Меня зовут Кот. Просто Кот...

                Глава 1

Меня зовут Кот. Просто Кот. И пожалуйста, без всяких ласкательно-уменьшительных. Терпеть не могу, когда начинают изощряться в фамильярности, перевирая моё строгое и лаконичное имя на мещанский лад. Котик, Котейка или даже Кошак (фу, мерзость какая!) – чего только не услышишь в свой адрес. Бредятина!!
Принято считать, будто мы, коты, с утра до вечера жаждем хозяйской ласки.
А может, всё как раз наоборот?
Поразмыслите на досуге.
Лично я обожаю внимательно наблюдать за происходящим вокруг, обдумывать увиденное и делать соответствующие выводы. Чего хотелось бы пожелать иным двуногим существам, мнящим себя разумными.
Нет, вы зря обиделись, я ведь нарочно подчеркнул «иным разумным».

Вот взять хотя бы моего хозяина, Серёгу.
Приятный парень – работящий, не грубый, внимательный.  Он и корм мне положить в мисочку не забудет, и отхожее место (прошу прощения за вынужденный натурализм) вовремя уберёт, и захлопнутую ветром форточку, проснувшись под утро от моего царапанья, любезно откроет. И не злится при этом, напротив – потреплет удовлетворённо (хотя удовлетворён после ночных бдений обычно я) со словами: «Влезай, гуляка. Замёрз?»

Так вот, о нём.
 Вроде бы исполнительный во всех отношениях Серёга парень – не нарадуюсь!  Однако и он тоже не избежал всеобщего людского заблуждения и вполне серьёзно считает себя моим хозяином.
Впрочем, кто кому кем приходится – вопрос не суть важный. Я выше мелочных разборок и не стану подсказывать очевидные ответы. Более того: я готов и в дальнейшем повествовании, дабы избежать путаницы о ком идёт речь, иногда называть Серёгу хозяином.
Мудрость, как известно, великодушна, а я давно понял, что быть мудрым не только разумно, но и очень полезно.

Однажды мой хозяин решил жениться.
Что же, дело это полезное, но с любой, даже с математической точки зрения – тупиковое. Пояснить?
Ну вот, к примеру, женитьба самим фактом случившегося события сужает бесконечность до единицы. О чём речь, надеюсь, понятно.
И единица эта, только-только заняв несколько строчек в расчётах (сиречь – в паспорте) «математика», тут же стремится заслонить собой всю необъятную бесконечность. Абсурд, но именно так почти всегда и бывает.
Учёный муж или же смиряется с полученным результатом, или продолжает в дальнейшем  искать верное решение задачи.
 Если он упорен, стоек и в меру изворотлив, а единица по-настоящему мудра (вновь о всепобеждающем значении мудрости), научная справедливость может быть восстановлена.
В противном случае мантия академика ему не светит. Ему останется до конца дней любоваться жирной единицей, при наилучшем раскладе – лишь изредка и робко плюсовать к ней половинки, четвертушки, а чаще нолики. И беситься в слюнявчик.

Доказал? Доказал я вам хоть что-нибудь?
Очень жаль. А ведь как старался, какие выкладки привёл! Даже самому понравилось. Ну, да дело ваше.

                Глава 2

Итак, мой хозяин всё-таки решил жениться.
Свой выбор он остановил на девице крупной, судя по реакции Серёгиных приятелей – красивой, а со слов девицыной матери – ещё и необычайно скромной. Мамаша так во всеуслышание и заявила, игриво ткнув Серёгу в бок:
- Везучий ты, зятёк. Уж как блюли дочку, нынче так не блюдут. Век благодарить должен!
- Да я разве ж… - Серёга захлебнулся толи от навалившегося внезапно счастья, толи от весьма ощутимого удара по рёбрам, - …разве ж я - против, мамаша…
- Марья Тихоновна. А тёщей назовёшь – обидишь! – «не тёща» погрозила пухлым родительским пальцем, словно целясь в кончик Серёгиного носа.

Переполненный разноречивыми чувствами, жених безотрывно следовал взглядом за этим «оружием возмездия». В последний раз он проделывал подобный «финт зрачками» на призывной медкомиссии, когда врач проверял его на предмет наличия косоглазия. Врач сказал тогда «Годен!» и сделал пометку в карточке.
Марья Тихоновна никаких пометок не делала, но, кажется, результатом осталась довольна. Потому что, разжав пудовую ручонку (отчего Серёга дёрнулся и побагровел), погладила зятя по голове. А чтобы тот впредь не дёргался, чуть надавила ручонкой сверху, до предела уменьшив просвет между подбородком и воротником жениховской рубашки – просвет, именовавшийся раньше (в лучшие для просвета времена) Серёгиной шеей.

