Блудный сын. Часть вторая. Глава 5

5
     Рембрандт нанёс последние мазки на портрет гильдии хирургов, вытер кисть о перепачканный красками рабочий халат и отбросил её в сторону. Отошёл от картины, внимательно её осмотрел и удовлетворённо кивнул, остался доволен работой. Портрет ничуть не походил на уже висящие в холле гильдии хирургов. Как и задумал с самого начала, вместо ряда симметрично расположенных застывших лиц, смотрящих прямо на зрителя, он изобразил группу увлечённых участников процесса вскрытия. Взгляды докторов устремлены на труп, на руки Тульпа или в научный трактат по анатомии. Тульпа он выделил, наделив его одного шляпой. Портрет, кроме того, вышел непривычно ассимметричным. Работа подходила к концу когда доктор Тульп, приходивщий время от времени взглянуть на портрет и издававший одобрительные междометия, попросил Рембрандта изобразить еще одну персону – доктора Колевельта, позировавшего ему самым последним. Он поместил доктора Колевельта в левом краю картины, после чего она стала подчеркнуто-ассимметричной. Доктора, видевшие продвижение работы, были удовлетворены своими портретами, им нравилось ощущать себя участниками активного и вместе с тем, торжественного действа...

     Работа окончена, осталось только подписать. Рембрандт обмакнул чистую кисть в краску, нацелился на верхнюу часть картины, почти посередине, и застыл на время в нерешительности. Он пожелал подписать картину своим именем, а не инициалами, как всегда подписывал. Черезчур амбициозно? Несомненно. Даже божественный Рубенс не решился на такой шаг. Не слишком ли самонадеянно ставить себя в ряд с Микеланджело или Рафаэлем. После минутного колебания Рембрандт решительно написал на картине своё имя и поставил дату – 1632. Вытер кисть о рабочий халат по обыкновенной привычке и отбросил её. Ассистенты, заметив это движение мастера, сбежались посмотреть на законченный портрет и напребой поздравляли с завершением.

     Картину вывесили в здании гильдии хирургов по соседству с уже висящими групповыми портретами кисти Томаса де Кейзера и Николаса Элиаса Пикеноя. В течение последующих дней в главном холле гильдии хирургов происходило несусветное столпотворение. Будто половина Амстердама решила помотреть на портрет именно в эти дни - удовлетворить, наконец, любопытное ожидание. Новый групповой портрет приняли благосклонно. То и дело раздавались диферамбы художнику и восхваления картине: её примечательной непохожести на остальные висящие в зале портреты, выглядевшие близнецами, новизне композиции, эффектной, бросающейся в глаза ассимметричности.

     Иные, и среди них Каспар Барлеус, говорили об ассимметрии портрета как об особой симметрии, когда фигура несущего знания и истину уравновешивается всеми остальными фигурами, ловящими каждое слово. « Наконец -то я увидел групповой портрет, где персонажи дышат. И распределение источников света изумительно. Я непременно должен видеть Рембрандта», - раздался возглас высокого, чуть сутулого человека в аккуратном и чистом, но заметно поношенном камзоле. «Кто этот чудак? – тихо спрашивали посетители друг у друга, - мы все не прочь его увидеть». «Это Сегерс, – послышался такой же тихий ответ, - Геркулес Сегерс*, художник».

    Банкет по случаю окончания портрета и в честь Рембрандта ван Рейна устроили в холле гильдии хирургов – все приглашённые желали взглянуть на картину, хотя многие из них уже побывали в здании гильдии с этой целью. Приглглашённых набралось немало – доктора и их друзья с жёнами, пастор Сильвиус с женой и Саскией, мастерская Рембрандта – ван Эйленбюрха. Хендрик ван Эйленбюрх пришёл с женой и старшим сыном Герритом. Юноша проявлял живейший интерес к делу отца и Хендрик, радовавшийся этому обстоятельству, обучал сына – Геррит много времени проводил в лавке отца. Приглашение получили Николас Элиас Пикеной и Томас де Кейзер. Де Кейзер, уже видевший картину, прислал с горничной извинительную записку, а Пикеной пришёл и отдал должное мастерству и находкам молодого соперника, лично поздравив Рембрандта.

     Себе самому он сказал: портрет блистателен и нужно признать – этот лейденец перепрыгнул и его и Томаса де Кейзера. Сердиться на Тульпа за то, что портрет заказали не ему Пикеной считал себя не в праве и просто не мог. Николас Элиас испытывал чувства счастья и облегчения – доктор Тульп успешно лечил его дочь, она уверенно шла на поправку. В благодарность художник предложил Тульпу написать его портрет, доктор охотно согласился. Иметь портрет кисти Николаса Элиаса не отказался бы ни один человек в Амстердаме.  Не забыли и о Каспаре Барлеусе. Профессор, читавший лекции или находившийся в очередном приступе тяжёлой меланхолии, которым он нередко был подвержен, так ещё и не дошёл до мастерской Рембрандта.

 - Наконец-то я снова вижу вас, дорогой Рембрандт, – тёплым, но вместе с тем присущим ему торжественным тоном произнёс Барлеус. – Прошу великодушно извинить, я так ещё и не добрался до вас, хотя и обещал через доктора Тульпа. Но теперь вы можете посетить меня запросто, без официальностей. Я буду рад представить моего протеже – надеюсь, вы позволите мне так вас называть и, в какой-то мере, приблизиться к вашему вполне заслуженному триумфу – литературным и интеллектуальным кругам Амстердама.

