купюрами, вовсе не следовало панически опасаться. Но и задержаться тут очень уж не хотелось даже лишние тридцать секунд. Заходя, он зачем-то, скорее всего машинально, придерживал шапку на голове…
       Оказавшись вскоре в зале, Иван с большим облегчением вздохнул, но ни секунды не потратил на разглядывание интерьера. Аппетит в пути, надо думать, даст о себе знать, но прикупить сейчас что-нибудь было бы чистым безумием. К счастью, оставалось ещё кое-что из провизии, да и питья было достаточно.
Автобус тронулся, разумеется, не без манёвров, вовсе не сразу. Сцены посадок новых пассажиров, включая "левых", и разнообразных разговоров и препирательств, пожалуй, пропустим, но отметим только, что торопился Ваня не зря. Похоже было, что он, возможно, сам того не сознавая, опасался этой повторной посадки. Интересно, как иногда соединяются противоположные и даже взаимоисключающие угрозы. Но лучше уж толчея при "повторной посадке", чем риск отстать от этого чёртова автобуса. Наши путешественники, люди, как нам хорошо и давно уже известно, не только оригинальные, но и практические, были теперь вполне удовлетворены, сохранив не только свои места, но и хоть какое-то душевное равновесие.
       "Наконец-то можно расслабиться", – думал он в полудрёме. Но , увы, уснуть не удавалось, причём невозможно уже было разобраться, что серьёзно, что не очень, а что из рук вон скверно. Хуже нет, если понимаешь, что проблем много, уснуть тяжело, а размышлять о всевозможных делах, когда клонит ко сну, очень трудно, да и мало проку от таких размышлений.
       Вдруг он сообразил, что Альфреду наверняка восстанавливать придётся, потому что скоро дела в Киеве не окончатся. А заранее хлопотать о билетах в Харьков, не зная, когда такая поездка станет возможной… да, что и говорить, лучше всего ни о чём таком пока вовсе не думать. "Так или иначе, а до Харькова ведь доберёмся". И тут ему пришло в голову нечто такое, что раньше он упускал из виду. Оказывается, и в полудрёме бывают хорошие и приятные соображения. В связи с этим он проснулся и тут же мысленно произнёс следующее: "Как бы сложно ни было вручать Савелию Петровичу бруски золота, но брусков-то этих станет на целых три штуки меньше. А почему на три, а не на пять или всего лишь на два…"
В конце концов он снова погрузился в сон, дремала и Альфреда. А когда они проснулись довольно скоро, потому что в автобусе хоть и клонит в сон, но уснуть по-настоящему редко удается, то за окнами уже не только смеркалось, но ясно было, что вот-вот совсем стемнеет. Хорошо бы теперь сидеть впереди, на том месте, где едет второй шофёр. В некотором роде это было лучшее место, если говорить об обзоре. И Ваня вспомнил, что частенько, когда был выбор, отдавал в автобусах, а возможно, что и в троллейбусах, именно этому месту предпочтение.
Теперь можно было подумать ещё об одной интересной проблеме, а именно о том, как всё-таки построить разговор, предстоящий в ближайшем будущем, со своим родным братом по отцу, то есть с Савелием. Иван отметил, что оборот речи "в ближайшем будущем" не очень точно отражает суть дела, так как лучше всего было побеседовать примерно через неделю, чтобы не терзаться ещё и этим подвешенным вопросом.
       А трудности предстоящего неизбежного разговора велики и разнообразны. Этот человек сам годился, и с немалым запасом, Ивану в отцы. Так что обучать его было как-то неловко, а опыта сдачи тяжёлых слитков в скупку у него быть не могло, равно как и другого опыта этого рода. Передавать же свой опыт, доставшийся столь тяжёлой ценой, было и странно, и, повторим, неудобно, и хлопотно. Далее идёт ещё и следующий вопрос: много ли правды следует сообщить, и в чём вообще в данном случае заключается правда. Иван даже не мог припомнить, чтобы какая-то предстоящая беседа имела столько разнообразных особенностей, хоть бесед к этому моменту уже состоялось много и среди них не было лёгких. Интереснее всего, что этот человек, пожалуй, вообще не знает о его, Ивана Вайнштейна, существовании. Появлялась мысль и о том, стоит ли упоминать хоть как-то о наличии ещё и драгоценностей. Тут же этот вопрос показался нелепым, что было чистой правдой, потому что если скрыть число слитков, то уж упоминать о других ценностях просто смешно… Чёрт побери, это тоже весьма спорно…
Когда он перебрал всевозможные соображения, то снова стал мысленно представляться как бы этому человеку: дескать, я такой-то… Но и здесь он ни к чему не пришёл и в конце концов оставил вообще эту тему. Потому что, хоть она и была важнейшей, но вовсе не требовала сиюминутного решения.