- Ломовая бабка. Вот уж Серёге привалило! – поделился впечатлениями о новой родственнице друга Михаил.
Произнёс он это в своей обычной манере, однако Сашок с Сенькой, сидевшие с ним рядом за свадебным столом, обратили внимание на то, что Миха всё же голосок-то приглушил.
Чтобы Миха и вдруг сбавил обороты! Такого ещё не бывало. Во всяком случае, я, знающий Миху ещё со своей кошачьей юности, подобного что-то не припомню.
Впрочем, Миха тут же доказал (никогда он ничего специально не доказывал), что это был вовсе не страх, а всего лишь ничего не значащий для него эпизод.

- Сень, - обратился он к приятелю уже значительно громче, - слышь, а как это она свою красотку блюла, если та весь последний год постоянно в городе тусовалась, а наивная блюстительница за двести вёрст отсюда обитает? Пояс верности она ей нацепила, что ли? Железные «памперсы»?
- Тшш. Ты сам мамашу возьми да спроси.  Или Серёгу.
- А чё, запросто, - Миха наполнил свой стаканец, наполнил рюмки приятелей и, естественно, соседок по столу не обделил.
Посуда была разномастной – собирали по знакомым – рюмок всем не хватило, и он, Миха, когда гости рассаживались, «пожертвовав здоровьем», придвинул к себе упоминавшийся уже стаканец.
- Попрошу тишины! Тост от друзей жениха.

Гости оживились, что для начала праздничного вечера – большая редкость. Как частенько бывает на свадьбах, гости представляли собой два лагеря совершенно не знакомых, поначалу чужих, замкнутых, недоверчиво косящих друг в сторону друга людей, вынужденных собраться вместе ради столь великого торжества.
Всем известны примеры, когда такое отчуждение, благодаря двум-трём наклюкавшимся забиякам, к концу гулянки перерастало в яростную, слепую и бессмысленную потасовку, в которой разобрать -  кто, где, чей, кому и с какой силой врезал – просто невозможно. Даже я, кот, видал такое неоднократно.

В нашем случае всё так и не так. Не так, потому что нашлось нечто объединяющее, вернее – некто. И этим неким, объединившим пролетариев всей свадьбы, оказался именно Михаил, Миха – баламут и пьяница (тут можно поспорить), местный ловелас, даже бабник (и спорить нечего), не агрессивный, хоть и шумный, беспардонный, но забавный, можно сказать, славный молодой человек.

Вот гости и оживились, как только Миха взял слово.
Жених, правда, пытался маяковать ему, мол, попридержи-ка, мол, стоит ли…
Однако Миху не остановить. Если уж Миха вошёл в раж…
Словом, он взял привычные бразды в свои никогда не дрожащие руки.
- Мы сегодня выдаём замуж…
- Женим, - поправил его Сашок.
- А я как сказал? А, ну да. Мы женим лучшего друга Серёгу, первого из нашей славной когорты…
- Попроще давай. – Сашок снова вмешался, и на него (а вовсе не на Миху) зашикали.
- Тут некоторые людишки не до конца осознают важность текущего момента, - продолжил тостующий. – Недалёкие глупцы! А ведь наше свободолюбивое, где-то местами даже гордое братство теряет сегодня… - он завсхлипывал, живо иллюстрируя всю тяжесть утраты, - одного из своих самых верных и преданных, самых чистых, как слеза ребёнка…
- Это ты, что ли, ребёнок? Давай закругляйся, водка стынет.
- Нет, я, кажется, так и помру непонятым. Привыкли у нас гнать картинку: вперёд и галопом в объятия зелёного змия. Вот помню в Грузии (он целый час однажды был в Кутаисском аэропорту)…
- Ну пожалуйста, Михаил, выдай какой-нибудь тост, из грузинских. Не слушай ты этих!..
Все гости уже звали Миху на «ты», и это, повторяю, в самом начале свадебного вечера. А ведь он ещё и выпить-то толком не успел.

Долго уговаривать тонкого знатока фольклора не пришлось. Вот Миха уже держит свой жертвенный стаканчик, будто рог козлотура. Вот на нём уже воображаемая бурка. Вот уже и акцент появился, услышь который, истинный грузин мог бы, пожалуй, и обидеться, но который вполне соответствует представлению жителей нашей местности о выговоре лиц кавказской национальности (кстати, интересно, бывают ли коты кавказской национальности?).
И Миху понесло:
- Друзья мои, кунаки, представьте себе наш аул среди голубых скал. Прэдставил, да? Внизу грохочет горный ручей, холодный, как сталь моего кинжала. Над ручьём, у обрыва растёт одинокий старый орэх. Дерево такой.
- Грецкий орех или фундук?
- Нэ знаю. У нас женщины их собирают. Слушай дальше. На дворе весна, вэчер, самые что ни на есть загадочные сумерки.
- Часов семь?
- Ага, сэм-восэм. Под деревом, прэдставь, джигит и дэвушка.
- Красивая?
Сжившись со своей новой ролью, Миха лишь снисходительно цокает по-кавказски языком и красноречиво, но сдержанно жестикулирует, давая всем понять, что иных девушек, кроме как самых красивых, в их ауле просто никогда и не водилось.

