Одухотворение истории

Одухотворение истории

Чудеса, которые совершаются Иисусом, начиная с чуда превращения воды в вино в Кане Галилейской и кончая чудом воскрешения Лазаря, совершаются Им при жизни… При жизни, протекающей на земле… Но далее, если чудеса и будут твориться, то уже не собственно Христом, но – именем Христа…
Также. По своём воскрешении некоторое время, до сорока дней, Иисус въяве, воочию является жёнам, ученикам, путникам и народу Израилеву… Даже когда проходит сквозь запертые двери (эпизод с Фомой неверующим)… Далее, по своём вознесении, уже является исключительно как Дух, как Свет, или как видение, как сон… И так будет долго… – новое и действительное явление Христа обозначено событием Второго Его пришествия, сроки которого неизвестны…

То есть…
Христос физически покидает землю. Но совсем не оставляет её.
Для человека верующего здесь нет вопросов. Христос не-зримо присутствует на земле.
Но и атеист не может не признать следующего.
Из наличной истории, собственно из бытия, из жизни, как она есть, Христос переселяется в область человеческого сознания, в сферу некоего феноменального существования. В небе (поскольку мыслится там). И на земле.
И это будет верно и правильно. Даже как для тех, так и для других.
В сознании же учеников и апостолов Христос как человек и как Бог делается по преимуществу и собственно Богом.

Умозрительный и отвлечённый принцип, выведенный не-когда из силлогизмов – античный перводвигатель, абсолютный, или божественный разум, – через Христа и в Христе, оделяясь личным началом, одушевляясь в своей ипостаси, – из онтологического и рационального, бесформенного, бессознательного и мало что говорящего душе делается прежде всего этическим, нравственным принципом, который и апеллирует к человеческой же личности. Этот принцип очеловечивается.
Огненный, незримый и невидимый, непредсказуемый иудейский Бог Яхве, Бог «поядающий» в Ветхом Завете, нисходящий только до одного, избранного им, народа, облекаясь в кровь и в плоть в лице Иисуса, предстает в Новом Завете близким и видимым – для целого мира, для всех народов. Христом снимается покрывало с Господа (2 Кор. 3:14).
Основополагающая для человечества Идея блага (в православии, благодати), которая плохо совмещалась с высшей мёртвой абстракцией, выводимой в античном мире логически, теперь естественно и непринуждённо вписывается в Божью триаду. Ибо, будучи по определению связанной с человеческими началами, она отныне олицетворена в Христе, как в Боге и как в идеальной личности. Так между Богом и человеком устанавливается двусторонняя высшая связь. Благо, которое в Боге и от Бога и которое есть Бог, становится делом личным и каждого. Таким образом, под благом же мы разумеем стяжание Духа Божьего, и следовательно, духовную, прежде всего, работу, которая с приходом Христа так или иначе, в той или иной степени захватывает всех и совершается в каждом. Вот сила, понуждающая каждую личность к своему возрастанию, а через возрастание каждой личности, через духовное единство и соборность способствует возрастанию всего человечества.
Это возрастание и делается приводом истории, ускоряющим её, сдвигающим с места и, в конечном счёте, раскручивающим маховик прогресса…

В связи со сменой парадигм отныне и под благом – будто бы то, что прежде, но на деле – нечто совсем иное, что подразумевалось до этого, ниспосылается человеку и утверждается как высшее, Божье. А именно все то, что и связано с человеческой личностью, с её проявлениями. Это чисто духовные потенции. Исключительно. Речь идёт о спасении человеческой души. её очищении и освобождении от зла, от греховной её составляющей. Вот что прежде всего принимает от Христа человечество, вот чем одушевляется и одухотворяется оно.
В христианстве священное есть священное не само по себе, не потому, что оно ниспосылается от высшего начала к низшему, – (как в архаическом времени, тем самым размываются категории добра и зла), – но высшее и священное потому, что оно суть сути чистого и незапятнанного.
Утверждается не могущество, не власть, не богатство, не достаток, и даже если здоровье, то не физическое, но духовное, не внешняя красота, но внутренняя, не закон (писаный, прежний, Моисеев), основанный так или иначе на принуждении, требующий безусловного исполнения, но закон, вытекающий из любви… Царство Божие строится не по букве, но по духу, как говорит Павел, «потому что буква убивает, а дух животворит» (2 Кор. 3:6). И: «Царство Божие внутри вас есть» (Лк. 17:21)… То же, что в сердце и что исходит из сердца, не нуждается во внешних оградах (в законе)… Предписания, власть, насилие, зло в конечном счете, лишаются смысла в глазах одухотворенного человека, преодолеваются в духе Божьем и выпадают из бытия, отпадают и от человека, как сухие ветки от цветущего древа…

