Афганцы нашего двора

Прочитала книгу об афганцах. И перед глазами встают другие «афганцы», о которых, к величайшему сожалению, не пишут. Потому что все они несоразмеримо далеки и от любой политики, и от любой власти.
В бытность мою внештатным редактором украинского  издательства я два раза  принимала участие в редактировании книг об Афгане. С рукописями к нам приходили – генерал и полковник. И как же похожи эти книги на эту! Размышлениями о политике, клеймением одних лидеров и восхвалением иных. Выдержками из ушедшей истории.
Так уж сложилось, что с этими людьми приходилось работать мне – народ военный трудный – а я внештатный редактор, что означало – работа идет, но к редакции отношение имеет весьма отдаленное.
И вот с полковником этим, Иваном Николаевичем, мы много спорили, пока я редактировала его труды. А надо сказать, писал он, дописывал, переписывал. То есть работа длилась почти полгода. Вычитывая его рукопись, я все время задавала себе один вопрос – во всей этой стратегии, где место тех действительно простых солдат, о которых во всех книгах мельком? Которые – в политике – ни в зуб ногой, которые в застольях становятся мутные и злые, когда речь идет об Афгане, но говорят крайне редко и мало. И только там, где понимают – им не быть осмеянными.
Я смотрю на воинов, на последствия Афгана, не глазами бывшего военного и политика. Я смотрю глазами той девчонки, которая столкнулась с воинами-интернационалистами на последних годах школы, когда привозили наших выпускников и их хоронил весь город. А город, надо сказать – родина генсека Брежнева, о котором говорят разное. Да и пусть говорят. Обо всех…. Смысла уже ровно ноль в этом. Ни оценить, ни переоценить афганское прошлое нельзя. Ибо для тех, кто там был – оно уже неизменно.
Многое из того, что я в 2002-2004 годах озвучивала Ивану Николаевичу, я напишу здесь. Кое-что утратилось в памяти, что-то всплыло после этой книги.
Но вот что я вынесла из этих трех рукописей – этой и еще двух предыдущих…. Как бы это не звучало грустно, те, кому было что сказать – молчали. Молчали везде. Грустное у меня получилось прочтение. Я все вчитывалась в строки, чтобы найти ту правду, которой коснулась я. Но увы…
АФГАНЦЫ нашего двора….
Именно так, с большой буквы. И не иначе. Наши дома – панельные 5-ти этажные кооперативные, строились вперемешку со старыми государственными кирпичными. Квартиры получали заводчане. Вот тогда и появились в государственном доме напротив первые интернационалисты. Были они постарше нас, с семьями, их почти не было слышно и видно за исключением каких-то праздников, в которые с балконов неслись скорее поминальные, чем праздничные песни про вертушки, черные взрывы и прочее.
Потом на пустыре построили дом, в который расселяли бараки. Там же получили квартиры многодетные семьи и несколько афганцев. Среди многодетных квартиру получила моя троюродная сестра. Среди афганцев – два уцелевших выпускника нашей школы. Сергей и Валера.
Валера как-то быстро нашел себя, женился на девчонке, которая его ждала из армии. Его родители получили в том же доме отдельную квартиру – до этого все ютились в бараке. А вот Сергей… Сергей получил двушку. Но жил один. Ни жены, ни детей. Родители жили «на поселке» в 5-ти минутах ходьбы.
Каждый вечер он проходил через двор шаркающей походкой. Буянить не буянил. Но на окнах у него и занавесок не было (что и спасло ему потом жизнь), и дверь по причине постоянно утерянных ключей состояла из фанерных заплаток. Как потом оказалось – он ее закрывал изнутри на крючок. А когда уходил – оставлял открытой – чтобы ночью не будить соседей.
Обычный день. Я шла к сестре. Еще полсотни шагов и никто бы ничего не заметил. Но меня окликнул поздороваться знакомый – Витя. Я повернула голову и мне бросился в глаза  Сергей – на столе, что-то наматывающий на лампу. Почему я показала это Витьке? До сих пор не знаю.
В следующий момент его истошный крик – вешается и мы летим в подъезд. Хорошо, что парень, хорошо что силы есть – сшибает крючок, врываемся на кухню, пытаемся удержать ноги, туловище перевешивается. Судорожо тяну стол, Витя держит. Кухня – 5 метров квадратных, все сидя достать можно, а сейчас такая большая кажется. Витя кричит – нож, ножницы!!! Нету ничего. Он спрятал все, чтобы не спасли. У Вити в кармане перочинка, хрипит, достаем, держим, режет. В кухне уже народу, все что-то галдят. Я слышу как сквозь вату. Сердце бухает. Сергея обрушиваем на стол, стол ломается. Все падаем. Осколки, обломки. Помню, что бью его по щекам и ругаю за мать, которая у нас в овощном работала. Бью и приговариваю – ты о матери, гад, подумал?!
И все. Больше ничего. Мне почему-то было дико стыдно – ну кто я? Вчерашняя школьница, девчонка. Характер, правда, еще тот был, но было очень стыдно. И я старалась обойти его. И к матери его в магазин в ее смену больше не заходила.
Сергей пришел сам. Почти год спустя. С приглашением на свадьбу.  Я не пошла. Зачем? Напоминать о переломном моменте в его жизни? Стоит ли в такой день?
У него была жена Наташа и двое девочек. Как дальше сложилась их жизнь? счастливы ли? Живут ли и по сей день? Не знаю.
Но вот для меня – именно это и есть излом.
Потому что там – там война, там призыв. Там просто некуда было деваться – приказ. А здесь? Их ломали уже здесь. Мифами, что афганцы – злые, нервные. И никаких скидок на те ситуации, что они пережили. Нет, умом все всё понимали, но когда до дела – миф об афганцах летел впереди них. Форма и награды стали для них скорее проклятьем, чем наградой. Их не брали на работу, отдавая предпочтение «менее нервным». И уже никто не вспоминал о том, что эти люди уже самой жизнью проверены на надежность, честность и порядочность.