- Ну и что, что дальше, Михаил?
- Стоп. У нас в ауле нравы строгие. Этот всякий «порнух-чернух» от меня не дождётесь.
- А-а, - публика была явно разочарована подобным поворотом.
- И правильно, - одобрила Михину позицию Марья Тихоновна, - нечего разврат прославлять. Выпьем-ка лучше за…
- Нет, вы не поняли. Мы знаешь, какие горячие, но болтать об этом… Дальше, дальше слушай.
- А-а, - загрустивший было народ тут же воспрял и ещё щедрее зауважал рассказчика, настоящего мушшину!

- Теперь представь себе слэдующий вэчер: та же весна, тот же обрыв над горным ручьём, тот же орэх, тот же грузин… э-э джигит и… совсем другой дэвушка.
- А-а, - кое-кто из гостей уже начал понимать, куда клонит Миха-Михо.
А тостующий, свысока оглядев их, завороженных описываемой ситуацией, продолжил:
- Пошли дальше. И снова весна, но уже трэтий вэчер. Опять те же сумэрки, тот же самый платан…
- Орех.
- Ну, орэх. И абрек тот же, в той же папахе и… новая потрясающая красавица.
- А-а-а…
Михаил выдержал паузу, достойную МХТ имени Горького или даже имени Чехова, элегантно поднял свой стакан, призывая слушателей-кунаков к тишине, и, всё усиливая акцент, с задумчивой мудростью аксакала закончил:
- Так випьем же за пастаянство мушшын и нэпастаянство женщин.

Михин тост понравился. Больше он пришёлся по душе мужикам, хотя и дамочки возбудились, должно быть, ощутив мягкость овечьей папахи под своей головой, упирающиеся в бедро ножны… Вообразив себе ветки платана, тьфу, ореха там, высоко перед закинутыми к небу глазами.  Или явственно почувствовав жёсткость щёточки усов, от которой щёки  и нежная девичья шея тут же покрываются предательскими пятнами…

И я, будучи котом наблюдательным, не мог этого не заметить, а потому с нетерпением ждал дальнейшего развития событий.

                Глава 3

После произнесённого Михой тоста атмосфера свадьбы насытилась некой фривольностью, которая, сознаюсь, передалась даже мне, любимому Коту жениха. Я сладко потянулся, предвкушая скорую полуночную прогулку по хорошо  знакомым вплоть до каждого закоулка окрестностям, ничем, на мой взгляд, не уступающим красотам далёкого Кавказа. Да и мои «боевые» подруги, наверняка, нисколько не хуже их смуглянок,  а скорее всего – много пушистей и  громче в любовной игре.

- Зарезали бы этого грузинского джигита, - охладил всеобщий свадебный пыл Сашок. – Свои же односельчане, родня тех его подружек-кекелок. Закололи бы, как барана. После первого же вечера.
- И поделом! – Серёгиной тёще-моралистке оказались близки законы гор, хотя на Кавказе она никогда не бывала и их чернявую породу заочно на дух не переносила:
- Только зачем вы, Михаил, такие скабрезные истории рассказываете? Опять же не разобрать: он (тот, который в папахе) убивал их всех или как? Или просто насильничал?
- Ну тебя, мама. Это же просто анекдот, каламбур ещё называется. Для смеха и всеобщей радости. Правда, дорогой? – невеста, кажется, впервые за весь вечер открыла свой симпатичный ротик.
До сего момента она шевелила пухлыми губками лишь по команде «Горько!» На счёт «раз» шевелила, на «два», «три»…  Самозабвенно так впивалась, не щадя яркой помады.
- Ну, - глубокомысленно буркнул Серёга, согласившись со своею суженой, - притча это, парадокс.
Я своим кошачьим разумением отметил редкое взаимопонимание молодых.
- Ка;лом-бур, - толи сострил, толи обрадовался забавному словосочетанию Сенька, а напрочь лишённый чувства юмора Сашок, вроде как хмыкнул:
- В самом деле, ка;лом…

- И не совестно?! – пламенная блюстительница (в широком, очень широком смысле слова) шумно оскорбилась. – В ваших присказках, в этих прибаутках – сплошь блуд да сортир. Прости Господи! Ох, порченная нынче молодёжь пошла, особенно городская.
- Мама!..
- Что, мама?! И куда я тебя, доченька, лебёдушка моя незамаранная, отдаю?! Кому-у-у?! – она принялась по-бабьи подвывать, а затем, будто вспомнив, где конкретно может таиться источник порока, нашла глазами остатки Серёгиной шеи и глазами же набросила удавку, затягиваться которая, однако, никак не хотела. Ну, не могла удавка затянуться на том, чего уже не существовало в природе.
Опустив тогда воображаемое лассо, «ковбойша в юбке» повторила свой, вероятно, излюбленный, теперь уже знакомый всем (а особенно Серёге), жест. Вы тоже должны его помнить: пухлый палец возле носа.
- У-у! – укнула она с новой интонацией в голосе, отнюдь не бабьей и не подвывающей. – У-у, зятёк!

