Блудный сын. Часть вторая. Глава 6

6

     Они брели по амстердамским улицам вдоль кирпичных, похожих друг на друга домов с их остроугольными крышами, высокими решётчатыми окнами и вычищеными нарядными фасадами. Они не смотрели куда бредут, не замечали дороги в этот хмурый, холодный мартовский день. Весна всё ещё не приходила, но зима уже не была суровой, неохотно и неспешно сдавая позиции...
Рембрандт вызвался сопровождать Саскию, изъявившую желание поехать на Новый Рынок, а заодно зайти в гильдию хирургов посмотреть ( в который уже раз! ) его «урок анатомии», как окрестили амстердамцы картину. Художник схватился за лишний случай остаться с девушкой наедине. Желание Саскии, произнесенное с кокетливой улыбкой, будто вышивка красными нитями по белому шелку выдавало истинные намерения.

     Нанятый экипаж быстро довёз до Нового рынка, невзирая на заторы в движении, часто случавшиеся на городских дорогах, или они просто не замечали течения времени, поглощённые друг другом, наслаждавшиеся пребыванием вдвоем. После просмотра картины они зашли в залы гильдии Святого Луки, где Рембрандт объявил Саскии о скором вступлении в гильдию. Всё необходимое для вступления у него имеется: обучение у мастера, проживание в Амстердаме, обладание определённым гильдией капиталом и даже наличие учеников, что не являлось обязятельным условием, хотя и приветствовалось. Популярность тоже на руку, она показывает несомненное качество его работ.

     Обратный путь им захотелось пройти пешком. С неба падал мокрый снег. Рембрандт и Саския, одетые по зимнему, в подбитые мехом плащи, говорили обо всём подряд, обо всём, что приходило в голову. Вернее, щебетала Саския и смеялась своимзвонким, переливающимся смехом. Рембрандт, улыбаясь, слушал. Внимательно? Временами Саскии казалось, что Рембрандт не с ней, а где-то в другом месте, в другом мире, в другом времени, путешествует по своим библейским картинам. Рембрандт и Саския часто беседовали о библейских историях, читали друг другу, сочувствовали одним героям и осуждали других.

     Библейские притчи едва ли не каждый день вспоминались и в доме пастора Сильвиуса. Они ловили мокрые снежинки, мгновенно таявшие на их горячих ладонях, со смехом пытаясь загадать желание за те мгновения, пока снежинки не превратились ещё в миниатюрные капельки. По календарю наступил март, на дворе стоял февраль, а в их сердцах бушевал май. Рембрандту и Саскии, в конце концов, пришлось опрелелить где они находятся и отправиться к дому пастора Сильвиуса – как бы там не начали беспокоиться.

 Проводив Саскию, художник хотел было поймать экипаж до дома Хендрика, но передумал и пошел своим ходом, намереваясь сделать наброски городского вида с настроением уходящей зимы. Быстро скользя карандашом по бумаге, он припомнил как набрасывал похожий вид в Лейдене:
- Ты давно не был дома, вспомни когда последний раз ездил в Лейден? А обещал матери навещать семью почаще, – упрекнул он себя.
- Тебе нужно прежде всего закончить заказ для штатгальтера, ты уже задерживаешь работу, – услужливо предложил оправдание другой голос.

     Ещё одна мысль, вызывавшая ощущение ноющей тяжести, подспудно ложившейся на сердце, отвращала Рембрандта от поездки в Лейден – мысль о Саскии. Отношения с ней – он предвидел – отрицательно воспримутся в его семье. Семья же Саскии принимала его дружелюбно. Поэтому мысль об обаятельной Саскии как отличной партии для женитьбы не раз появлялась у него... Рембрандт отогнал от себя спорящие мысли и чувства, закончил наброски и отправился домой на Бристраат, к полотнам для штатгальтера.

     Наступил вечер, улицы растворялись в сумраке, а лавка Хендрика ван Эйленбюрха всё ещё не закрывалась. Последние посетители рассматривали картины, развешанные по стенам. Один приценивался к двум маленьким портретам, другому Геррит, старший сын Хендрика, помогавший отцу в лавке, показывал эстампы. Хендрик в кабинете подщитывал приходы и расходы за сегодняшний день, не забывая в то же время присматривать за работой сына. Геррит радовал отца, обещая стать докой в их деле. Кроме торговли картинами в лавке, он интересовался деятельностью агента-посредника, представляющего художников на рынке произведений искусства.

     Хендрик с удовольствием думал: есть кому оставить дело, которое он начал с нуля и, можно смело сказать, добился успеха. Он не раз благославлял день, когда пригласил молодого лейденского художника Рембрандта ван Рейна работать к себе в Амстердам. Младшие сыновья Хендрика ван Эйленбюрха Авраам и Исаак, к его сожалению, не проявляли итереса к ремеслу отца. Оба мальчика, судя по всему, хотели стать художниками, они часами пропадали в мастерской, толкаясь под ногами учеников и ассистентов.