Вторая встреча с воинами интернационалистами пришлась почти на то же самое время. Вот иногда жизнь пишет такие сюжеты, что ни одному сценаристу в голову не придут.
1992 год. Недалеко от меня живет дальняя родственница с очень трудной судьбой и тяжелым заболеванием – спинальница, инвалид с детства, 1 группа.
Все очень просто – в школе столкнули с лестницы. В 8 лет ребенок стал инвалидом. Но жизнь как-то шла. Родители в ней души не чаяли. Вера была оптимисткой. Руки – золотые. Всегда прибрана – прическа, макияж, маникюр. Даром, что полжизни в корсете, а вторая – лежа на животе.
Сначала умер ее отец. Потом – мать. И осталась Вера почти одна. Мы все – приходящие. Пусть и каждый день, но не семья.
И вот ее лучшая подруга Надя предлагает – пусть у тебя поживет моя дочь с внучкой, она будет за тобой ухаживать. А ты перепишешь на нее квартиру. Вера согласилась. И вот уже живет в ее квартире Инна. С маленькой Анечкой.
Надо же случиться такому – окна дома выходят на школу. А во дворе школы – стройка. И дежурят там вечерами какие-то ребята-балагуры. Из всех смен двое особо выделялись. Но вот чем – поди пойми. То ли тем, что в их смену в школу и сад никто с бутылками лазать не рисковал. То ли еще чем.
Так слово за слово, Инна с ними и кокетничала. А Веру в корсете выводили на балкон. Она молча смотрела и улыбалась. А потом у ребят не стало воды. Попросили. Оказались в доме. И закрутился у Инны роман с одним из них. Оказалось, оба афганцы. Как звали того парня, не помню. А второго – Саша. И вот Инна с этим вторым на гулянки, а Саша у Веры – вместе дочку Инны нянчат. Потом вырвалось у него, что и сам с ребенком – сын. Только в разводе – кому нужен афганец? Раненый, еле собранный. А там – бизнесмен, зато у сына все есть. И Вера попросила привезти мальчонку. Тоже Саша. Как-то привез – 10 лет, худенький… тихоня. Сидит, молчит. А у Веры уже никого. И она ему говорит – оставайся. И он остался. Нет, жить ему было где – у матери дом, да и мать не мешала ему. Это потом как же она против была! Чтобы сын на такой женился!
Только сын ей быстро напомнил, как далеко его здоровая жена отправила, да мама и утихла. Приезжала, редко, но приезжала. То внука привозила, то просто так.
Но это было чуть позже. Первый концерт на выезде устроила Инна. Когда узнала, вспылила – мы тебя досматриваем, а ты что надумала? Я на такое не согласна. Скандал был до небес. Пришлось вмешиваться многим. Гнала Сашу, обзывала как хотела, как будто полноценная хозяйка. Даже его друга против него настроила – он хочет квартиру оттяпать, которая уже почти ее (Иннына) в снах виделась.
Но ребята как-то разобрались. А вот Инна исчезла. И мать ее тоже посчитала, что подруга поступила «непорядочно» - надо было побыстрее помирать, а не шашни крутить…
Наверное, долгая предыстория, но с ней в моей жизни появились афганцы.
О чем молчат афганцы?
Часто вместе со мной, к Вере приходили мои подружки. Молодые девчонки. И им очень интересно было узнать, что же такого в афганцах страшного-странного. И они допытывались, вопросы задавали. И среди соседей было много друзей. Часто так бывало, что, не сговариваясь, ужинали у Веры. Все вместе, компанией человек 12-14. Готовили, приносили. Время было не самое сытное. Но выручала соседка Татьяна – с птицефабрики разрешали сотрудникам брать на реализацию курей. Вот и продавала она их нам, а потом все вместе варили их, бульон пили, а мясо в эклеры.  Саша готовил какие-то странные блюда. Из фасоли, из баранины. Где доставал только?
Иногда я оставалась у нее ночевать. Когда Саша работал в ночь. А он все где-то сторожевал. Пристойную работу найти трудно. Сам после училища, которое не на «отлично» закончил. Да еще и характер взрывной, да еще и афганец. Куда с такой биографией? Только стройки сторожить.
Или шабашки всякие.
Вот один раз он с такой шабашки вернулся в 3 часа ночи. Пьяный, с бутылкой. Нет, он не буянил. Вел себя тихо. Сел в кресло и так монотонно стал рассказывать. Почему кричит ночами. Что больше всего его пугало там, в Афгане. И от этого его спокойствия было еще страшнее. Потому что когда человеку плохо и он хочет вырваться, его крик и плач – понятны. А тут. Тут полное понимание того, что в этой безвыходности жить всегда. И, что самое страшное, не просил он для себя этой участи. Не шел на нее сознательно, за деньги или по идеологии. Вот это и есть – политика, коснувшаяся их. А не рассуждения о роли Брежнева-Кравчука-Кучмы-Ельцина-Путина у власти. Не пересекающиеся прямые.
- Знаешь, мне ночами снятся тараканы. Простые серые, сухие тараканы. Они появляются и появляются. Идут рядами. А я стреляю по ним. Один. И я понимаю, что я один в этой сонной пустыне. Я и эти мои тараканы. И они идут на меня. Только травинки сухие под их ногами.
Меня поражало, откуда в такой маленькой стране столько воюющих мужиков. Они – как эти тараканы. Из-за перевала, сотни, сотни, сотни. А нас горстка. И надо выжить. Потому что если попасть к ним – лучше родиться обратно.
А еще знаешь, чего я боялся. Я боялся, что смерти нет. Это вам это вселяет надежду. А я боялся, что все те, кому посмертно устроили казни – все же были живы. И живы до сих пор. Только в том, ином измерении, откуда ни крикнуть, ни сказать. Наверное, это то, что называют адом. Интересно, по какому принципу столько мужиков ушлепало в ад? Или Бог – баба?
И еще много-много такого. Что слушаешь, а причесать в голове не удается, что перпендикулярно будет стоять в мозгах всю оставшуюся жизнь. потому что это и есть излом.

