Блудный сын. Часть вторая. Глава 2

2
     Николас Ратс, торговец зерном, мехом и лесом из России и Швеции,
устраивал ужин в честь окончания своего портрета молодым мастером Рембрандтом ван Рейном из мастерской Хендрика ван Эйленбюрха. Он настолько очаровался портретом, изображающим его энергичным и активным, в виртуозно выписанной собольей шубе, которую даже в богатом Амстердаме не часто встретишь - не зря он парился в ней, позируя для портрета, когда на дворе стояли довольно тёплые сентябрь и октябрь – что с радости устроил роскошный банкет. Приглашались все подряд: родственники и друзья, их друзья, вся мастерская ван Эйленбюрха – Рембрандта. Дочь Ратса, помогавшая отцу в организации празнества, деловито сновала между гостями, посматривая, все ли довольны и отдавая распоряжения прислуге. Торговец вознамерился подарить картину дочери.

     Молодая женщина сказала отцу - она повесит этот замечательный портрет в своём новом, недавно купленном её мужем, доме. Они не прогадали, заказав портрет начинающему лейденцу.Входя в популярность, он называл уже немалые цены за свою работу, но всё же выходило дешевле, чем заказать де Кейзеру или Пикеною. И отец и дочь были весьма довольны результатом. По мнению молодой женщины, художник великолепно отобразил нетерпеливый характер отца, его острый, мгновенно всё схватывающий и оценивающий взгляд.

     Портрет вывесили в самой большой комнате на всеобщее обозрение. Вино и пиво лились нескончаемой рекой, столы ломились под тяжестью всевозможной обильной закуски: разные сорта мяса и птицы, диковинные, целиком запеченные рыбины, пироги и паштеты, имбирные пряники и кексы, свежие и засахаренные фрукты. Произносилось множество тостов и речей, восхвалявших мастерство Рембрандта ван Рейна, поздравления принимали Николас Ратс, его дочь и её муж.
Рембрандт, как один из главных героев торжества, принимал славословия в свой адрес. Он и сам полагал, что работа удалась, все похвалы он заслужил по праву. Но этот портрет – один из многих похожих заказов – явился просто набивавшей руку практикой и неплохим заработком, не затронув его чувств и эмоций.

     Его более привлекали портреты Морица Хейгенса и Жака де Гейна, стоявшие в мастерской на мольбертах один к другому. Рембрандт решился на более вольную манеру, несколько отойдя от классической. Начиная портреты, он верил в душе - Мориц Хейгенс, обладавший солидной коллекцией картин и Жак де Гейн, слывший
во времена своей деятельной жизни талантливым художником и отлично разбиравшийся в живописи, оценят этот стиль. Жак де Гейн пришёл в восторг от того что выходило,  Мориц Хейгенс, может быть, под воздействием впечатлительного друга, тоже не имел претензий.

     Художник не пил ни вина ни пива, а потчевал себя редкими заморскими фруктами и ожидал той стадии вечеринки, когда всё внимание гостей обратится от него и Николаса Ратса на питьё и кушанья, чтобы потихоньку улизнуть. Он ещё успеет поработать час-другой в мастерской. Нужно сказать об этом Хендрику ван Эйленбюрху. Хендрик пришёл к Ратсу позднее, его, как обычно, задержалинеожиданно возникшие срочные дела, и Рембрандт ещё не успел перекинуться с ним словом на банкете. Провожая Рембрандта на празднество, Хендрик загадочно улыбался. Спросив о причине такой загадочности, Рембрандт получил в ответ еще более загадочную улыбку и слова: «увидимся на ужине у Ратса».

     Поискав Хендрика глазами и не найдя, Рембрандт встал от стола с мыслью посмотреть на улице около дома. Возможно, Хендрик вышел глотнуть свежего воздуха. Он пошёл к дверям и увидел входящего в комнату торговца, неизменно улыбыющегося и любезного. Взгляд Хендрика сразу упёрся в Рембрандта и он торопливо направился к художнику:
  - Вижу, Рембрандт, вы хотите удрать. Подождём немного и уйдем вместе. Я с радости хватил лишнего. Как бы не свалиться в канал ненароком. Не хочется так глупо закончить свою жизнь, – захохотал Хендрик, - светильники на улицах горят, но всё равно темновато. Парни, наверняка, останутся до конца, они придут позже.
Рембрандт согласно кивнул. Ученики и впрямь не захотят уходить рано и упускать лишний случай повеселиться.

  - У меня для вас хорошая новость, господин ван Рейн, – шутливо- официальным тоном продолжал Хендрик, - мне удалось добыть отменный заказ – групповой портрет членов гильдии хирургов. В скором времени в нашу мастерскую пожалует доктор Николас Тульп.

     Они шли вдоль полутёмных улиц, по мостам, пересекающим каналы. Хендрик ван Эйленбюрх цепко держался за более крепкого и трезвого Рембрандта, зацепившись за его руку. В другой руке Рембранд держал светильник. Его предусмотрительно прихватил с собой из дома Хендрик -  придётся возвращаться затемно. Пьяненький Хендрик без остановки трещал: его стараниями Рембрандту улыбнулась настоящая удача в виде заказа гильдии хирургов и он должен не ударить лицом в грязь. Рембрандт и сам понимал важность предстоящей работы.