А теперь позволим себе чуть пристальней вглядеться в сообщаемые человеку Христом дары в их личностном, скажем так, наполнении… Просто даже только перечислим некоторые из них…

Любовь, радость, слезы (есть даже своеобычный термин в православии – дар слез), плач (о Боге, – радостопечалие), умиление, кротость и смирение, благоговение перед сущим и следовательно перед Богом, как Первосущим, душевная гармония и красота, внутренний мир и покой в себе и в общении с близкими и миром, раскаяние и покаяние, сострадание и милосердие, совесть, справедливость, правда (если она не ожесточает человека), свет, просветленность, святость…
Согласимся, это все состояния, приложимые только к тому, что мы называем душой человеческой, но и не сами по себе, а в неком сопряжении с высшим и идеальным началом, как мы его себе мыслим и представляем. Они как бы выпадают собственно из бытия. Они не укоренены в бытии как в таковом, как мы его понимаем в обиходе. Но только в самом человеке как в личности. И замечу, как в апофатическом богословии Бог определяется только отрицательными значениями, подчёркивающими его надмирное, внеземное бытие (Бог бесконечен, безначален, бестелесен и пр.), так ведь и в данном случае вышеперечисленные свойства как правило при выражении – неуловимы для определения, они несоизмеримы ни с чем. По существу они невыразимы и непереводимы ни на какой язык, будь это даже язык искусства, не говоря уже о каком-либо формальном языке… Все определения здесь номинальны и мнимы. Они суть описания состояний, но не есть самое состояния. Это не прочтение, не переложение даже, но слабый отзвук действительных духовных событий, совершающихся в человеке. Невозможны такие символы, по которым можно перевести их в материальные образы, вообще воспроизвести их в какой-либо иной системе. Не важно, что при этом срабатывает в человеческом организме как в плотском начале – химия, как утверждает наука, электромагнитные колебания, либо ещё что-то, мы этого не знаем, – им нет коррелята… Нет коррелята ни в чем… Ибо сами переживания уже не есть ни химия, ни электромагнитные колебания… Это нечто другое, чего наши мысль и язык не в состоянии ни понять, ни осилить, ни выразить адекватно… Это практически невыразимо, как кроме и только в сопереживании, в сострадании, то есть через такие же и подобные им состояния… И никак не иначе…
По существу к этим высшим состояниям души только и приложимы Божии мерки…

И состояния эти проявляются во всей своей полноте и достигают пика эмоциональности, некой даже запредельной своей составляющей именно и только при нашем сопряжении с высшим началом, мыслимом нами. То есть, это состояния, мы можем сказать, с некоторой и даже большой долей определённости, не есть собственно и только наши, но и принадлежащие или относящиеся в той же мере, как к нам, так и к трансцендентному миру. Не в одних, так в других смыслах… Так или иначе… Это можно утверждать не по вере даже, но по здравой и простой логике… И от этой логики нам никуда не уйти и не деться … Хотим мы того или нет. Намерены ли мы соглашаться с нею или отрицать её.

