Как у Бабушки козялок...

Пока они курят, мы с вами попробуем вернуться лет эдак на сорок  с хвостиком, назад. В те годы, когда молоденький Степа Кавалеров только начинал долгий и весьма тернистый путь восхождения на свой собственный театральный Олимп, на вершине которого, как оказалось, не так уж и сладко  почивать на лаврах. Да простят мне мою высокопарность. 
И кто знает, как бы сложилась Степина судьба, если бы не случай. И, что характерно. Весьма часто в театре, да, наверное, не только, судьба зависит от этого самого случая. Но в театре заметно, особенно. Вот и со Степой так.
                2
Как он оказался в этом самом дальнем закутке за бойлерной, теперь уже никто толком не скажет. Да и говорить особенно некому, потому что мало кто знал все эти долгие годы  о самом существовании закутка. И, уж, конечно, мало, кто забредал туда в подвал, миновав оркестровую яму, пройдя коротким, но низким коридорчиком при свете тусклой дежурной лампочки под сцену, умудрившись при этом не набить шишку на лбу, и не испачкаться  в пыли и паутине. Затем, миновать помещение с механизмом поворота круга, протиснуться в узкую дверцу того самого закутка за бойлерной, и оказаться в комнате заваленной старой, отслужившей свой век, театральной мебелью.
Но факт, остается фактом. Каким-то образом забрел туда наш Степа, и главное, весь в растрепанных чувствах, и зело под хмельком, после выволочки, что устроил ему новый главный во время репетиции. Забрел. Огляделся при свете тусклой лампочки, не совсем понимая, где находится. Увидел в дальнем углу роскошный деревянный трон, обитый красной медью. И спектакли-то такие давно не шли, где он мог бы пригодиться на сцене. Увидел и умилился.
- И как же ты тут оказался, красавец мой? – Сказал он громко и направился к трону. Трон действительно был хорош. Работы старого театрального мебельщика и бутафора Тимошина-Ходушина, чьи работы из белой жести под хрусталь, до сих пор выставлены в Бахрушинском музее. – Кто же тебя сюда определил? – Вновь умилился Степа, аккуратно расчистил его, от наваленного барахла. Залюбовался. Как мог, стер пыль с сиденья и подлокотников. И уселся в красную плюшевую мякость, приветливо заскрипевшую старыми пружинами. Уселся и задремал. А может, и не задремал. Просто размечтался и расфантазировался. И, незаметно, расстроенные его чувства пришли в порядок. Обрели стройность и легкость. Сколько уж он так просидел, никто не знает. Очнулся, когда в голове зазвучала тихая, но весьма приятная, мелодия, чему он безмерно удивился. Потом сообразил, что мелодия эта звучит вовсе не в его голове, а скорее всего, доносится сверху, со сцены, где в этот момент начинался вечерний спектакль.
- Ну, вот. – Произнес он. – Спектакль начинается. А что у нас дают сегодня? – И сам же ответил.
- «Последние» Горького. – И тут же остановил сам себя на полуслове. – Постой. В  «Последних» совсем другая музыка. Я точно знаю. Значит, что? - Он попытался сосредоточиться. – Значит… - Замолчал на секунду. Продолжил. – Значит, что ничего не значит. И музыка эта к спектаклю не имеет никакого отношения. –  Сделал паузу. Спросил сам себя. – Я что же, сам с собой разговаривать начал?
- А хоть бы и сам с собой. Что тут такого? – Услышал он голос. – Почему не побеседовать с умным человеком?
- И действительно, почему? Если есть, что сказать. – Хмель еще вовсю гулял в Степином организме. - Почему не поговорить? - И новая мысль  образовалась в нетрезвой Степиной голове:
- А, все-таки, музыка. Откуда? – Сам же нашел ответ. – Видно, приснилась. – И тут же возразил. - Но сейчас-то я не сплю. Или все-таки сплю? – Вконец запутался он. Махнул рукой. – Ну, и черт с ней. С музыкой. - Устроился на троне удобнее. Прикрыл глаза. Тихонько. Едва слышно  заурчал себе под нос тоненьким голосом.