     Групповые портреты гильдий были «хлебными» заказами, особенно в Амстердаме, за них художники-портретисты отчаянно боролись друг с другом. Он гадал почему гильдия хирургов согласилась поручить заказ ему, начинающему в Амстердаме, хотя уже и популярному художнику, а не Пикеною или Де Кейзеру. Так или иначе, Рембрандт обрадовался нежданной новости, он почувствовал мощный прилив сил и даже перестал ощущать тяжесть пьяного Хендрика, висевшего на его руке.


 Хендрик ван Эйленбюрх вошел в галерею с человеком около сорока лет, среднего роста, худощавого, но крепкого сложения, со светлыми вьющимися, коротко подстриженными волосами. Когда они подошли ближе, Рембрандта встретил голубоглазый взгляд, проницательный настолько, что ему показалось – приближающийся господин видит его насквозь и может читать его мысли. Господин уже успел стянуть перчатки и Рембрандт разглядел сильные кисти рук с длинными, тонкими пальцами и ухоженными ногтями. «Не то что у тебя», - шутливо попенял себя Рембрандт.

 - Рембрандт ван Рейн, позвольте представить вам доктора Николаса Тульпа.
Легкий поклон, затем рукопожатие – крепкое, дружеское. Рембрандт видел этого человека впервые, но он знал кто такой Николас Тульп. Доктор Тульп был известной личностью в городе: практикующий врач, главный лектор гильдии хирургов и член городского совета - один из казначеев города.
 
     В детские и студенческие годы его, сына торговца тканями, звали Клас Питерс. Когда он захотел стать врачом и изучать медицину в лейденском университете, его желание не встретило препятствий в семье, отец не принуждал сына продолжать семейное дело. Выбор невесты по любви, а не ради практической пользы и связей, вызвал неудовольствие его семьи. Но неторопливый и упорный Клас настоял на своём и женился на девушке, которую полюбил и которая полюбила его. Она умерла через несколько лет, Клас не смог её спасти. На одной из стен дома, где они жили, висела эмблема тюльпана. Эмблема так понравилась доктору, что у него возникла идея взять популярный, всегда любимый в Голландии цветок тюльпана к качестве личного герба и даже изменить фамилию. Задумано – сделано: Клас Питерс стал Николасом Тульпом.

     Второй раз Николас Тульп женился тоже по любви. Он купил новый дом около Королевского канала и водрузил на нём изобретённую специально для него эмблему тюльпана. Доктор Тульп приобрел и экипаж навещать своих пациентов и исправно платил драконовский налог на него амстердамскому правительству, надеявшемуся таким образом избавиться от личных экипажей. Личные экипажи загромождают амстердамские дороги, полагали отцы города, передвигаться следует в нанятых извозчиках или пешком. Всё, что Николас Тульп делал, он делал без спешки, основательно и, несмотря на свою неторопливость, успевал везде.

 - Счастлив увидеть восходящую звезду гильдии художников Амстердама, - дежурный комплимент звучал искренне в устах Николаса Тульпа.
Возникла лёгкая заминка, затем Рембрандт спокойно сказал:
 - Я не являюсь членом гильдии, господин доктор.
 - Значит, станете в скором времени.
 - Я уверен, это произойдёт в самое ближайшее время, – Хендрик сначала чуть замялся, но быстро пришёл в себя:

 - Господин Тульп хочет заказать нам портрет членов правления гильдии хирургов.
 - Сколько человек нужно изобразить? – вежливо поинтересовался Рембрандт.
 - Группу в семь-восемь человек, включая меня. Мы хотели бы, чтобы вы изобразили нас рядом с предметами анатомии, например скелетом, или с хирургическими инструментами.
На этом Хендрик ван Эйленбюрх их оставил, посчитав,что его миссия закончена. Рембрандт и доктор Тульп продолжали беседу вдвоём.
- А если изобразить вас рядом с трупом и с инструментами вскрытия, будто это урок анатомии. Что вы скажете? – предложил Рембрандт.

     Доктор Тульп задумался, в его глазах появились искры воодушевления и он с неожиданным для Рембранта задором воскликнул:
  - Анатомическое вскрытие – великолепное решение! Такой портрет сразу покажет нас не только врачами, но именно хирургами! Я думаю, мои коллеги охотно согласятся.
Но затем, несколько замявшись, доктор спросил:
  - А вас это не испугает, господин ван Рейн?

 - Ничуть не испугает, - парировал Рембрандт, - мне случалось бывать на публичных вскрытиях в анатомическом театре лейденского университета. Вскрытия обычно происходили зимой.
- Совершенно верно, зимой. Зимой труп можно дольше сохранить. Мне известно, что вы учились в лейденском университете, господин ван Рейн. Я тоже закончил в Лейдене отделение медицины.