––– . –––

       Прибытие в Киев было приятным уже потому, что это, как неопровержимо установлено, конечная станция, а значит некуда торопиться и можно расслабиться и выйти одними из последних. Впрочем, столь очевидный факт не мог служить поводом для долгой радости. Хотя как сказать?.. Ведь предстояла скорая встреча с Натальей Ильиничной, а это именно радостное событие. И потому ни о каких новых опасностях думать не хотелось. Но привычка к осторожности уже у Ивана укоренилась до такой степени, что сделалась, как сплошь и рядом теперь говорят, второй натурой. А Альфреда, хоть и не прошла таких испытания, как он, но была прекрасной напарницей и могла иной раз дать очень разумный совет.
       Вот почему, когда они устроили совещание на неплохо освещённом месте, то было принято довольно интересное решение. Перво-наперво надо было разобраться с такси и решить, так ли уж оно необходимо.
       – Давай, Ванюша, поступим совсем просто. Если за каких-то десять минут не раздобудем такси, то пойдём пешком, потому что многое прояснится…
       – Точно! И пока будем дожидаться, разузнаем дорогу.
       – Тем более, что мы давно знаем: до нашей … то есть до квартиры тёти Маши, каких-то полтора километра.
       – Но и полтора километра довольно много, когда идёшь по мало знакомому, а точнее по незнакомому городу при плохом освещении и с такой адской "поклажей". Тут, знаешь, впору о своём здоровье позаботиться, а не о богатстве.
       – А темнота не такая уж убийственная…
       – Но и мы, повторяю, путники… – тут он привычно перешёл на шопот, – не такие уж простые.
       – Да, здесь ты прав. Ну хорошо, Ваня… значит решение принято: стоим и поджидаем такси, а уж там как получится.
       Как и повсеместно, машин здесь много, но бывало и так, что таксист сам решал, куда ехать. Хорошо было уже то, что Альфреда легко припомнила: дом, где живёт тётя Маша, находится на том участке этой самой Паньковской, который между широко известной улицей Саксаганского и столь же популярной улицей, кажется, Жилянской. Конечно, пояснение было бы вполне разумное, а уж там, на Паньковской, если она будет к тому же сносно освещённой, Альфреда без труда разыскала бы дом, подъезд и квартиру. Таксисты чаще всего очень заботятся о том, чтобы взять побольше людей и с каждого получить сполна. Так обстояло дело в Харькове, и едва ли в столице Украины стоит ожидать чего-нибудь другого. Возможно, что в Киеве таксист не такой профессор, как в Москве. Да и вообще Киев – это не Москва, не Лондон и не Бомбей. Но кружить и в Киеве можно весьма долго…
       Иван совсем было уже согласился взять в попутчики женщину с ребёнком и сказал:
       – Хоть сейчас наша очередь и мы торопимся, но можно ведь вчетвером сесть.
       – Так вы что, вместе поедете? – спросил шофёр.
       – Если вы сперва нас завезёте на улицу Паньковскую.
       – А что это такое?
       – Это улица, – сказала Альфреда, – тут неподалёку, между Саксаганского и Жилянской…
       – Так сейчас же наша очередь, – бесцеремонно заявила дамочка со свёртками и с ребёнком.
       – Ну, знаете, всё на свете имеет предел, и тут десять свидетелей найдётся, что мы впереди этой гражданочки.
Увы, свидетели вроде бы не возражали, но и поддержки не оказывали, демонстрируя интерес к препирательству и равнодушие к исходу.
       Водитель чувствовал, что эта красивая пара во всех отношениях интереснее женщины с ребёнком, но всё-таки колебался. А Иван пытался понять, о чём он думает: уж не боится ли ограбления? Нет, едва ли. Да и публика вроде бы на их стороне, хоть шофёру вообще-то плевать на эту публику.