                Как у бабушки козялок.
                Как у бабушки козялок.
                Козялок, козялок.
                Козялок. Козялок.
Подложил под щеку ладошку. Задышал ровно, подчинившись сморившей его дреме. И, сквозь дрему услыхал, все тот же голос, как ему показалось, немного обиженный:
- Ну, вот. Вечно так. В кои веки живая душа забрела, а поговорить не с кем. Эй, парень, хватит ночевать. Давай побеседуем. Выспишься еще. Успеешь.
- Сейчас, сейчас. – Степа завозился на троне, положил под щечку вторую ладошку, зачмокал губками. – Пять минуточек. Только пять минуточек и все.- Внезапно открыл глаза. Мгновенно уселся. Огляделся по сторонам. – Кто здесь? Кто это со мной разговаривает? А ну, выходи. – Завертел головой. Увидел бутафорскую сабельку. Схватил в руки. – Выходи, говорю. А то, хуже будет.
- Да я, вроде, и не уходил никуда.
- Кто здесь? Объявись. – Степа взмахнул над головой деревяшкой. – Выходи на свет. Видеть тебя хочу.
- Ну, на счет видеть, это вы погорячились. А вот, поговорить,  пожалуйста. Это мы завсегда готовы. – Степа вновь завертел головой по сторонам, пытаясь разглядеть собеседника.
- Да вы головой-то не вертите. – Прошелестело у самого его уха. - Все равно ничего не высмотрите. Придет время, я сам покажусь. А пока давайте, как есть.
- Ну, уж нет. – Заупрямился Степа. – Хочешь разговаривать, выходи из неизвестности. Я видеть должен собеседника.
- Экий вы, несговорчивый. – Раздраженно ответил голос. – Говорю же, не время еще. Вечно торопыжничаете. Вот и сегодня, ведь за свою торопливость, от главного схлопотали.
- Стопаньки. – Удивился Степа. – А тебе, откуда известно, про главного?
- Что значит, откуда? – И дальше с ехидцей. - Известно, вот.- И уже серьезно, даже с некоторой  грустью. – Мне, по должности моей, полагается знать все и про вас, и про то, что в театре творится.
- Погоди, погоди. – Поначалу растерявшийся, Кавалеров, постепенно, начал приходить в себя. И хоть выпитый накануне портвейн все еще играл в его голове и будоражил кровь, а может, как  раз, именно поэтому, он перестал чему-либо удивляться и принял все происходящее, как данность.
- Погоди, погоди, - вновь повторил он, - это по какой такой должности? Я, что-то не понимаю.
- Ну, что ж, молодой человек, в силу своего зеленого возраста, вы многого еще не понимаете. А, уж если честно, то, просто, ничего. Ровным счетом, ничего.
- И чего ж такого особенного, я не понимаю? – Обиделся Степа.
- Да вот, взять, хотя бы, ваш сегодняшний инцидент с новым главным.
- Ну и что, инцидент? – Степа насторожился. – Ничего особенного не произошло. Так, творческие разногласия, на тему роли. Обычное дело.
- Конечно, ничего особенного. Только, после этого, вы выдули бутылку портвейного вина. Обычное дело? – Хохотнул голос весело.
- Эй, эй! – Возмутился Степа. – А тебе-то, что до этого? Тебе-то, что? Ну, выпил и выпил. Стресс хотел снять.
- Вот, видите, стресс.  А говорите, творческие разногласия. Обычное дело. Себе-то хоть не врите.
- И все-таки, - Степа попытался сменить тему, - это по какой такой должности тебе положено все про меня знать?
- А, не могли бы вы обращаться чуть повежливее. – Не ответил на вопрос голос. – Я ведь вам не тыкаю. И вас попросил бы разговаривать со мной, на «вы». Мы же не в казарме. – В голосе вновь проскользнула обида.