     Видя отразившееся на лице Рембрандта удивление, вызванное, как понимал доктор, его осведомлённостью, Николас Тульп улыбнулся и неторопливо пояснил:
 - Видите ли, господин ван Рейн, я обращаюсь к вам не только потому, что наслышан о вас, как о многообещающем художнике и также о лестных отзывах господина Константина Хейгенса, но и, в некотором роде, по рекомендации. Мне поведал о вас профессор Каспар Барлеус. Он живёт теперь в Амстердаме.

      Выражение удивления на лице Рембрандта не исчезло, брови взлетели в недоумении:
 - Профессор Барлеус в Амстердаме? Я знал профессора в Лейдене, он преподавал в университете. Я писал картины на исторические сюжеты для его друга Петруса Скривериуса.У господина Скривериуса одна из лучших коллекций в Лейдене, - Рембрандт не упустил случая придать себе солидности.
 - Каспар Барлеус полагает то же самое, он рассказывал мне о коллекции, - согласно кивнул доктор Тульп.
 - Перед отъездом я был всецело поглощён семейными делами, весьма печальными, практически никого не навещал и не видел. Не знал, что профессор Барлеус здесь.
 - Как и вы, он перебрался не так давно. Его пригласили в Амстердам читать лекции по философии, литературе и медицине в недавно образованном университете. Амстердам сманивает профессоров очень просто и надёжно – хорошим жалованьем. Я тоже читаю там лекции. Медицина – область, в которой Амстердам может потягаться даже с Лейденом. А вы что изучали в университете?

 - Я учился на отделении греческой и римской литературы, но после нескольких месяцев оставил университет ради живописи.
 - Вероятно, вы приняли правильное решение. О вас отзываются как о перспективном художнике с большим будущим. Каспар Барлеус именно так узнал о вашем переезде в Амстердам, из разноворов о вас в обществе. Он хочет в ближайшее время заглянуть в вашу мастерскую, несмотря на свою занятость, горит желанием посмотреть ваши новые работы.
  - Господин Барлеус будет здесь желанным гостем.

     Николас Тульп одобрительно улыбнулся и опять повернул беседу к теме картины:
 - Очередное публичное анатомическое вскрытие, которое буду производить я, состоится в начале января. До января ещё есть время и, если пожелаете, я мог бы способствовать вашему визиту в гильдию хирургов в день, когда члены гильдии, которых вам предстоит запечатлеть, соберутся вместе.
 - Это замечательно. Я сделаю первые наброски и договорюсь о позировании с каждым портретируемым.
На этом они отправились в лавку Хендрика ван Эйленбюрха, которого нашли в его кабинете, и поведали ему о своём соглашении.


     Визит к Питеру Ластману невозможно более откладывать, укорял себя Рембрандт. Не навестить своего бывшего мастера сразу по прибытии было слегка невежливо, но не зайти к нему до сих пор становилось уже открытой грубостью. Если Каспар Барлеус знает о его переезде в Амстердам, значит и Питеру Ластману это, несомненно, известно. Обучаясь у Ластмана, он жил у него на этой же огромной улице Бристраат. Сейчас, как поведал ему Хендрик ван Эйленбюрх, по роду своей професии знавший всё о всех амстердамских художниках, здоровье подвело его настолько, что он вынужден был перебраться к своему брату в другую часть города.

     Шагая вдоль каналов по выпавшему снегу, Рембрандт вспоминал высокопарные речи мастера об искусстве Италии, где он жил и работал несколько лет, о вечно тоскливом итаинственном Адаме Эльсхеймере* – римском немце, как его все называли. Они, работавшие в Риме голландцы и фламандцы, держались вместе, собирались вокруг римского немца. За его маленькие, сумеречные и редкие картины итальянские коллекционеры выкладывали солидные суммы. Рембрандт смотрел на маэстро Ластмана и не мог поверить своим глазам. Как он постарел за те годы, что Рембрандт провел в Лейдене! Он оставил учителя цветущим, упитанным и довольным жизнью человеком средних лет, а сейчас он видел перед собой высохшего старика.

     Его изможденное лицо и исхудавшее тело ясно говорили о том, что его точит тяжёлая болезнь. Но держался он все так же величаво, старательно и аккуратно одевался, тчательно причёсывал и укладывал ставшие редкими и совершенно седыми волосы. Питер Ластман принял Рембрандта благосклонно: конечно, он слышал о Рембрандте, знает, что он перебрался в Амстердам писать портреты, и он ожидал этого визита, правда несколько раннее; заказы от штатгальтера о жизни Христа – это чудесно, это значит , что Рембрандт продолжает историческую живопись.
Возвращался Рембрандт с тяжестью на душе. Хендрик упомянул о том, что Ластман болен, но то, что он видел... Смерть уже витала над Ластманом, занеся над ним свою косу.

*Адам Эльсхеймер (1578 – 1610) – Немецкий художник, работавший преимущественно в Риме. Писал мало, медленно и рано умер.Тем не менее оказал  мощное  влияние на дальнейшие поколения художников.