Помышление о чем-нибудь нередко уже означает действие… Между мыслью и действием бывает трудно провести границу… Действие есть попросту иное качество мысли, которое превращает феноменальное состояние мысли в физическое, физическая работа материализует мысль. Продукт или результат этой работы в материальном выражении есть материальное выражение или материальная форма мысли. И в этом отношении между мыслью и материей существует как взаимозависимость, так и определённое тождество, с той лишь и однако колоссальной разницей, что первая ведает о своём присутствии и существовании в материи, материя же – нет, в материи нет сознания собственной мысли… Материя не обладает для этого достаточным духом или сознанием. Мы не способны передать ей это сознание. Это привилегия Божеская. Дух в полной мере может сообщаться лишь тому, что уже обладает духовным и сознанием этой духовности. Но мы можем точно также сказать, по аналогии с мыслью и действием, что и обращение к высокому и духовному уже есть утоление духовной жажды. Уже путь к возрастанию и – само возрастание. "Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рождённым от Духа" (Ин. 3:8). Для этого не нужно делать промежуточный глоток, как при насыщении влагой, то есть совершать какую-то промежуточную (физическую) работу, духовное напрямую и отовсюду вступает в человека или обретается им, – по воле или стремлению чело-века к высокому, как убеждены в мире, по молитве, как скажет христианин… Но мы говорим о христианском времени. И для христианина дух пребывает именно в трансцендентном мире, во внеземной, в небесной собственно сфере… И соответственно, мы можем говорить о том, что как эта сфера насыщается «человеческим», так и земное обогащается Божьим.

Стяжание духа господнего, заданное в принципе Христом, по крайней мере исторически мы этого не можем никак отрицать, идущее снизу и отзывающееся в вышних встречным осиянием, по существу означает образование феноменальных течений, потоков духовного от человека к Богу и от Бога к человеку… В век свёрнутой, пребывающей во всемирной паутине информации, нам нетрудно сейчас представить пространство, так или иначе пронизанное, насыщенное течениями или токами, с одной стороны, человеческой экзистенции, с другой, нетварных Божьих энергий.

Вот этой феноменальной плёнкой, лучше сказать, плазмой, одевается, как святым покровом, вся земля и человечество, ос-вещаясь и просвещаясь ею, погружаясь в неё, как в огонь, но в огонь неопалимый, очищающий и благодатный…

Небесное и земное, божье и человеческое, феноменальное и материальное сходятся и примиряются в Христе. Это взаимопроникновенный, осмотический процесс. Высокие и отвлечённые, умозрительные, трансцендентные образы, существующие в нашем сознании и воображении, как чистой воды феномены, облекаются если не плотью, то неким её подобием, некой вуалью, делающей эти образы для нас словно бы видимыми… В одно время в самом человеке плоть как бы разряжается, одухотворяясь… Человек в какой-то мере и определённым образом вписывается – в незримое, отчасти становясь таковым сам. Мы это плохо сознаем и понимаем, но это уже иной уровень развития живой материи. Структура Вселенной уравнивается. Пусть на гран, но это есть если и не приближение, то движение в сторону некой чудной вселенской гармонии… Человек как личность, будучи просвечен духовным светом, обретает и трепетность света, говоря метафорически, и крестную силу, и страстность. Это несравненно иной состав, нежели тот, что был в человеке со времени выпадения Адама из состава небесного…