     Однако Хендрик не торопился отдавать мальчишек в обучение ремеслу художника. Не то что бы он непременно жаждал видеть их продолжателями своего дела, навязывая собственную волю и не считаясь с их желаниями, но он надеялся переубедить их на примере старшего брата. Сам подготовленный художник без особого, он понимал это, дара, Хендрик ван Эйленбюрх полагал, что если не обладать талантом Пикеноя, де Кейзера или ван Рейна, на многочисленные заказы, а значит и хороший заработок, рассчитывать не приходится. С другой стороны, практическая жизнь показывала и другие примеры: посредственные художники имели вполне приличный доход и достаток, а такой талантище как Сегерс не выбирался из бедности.

     Закончив с подсчётами, он захлопнул конторскую книгу и удовлетворенно прищелкнул языком. «Удачный день», - заключил Хендрик. Удачным был и вчерашний день, и Хендрик надеялся, завтрашний день тоже будет удачным. Его лавка становилась модным местом, едва ли не самой посещаемой художественной лавкой в Амстердаме. В иные дни люди валом валили, лавка и галерея напоминали муравейник. Кто покупал картины или эстымпы, кто приценивался, а кто пришёл просто посмотреть. Какой-нибудь средней руки торговец говорил друзьям на следующий день: «Вчера после всех дел не повернул в таверну, пошёл в лавку Хендрика ван Эйленбюрха посмотреть что у них новенького. У него не протолкнуться. Народ ошалел, всем нужен Рембрандт ван Рейн. Вы, конечно, видели его «урок анатомии» в зале гильдии хирургов? ».

     Однажды в лавку вошел худощавый, слегка сутулившийся, темноволосый человек средних лет и направился прямо к Хендрику. Хендрик мгновенно его узнал. Геркулес Сегерс. «Значит, он сейчас в Амстердаме», - мелькнуло у Хендрика о художнике, кочевавшем между Амстердамом и Гаагой после продажи своего амстердамского дома за долги. Он знал художника, вероятно и художник знал его, но быть представленными друг другу не предоставилось случая, и у него в лавке Сегерс находился в первый раз.

Сияющий по обыкновению торговец постарался просиять ещё больше, если это было возможно:
- Господин Сегерс! Счастлив видеть вас в своей скромной лавке.
- Ваша скромная лавка гремит на весь Амстердам и далее, господин ван Эйленбюрх, – рассмеялся в ответ художник.
- Могу ли я узнать чем обязан?
- Я зашел увидеть Рембрандта ван Рейна и пожать ему руку, если у него найдется время. Всё ещё нахожусь под впечатлением «урока анатомии», хотя давно уже видел портрет.

     Хендрик ван Эйленбюрх сам побежал в мастерскую предупредить Рембрандта пока Сегерс осматривался в лавке. Если бы он этого не сделал и позволил Геркулесу Сегерсу уйти, резковатый Рембрандт предал бы его анафеме. Хендрику прекрасно известно как высоко Рембрандт ценил талант Сегерса и внимательно изучал его эстампы, какие только удавалось встретить. Он считал странноватого Сегерса в некотором роде своим учителем. Два художника долго беседовали в мастерской о производстве эстампов, затем переместились в галерею и лавку, не замечая как бежит время. Оба находились в приподнятом, воодушевлённом настроении. Публика вокруг, открыв рты, слушала их диалог, считая себя везунчиками, нежданно-негаданно попавшими на представление. Прощаясь с Сегерсом, Рембрандт просил его заходить запросто всякий раз, когда он приезжал в Амстердам.


     Хендрику не приходилось теперь лезть из кожи вон, добывая заказы, как он делал когда Рембрандт только приехал. Заказов поступало предостаточно. Амстердамские бюргеры, купцы, пасторы, лекторы непременно желали иметь портрет от модного портретиста. Рембрандт стал капризнее, мог упереться и отказать по одному ему известным причинам, не обращая внимания на увещевания ван Эйленбюрха. Хендрик считал - успех вскружил художнику голову. Цены на его работы выросли, у них появилось гораздо больше денег.

     Рембрандт ван Рейн становился неплохой партией для невест в своем кругу. Рембрандт накупил себе одежды самой последней моды, что было, с точки зрения Хендрика, вполне естественным для молодого популярного художника. Но его страсть к покупке старинных костюмов и диковинных вещичек Хендрик считал напрасными тратами. Куда и как тратить свои средства - личное дело художника. Но если посмотреть на это со стороны возможного замужества Саскии...

     Одного обстоятельства ни успех и внезапная широкая известность, ни золотой дождь гульденов не изменили: Рембрандт продолжал работать как вол. Он писал портреты, печатал эстампы, руководил работой мастерской, занимался с учениками и ассистентами. Он заканчивал две картины о жизни и страстях Иисуса для штатгальтера Фредерика Хендрика, работа над ними замедлилась во время исполнения заказа гильдии хирургов.

     Хендрик ван Эйленбюрх уже подыскивал подходящего мастера и материал – Рембрандт предпочёл экзотическое эбеновое дерево – для изготовления рам. Работа подходила к завершению, Хендрик видел это как профессиональный художник, но он не пытался даже приблизительно угадать когда картины будут закончены. Успевая много сделать благодаря своей воловьей работоспособности, Рембрандт, тем не менее, писал медленно. Приостанавливали завершение картин и внезапно появлявшиеся срочные, финансово выгодные портретные заказы. Как бы не был художник поглощен Страстями Христовыми, деньги он любил и отказываться от них не желал.


