Блудный сын. Часть вторая. Глава 7

7
     Ежегодные майские ярмарки в Гааге собирали вместе на несколько ярмарочных дней всё население столицы и привлекали жителей других городов Голландии. Постоялые дворы Гааги заполнялись до отказа, счастливчики, имевшие родственников в Гааге, останавливались у них. На время ярмарок в Гаагу неизменно приезжали театральные труппы из Франции, выступавшие с грандиозным успехом. Саския уговорила Сильвиуса поехать в Гаагу на два-три дня. Она уже бывала на ярмарке с одной из своих сестёр и на долгое время оставалась потом под впечатлением театральных постановок французов.

     Ей хотелось снова посмотреть представление, побродить по ярмарочным рядам, погрузиться в праздничную, шумную атмосферу гаагской ярмарки. Кузина Алтье и ее муж-пастор охотно согласились. Они давно собирались повидать родственников Йоханеса Сильвиуса в Роттердаме и Дельфте, Гаага располагалась рядом с двумя небольшими городами. Но думы Сильвиуса с женой занимали, главным образом, Саския и Рембрандт: время, проведённое ими вдали друг от друга, пойдёт на пользу обоим, позволит Рембрандту собраться с духом.

     Возможное обручение Саскии и Рембрандта уже обсуждалось с Хендриком, когда торговец их навестил. Девушки не было дома, ей и Рембрандту захотелось пробежаться по лавкам – занятие, ставшее их общей страстью. Тёплое неяркое солнце нежно согревало воздух, пастор и Хендрик устроились во внутреннем дворике с кружками пива. Алтье хлопотала на кухне, разрезая только испечёный пирог с птицей.
  - Рембрандт – один из первых художников Голландии, – констатировал Хендрик, может быть, несколько преувеличивая по привычке торговца, расхваливающего свой товар, - самый модный сейчас в Амстердаме и отлично зарабатывающий - неплохая партия для Саскии.
  - Рембрандт – приличный молодой человек и превосходный мастер, – молвила подоспевшая Алтье. Она уже поставила на небольшой столик разрезанный пирог и раскладывала его по тарелкам. – Но не кажется ли вам, что он не совсем подходящего происхождения, – неуверенно засомневалась она, - он из семьи мельника.

  - Его отец был весьма преуспевающим мельником, это правда, а Рембрандт – преуспевающий художник, – напомнил Хендрик.
  - Важно, что молодые люди влюблены друг в друга, пусть они будут счастливы, – хранивший до этого молчание Йоханес Сильвиус наконец вступил в разговор, решительно приняв сторону Хендрика.
  - Да, он не патрицианского рода, – снова подхватил беседу Хендрик ван Эйленбюрх, - но мы - современные, мыслящие люди, живущие в семнадцатом веке, в свободной Голландии.

      Йоханес и Алтье, благосклонно воспринимавшие Рембрандта, согласились с Хендриком, несмотря на робкие сомнения Алтье. Остальные сёстры и братья Саскии, изредка навещавшие её, узнали о развивавшемся романе из писем амстердамских родственников, и не препятствовали ему. Семья её, таким образом, не возражала против художника. Амстердамское общество, видевшее их часто вместе начало высказывать догадки и строить предположения.


     Во время отсутствия Саскии Рембрандт ответил на учтивые приглашения Каспара Барлеуса и посетил с ним один из вечеров поэтических и литературных кругов Амстердама, где уже побывал несколько раз. Амстердамцы окрестили их «мейденским кружком», они и сами называли себя мейденцами – их собрания проходили в замке Мейден близ Амстердама. Таинственный средневековый замок внушительных размеров, расположенный в живописном саду, оказался идеальным местом для регулярных поэтических и музыкальных вечеров. 
     Профессор Барлеус представил Рембрандта мейденцам после громкого успеха «урока анатомии». Отправляясь в Мейден с Барлеусом в первый раз, Рембрандт сидел в нанятом ими экипаже и всю дорогу слушал профессора, знакомившего его с мейденцами и их гостями.

 - Мой дорогой друг, – торжественно начал профессор, – я не могу предугадать кто появится на собрании в этот раз, но я постараюсь, пока мы едем, обрисовать вам некоторых из людей, которых вы увидите сегодня или на последующих вечерах. Все они, вне всяких сомнений, вам известны и с некоторыми вы уже встречались.
Рембрандт и без пафосного вступления профессора, знал: сегодняшним вечером он встретит людей, известных всей Голландии и за её пределами. Каспар Барлеус перёвел дыхание и продолжил в более обыденном тоне...

