Второй шанс

Каждый раз, глядя на эту девочку, он вспоминал ту.

Каждый раз, прощая ее глупости, ошибки, позволяя ей оступаться на своем таком сложном, полном искушений и соблазнов, пути юности, он вспоминал ту безупречную, которую никогда и ни в чем не мог упрекнуть.

Зачем он привел ее в этот дом? Зачем задействовал все свои связи, чтобы выбить для себя и Марии на старости лет право воспитывать этого ребенка, от которого была одна сплошная головная боль?

Он думал довольно долго, что сделал это ради жены. Похоронив Анну, она три года не жила, а лишь существовала, и казалось, никто и ничто не сможет заполнить пустоту в ее сердце. Но однажды Стаська рухнула у ее ног на той остановке, и сердце матери забилось вновь ради нее.

Она хлопотала над ней и в тот день, и после; она казалась почти счастливой, когда узнала, что у этой девочки нет никого, кому она была бы нужна, что ее можно просто забрать себе. И он действительно думал, что дарит ей этого ребенка в утешение за того, которого они не смогли сберечь.

И действительно, Мария была счастлива, активна, деятельна: носилась, сломя голову, по поликлиникам и больницам, ставя Стаську на учет, записывая на анализы и обследования, готовя к госпитализациям, которые были ей так же необходимы, как Анне когда-то. Она заботилась о ее здоровье: о давлении, частоте пульса, уровне гемоглобина, сахара и прочей дряни, о важности которой он узнал вот только теперь, хотя Анна тоже периодически лежала в больницах и сдавала анализы, и для ее здоровья все это было так же важно.

Он никогда ее не навещал.

Он не мог сказать теперь, по прошествии стольких лет, что это было больше: страх или безразличие. Он не хотел бы признать ни того, что был равнодушен к судьбе своего ребенка, ни того, что до смерти боялся его смерти.

Он боялся.

Боялся, что однажды – и самое страшное, если в этот момент они окажутся наедине, только вдвоем, – с Анной случится это, и она просто умрет у него на руках, а он бессилен будет сделать хоть что-нибудь. Он ведь и правда ничем не мог и не смог этому помешать.

Она умерла. На руках мужа, и тот оставался с ней до самого конца, словно и не боялся вовсе, а ведь он, наверное, боялся больше всех этого дня. Но он, и Мария, и Славка – все они – могли не жалеть. Им не о чем было жалеть, ведь они приняли и любили ее такой, какой она родилась на свет.

А он любил ли свою дочь? Ведь он никогда, ни разу, и даже в тот раз не был у нее в больнице.

Он начал узнавать, что и как происходит в этой их загадочной и почти священной неврологии, только теперь, когда Стаська лежала там. Он приходил к ней каждый вечер после работы; сидел в ее палате на табурете; слушал бессмысленную и веселую дребедень, которую несла эта девчонка. И отказывался верить в то, что и в ее мозгу есть эта аномалия, мальформация, или как ее там.

Она, как и Анна, совершенно не казалась больной. Она была, в отличие от нее, бесшабашной и взбалмошной. Она так же, как Анна, не собиралась задумываться о конце до конца.

Но для Анны конец наступил так скоро.

И он пытался поймать сейчас время, как раньше пыталась поймать его Мария, одаривая их дочь любовью тысячи матерей. Он дарил этому ребенку внимание, нежность и заботу, ежеминутно помня и чувствуя с ужасающей щемящей болью, что в какой-то момент не останется времени уже ни на что.

И теперь, спустя годы, он понимал наконец: он привел эту девочку в их дом не ради жены, а ради себя – ради успокоения своей совести. Но с каждым днем ему становилось лишь больнее. И как бы ни старался он быть Стаське хорошим отцом, но от этого боль лишь усиливалась.

Он готов был и мог дать ей все, отринув страх и отчаяние, ни о чем не задумываясь, ничего не прося взамен – даже того, чтобы в этот раз все обошлось. И все же его родная дочь умерла за три года до того, как он понял, что может это.

И иногда, сидя на табурете в больничной палате, слушая трескотню веселой девчонки в спортивном костюме, которая непременно собиралась стать неврологом, как ее незнакомая старшая сестра, Венцеслав Иванович Кожух чувствовал, что сходит с ума.



10.05.2015.
«Второй шанс»