     Среди учеников Рембрандта, хлынувших к нему с новой силой после оглушительного триумфа «урока анатомии», Говерт Флинк сразу занял особое место. Отучившись в фрисландском Леувардене у местного художника Ламберта Якобса, подающий большие надежды юноша был почти по родственному отослан учителем в Амстердам к Хендрику ван Эйленбюрху совершенствовать мастерство и работать. Долгие годы приятелем Ламберта Якобса был, до самой своей смерти, не кто иной, как бургомистр Леувардена Ромбертус ван Эйленбюрх. Говерт прибыл к Хендрику с письмом от Ламберта Якобса, и его приняли с распростертыми обьятиями. Так он оказался под крылом у Рембрандта.

     Во всём, что рисовал или писал Говерт, Рембрандт ясно видел преклонение перед божественным Рубенсом. Художники Голландии знали, что Ламберт Якобс учился в мастерской божества.  Говерт Флинк с гордостью счилал себя «внуком» Рубенса. Смотря на Говерта,  Рембрандт вспоминал о Константине Хейгенсе. Будучи, в отличии от темноволосого и темноглазого Хейгенса, светлой масти, юноша напоминал ему секретаря штатгальтера своими утонченными манерами и невысоким ростом.

     Любой учитель благодарен судьбе за появление у него одарённого ученика, даже если это сулит впоследствии превосходство последнего, но Рембрандт обрадовался приходу Флинка в мастерскую и по другой причине. Николас Элиас Пикеной везде раззвенел о своем талантливом ученике, который, по его словам, покажет всем, включая его самого, и ван Рейна, и де Кейзера, портретные шедевры. «Бартоломеус ван дер Хелст. Запомните это имя. Восходящая звезда портретного жанра, он вскоре всех затмит», - вещал Николас очередным вечером в каком-нибудь кабачке, куда заходил с друзьями пропустить кружку пива.

     У Говерта и Саскии, ставшей частым и желанным гостем в лавке Хендрика и мастерской Рембрандта, сразу сложились тёплые приятельские отношения. Они с умилением предавались воспоминаниям о Леувардене и Ламберте Якобсе, Саския знала художника и его жену, уроженку Леувардена. Говерт со смехом поведал Саскии, как именно по её желанию амстердамец Ламберт Якобс нехотя перебрался в Леуварден. По мнению Якобса,  окрестности Леувардена и вся озёрная Фрисландия предоставляли незаменимый материал для романтических пейзажей. Но Флинка он отправил в Амстердам. « В Амстердаме с его размахом, тугими кошельками бюргеров и коллекционеров твой талант расцветет быстрее, чем в любом другом городе Голландии», - напутствовал он ученика.

     Саския ван Эйленбюрх мысленно соглашалась с Ламбертом Якобсом. Леуварден, главный город Фрисландии, казался спящим, тихим городком в сравнении с движущимся и днем и ночью, шумным Амстердамом. Она до сих пор не могла нарадоваться, благодарила бога и свою семью за то, что после проживания у родственников в Фрисландии и Зеландии*она оказалась у кузины Алтье. Девушка сразу полюбила Амстердам. Кузина Алтье и её муж-пастор вели скромный и довольно сторогий образ жизни, но Саскию никто не упрекал за любовь к нарядам, увеселениям и вечеринкам.

     В этом городе она встретила художника Рембрандта ван Рейна. Она вспоминала день, когда первый раз увидела Рембрандта у кузена Хендрика: взгляды, бросаемые на него тайком от Хендрика и встречающие глаза Рембрандта, направленные не на картины, а на неё, своё замирающее сердце. Саския была влюблена в Рембрандта и знала, он влюблён в нее. Её семья благоволила к Рембрандту, невзирая на его более низкий статус, дело неуклонно шло к решающему моменту. Она могла представить себя женой художника. Она восторгалась жизнью, которую вёл Рембрандт: банкеты, вечеринки, богатые клиенты, новые знакомства. Кроме чувства, некоторые обстоятельства, не столько меркантильного – она была вполне обеспеченной, даже богатой невестой - сколько практического характера, распологали её в пользу принятия вероятного скорого предложения Рембрандта.

     Оставшись сиротой ещё в детстве, Саския вынуждена была переезжать  от одних родствеников к другим, живя у всех по очереди – так решили в семье. Сейчас ей двадцать один и, как бы не благодарила семью, она устала от постоянных перемещений, от роли помощницы в чужих домах, каждый со своими порядками и обычаями, к которым ей приходилось приспосабливаться. Она хочет свой дом ссобственными, ею установленными правилами. Кроме того, она обожала Амстердам и ей становилось грустно от мысли, что когда-то придётся возвращаться в Фрисландию или Зеландию к одной из своих замужних сестер или женатых братьев, она не сможет навсегда остаться у кузины и пастора, несмотря на их искреннее гостеприимство.
* Зеландия – провинция на юго-западе Нидерландов.