Серёга хоть удавки и избежал (в данный момент), но отчего-то задыхался.
- М… Ма… Мари Тихна, - выдохнул он, наконец, - буте уверьны, Мари Тихна…

- Во попал, ёксель-моксель! – Миха и сочувствовал другу, и, одновременно, не мог сдержать обуявшего его вдруг совсем неоправданного (в данный момент) веселья.
- Не дай, не приведи! – атеист Сенька (атеист от рождения, а не по убеждениям) мысленно продолжил фразу… удивился, устыдился, подумав, успокоился (а чего, а все теперь) и живо опрокинул в себя позабытую было рюмку (как все и всегда). И полегчало.
- Ты чё это – не дай? Как это – не приводи?! – Миха, конечно же, понял Сеньку правильно, но явно куражился над дружбаном.
Я ведь, как вы помните, уже обратил своё кошачье внимание на то, что он вошёл раж.

Сашок тем временем, откинувшись на спинку и балансируя на задних ножках стула, до неприличия внимательно разглядывал невесту.
- Глянь, глянь как впёрся, - толкнул Миха приятеля локтем, - щас свалится. Как в ЗАГСе впёрся ей в затылок, так до сих и оторваться не может. Понятно ещё, если б задницу облюбовал – там, действительно смотреть-не пересмотреть – или…  Да много там всяких «или» из её платья вывалиться норовит. А наш – то всё косу разглядывал, то в глаза ей уставился. Эй, мечтатель, очнись! Она же глазёнки потупила, скромнягой при мамаше прикидывается. Какие же мы, тюси-пуси, не разу не валяшки. Или – не сразу?
Став в позу обиженного куртизанкой поэта серебряного века, Миха выдал импровизацию (их много было у него в запасе):
- У неё глаза, как два омута,
  Вот козлу подфартило какому-то.
- Примитивный субъект! - Сашок оторвал свой томный взгляд от «неваляшки», но ненадолго, только для того, чтобы глотнуть шампанского, - Неандерталец ты! Только и знаешь: трах, перетрах, задница, передница!
Он с каким-то даже несвойственным ему прежде омерзением пожал плечами, словно отстраняясь, не желая разделять…, то есть раздевать…, в общем – соответствовать ТАКОМУ уровню…
Взор его вновь поплыл к объекту былого внимания, но, столкнувшись по дороге с моим кошачьим взглядом  (все говорят, пронзительным и испытывающим), на мгновение остановился, и Сашок попытаться добить (думаю, тщетно) своего морально-этического противника:
- Кот, ты глянь, и тот разборчивее тебя, дурбалая!

Ну, наконец! Слава Кормильцам, и обо мне вспомнили!! Лежу тут, понимаешь, нежрамши подле всеобщего изобилия.
А кто вспомнил, вы обратили внимание?
И это не случайно, пожалуй, даже закономерно и объяснимо. Мы ведь близки…  Насколько могут быть близки Кот и простой человек. По духу, по естественным желаниям и понятиям, по темпераменту. Словом – по мироощущению.

                Глава 4

Воздав мысленную хвалу Кормильцам, я, будучи Котом самокритичным, задумался: а не много ли я на себя беру, столь дерзко ставя свою кошачью личность на одну ступень с вами, с единственными (как вы считаете) по-настоящему разумными существами на планете?
А вы бы, друзья мои, пореже чванились, всесторонне и внимательно обозрев собственную персону. Может, тогда стали бы повнимательнее и  к друзьям вашим пушистым.
 
Впрочем, всё это - никому не нужная эмоциональная дребедень!
Согласен, я бываю излишне резок в суждениях, сверхкатегоричен. Как сейчас, например.  Но уж войдите в положение оголодавшего в разгар пирушки (!), но гордого, не опустившегося до попрошайничества Кота. Не судите строго.
Каюсь, теперь я раздражён.  И хотя никоим образом этого не показываю (что ниже моего достоинства), однако изрядно злюсь.
 