       – Отвезите нас за пять минут на эту самую улицу между Саксаганского и Жилянской и возьмите сколько хотите.
       – Ну ладно, сидайте, а там найдём эту, як вы кажетэ?.. – сказал шофёр с улыбкой, переходя на суржик.
       – Паньковскую…
Вообще говоря, эта грубая гражданка с ребёнком и с поклажей могла бы ещё сесть, чтобы, покружив малость, направиться куда ей нужно. Но, видимо, растерялась. А потому поехали, слава Богу, без нее.
Хоть улицы освещены были не очень хорошо, но до Саксаганского, а заодно и до Жилянской, добрались без труда. А уж потом, хочешь, не хочешь, нашлась и Паньковская, которую Альфреда узнала, так как бывала там. Всё это заняло совсем не много времени, а прощаясь, Иван вручил заведомо большую сумму и сказал:
       – Езжайте, успеете ещё эту тётеньку подобрать и отвезти её куда следует.
       – Хорошие вы пассажиры, – сказал водитель и, не портя на сей раз "украинську мову", прибавил:
       – Хай пощастыть вам у нашому мисти!
Не обошлось даже без рукопожатий. А мысли Ивана всё кружили вокруг одной и той же точки: удач-то много, а конечная цель никак не приближается.
       Когда раздался звонок, Наталья Ильинична молниеносно подошла, а при словах "кто там?" уже глядела в глазок. Ваня, вошедши в подъезд, легко разыскал выключатель, а когда поднялись, снова нажал кнопку. Интересно отметить, что на Украине, где бандитизма, вероятно, тогда было не больше, чем в России, при входе в подъезд чаще стояло устройство, требующее знания секретного кода. Но, к счастью, дверь была не закрыта, а лишь притворена. Так что и здесь "везуха" не покинула их с Альфредой. Можно представить, как радовались все трое, слыша голоса друг друга, входя и обнимаясь. Наконец-то наступил момент, когда можно было никого не бояться, отдыхать и радоваться.
       Едва ли Галина станет подслушивать, но всё равно около двери вести разговоры было бы очень неправильно. А поговорить, как всегда, есть о чём, да и "переучёт" не помешал бы. Когда они прошли в комнаты, то более всего радовались тому, что сегодня уж точно никаких поездок, подходов и других подобных действий совершать не придётся. Только лишь душ, ужин, отдых. Но всё-таки невозможно было в разговорах совсем не касаться разных огромных и злободневных тем. И в конце концов стали говорить всё о том же. Ивану даже показалось, что он запутался и не помнит твёрдо, где, кому, чего и сколько продано. И сколько же у них в конце концов денег? И где они хранятся?
А потому он решил завтра утром всё припомнить и хоть как-то упорядочить с помощью карандаша, бумаги и калькулятора. Потом расчёты эти уничтожить, сохранив только их результаты, аккуратно записанные и постороннему едва ли доступные для понимания. Было, конечно, немало точек опоры для памяти. Так, например, он с большим удовлетворением отметил, что когда Альфреда в Харькове сдаст один слиток, то они уже избавятся от одиннадцати штук. При этом не составит труда разыскать в огромном городе точку сдачи, весьма далёкую от тех мест, где они с мамой и с Бродским осуществляли первые свои продажи.
Если Савелий Петрович не откажется от трёх брусков, то получится уже четырнадцать. Что же касается украшений, то здесь и впрямь требуется напрягать память и пользоваться бумагой. А знать твёрдо всё о драгоценностях и наличных деньгах (причём разных) – это было очень желательно. Вот только возможно ли? Что и говорить, вопросов было более чем достаточно. Трудно безмятежно отдыхать, когда впереди и позади громоздятся необыкновенные события, планы и страхи.
       – Знаете что, дорогие мои… давайте завтра устроим день отдыха и погуляем по Киеву, – говорила Наталья Ильинична не очень уверенно. – Как ты думаешь, Альфредочка?
       – Да я бы с удовольствием, но знаете… мне кажется, что Ваня сперва захочет…
       – От бруска избавиться? – улыбнулась Наталья Ильинична.
       – Ах, мамочка, – сказал Иван, и в голосе его слышалась именно усталость.        – Как хорошо живётся людям, не обременённым богатством, тем более столь необычным.
       – Не переживай, Ваня, – заметила вдруг Альфреда, улыбнувшись и касаясь рукой его плеча. – Усталость-то пройдёт, а деньги и счастливая жизнь останутся.
