Моя Мери

Можно краше быть Мери,
Краше Мери моей,
Этой маленькой пери;
Но нельзя быть «хитрей»
Резвой, ласковой Мери.
А.С. Пушкин

   Чуть-чуть изменила, всего одно словечко подправила в эпиграфе, да простит меня Александр Сергеич! У него вообще в стихотворении девушка, а я пишу про кошку!
   Люблю кошек. Люблю этих самодостаточных космических пришельцев, позволяющих себя любить, то ласковых, то капризных, неуловимых, когда они нужны, назойливых в отношении к тем, кто терпеть их не может.

   Мери появилась у Ирки тринадцатого декабря. Ирка открыла дверь и увидела ее, маленькую гладкошерстную изящную египетскую Бастет, с достоинством прошествовавшую в открывшуюся дверь квартиры, мимо ошалевшей пуделицы, прямо в источавшую божественные запахи вкуснейшего домашнего уюта кухню.

Пуделица Брунька с визгливым тявком попыталась остановить нахалку, но Мери, обернувшись, смерила глупую собачонку откровенно презрительным взглядом, и та отрешенно умолкла, разинув пасть во всю ширь.

На кухне Мери деликатно поела из собачьей миски, как ей это ни было неприятно при ее кошачьей природной деликатности, слегка привела себя в порядок после еды, которой не видала уже двое суток, и отправилась на поиски спального места, потому что пришедшая в себя Брунька уже не на шутку приступала к хозяйке: «Что ж, эта кошка так и будет у нас жить?»

Место нашлось на высоком шкафу среди картонных коробок от приобретенной недавно техники, куда Ирка, сама не понимая, что делает, подсунула кошке старый вязаный свитерок. Такова была Мери и сила ее воздействия.

   Я познакомилась с этой кошкой, когда она жила в Иркиной квартире уже целую неделю. На табуретке у стола сидела настоящая Черная Королева, леди от ушей до кончика хвоста. Гладкошерстная, элегантная, бархатно черная, с маленьким ярко белым  пятнышком в самом низу подтянутого животика.  Я его тайком про себя обозвала «секс-пятнышко», потому что в наши времена такие неприличные слова вслух произносить было неудобно. Разве что в случае совершенной испорченности.

Мери, грациозно изогнулась, наводя белизну на то самое пятнышко, искоса смерила меня изучающим взглядом и благосклонно и осторожно прикусила зубами мой приблизившийся к ее мордочке нос. Дала себя погладить и потеряла ко мне интерес. Потому что завоевывать мое расположение было совершенно ни к чему, оно и так было заранее обеспечено.

   Корабль «Морской геолог», на котором Ирка с мужем уходили в полугодовую командировку на поиски железо-марганцевых образований на дне Тихого океана, должен был отправиться через несколько недель. И вопрос о содержании их домашнего звериного хозяйства вставал со всей своей проблемной остротой.

   Мери громко возмущалась, сидя в моей просторной, застегнутой до упора на молнию сумке, а я ее торопливо утешала:

- Тихо, кошка, тихо, Мери! Ты мне всех деревенских собак в округе  соберешь!
- Мяу, конечно, - соглашалась Мери, - но тебя бы так транспортировали, мало не показалось!

   Мери я взять согласилась, потому несла ее домой вместе с Иркиным вязаным ковриком и тазиком для туалета. Смутно сознавая, что муж мой терпеть не может этих свободолюбивых и гуляющих самих по себе дерзких животных.

- Так что, дорогая, веди себя тише мыши, - поучала я взъерошенную и недовольную Мери
- Мяу! – гордо отвечала узница, - если ты о своем муже, то мы его одной левой возьмем!

   Сопровождаемая до самого дома лениво облаивающей нашу с Мери сумку сворой прибившихся безродных дворян в виде Шариков, Полканов и Бобиков, я торжественно внесла нового члена семьи (или как получится) в нашу маленькую квартирку.

Мери огляделась, оценила обстановку и немедленно пошла на штурм – в комнату, где на диване возлежал грозный, как туча, и молчаливый, как страж ворот, муж Александр.

Я проскользнула на кухню и занялась приготовлением умиротворяющего блюда – узбекских мантов, которые готовятся в нашей семье исключительно на Новый год.