Но, пожалуй, не всегда я зол на тех, на кого следовало бы. Вот похвалил я своего единомышленника, признался в духовной  близости, а он, гад, на этом духовном и замкнулся. Нет бы - паштетика мне поднести, ведь этот продукт - тоже часть мироощущения. И немалая.
Однако не проявил Сашок низменно-организменной солидарности.  Он вроде бы осадил Миху, указал его место (можно подумать, Миха угомонится) и иссяк, разом позабыв о славном домашнем друге, с которым, собственно, Миху и сравнивал.
Да и само его сравнение прозвучало для меня несколько унизительно: «Кот и тот…» Хм, значит «я и тот…» Хорош дружочек!

Голодуха, что ли, так способствует выплеску тщательно скрытых во мне амбиций?
И всё равно я не стану жалобно мяукать, тем более – прыгать на колени или выискивать под столом отшвырнутые ногами привередливых гостей вполне съедобные куски.
Лежать и отвернуться! Прижать к полу живот, чтоб не сводило, и уши…
Но куда же спрячешь уши, нос, роскошные усы, если рядом чавкают, грызут, стучат без стеснения по тарелкам?..

Нет, всё-таки худо, когда воображение людей столь однобоко. Поэтому, честно говоря, и не хотел бы я жить, столоваться вместе с Сашком. С Серёгой оно надёжнее и регулярней будет.
Эстетика эстетикой, а брюхо своего требует. Вовремя. Заполни его, а тогда, пожалуйста, созерцай себе на здоровье! Для пищеварения это дело очень даже полезное.
Но ежели отбросить его житейскую забывчивость и отрешённость, Сашок, как я уже отметил, более других двуногих мне симпатичен. Он близок мне той самой, казалось бы, отрешённостью, которая и не отрешённость вовсе, а напротив – сосредоточенность. Только не на себе (как, скажем, Миха), не на позывах нутра сосредоточенность – на ПРЕКРАСНОМ.

Удивляетесь? Считаете, это несовременно, иррационально?
А, по-моему, он – из будущего, Сашок. И я, потому что – такой же.
Мы оба избегаем суеты, как бы поладив с собою («как бы» можно убрать), как бы приоткрыв что-то и заглянув куда-то, кое-что поняв.
Но не успокоившись на этом понимании и продолжая познавать и удивляться. И радоваться простым вещам, только которым, на самом деле, и стоит радоваться.

Простое, сложное…
Кто определил и классифицировал?
Мы же, всё мы и сами. А отличаемся мы друг от друга (по большому счёту) лишь разной эмоциональной реакцией на то или иное событие, предмет, ощущение.
Сашок и я, например, во многом совпадаем – вот и близость.
Логично?
Элементарно.

А почему мы (он и я) из будущего?
Ну хорошо, пускай мы – из прошлого. Кстати, совсем не худший вариант.
Только прошлое людьми изрядно подзабыто. Одно наше кошачье племя, не столь подверженное эмоциональной порче, плавно дрейфует из вчера в завтра, изредка обнаруживая среди своих попутчиков отдельных особей рода человеческого, вроде Серёгиного и, естественно, моего приятеля по имени Сашок.

Да и Серёга временами не лишён, как говорит Михаил, «пустопорожней созерцательности». Иначе и не могло быть, ведь не зря же он со мною проживает.
Вот и теперь он сидит, не к месту, по-моему, подтверждая это определение, сосредоточившись на двух родных отныне ему женщинах и совершенно выбросив из головы самого дорогого и любимого ещё месяц (неделю, три дня назад) – МЕНЯ.

Я не ревную, поймите меня правильно. Но мой прижатый к полу живот уже царапает изнутри о хребет и готов взбунтоваться помимо железной кошачьей воли.
Дудки! Не выйдет, животина позорная! Не одолеть тебе родовую гордыню -  стойкую, упорную… ждущую, ну когда же, когда…

А кто позвал меня, знаете?
Никогда не догадаетесь. Да и я тоже не сразу прочухал, услышав невестино: «Ко-от, Кот. Забыли о тебе, изверги.  Бегом прыгай сюда».
Поди ж ты, она вторично открыла рот (какой славный ротик!), и снова  - в масть, в самую тютельку.

Теперь и Серёга встрепенулся. На меня, на неё глядит: на меня пристыжено, на жену свою молодую – восторгаясь, явив в радостном запале даже кусочек своей шеи, столь лакомый для прирождённой тёщи, Марьи Тихоновны.
Совсем парень чокнулся!

А невестушка-то вроде и ничего себе. Надо бы к ней присмотреться повнимательней.

                Глава 5

Любаша, если честно, поначалу мне не понравилась.
Да, я ведь не представил: молодую жену моего хозяина Серёги зовут Любаша. Точнее, зовёт её так сам Серёга, а другие кличут по-разному: Любонька, Люба, Любимчик (это для фамильярного Михи она враз сделалась Любимчиком) и ещё – Люська-закрома.
Последнее имя прозвучало шёпотом в разговоре двух невестиных подружек. Красивое, ничего не могу сказать, имя. Очень похоже на французское, с  ударением на последнем слоге. Жаль, перевода не знаю.

