Тьмутаракань и ее колодцы

Башня Мастера на меридиане находилась совсем близко от небольшой деревни, носившей название Тьмутаракань. Получила она его за то, что кроме людей жили в ней одни только тараканы, а половину года была она погружена в темноту, как вечная мерзлота в полярную ночь, только без северного сияния. Такое странное астрономическое явление наблюдалось в Тьмутаракани потому, что деревня, во избежание разрушительных набегов со стороны Железного королевства, была спрятана в глубокой и узкой долине между горами, такими высокими, что в зимнюю пору туда не проникал ни один луч света. Тонкая, светлая и острая как игла, стоящая на вершине холма башня Мастера хорошо была видна из каждого деревенского окна.
В свою очередь Мастер тоже прекрасно видел эти жалкие покосившиеся домики с продавленными крышами, нелепые и убогие, видел их жителей – серых, невзрачных и нищих, видел, как проводят они свое время в немом и пустом ожидании светлых дней. Ему было их жаль и он не раз порывался помочь им, но магия, которой он владеет, совершенно особенного свойства: ничто материальное ее власти недоступно. Много раз пытался он воодушевить жителей деревни встать на борьбу с ратниками Железного королевства, поставить гигантские зеркала на вершинах гор, что бы в темную пору года они ловили лучи солнца, залатать крыши, наконец.., но все было безуспешно. К тому же, эти несчастные были единственными людьми, которых видел и с которыми мог говорить сам Мастер, не слышавший человеческого голоса уже долгое, очень, очень, очень, очень, очень долгое время.
Когда он спускался в деревню из своей башни, когда он в великолепном черном одеянии проходил по узким грязным улочкам легко, как ветер и словно бы не касаясь грязи ногами, когда он садился на поваленное бурей три года назад дерево, когда говорил, глядя пронзительно, ласково и печально – его всегда окружала жалкая и влюбленная толпа, тянувшая к нему руки и не сводившая с него благодарных глаз. Когда наступало холодное и темное время года, он наколдовывал им волшебные сны, рассказывал истории, приносил огонь, который освещал их дома. Жители деревни обожали Мастера так сильно, что ловили каждое его слово, каждый взгляд, каждую улыбку с такой неодолимой страстью, что ничего не видели и не слышали в действительности. Не раз слова Мастера тонули в разносящемся по толпе шепоте – «Он говорит! Мастер говорит с нами! Как же он добр, как он велик!». От этого Мастер заболевал бронзовой лихорадкой, руки его тяжелели, так что он уже не мог держать в них даже пера, ноги наливались бронзой, так что он больше не мог сделать шага, даже лицо бронзовело, и на нем застывало странное выражение одобрительной полуулыбки, которое так ценили жители деревни, которой всегда так ждали всякий раз, когда он спускался в их маленький грязный мирок.
Чего только не делал Мастер, что бы излечиться. Он топил их во вселенской любви так, что каждое его слово становилось похоже на карикатуру самого себя, но они ничего не слышали. Он оставлял их на много дней, а, воз-вращаясь, отвечал односложно и грубо, но они не понимали, чем заслужили это. Он примерял маски других людей и спускался, что бы увидеть себя настоящего их глазами, но они всегда узнавали его и лишь возносили еще выше.
Запираясь в своей башне, он думал: А не стать ли колодцем? Колодцем, стоящим посередине деревни и обреченным всегда оставаться сосудом, из которого они будут черпать столько воды, сколько им нужно, тогда, когда им нужно, так глубоко, как им нужно, до тех пор, пока колодец не истощится или пока кто-нибудь не разглядит в нем прежнего Мастера…