Через полчаса, встревоженная продолжительной тишиной, я осторожно приоткрыла дверь в нашу диванную-гостиную и оторопела: вытянувшись во весь свой кошачий рост, уткнув головку хозяину подмышку и нежно к нему прижавшись, завернув подрагивающий хвостик на впалый хозяйский живот, Мери тихонько «тракторила», или «гулила», а сбитый с толку хозяин держал газету на вытянутых руках, дабы не потревожить приобретенную против его воли скотинку. Я ушла, пятясь и приседая от мелкого хохотунчика в горле.

Позже, поразмыслив, я думала, что вот такую жену, как наша Мери, стоит выбирать.

А через неделю у нас поселилась и Брунька. Ну…не научилась я до сих пор отказывать, когда не просят. Ирка не просила, просто жалостно смотрела, так что деваться мне было некуда.

История про выходки балованной и вредной пуделихи – это отдельная история, и я ее как-нибудь запишу для поучения потомству, но нынешняя-то история про Мери!

   Как только мы ее не называли! И Мерлинда, и Мурчатая, и Мурчатай, и Мериносовая, и Муровисая…список бесконечен. Даже почему-то Крюгерша, уж не помню, почему.

   Итак, Мери стала любимицей семьи и хозяйкой в доме. Она в прямом смысле села мне на голову, а именно:  спать она ложилась на мою кудрявую макушку, ей там больше всего нравилось.

   Дочь принялась дрессировать строптивую подружку-кошку, и, как ни странно, это у нее, паче всякого чаяния, получалось!

В грациозности движений не было этой кошке равных. Дочь выучила с ней какой-то индейский танец под рекламный ролик «бондюэль – кукуруза первый сорт, бондюэль – кукуруза всегда рекорд», и мне казалось, что, несмотря на независимый вид, Мери скакала даже и с удовольствием. Это ведь была, заметьте, совсем молодая кошка, практически, подросточек, и иногда неуемная энергия заставляла ее в увлечении позабыть про манеры молодой леди, присущие, видимо, ей от рождения. 

   Надо отметить, что Мери была прирожденная сырница! И за кусочек сыра она подавала дочке свою маленькую изящную лапку с розовой мягкой ладошкой. Правда,  делала это небрежно, прикрывая глаза цвета молодого крыжовника и отводя лапку чуть в сторону. Как бы показывая всем своим независимым видом:

- Ну, разве что ради малышки! Чего не сделаешь для ребенка

На сыр Мери никогда не набрасывалась с жадностью, ела аккуратно, с достоинством, деликатно оставляя мне для уборки россыпь мелких крошек.

Второй фокус, который выполняла эта удивительная кошка, был трюк с крышечкой от пластиковой бутылки. Нужно было бросить крышечку вдоль длинного коридора, и тут Мери, поддаваясь охотничьему инстинкту, кидалась за убегающей крышечкой со всех своих изящных лап, поддавала по ней, как по теннисному мячу, гоняла по коридору, словно живую мышь, и, наскучив игрой, брала крышку в зубы и несла дочери, аккуратно отпуская в подставленные ладошки. Этому научить было невозможно! Таков природный талант.

А со мной Мери, пока нас никто не видел, играла в прятки-догонялки. Нужно было на цыпочках мелким шагом убегать в другую комнату и, затаившись, тихонько ждать, пока мелко и дробно простучат коготки и появится маленькая внимательная мордочка Мери. При этом следовало восторженно вскричать:

- Нашла! Нашла!

После чего Мери гордо удалялась, никак не обнаруживая своей радости от похвалы.
Видел бы кто-нибудь из моих студентов скачущего с кошкой по дому сумасшедшего преподавателя!

Мери достойно прожила у нас ровно двадцать лет, что по человеческому возрасту приближается где-то годам к ста десяти…

Плодовитость кошки была невероятная, что обеспечило котятами поселок Геолог и прилегающий к нему морской район Сероглазки.

Из самых известных ее котят могу назвать Факса, Принтера и Феличите. Про Тома-Кошку разговор отдельный.

Уходя, Мери оставила на память о себе вышитый коврик, множество фотографических портретов, стихи в японском стиле и мудрые поучительные мысли – о печалях и радостях проходящего времени.

Стихи, конечно, мои – о ней, кошке Мери.

***
Черная Кошка лежит,
Обнимая большого котенка.
Выросший, нежится он
В ласке кошачьей любви.
Тоже ведь люди!