- Без проблем, - легко согласился Степа, - но, давайте про должность. Про должность. Публика ждет. – И громко захлопал в ладоши.
- Ну, вот что, публика. Попробуем успокоиться. И командовать прекратим. Все-таки,  не я к вам, а вы ко мне пришли. Вот и ведите себя, как гостю положено.
- Извините, пожалуйста. Действительно, чего это я привязался к человеку, то есть я хотел сказать, привязался к … Стоп. – Вновь оборвал себя на полуслове Степа. -  А, в самом деле, к кому же это я привязался? – В недоумении, прикрыл рот ладошкой. - Вы, кто такое? Или что? Нет, пожалуй, все-таки кто.
             - Как сказал один мудрый еврей, - в звучавшем голосе появилась некая торжественность и, я бы сказал, определенная патетика. - Я есьм Альфа и Омега, начало и конец … - Ну, и так далее. Не помню точно, как там по тексту. 
- Ничего не понял. – Степа почесал за ухом.
- Так и должно быть. – Ответил голос. - Я, ведь, уже говорил, что вы, молодой человек, ровным счетом ничего не понимаете из того, что происходит сегодня в жизни. А уж в театре, тем более. Не конкретно, в этом, где вы, с некоторых пор, имеете честь служить, а в театре вообще, в глобальном его понимании. В театре, как в храме Мельпомены. Вам, кажется, такое толкование преподавали в училище? И каким вам самому надо стать непременно, чтобы чего-то добиться на театральном поприще. А уж это для вас и вовсе, за семью замками.
- Ну, хорошо. Пусть я не понимаю. А вы-то понимаете? И причем тут Альфа и Омега?
- Ну, Альфа и Омега, может быть здесь и не причем. В смысле, как буквы алфавита. Но очень даже причем, как начало и конец всего сущего. Такие вещи стыдно не знать, молодой человек. Вы с библейскими текстами, похоже, не знакомы. – Пожурил Степу голос.
- Какие тексты? Вы за кого меня принимаете? Я комсомолец. – Гордо ответил Степа.
- Одно другого не исключает.- Спокойно прошелестел голос. - Ваше комсомольское звание, как я понимаю, не мешает вам пороть портвейное вино по случаю, а иногда и без него.  Не мешает, не мешает.- Остановил он Степину попытку, что-то сказать. - Я же знаю – не мешает. И, уж поверьте мне, никакого вреда не нанесет вашему комсомолу, если вы библию почитаете.
- Но, ведь, я неверующий. – Попытался возразить Степа.
- А вот это, вы, пожалуй, напрасно, так категорично утверждаете. Это теперь вы не верующий. Хотя, скажу вам откровенно, вы и сами про себя не знаете, какой вы. А, пройдет время, и, глядишь, поменяете свое отношение  и к вере, и к богу.
- Ну, уж нет. – Степа чуть не захлебнулся, от нахлынувшего на него негодования. – Что вы такое говорите. Я в партию собираюсь.
- Ну, что ж, партия. Партия сегодня – дело нужное. Богу угодное. Раз существует в этом мире. Но, давайте оставим эту тему.
-Да, да. – Быстро согласился Степа. – Вы там что-то говорили о  театральной карьере.
- Разве я говорил о карьере? Не припоминаю.
- А о чем же вы говорили?
- Я говорил о том, каким надо стать, чтобы добиться чего-то путного на театральном поприще. А это, вовсе, не то же самое, что карьера. Но, судя по всему, вам это не нужно. – В голосе появилась насмешка.
- Нет! Нужно! Очень даже нужно! - Отчаянно вскричал Степа.- Мне-то, как раз, и нужно это больше всего на свете. – Недоверчиво покрутил головой. – А вы, действительно, знаете, как это сделать?
- Кому же знать, как не мне. – Внезапно голос замолчал. – Вам, действительно, интересно? Может быть, остановимся. И не будем углубляться в тему.
- Нет. Будем углубляться. Еще как будем. Я просто должен. Нет, я просто обязан знать все, что знаете вы. – Горячо вскричал Степа.