Я думаю, если даже положить перед каждым из ныне доживших листок бумаги и попросить – напиши, все как было? И то, листок останется пустым. Потому что большинство, если не все, настолько привыкло молчать – и на русском, и на украинском, и на остальных языках, настолько разуверилось.  Если их не услышали, не увидели, не поняли тогда, то что это изменит уже теперь? Дорога ложка к обеду.
И я сейчас хочу задать только один вопрос – почему нет ни одной книги об Афгане для афганцев? Для тех, кто воевал. Без политической мишуры, о которой отдельное слово.
Впрочем, о политике. В те же 90-е шепотом передавалось – афганцы – мафия. Они занимаются оружием, наркотиками. У них «бизнес».
Вполне вероятно, что подобного рода бизнес существовал в кругах, которые имели доступ и возможность… занимаясь политикой рассуждать о ней.
«Бизнес» моих знакомых афганцев – Новомосковский трубный завод. Который имел в своем подразделении цех, выпускающий ведра, кастрюли и прочую кухонную утварь. И единственное отношение к политике – хозяин трубного завода – владелец «Интерпайпа» Виктор Пинчук. Это все, на что хватало их доходов в то время. «Мафия»? И грустно и смешно.
Возвращаясь к вопросу – почему нет книг об Афгане для афганцев? Книг, в которых было бы лишь о них? Без вкраплений собственной дальновидности в прославлении одних политиков и своевременного обгаживания других. Честно говоря, читается грустно…. Если не сказать – брезгливо. И дело не в отношении к политикам. Впрочем, у каждого на все имеется свой взгляд.
Я не писатель, не политик, не гонюсь ни хулить, ни хвалить правительство. Просто очень хочется хоть немного честности в тех местах, где на нее заявлено. Это же касается и этой книги.
И напоследок. В ответ на возможное едкое журналистское  «Да что вы знаете о войне и политике?», - отвечу – «Я не хочу ничего знать о высосанной из пальца политической стратегии пишущих. Ибо это не есть политика. И о войне я знаю только то, что слышала лично от тех, кто там был. И верю им.
И да, у нас теперь своя война, которая уже коснулась меня, украинки, живущей в России. у каждого – своя правда? Или все же нет?»


Рецензии
Чутко и больно... Люди никого не интересуют, ни политиков ни бизнесменов. Люди интересны только таким же людям...

Дахут Госпожа Теней   02.06.2015 09:34     Заявить о нарушении
Пока люди цепляют людей... мы живы.

Наталья Ник Птица   02.06.2015 22:43   Заявить о нарушении