Человек всем своим личностным составом устремляется к абсолюту. И это устремление – само по себе – есть уже начало движения, сдвигающего человечество к преображению своему… Движение это, снизу, если говорить о человечестве, уже не есть хаотическое, но направленное, впервые обретающее для себя некий духовный, постоянный и неизменный, как стрела, оперённый, летящий –- вектор… Разница бывшего прежде и нового сознания лучше всего может быть отражена через сравнение обычного света, инертного и рассеянного, в мире разлитого, с лучом или пучком его, вбирающем и концентрирующем это рассеянное в мире сознание в луч, собирающем и разгоняющем его до невероятных, и, в конечном счёте, – немыслимых даже нами – пределов (покамест немыслимых)… Ускорение это и предусматривает прежде всего осветление человеческого состава, очищение его – до – состояния света… До такого состояния, при котором возможен переход в иную реальность, в иное качественное (Божие) измерение… До пребывания в этой реальности и уравнении себя с нею… Мы говорим метафорическим языком, но другого у нас пока не имеется… Но как-то так и таким образом, не исключено, что это состояние в конечном счете и окажется связанным со скоростями, близкими к скорости света, или привязанным к ним, – здесь я несколько забегаю вперёд, предвосхищая догадки Павла Флоренского, к которым я обращусь в предпоследней главе сочинения…
Нужно также заметить, что описанное выше круговращение человеческого духа вполне вписывается в учение о ноосфере. Это круговращение можно вполне представить как один из моментов возрастания и становления ноосферы, но не по В.И. Вернадскому, как усилению человеческой мощи до геологической силы, а по Тейяру де Шардену, как моменту метаморфоза самого человека, завершением которого явится «отделение сознания… от своей материальной матрицы, чтобы отныне иметь возможность всей своей силой покоиться в боге-омеге» (1). К взглядам Шардена я обращусь в финале нашего сочинения…

Таким образом круг мифологического замкнутого на себе времени с его вечным возвращением все к одним и тем же неизменным и не меняющимся исходным космогоническим началам, так называемым священным архетипам (Мирча Илиаде), разрывается. Происходит действительный прорыв в истории (2).
Взлёт цивилизации и становится возможен только благодаря Христу. И прогресс – это христианское детище…
И теперь мы подходим к главному.
То есть к тому, чем же именно определяется этот взлёт.
Вывод однозначен.
Он определяется одухотворением, в сердцевине которого моральные и Божии высшие внеземные установки.
Таким образом. Особенно не смущаясь тем, что нижеприводимую формулу мы калькируем с Гегеля и с Ясперса, видоизменяя её и приспосабливая к собственным положениям, мы можем сказать следующее…
Одухотворение и – ускорение истории, мораль и – прогресс таинственным (незримым) и загадочным образом связаны между собою, они от Христа идут и в Христе сходятся , как цели своего обетования… (3)
--------------
1.Пьер Тейяр де Шарден. Феномен человека. М., «Наука, 1987, стр. 225.
2.Тезис о конечности  и следовательно гибельности подобного прямолинейного движения, выдвигаемый тем же Мирча Илиаде, если и не надуман, то является прямым следствием апологии архаического времени, с одной стороны, с другой, неприятия и отрицания безумств нового времени… Но Христос и христианство здесь ни при чем… Бог не подразумевает конечности. Христианская эсхатология и апокалипсис не предполагают смерти, но преображение человека через суд и смерть. «Не все мы умрем, но все мы изменимся…» Не Христом и не христианами подготавливается возможная гибель цивилизации, но самим, отпавшим от Христа, человеком… Как раз все до наоборот.
3.Парафраз гегелевского: "весь исторический процесс движется
к Христу и идет от него. Явление Сына Божьего есть ось мировой истории".
--------------- 

Ну так и что же? Что же теперь, рвать волосы на голове? То есть от такой сумасшедшей новости… Или посыпать голову пеплом?.. То есть, в виду того, что мы такому моменту и не придаём значения… И что же, выходит, нам нужно срочно идти причащаться Христу и одухотворяться… Да ладно… Да полно, скажут мне…Христос или не Христос… Это не столь уж и важно… Вообще-то говоря, вопрос в принципе лежит в несколько иной плоскости, упирается в нечто другое – в наличие или в отсутствие у человека – культуры и знания… Ими-то прежде всего и определяется развитие человечества… Что до морали, то она есть составляющая культуры и целиком зависит от неё, и определяется культурой, и, в конце концов, то, что есть морально для одной культуры, то может быть аморально в глазах другой, и так далее… И это даже расхожая истина, которая не нуждается в провозглашении… Это и само собой понятно… Мораль явление относительное…
Но да, тем не менее и конечно, в общем-то формула о взаимозависимости морали и прогресса, в принципе, все же верна, это понятно, но и однако, и тем не менее, уж если говорить о нравственности и морали, то, вообще-то говоря, общество 21-го века несравненно и даже несоизмеримо культурней и образованней и хотя бы в этом отношении все же моральней общества тёмных веков…
И с чего же, что движение и развитие человечества прежде всего связывать с временем варварских племен, нежели с новейшим временем, это абсурд…