Наталья Ильинична не в первый раз заметила, что высказывания её будущей невестки при всей простоте бывают тактичны и остроумны. Они ещё долго беседовали и пришли к тому, что действительно стоит завтра, не торопясь, избавиться от десятого бруска, а если не получится… Ну что ж, пусть это займёт даже три дня. Между прочим, оставалось ещё несколько штук "безделушек".
Один из вечных их вопросов, ставший уже привычным, но всегда довольно тяжёлый, заключался в том, чтобы выбрать пункт как можно более удаленный от того, где они недавно побывали.
       – Мы ведь тебе не рассказывали, мама, как мыкались в Днепропетровске и вынуждены были купить что-то вроде путеводителя по городу с картой. А в Киеве нам тем более понадобится карта, потому что надо выбрать пункт, который очень далеко от той точки, где нас, уверен, вспоминают.
       – Но список подобных скупок в городе Киеве у меня ведь есть, если вы помните, – заметила Альфреда.
       – Вот только не так скоро сообразишь, где что находится. Понимаете, в Харькове-то я Лысую гору с Померками не перепутаю… А здесь, мне кажется, что я уже заранее устал от прекрасного Киева.
       – Короче говоря, завтра предстоят нам многие труды, – подвела итог Наталья Ильинична.
       Но и после этого спать отправились не сразу, а только после того, как составили план действий на завтра. Если бы Ване предложили припомнить все планы, которые за последние какие-то десять месяцев ему приходилось придумывать с мамой, с Бродским, с Альфредой, с разными прочими людьми, то он бы ужаснулся. И хоть планированием и всякими предосторожностями он был теперь сыт по горло, но отказаться от этого, к сожалению, было невозможно. Ведь предстояла повторная продажа в Киеве, и, как обычно, проблема, а вернее неприятность, заключалась в том, что брусок для частных лиц, сдающих "драгметалл", был чрезвычайно велик. Пусть даже Киев по сравнению со всей остальной Украиной город весьма богатый, но столь большие слитки горожане не возят и не продают. И потому всякая попытка, всякий подход – это неизбежно новые проблемы. А тот бесспорный факт, что станции метро "Дарница", "Черниговская" и "Лесная" как раз и является районом, что им больше всего подходит, вовсе ещё не означал, что туда просто будет добраться.
       Дело в том, что в центре города, как мы хорошо помним, в метро они пока что не катались. А значит, надо было разыскать в центре подходящую станцию, чтобы с неё начать свой путь на левый берег Днепра по Святошинско-Баварской линии. С этого и началось утро.
       Вообще говоря, рассмотрев карту Киева и его метрополитена, можно было наметить путь до такой станции, чтобы хоть в метро не кувыркаться. Но сперва надо было достать такие карты и путеводители, а для этого требуется сначала отправиться в город без бруска, без украшений и без огромных денег. Получается, что "киевская эпопея" входила как бы в свою вторую фазу, если вспомнить всё, через что довелось уже пройти в этом чудесном городе на Днепре. Но наших героев, которые, хоть и не утратили способность удивляться и восхищаться, честно говоря, мало интересовали красоты и интересные виды древней столицы, которую они иной раз и в разговоре величали "мать русских городов". Решение перебраться не в древний русский город, который теперь стал столицей нового государства, а в подлинную столицу России, – решение это оставалось непоколебимым. Причём для всех троих – вот что удивительно! А ведь становилось ясно, что учёба Альфреды теперь под угрозой, и вовсе не потому, что разрыв большой и трудно наверстывать, а потому, что могли отчислить за пропуски без уважительной причины. "Нет, это невероятно! Она ведь прекрасная студентка…" – думал Иван, понимая, что его возлюбленная всё это знает и сознаёт даже лучше, чем он. Вопрос же о том, чтобы достать справку о болезни в Киеве… ну, что ж, в принципе и такое возможно, хоть что-то в этом чудилось крайне неприятное и обидное.
       Но сейчас надо было исполнить конкретное и, как обычно, не самое простое дело, которое послужит лишь подготовкой к поездке на левый берег. И такая поездка, как обычно, будет не единственной, так как ехать сразу с ценностями без предварительной договоренности опасно и тяжело для психики.