     В замке Мейден жил именитый голландский поэт Питер Корнелис Хофт. Радушный гостеприимный хозяин, Хофт регулярно собирал у себя «мейденцев» - цвет культурных кругов Амстердама. Тёплые манеры, мягкий взгляд тёмно-карих задумчивых глаз на тонко очерченном, выразительном лице,  негромкий, но вместе с тем, глубокий голос сразу распологали к нему людей. Хофт был более молчалив, чем разговорчив, что, казалось, не вязалось со статусом хозяина и распорядителя, однако, чувствуя его искреннюю гостеприимность, ощущая себя желанными гостями, о его молчаливости быстро забывали.

     Не менее видный амстердамский поэт Йост ван ден Вондел сразу стал постоянным участником музыкально-поэтических вечеринок. Добрая душа и, в противоположность Хофту, словоохотлив и общителен. Своими поэмами он откликался на каждое значительное событие города, по поэмам Вондела – шутили мейденцы - можно написать историю Амстердама и его культурной жизни. Активные участницы встреч в замке Мейден сёстры Вишер, Анна и Мария Тессельшаде, гордились тем фактом, что родоначальником поэтических встреч был их умерший отец  – богатый торговец и большой ценитель искусства, собиравший в своем просторном амстердамском доме поэтов, музыкантов и художников.

     Константина Хейгенса, приезжавшего сюда из Гааги, по праву считали, как и сестёр Вишер, душой мейденского общества. Лирические поэмы и музыкальные сочинения секретаря штатгальтера вызывали искреннее восхищение мейденцев. Известный архитектор Якоб ван Кампен и доктор Николас Тульп тоже наезжали в Мейден. Поэтические опыты доктора Тульпа не имели успеха, он и сам над ними смеялся, однако Тульпу регулярно посылались приглашения из уважения к его врачебной деятельности. Профессор Каспар Барлеус стал участником мейденских собраний со времени своего переезда в Амстердам. Иногда он приходил со своим французским другом, жившим в Амстердаме, но бывавшем и в Лейдене – писателем и философом Рене Декартом.

     Приглашались на мейденские вечера и художники. Не раз бывали здесь Николас Элиас Пикеной и Томас де Кейзер. Мейденцы до сих пор вспоминали портрет Константина Хейгенса за работой, кисти де Кейзера, написанный несколько лет назад, а Николас Тульп недавно повесил в доме свой портрет от Пикеноя. Беседы об индивидуальных стилях и новаторстве в искусстве  портрета неизменно заканчивались восхвалениями харлемцу Франсу Халсу. Тем не менее, мейденцы не торопились заказывать портреты гремевшему на всю страну портретисту, предпочитая более классический стиль, без новшеств.

     Хейгенс ожидал из Англии очередной портрет, заказанный снова Антонису ван Дейку, а Хофт любовался на своий портрет от Михеля Миревельта*. Халсу хотели заказать портреты Рене Декарт и Каспар Барлеус, но обоих останавливало одно обстоятельство: нужно было ездить в Харлем на сеансы позирования, упрямый Халс не желал выезжать из своего города.
 - Дорогой Рембрандт, – завершил каретный монолог Барлеус, – мне будет чрезвычайно приятно представить вас в Мейдене. Все жаждут увитеть автора нашумевшего «урока анатомии».

     Склонный к патетике профессор слегка преувеличил, думал Рембрандт, как преувеличивал всё, о чем говорил. Между тем, их экипаж уже переезжал мостик через канал перед Мейденским замком. Суровые башни огромного замка, бывшего в давние времена крепостью, мрачно глянули на въезжающих. Внутри же им оказали радушный прием. На правах хозяина Хофт первый приветствовал Рембрандта с вежливой улыбкой на аристократическом лице. По прибытию нового гостя беседа, прерванная их приездом, плавно повернулась к «уроку анатомии» и его успеху, мейденцы выразили художнику своё восхищение.

     Вопреки любезным словам, показавшимся ему скорее высокопарными и заученными чем тёплыми и искренними, Рембрандт ощущал себя не в своей тарелке. Ощущение не исчезало, а, напротив, усиливалось со следующими поездками в Мейден, о них просил Хендрик ван Эйленбюрх, надеясь на новые заказы. Рембрандт и сам начал посещения мейденских вечеров с теми же надеждами. Увы, им не суждено было сбыться. Осыпая модного художника комплиментами вместе со всем Амстердамом, мейденцы не торопились заказывать ему портреты или картины, как и Франсу Халсу. Чувство неловкости перешло в натянутость между художником и мейденцами, когда он принял заказ на портрет у поэта Яна Крула*, мейденское общество не жаловало поэта.