Я бы сказал иначе…
Абсурдно наше время признавать за более высокое…
Попробую объясниться…

Во-первых, Христом изначально была задана как для христиан ранних веков, так и для всех последующих поколений немыслимая (даже и для нас) высота человеческого возрастания… Эта высота и по сю пору остаётся непревзойдённой, если иметь в виду задачу человеческого преображения, так, как это преображение явлено нам в Евангелии с Христом, осиянным внутренним светом, – зримо и ослепительно…
О том, что это не пустая идея – преображение, которым, мол, соблазняются одни христиане, говорят те же научные изыскания человечества в области трансплантации органов, клонирования человека, в области киборгизации человека или трансгенной инженерии, бьющейся над созданием генетически модифицированных людей. Боюсь только, что наука подступается к царству Божию, руководствуясь слишком профанными вещами и понятиями и, соответственно, пользуясь для своих целей примитивным инструментарием.
Так вот, именно истовой и неутомимой деятельностью человечества по претворению в жизнь христианских идей, по приближению себя к образу и подобию Христа, именно этой силой был сформирован тот духовный рельеф и климат, при которых только и стали возможны наши знания и наша культура, и уже опосредованно через них ускорение человеческой истории, в рамках которой пребывает и наше новейшее время, как бы мы к этому не относились … Остальное, как говорится, дело усидчивости и далее во многом инерции… Остальное есть следствия…

Во-вторых, никак нельзя упускать из виду собственно динамику этической составляющей человечества…
Если для раннего и средних веков христианства характерно, я бы сказал, некое даже сверхчеловеческое напряжение в своей устремлённости к высшим духовным и моральным ценностям, то новейшее время характеризуется всеобщим разочарованием в этих ценностях, и в этом смысле упадком морали и в целом культуры… Вообще человечество находится на грани тотальной утраты смысловых ориентиров…
И в этом указанном аспекте культура тех же Средних веков несомненно содержательней, полнее и гармоничней урбанистической культуры, – по крайней мере, последнего столетия нашей эпохи.
Средневековый человек при всем своём неразумии, точнее сказать, при отсутствии тех фундаментальных знаний, которыми обладаем мы, отличался своеобразной цельностью, нравственным здоровьем и известной гармонией. У нас одни потерянные поколения…
То движение шло вверх… Это – вниз…
Мы движемся в разнонаправленных векторах относительно друг друга… Или, если хотите, по отношению к себе, какими мы были… Может, мы разминёмся с собою… Может быть, каким-то образом встретимся… Это будет акт культурной, этической аннигиляции… Конец нашей морали… И конец истории…
То есть в абсолюте наша культура ниже культуры раннего христианства… И наоборот… Такой вот парадокс. Иначе говоря, наша формула вполне соответствует как эпохе Средневековья, так и нашему времени.
Ещё раз приведу её.
Взлёт человечества определяется одухотворением, в сердцевине которого моральные и Божии высшие внеземные установки и ценности.
Одухотворение и – ускорение истории, мораль и – прогресс таинственным (незримым) и загадочным образом связаны между собою, они от Христа идут и в Христе сходятся, как цели своего обетования…
По этой же формуле, если она верна, утрата морали и духовных ценностей означает неизбежный упадок цивилизации (как промысла Божьего, всего того, что было замышлено изначально) и соответственно превращение прогресса в нечто совершенно противоположное по смыслу, в нечто со знаком минус, собственно в регресс, что и происходит, чем и доказывается в немалой степени верность формулы. При внешне поступательном и даже все убыстряющемся развитии науки, техники и технологий, по существу это есть обращение вспять (по духу, по истине и по цели), и во всех смыслах, как это ни парадоксально и как ни эпатажно звучит, в конечном счёте может означать на каком-то этапе возвращение к допотопному и первобытному состоянию и существованию…
Именно поэтому и вот почему прогресс на нынешнем его этапе осуществляется таким образом, что «успешность» его может завершиться самоуничтожением человечества, причем множеством способов – посредством техногенной катастрофы, взаимного военного истребления народов, неуправляемого самопревращения в иной вид и род с «помощью» генной модификации плоти или технологического апгрейда разума, либо, наконец, путём глобального суицида, в виду всеобщего помешательства…
То, что это именно так, об этом вопят тысячи книг, – не без вдохновения сочинённых на тему человеческой деградации. Нет нужды в иллюстрации вышеозначенного упадка здесь, на страницах нашего сочинения…
Достаточно напомнить…
О сверх рациональных технологиях по удушению и переработке человеков миллионами штук в газовых комплексах Освенцима, Майданека, Дахау…
О бомбёжке американцами и англичанами Дрездена (февраль 1945 года) в конце войны, бомбёжке необязательной в военном плане, поэтому же бессмысленной, и по бессмысленности своей жуткой во всех отношениях и – нескончаемой, – город, что называется, плавился, десятки тысяч людей горели заживо, как в аду, людей уносило вверх, на километры – жуткой огненной тягой возникшего там смерча, вместе с пеплом и дымом …
О сотнях тысяч, в мгновение ока испарившихся, превращённых в призраки во время взрывов атомных бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки…
И нет числа, подобных этим, преступлениям…
Здравый смысл не позволяет именовать прогрессом – науку уничтожения… И можно ли это называть культурой?
Нет, нет и нет…