А не пришлась моей душе Любаша по обычной причине: не терплю я в доме посторонних, точнее – когда те в нашей с Серёгой квартире задерживаются.
Надоедают они, от нечего делать лезут со своими ласками, всё пытаются моему хозяину потрафить.
Вот и эта: стоило мне вернуться после рабочего дня, то есть – на исходе трудовой ночи, сигануть с форточки на своё законное место за Серёгиным диванчиком и начать приводить себя перед сном в порядок, так и эта туда же с обрыдлыми, дебильскими комплиментами:
- Серёженька, какая у тебя киска чистоплотная!

А я гостью в темноте-то и не заметил, просто не присматривался. Думал, лежит Серёга один (как всегда), сопит, дрыхнет перед сменой. А их там оказывается двое укрывшихся.
Так та, вторая, будто даже обрадовалась, увидев меня, будто ангел-хранитель ей на помощь в моём образе явился. Одеяло с себя скинула (вместе с Серёгиной рукой), села повыше на диванчике и давай умиляться:
- Кисонька, киска моя, чистюля…
Серёга в результате её резких телодвижений остался лежать в нелепой позе: отброшенная рука повисла плетью, а колено, прижимавшее до этого её бёдра, ничего теперь не прижимало, потеряв хитро ускользнувшую точку опоры.
- Да ну его, Любаша. Чего ты? Ну Люба-аша…
- А ты, Сержик, не говорил, что у тебя живёт такая милая киска.

Серёгино колено вновь приступило к упорному восхождению наверх. Да и ожившая вдруг рука, захватив край одеяла, поползла вверх по платью к тому, что подходит по заграничное название «закрома», однако наткнулась (шалунья!) на безжалостное сопротивление гостьи.
Какого рожна им вообще одеялом укрываться, раз они лежат при полном параде?!
- Ну, Любаша-вруша, ты ведь обещала, сказала, что под одеялом можно…

Ах, вот в чём дело! Серёга, Серёга…
Кто же ноет и клянчит в такой момент!!

Посмотрел я на всё это, послушал, оценил ситуацию, слегка обиделся за «мою киску» и, дабы не служить искусственным поводом для отвлечения Серёги от очень важного и нужного дела, встал и прошествовал в коридор.
- Ой, да это не киска, Сержик, это целый котяра!

Вот так открытие! Час от часу не легче. Серёга у неё – Сержик, я – котяра. Туповата ты, подруга! Потребовалось разглядывать меня сзади, чтобы удостовериться, понять и оценить…

- У-у какой, настоящий котище!

Насмешила, не половинка же.

- Кот, - автоматически поправил девушку обладатель диванчика и летающего туда-сюда одеяла.
- Я и говорю: кот, мужчинка.
- Да не кот-мужчинка, а просто Кот. Помнишь Матроскина?
- Фамилие у него такое?
- Ага, иначе Кот злиться будет. Ложись, Любаш, давай…
- Погоди ты. Не обижайся, Кот. Ладно? Я же не знала, - окончательно выпорхнув из Серёгиных объятий,  она догнала меня у двери и принялась усиленно оглаживать.
- И особо не гладь, тоже не любит.
- Вот ты значит какой, Кот. Всем котам Кот.

Это обращение понравилось мне куда больше предыдущего.
Серёга, конечно, молодец – сразу указал подруге на её непростительные ошибки, почти повелел исправиться.
 Но и она ничего, сообразительная. И ласкает вроде приятно. Нет, нормальная бабёшка. Сойдёт.
Очевидно, так же решил и Серёга (не зря ведь вместе обитаем и столуемся). Потому и свадьба эта, и кровать новая двуспальная, и даже «тёща-ковбойша» в непосредственной близости.

Ну, решил и решил. Ему, в конце концов, видней.
Зажили. С миром зажили, с радостью, с любовью…
Имя-то у неё какое – Любовь. Прямо не в бровь, а в глаз!
Любви действительно было много – и с маленькой, и с большой буквы (хотя истинная Любовь всегда с большой).
 Во всяком случае, для Серёги её оказалось достаточно. Он, на мой зоркий кошачий взгляд, даже переусердствовал в своём стремлении соответствовать: побелел лицом и посинел окружьями возле глаз. Он наконец дождался своего часа, дорвался и пользовал теперь вчерашнюю недотрогу усердно, можно сказать, выбиваясь из последних сил.