       Итак, не взирая на то, что вопрос об учёбе Альфреды огромен, заняться сейчас требовалось делом совсем иным, которое снова будет многоступенчатым и не обязательно быстро увенчается успехом. Он привык к подобным ситуациям, так как за все эти десять месяцев (или около того) из них состояла большая часть его жизни. "Что толку размышлять теперь о чём-нибудь весьма важном, но далёком от сегодняшнего, а точнее, сиюминутного положения наших дел?.. И потом, учёба, любимая работа, профессия или даже грядущие свершения, – это тоже мелочи по сравнению с нашим здоровьем и безопасностью… Хотя что это я вдруг так пугаюсь? Что бы ни случилось, арестовывать-то нас никто не станет…" То, что подобного рода раздумья опять далеко его занесли, не помешало ему искать эту самую "торговую точку" и внимательно глядеть по сторонам. Но если бы он сосредоточился исключительно на поисках, то дело пошло бы резвее и даже несравненно успешнее.
       Поняв эту очевидную истину, Иван стал глядеть по сторонам ещё внимательнее и даже вернулся метров на сто пятьдесят назад, чтобы не забыть дорогу и убедиться, что ничего не пропустил. Радости не было границ, когда минут через десять он увидел вдали такого рода киоск и безошибочно почувствовал, что открыто, а следовательно, скорее всего, он у цели. "Потому что если в неуютном и бедноватом Днепропетровске нашлось то, что требуется (то есть путеводитель с картой), то уж в Киеве, где много туристов, точно легко можно достать всё это и даже в лучшем исполнении".
       Так думал Иван, быстро приближаясь. К сожалению, он увидел, что его опережает какая-то пара, но и это мало что изменило, так как киоскёрша сказала, что начнёт работу чуть позже. Нетерпеливая и весёлая парочка ушла, а он, услышавши всё это на подходе, остался ждать и, чтобы скоротать время, достал мобильный телефон.
       – Это ты, Ванюша? – услышал он спокойный голос Натальи Ильиничны.
       – Да, мама, я у цели, не запутался и не заблудился. И не позднее, чем через час, буду дома. Это я так, на всякий случай говорю, а на самом деле раньше управлюсь. И я вижу в киоске то, что нам требуется… на витрине вижу и надеюсь, что не ошибаюсь.
       – Тогда, Ваня, мы здесь начинаем готовиться к завтраку.
       – Весьма разумно. А уж потом решим, кому чем заняться.
       Они очень хорошо понимали, что положение их не стало намного проще. Надо не только раздобыть новые огромные деньги, но и охранять те ещё большие, что имеются. И всё, вместе взятое, лишь малая часть от того, что у них есть и так разбросано между Харьковом, Москвой, их сегодняшними карманами…
       Вернулся Ваня домой минут через сорок, и хоть было ещё утро, усталость уже давала о себе знать. Трудно объяснить почему, но днепровское путешествие, которое он мысленно именовал то "вояж", то "круиз", то "прогулка", почему-то особенно давило на психику. Словно "нэнька Украина" не хотела отпускать своего неблагодарного сына. Но ни откровенные жалобы друг другу на усталость, ни "расслабуха", ни идея беспечно устроить себе день отдыха – всё не годилось. Даже долгое и внимательное рассмотрение карт было не что иное, как самообман и невольное желание оттянуть встречи и объяснения с проклятыми скупщиками, от которых неизвестно чего ожидать.
       Надо отметить, что мать и сын понимали всю совокупность бесконечных препятствий на пути к счастью. Именно то, что здесь было огромное число разных обстоятельств, казалось особенно тягостным, потому что если в процессе хлопот по какому-то вопросу забывали о других, то очень скоро всё непременно вспоминалось. Ясно ведь, что любое большое несчастье могло похоронить все достижения. Бесконечная игра с судьбой "в орлянку"! Разумеется, благополучно вернувшись в Харьков, узнав затем, что Бродский успешно приценивается к квартирам, наладив контакт с Савелием Петровичем и решив ещё сколько угодно проблем, очень сильно можно продвинуться. Но от этих всех их достижений здоровье Варвары Фёдоровны крепче не сделается. А одно лишь это могло перечеркнуть все великие труды.
Однажды, пребывая уже на берегах Днепра довольно долго, Ваня, оставшись с матерью наедине, всё-таки сказал:
       – А тебе не кажется, мама, что наш долг – забота о здоровье тёти Вари независимо от золота и всего прочего.