Так в чём же дело вообще-то говоря?.. И в чём собственно разница? Между теми и нынешними человеками и временами?
В малом…
Там для одухотворения и через него шло обучение, это были священные знания, которые и воспринимались с благоговением, и были они о человеке и для него, для преображение человека – по образу и подобию Христа… При всех издержках и вычетах, случающихся в истории, при всей схоластичности её христианская мысль прежде всего билась над проблемой человека, говорила о человеке и была для него…
Наше знание – о вещах и для вещей, то есть для мёртвых систем и структур, и соответственно же – их производства…
Существенная, огромная, катастрофическая разница.
Да, мы сделали наше знание чем-то обязательным и неотъемлемым для нашего бытия. Но и увы, это знание стало рутинным. Духовное выпало из него. А по существу мы умудрились удалить человека как бы от самое себя, как нечто, гм, лишнее для него в его же собственном бытии... И лишились себя… И зависли… Мы лишились не одной опоры, но и крыльев. И увидели, что под нами одни лишь провалы… Мы не в состоянии восполнить чем-то иным все расширяющегося зияния… Мы ещё не осознали вполне, что мы падаем…
Что же, мы преуспели в приобретении знания и производстве вещей…
Но это производство, да, подвижных, но неодушевлённых и безответных структур и систем, будто бы облегчающих наше существование, но на деле лишь расслабляющих нас, опускающих нас до собственного своего неодушевлённого состояния, – не случайно же в большинстве своём эти вещи служат лишь для удовлетворения мелких и низких наших прихотей и страстей…
В конце концов. Даже если мы не погибнем…
Нас ожидает переизбыток знания и перепроизводство вещей.
У нас будет более спрятано, нежели чем освоено. Земля превратится в склад, в такое гигантское захоронение… Мы будем складировать вещи и знания.
Ибо у нас это все мёртвые знания. И это такие знания, которые и приложимы только к мёртвым объектам и по существу к мёртвому миру.
И сами мы перейдём жить на кладбище, такое сияющее, из бетона и стали, из стекла и алюминия.
Вместо рая, вместо сада и роз Христа…
Ибо живой дух мы подменили мертвым разумом и мертвое же сделали нашим идолом…