Сразу после свадебного застолья и перед тем, как погрузиться в пучину брачного ложа, Серёга что-то долго объяснял своей новоявленной жёнушке, полночи втолковывал, вроде как жалел её и заранее извинялся.
А она, лебёдушка незамаранная, знай себе смиренно кивала головкой, ужасалась, а потом… быстренько сбросила с себя всё, в чём была, всё-всё, что накупила в «Свадебном салоне», и самоотверженно ринулась, бедняга, навстречу похотливым мужниным желаниям. Именно ринулась, ибо я находился рядом, на своём коврике, однако вскоре вынужден был покинуть своё ложе из-за реальной опасности быть раздавленным, сметённым чьей-то ногой, головой или (простите) задницей.
Поначалу опешивший от такого её энтузиазма Серёга всё же взял себя в руки, вернее сказать, - взял в руки свою суженую, хватал, вертел её, короче говоря - всячески пытался соответствовать.

Когда стартовый порыв их страсти почил естественной смертью, Серёга как бы невзначай (с надеждой) стал шарить глазами по недавно ещё свежей простыне. Он поперву чему-то удивлялся, словно ища что-то на белой материи и не находя.
Не знаю, нашёл он, в конце концов, то, что так упорно искал, или не нашёл, но круговерть поз, звуков и запахов (что лично для меня особенно важно) вновь быстро захватила его, унеся с собою былые поиски, отдельные сомнения и ненужные дурные догадки.

И лишь наутро что-то ещё в Серёге шевельнулось (имеется в виду – из области названных чувств). Но хозяюшка к тому времени уже всё прибрала, перестелила, проветрила и глядела теперь таким ясным, чистым, таким единственным в мире взором на своего единственного же, первого и единственного мужчину, что Серёга устыдился своих прежних мыслей, отринул подальше закравшееся было… и погрузил себя в счастье.

Любое погружение, однако, строго ограничено определённым запасом кислорода. И сколько ни плескайся, ни резвись, а выныривать всё одно придётся.
Мало ли, что не тянет на поверхность! Нужно продышаться, отдохнуть, похавать, наконец.
Только подниматься следует без рывков, без стремительности и свойственной людям торопливости. Иначе наступит… как её… кессонная болезнь прихватит. И каюк ныряльщику.

                Глава 6

Я бессчетное количество раз слышал подробное описание жуткого (для меня – добропорядочного Кота) процесса погружения млекопитающего в водную стихию от ещё одного Серёгиного приятеля - от Сеньки.
Меня бы в эти чёрные глубины даже под «парабеллумом» не затянули, а Сенька по своей собственной воле туда суётся! Он, видите ли, - любитель подводной охоты. Совсем свихнулся парень!
На самом деле, это занятие, с одной стороны, вроде бы и охота, но, в то же время, вроде как рыбалка. Хоть и с ружьём, да не с настоящим.
Сие оружие  не грохочет и не плюёт пулями или дробью, а только пускает специальные стрелы на верёвках. И не в кабана или дичь, а в мирно плавающих рыб.
Впрочем, в рыб – это хорошо, это я не возражаю. Я вообще не против любой рыбалки, потому что там (на рыбалке) всегда тихо, сосредоточенно и в конце – сытно.

Сенька у нас слывёт мастером рыбной ловли. Он плавающих этих вкусняшек и под водой запросто достанет, но главное – может поймать их и на удочку, и сетью, и всякими другими способами, коих знает бесчисленное множество.
Его только позови. Хотя и звать даже не надо – он сам кого хочешь рыбалкой соблазнит. Вот сидит сейчас на новой Серёгиной двуспальной (правильнее нынче бы назвать Серёгино-Любашиной) мечте развратника и склоняет юную хозяйку…

А вы что подумали? И не совестно?!
К поездке в лоно… тьфу, на лоно природы он её склоняет.
С Серёгой, понятное дело, поедут. И, конечно же, с Сашком и Михой. Как прежде, бывало, ездили.

Сенька азартный. Он моментально умеет заразить всех своей увлечённостью, поэтому обязательно должен (я в этом нисколько не сомневаюсь) уговорить молодожёнов.
Похоже, уже уговорил.
Они, правда, долго и не сопротивлялись. У Серёги (я сразу приметил) после того, как он узнал о Сенькином предложении, глаза заблестели на фоне приобретённой не так давно (вокруг них) синевы. Но поглядывает Серёга на свою красотку с осторожностью, с ответом на предложение друга  не торопится.
До чего же я дожил: не прошло и недели со дня свадьбы, как уже опустили моего вчера ещё самостоятельного и местами даже решительного хозяина ниже плинтуса!

- Конечно, конечно, Сенечка. Как здорово ты придумал! – так искренне, с таким жаром выдохнула Любаша. Она словно бросилась в объятия любителя-истребителя живой природы. Истреблять её родимую, так уж вместе, всем миром!

Ах, какое чудо, какая прелесть эта женщина!   
Сенька пару лет назад тоже решил было обзавестись половиной, связать судьбу, как говорится, законными узами. Жила даже у него одна – ничего себе, справненькая. Да, слава богу, вовремя спохватился.