     И в этот раз, когда Хофт и ван ден Вондел представляли вниманию свои новые поэмы, а Мария Тессельшаде – написанную ею музыкальную пьесу, Рембрандта не покидало чувство неуютности. Всё что здесь показывалось и представлялось казалось ему напыщенным, оторванным от реальной жизни, хотя в реальной жизни он с охотою смотрел театральные постановки по пьесам и ван ден Вондела, его восхищала игра актёров, костюмы и декорации. Рембрандту стало откровенно скучно. После демонстрации своей новой музыкальной пьесы на клавикорде, сопровождаемой восторженными восхвалениями, Мария Тессельшаде подошла к скучающему художнику:

 - Господин ван Рейн, позвольте полюбопытствовать, как продвигается ваша работа
над историческими сюжетами для штатгальтера Фредерика Хендрика? Мы знаем о заказе со слов Константина Хейгенса. Вы, кажется, работаете над картинами со времени вашего переезда из Лейдена.
- Это верно, госпожа Вишер, я работаю медленно.

- О да, господин ван Рейн, об этой вашей особенности говорит весь Амстердам.
Можно было подумать, что она хочет задеть художника, но в её голосе не было никакой колкости, светская дама просто вела салонную беседу.
 - Работа практически закончена, скоро я пошлю доски статхаудеру, а вернее, господину секретарю, – Рембрандт не удержался от профессионального жаргона. Мария Тессельшаде чуть заметно поморщилась.
     Картины и в самом деле были завершены через несколько дней. Рембрандт и Говерт Флинк, уже исполнявший обязанности главного ассистента, оправили картины в рамы эбенового дерева и послали судном в Гаагу.


     Как бы Рембрандт не нагружал себя работой, ему казалось, что эти дни без Саскии никогда не кончатся, так невыносимо оказалось не видеть её. Он отчаянно скучал по жизнерадостной, смешливой девушке.  Мысли художника снова и снова возвращались к суженой, похищенной у него ярмаркой, Йоханесом и Алтье, их родственниками – кем и чем угодно. Рембрандт уже называл её своей суженой, он твёрдо намерился по возвращении Сильвиусов и Саскии просить её руки, будь что будет. Сеансы позирования с заказчиками он назначал очень плотно, один за другим, разрешая себе лишь кратковременный отдых, чтобы восстановить работоспособность рук.

     Усердно, впрочем как и всегда, занимался с учениками, объясняя законы и тайны композиции или подправляя их эскизы на заданные темы. Чтобы заполнить время до отказа, Рембрандт, следуя своему настроению и чувству одиночества, начал сюжеты о похищении Прозерпины богом подземного царства Плутоном и о похищении Европы Зевсом в образе быка. Невесёлые истории древней мифологии увлекли художника, как нельзя лучше соответствуя его настроению. Он работал над картинами допоздна, присвете свечей и шёл спать уже заполночь. Но заснуть не мог. Ворочаясь на кровати с бока на бок бессонными ночами, он думал как выбрать удачный момент объясниться и сделать предложение, шептал себе слова, которые скажет Саскии. Рембрандт не сомневался в согласии Саскии. Девушка любит его, он знает, чувствует это.

     Она смело показывается вместе с Рембрандтом в обществе, хотя это можно истолковать и по иному, Саскии – родственница Хендрика ван Эйленбюрха. Он не был твёрдо уверен в согласии родственников Саскии, но внутренний голос неустанно повторял: его предложение не отклонят. Пастор и Алтье особенно добросердечно принимали художника в последнее время и ничуть не препятствовали его прогулкам с Саскией. Помимо чувства любви, которое внушала Рембрандту Саския, она ещё и превосходная партия.

     Эта женитьба поднимет его положение в обществе и, прежде всего, в светском обществе Амстердама. Саския вполне состоятельна благодаря своей части наследства отца, этот факт она не скрывала, а, наоборот, всегда подчёркивала. Рембрандт тоже не беден, но деньги лишними не бывают. От всех этих дум голова у художника шла кругом, только под утро он забывался на два-три часа. Но даже во сне ему не удавалось уйти от мыслей и образов: снилась смеющаяся Саския и привиделся отец. Одной ночью отец одобрительно кивал, давая своё согласие на брак с Саскией, а другой – укоризненно качал головой: Рембрандт так и не съездил в Лейден и не строил таких планов.
  * Михельт Миревельт (1567 – 1641) – значительный голландский портретист. Его работы ценились высоко.
* Ян Крул – голландский поэт и музыкальный деятель.