       – Мы с тобой, сынок, и с Аллочкой должны добраться до Харькова, а уж там поглядим, что можно сделать. Варвара страсть как не любит ходить по врачам…
       – Да, что и говорить, путаницы много, сплошная неразбериха. Добраться до Харькова, покинуть Харьков… здоровье Бродского, учёба Альфреды… И ещё десяток проблем, а вполне ясно лишь одно: не избавившись в ближайшие два-три дня от той ничтожной части сокровищ, которая сейчас в квартире Марии Антоновны, возвращаться в Харьков – безумие. Потому что такие откаты убийственны для психики…
       – А кто тебе сказал, Ванюша, что мы от них не избавимся за два-три дня? Пусть даже чуть попозже, но это очень мало скажется. Хотя… как же это я про учёбу забыла? Но всё равно, едва ли придётся в Харьков с грузом тащиться.
       – Да нет, я ничего такого не говорю, просто вспомнилось, что каждая продажа так тяжело давалась.
       – Ну стало быть, и эта будет не хуже и не лучше других, – улыбнулась Наталья Ильинична.
       Что касается вопроса о том, кто будет сдавать, то он совсем простой. В Киеве сдавала Аллочка, а вот как обстояло в Днепропетровске? Он никак не мог воспроизвести в памяти эти недавние события. Вот тебе и простой вопрос! Ну надо же…
       С большим трудом и словно в тумане вспоминались эти столь близкие события. Они ухитрились не решить заранее, хоть имели довольно много времени в Днепропетровске, кто же будет сдавать. Альфреда хотела уже достать паспорт, когда Ваня упредил её жестом, после чего извлёк из отдельного кармана свой паспорт. Что же касается приёмщика, то о его характере трудно было судить. Но, к счастью, он, полиставши паспорт Ивана Петровича Вайнштейна, не выказал особого удивления. Сцены этой двойной продажи (брусок и драгоценности) мы, кажется, не описывали, отметив только что на драгоценностях Иван и Альфреда очень много потеряли. Кстати, и приход в пункт понадобился ещё один. Зная всю эту историю и желая уберечь Ваню и Альфреду от новых стрессов, Наталья Ильинична решила, что теперь, пожалуй, её черёд сдавать. Драгоценностей у них ещё оставалось с собой несколько штук. В конце концов было принято мудрое решение – дать Альфреде отдохнуть. И пусть решит по телефону хоть те харьковские проблемы, которые решить в принципе возможно. А проблемы эти с каждым днём, понятно, усугублялись. И раз всё равно опоздание Аллочки в Харьков неизбежно и тяжёлых объяснений не миновать, то очень хотелось бы на сей раз на "побрякушках" так сильно не продешевить, пусть даже это отнимет ещё два дня.
Так и случилось в конце концов. А потому второй этап киевской эпопеи можно было считать удачным. Ещё одна деталь, причём довольно интересная, тоже пополнила список счастливых случайностей. Когда Альфреда пребывала в квартире одна, позвонила тётя Маша. Но обо всех этих телефонных разговорах мы узнаем позже, когда они будут подводить в очередной раз промежуточные итоги.
       Теперь оставалось раздобыть билеты в одном купе и продумать, кто сколько денег повезёт и как сделать эти огромные деньги абсолютно незаметными. И как вести себя в случае, если кто-нибудь заинтересуется всё-таки их личностями. В один из моментов Ване, похоже, удалось убедить и маму и Альфреду, что лучше ему ехать другим поездом. Но здравое рассуждение всё-таки показало, что ни о каких личных досмотрах не может быть и речи. Если они граждане украинского государства, а единственное прегрешение состоит в том, что Вайнштейн оказался Иваном…
       Вернувшись наконец в родной город, он стал убеждать себя в том, что в дальнейшем ни больших денег, ни слитков, ни "побрякушек" возить не станет. Потому что, хоть в его жизни было уже много и наслаждений, и трудов, и приключений, но жить-то по-настоящему он всё ещё на начинал. Впрочем, что такое счастливая и радостная жизнь, должно быть, никому не известно. Но и это столь парадоксальное суждение не обладало настоящей новизной. А пока что грядущая весна предвещает большое количество новых головоломок, разговоров и Бог весть чего неведомого.