     У Рембрандта свело скулы при воспоминании о напыщенных поэмах, которыми профессор Барлеус с энтузиазмом снабжал его в Лейдене, но отказываться быть представленным в интеллектуальном обществе Амстердама было бы глупо и выглядело бы грубым по отношению к Барлеусу, в определенной степени способствовавшему его сегодняшнему успеху. Что ни говори, Рембрандт и в самом деле протеже профессора. Ещё неизвестно, добыл ли бы этот заказ Хендрик ван Эйленбюрх, если бы не разговор Барлеуса и Тульпа. Поэтому, отвесив легкий учтивый поклон, Рембрандт ответил:

- Благодарю вас, господин Барлеус, я с удовольствием навещу вас в ближайшее время и спасибо, что замолвили обо мне слово доктору Тульпу.
- Ах, не упоминайте, Рембрандт, – махнув рукой, сказал Барлеус, но лицо его просияло, ему было приятно, что Рембрандт вспомнил об этом, – вы стоите того, дорогой мой. Посмотрите в зал, – он обвел руками вокруг, – Все пришли чествовать Рембрандта ван Рейна. Вы виновник торжества и герой многих разговоров в обществе. Я едва улучил момент, чтобы перехватить, обменяться несколькими словами и поздравить с успехом своего давнего молодого друга.

     Сильвиуса с супругой и Саскию на торжество пригласил Рембрандт. Николас Тульп, впрочем, тоже прислал приглашение. Саския казалась Рембрандту самой обворожительной в бархатном платье приглушённого светло-зелёного цвета, украшенном воротником из прекрасных фламандских кружев, и в жемчужных украшениях, столь любимых голландскими женщинами. Она сначала остановилась на роскошном платье из пурпурного атласа с золотым шитьём, но кузина Алтье отсоветовала и предложила выбрать более спокойный наряд: она поедет на банкет с пастором и его женой, а не с Хендриком ван Эйленбюрхом или художником Рембрандтом ван Рейном.

     Да и остальные дамы – жёны докторов – несомненно, оденут сдержанные туалеты. «Конечно, кузина», - согласилась Саския, сообразив, что Алтье по-своему права. Но её волосы убрали в замысловатую прическу – целую вечность просидела перед зеркалом. Рембрандта разрывали на части с поздравлениями и славословиями, он чуть не пропустил приезд пастора, Алтье и Саскии, то и дело бросал взгляд на входную дверь. Сразу по приезду пастор и дамы отправлись взглянуть на полотно и присоединились к поздравлениям. Молодым людям едва удалось улучить момент, чтобы сказать друг другу несколько слов наедине. Сильвиусы вежливо отошли в сторону, их тут же перехватили похожий на новый блестящий гульден Хендрик ван Эйленбюрх со своей милой женой и все они принялись обсуждать семейные новости.

Рембрандт восхищенно смотрел на Саскию:
- Вы выглялите восхитительно, дорогая Саския, фантастическая прическа.
- Почти пол дня на неё потратила, – звонким колокольчиком рассмеялась девушка, – я хотела надеть пурпурное атласное платье, но потом остановила выбор на этом.
- В пурпурном атласе вы смотрелись бы царственно, а в этом зелёном платье вы выглядите... – он несколько мгновений подыскивал слова, -... мифической...и вместе с тем земной.
- Рада, что вам нравится наряд, Рембрант ван Рейн, – девушка зарделась от комплиментов.

     Подошли пастор и Алтье, забрали Саскию и отправились обойти всех знакомых с приветствиями. Заворожённым взглядом художник смотрел на Саскию, стоящую в компании поодаль и держащую в руке высокий бокал рейнского. Её задумчивое лицо тронула лёгкая улыбка и она, казалось, внимательно слушала ведущуюся в группе беседу. Но наблюдавший за ней Рембрандт заметил, что думы её далеки от разговора. Он мысленно распустил её замысловатую прическу, водрузил на голову венок из цветов и поместил в её руку, вместо бокала с рейнским, жезл, обвитый цветочной гирляндой. Поверх её светло-зелёного бархатного платья он надел ещё один наряд из тяжёлой парчи в зелёных и коричневатых тонах...
Доктор Николас Тульп тем временем призвал приглашенных к тишине, поднял бокал и предложил тост за Рембрандта ван Рейна.

- Дорогие друзья, дамы и господа! – Громко произнёс он и, подождав пока все разговоры смолкнут, продолжил, - по рекомендации нашего уважаемого профессора Каспара Барлеуса гильдия хирургов заказала свой групповой портрет восходящей звезде Амстердама. Вы все видели этот блистательный портрет и знаете о его оглушительном успехе. Я могу с уверенностью и без преувеличения сказать, что  новая звезда взошла и засверкала ярким сиянием. За мастера Рембрандта ван Рейна и его превосходную работу!
- За Рембрандта ван Рейна!
- За новую звезду Амстердама!

* Геркулес Сегерс (1589 – 1648) – выдающийся голландский гравёр и художник-пейзажист.