- Э, молодой человек,  знать все, что знаю я, вам ни к чему. Но и то, что я поведаю, если все-таки решусь на это, напрочь переменит вашу жизнь. И не факт, что в лучшую сторону. Вы готовы?
- А это поможет мне добиться, как вы сказали, « чего-то путного»?
- До этого дня помогало. – Произнес голос грустно. – Однако, хочу вас предупредить, многое будет  зависеть от вас самого.
- Я готов. Я на все готов. – Вновь отчаянно воскликнул Степа.
- Однако, имейте ввиду. – Тяжело и еще более грустно произнес голос. – Если вы, все-таки решите пойти по этому пути, сойти с него будет невозможно. Более того, любая попытка нарушить наш договор, грозит вам потерей всего, чего вы сможете добиться на тот момент. Я повторяю, потерей всего.
-А что, будет какой-то договор?
- Конечно. И очень жесткий.
- То есть, шаг вправо, шаг влево – стреляем без предупреждения. – Попытался пошутить Степа. – Я правильно понял?
- Что-то вроде этого. Только без выстрелов. Хотя, кто знает, может случиться так, не дай бог, конечно, что выстрел будет лучшим выходом из сложившейся ситуации.
- Хватит меня пугать. - Решительно отреагировал Степа. – Давайте, выкладывайте, что надо делать.
- Не так быстро. Экий вы, скорый. Сначала - договор.
- Ну, так давайте заключим его, и дело с концом. Я готов тут же его подписать. Если хотите кровью.
- Так уж и кровью. Вижу, историю доктора Фауста, вы хорошо усвоили. Но, я не дьявол, вы не чернокнижник. А поэтому обойдемся без крови. Мне достаточно вашего слова. Но, только, как быть с комсомолом? тем более, с партией? Вы же сами сказали, что неверующий. А то, о чем вы просите, скорее из области мистики, и к диалектическому материализму отношения не имеет. – В голосе вновь прозвучала откровенная насмешка. – И, как же нам быть? А?
Степа ничего не ответил. Просто вскочил на ноги. Вытянулся в струнку, приложил правую руку к сердцу и торжественно произнес:
- Я, Степан Михайлович Кавалеров, находясь в здравом уме и твердой памяти, обещаю и клянусь, неукоснительно следовать всем рекомендациям и распоряжениям, которые получу от … - и замолчал в растерянности. Спросил:
– А от кого я буду получать эти рекомендации? Эти распоряжения?  Кому я клятву свою приношу?
- Получать от меня. По необходимости, мы с вами  пообщаемся, тут или в другом месте. Это не принципиально. Я всегда вас найду. А клятву свою…,  кстати, я вовсе не просил вас клясться, это ваше доброе желание. Но, за язык вас никто не тянул. Что сказано, то сказано. Так вот, клятву вы приносите не мне, а своей собственной судьбе, которая, правда, во многом, что касается вашей жизни в театре, теперь будет зависеть и от меня.  Ну, так что? Не передумали? - И в Степину душу закралось недоброе сомнение, а правильно ли он поступает. Но, тут же и рассеялось, сомнение это.
- Не дождетесь. Я для себя все решил. И не отступлюсь. Так что, не уговаривайте. А лучше, давайте ваши инструкции. Я готов с ними ознакомиться и четко следовать, как вы уже сказали, «всю оставшуюся жизнь».
- Ваша решительность весьма похвальна, молодой человек. Но я обязан  был предупредить в последний раз. Только, каких-то особенных инструкций,  от меня не ждите. Все по ходу дела. То есть, я хотел сказать, вопросы будут решаться по мере их поступления. Однако кое-какие основные правила, вам необходимо знать уже сейчас. Как бы их донести до вас поточнее. – Голос на секунду замолчал. Продолжил. – Мы, вот  как с вами поступим. Нечего изобретать велосипед. Лучше чем в свое время об игре сказал классик, не скажет никто. Правда, он говорил не совсем о той игре, что мы с вами имеем в виду. Но, ведь театр, тоже - игра, да еще какая. И отрицать этого, никто не станет. Так, что я вам просто процитирую кусочек из Лермонотова. -  Повисла пауза. - Кстати. Вы все еще можете отказаться, пока я не начал.