Связать…
Вот именно – связать, дать себя опутать… и трепыхаться потом, как в сети, наброшенной ею и (что особенно обидно) собственноручно им же сплетённой!

Ему тогда отчётливо привиделась эта безрадостная картинка. И как ни любил Серёга своих собратьев-рыбаков, как ни радовался рыбачьему счастью, становиться карасём ему явно не хотелось.
Он вдруг стал замечать на лице своей подруги хищный оскал охотника, предвкушающего крупную добычу. Интерес подруги к Сенькиным увлечениям показался ему жалко наигранным, искусственным, сродни ловле на живца.
А он прекрасно разбирался (почти профессионал всё-таки) в малейших нюансах и хитростях подобного рода. Он тонко чуял опасность и не позволил себе клюнуть, попасться на крючок.

А может, и не было вовсе никакого оскала? Не существовало живца и воображаемого невода?
Да и добыча Сенька, если разобраться, не особо крупная. Хотя теперь-то что…
Словом, он подверг сомнению, дал отставку, сорвался с крючка… и нисколько о том не сожалел. Да и некогда – путина в самом разгаре.

Но реакция жёнушки приятеля Сеньку порадовала. В-первых, порадовала той лёгкостью, с которой она отпускала его дружка на вольную волю. Значит, не отколется Серёга от компании, не отрезанный, значит, он ломоть.
Правда, не совсем на волю выпустила – и сама с ними увязалась.
Сенька-то предложил её ехать с ними  наудачу, можно сказать, для проформы. Боясь отказа, он начал издалека, «с заходом», а она возьми да уцепись…
И смотри, с каким энтузиазмом уцепилась, прямо аж завелась! - Научи да научи, Сенечка, рыбачить. Давно, дескать, хотела.

Объяснять ей премудрости любимого занятии Сенька не против, скорее, наоборот, очень даже наоборот. Это, собственно, и есть «во-вторых», чему он обрадовался. Его кореша-неумёхи, видите ли, не желают слушать дельные советы, вечно отбрыкиваются от Сенькиных наставлений, а потом завидуют, балбесы, его знатному улову.
И поделом им, неразумным!

В Любаше же Сенька (наивный парень) приметил истинную заинтересованность будущего соратника.
До того, чтобы стать настоящим единомышленником, равным Сеньке и умудрённым, путь её, ясное дело, будет долгим. Но Сенька готов помочь ей преодолеть сей извилистый маршрут.

Рыбалка (если относиться к ней должным серьёзным образом) не приемлет мельтешения и не даётся с наскока. Как о том мечтают многие новички. Некоторые думают: снасти купил, червей накопал и давай, тащи одну за другой…
Только что-то не шибко тащат.

Как здорово, Сенечка, ты всё придумал, - перспективная рыбачка прервала его неспешные размышления. – А то мы с Сержиком здесь совсем закисли.
Она обвела томным взглядом супружеское ложе, на котором им пришлось «киснуть».
- Сержик без воздуха совсем бледненький стал, одни глаза торчат.
- Ага, взбледнул, понимаешь, - подтвердил Серёга, - Глаза торчат, и только.
- Ну-ну, уж и только… - Любаша, хитро скривившись, погрозила мужу пальчиком (точь в точь мама родная), как бы поддерживая и, одновременно, предупреждая о последствиях его легкомысленного «и только».

Затем она, приняв царственную позу, громогласно изрекла:
- Лейб-гвардеец Сержио, ты в боях заслужил краткосрочный отдых. Посему высоким повелением тебя ждёт  двухдневная расслабуха.
- Служу моей королеве! – взял под несуществующий козырёк псевдо лейб-гвардеец.
Хотя на гвардейца, пожалуй, он не тянет, на лейб – тем более, особенно в сегодняшнем своём состоянии.
- Ну, вот и умница. Вот и восстанавливай всё пошатнувшееся и ослабшее. Но – под моим надзором. Понял, «здоровяк»?!

Матушки-наставницы, как же вы умудряетесь передавать дочерям (столь близёхонько к оригиналу) свою манеру поведения, свои интонации, казалось бы, им (дочерям) ранее не присущие?
Как ваше бдение-блюдение для них благотворно и пронзительно – и по тону, и… даже буквально.
Отчего бы иначе так задёргал многострадальной шеей зятёк-муженёк.
И почему  вдруг Сенька так резко засомневался в своём, возможно, необдуманном, вырвавшемся в запале предложении о рыбалке?

Но не идти же на попятную.
Слово – не воробей или окунь какой-нибудь. Слово гвардейцев Её Величества.
Итак, вперёд к грядущим победам, которые не за горами!

А мне, Коту и (иногда) соратнику этих «аристократов», остаётся лишь наблюдать за всем, что будет происходить в дальнейшем.
Усом чую, грядёт нечто забавное.