- Цитируйте, цитируйте. Я для себя все решил. – Степа вновь уселся на трон. Приготовился слушать.
- Ну что ж, - вздохнул голос. Тогда поехали. Как там в начале? Ах, да. Пожалуй, что, начнем отсюда.

«Два средства только есть:
    Дать клятву за игру вовеки не садиться
     Или опять сейчас же сесть». - Ну, это к вам, особенно, не относится. Хотя, кто знает. Кто знает. А вот дальше. Это совсем для вас. Слушайте внимательно:

    «Но чтобы здесь выигрывать решиться,
    Вам надо кинуть все, родных, друзей и честь,
    Вам надо испытать, ощупать беспристрастно
    Свои способности и душу…» - Не перебивайте, пожалуйста. – Отвлекся голос, заметив Степино желание, вставить словечко. – Ну, вот. Сбился. Как там дальше? Кажется так..
    
     « Все презирать: закон людей, закон природы.
     День думать, ночь играть, от мук не знать
    свободы,
     И чтоб никто не понял ваших мук.
     Не трепетать, когда близ вас искусством равный,
    Удачи каждый миг постыдный ждать конец
    И не краснеть, когда вам скажут явно:
     "Подлец!

- Ничего себе. – Степа после этих слов, просто обалдел. – И через все это я должен пройти?
- Не только пройти, но, денно и нощно, соблюдать выше сказанное. Однако, еще не все. – Голос сделал паузу, вспоминая. А, вот это и, вовсе, для вас. И, пожалуй, самое главное. Слушайте внимательно:

«Какой он нации, сказать не знаю смело:
     На всех языках говорит,
     Верней всего, что жид.
     Со всеми он знаком, везде ему есть дело,
     Все помнит, знает все, в заботе целый век,
     Был бит не раз, с безбожником - безбожник,
     С святошей - езуит, меж нами - злой картежник,
    А с честными людьми - пречестный человек.
              Короче, ты его полюбишь, я уверен…»

Последнюю строчку голос произнес, обращаясь непосредственно к Степе. Нет, он все тексты произносил, обращаясь к нему. Но, на последний сделал особенный акцент. И Степа понял, что влип.
- И что же, - в растерянности пролепетал он, – я таким должен стать? Да это же – безумие, какое-то? И другого пути нет?
- Ну, отчего же. – Голос неожиданно обрел доселе не свойственную ему твердость. Я бы даже сказал, металлическую твердость. И отозвался эхом в Степиной голове. – Есть, наверное, и другие пути. Однако, этот самый короткий и, пожалуй, для вас самый подходящий. Хотя все относительно. Да вы не огорчайтесь. Голос заметил Степино растерзанное состояние. - Это только на первый взгляд страшно,  и невозможно. Дело в том, - В голосе опять появилась некая обволакивающая мягкость, - дело в том, что в вас, как, впрочем, и в любом другом, все это уже присутствует. Мы с вами только немножко разовьем и усилим выше перечисленное.
- Но, я не хочу. – В ужасе вскричал Степа.
  - А вот об этом раньше надо было думать. Я вас предупреждал и отговаривал. Вы почти убедили меня, что на все готовы. Теперь поздно, что-то менять. Слово сказано. Однако, не горюйте. Все скоро встанет на свои места. Конечно, сначала будет тяжело. А кто обещал, что легко будет? Но, пройдет какое-то  время, и вы попривыкнете. А потом и вовсе перестанете внимание обращать на такие мелочи. Однако, каждую строчку, - голос вновь приобрел металлический оттенок, - помнить будете ежесекундно. И не только помнить, но и следовать всей своей жизнью.
                Продолжение следует


Рецензии