От тюрьмы не зарекайтесь

                Введение

В 90 – е годы прошлого века,  в Узбекистане я встречался с людьми,  владеющими такой информацией по Средней Азии, которую не прочтешь в газете, и они  рассказали мне следующую историю.

Президент соседней республики С. Ниязов, которого, не без оснований, любил весь народ, однажды получил информацию о том, что в его республике действуют 12 воров в законе. Это его  возмутило настолько, что он дал поручение правоохранительным органам «посадить» этих воров под любыми предлогами. Говорят, что при этом, он в шутку сказал, - «В нашей республике может быть только один вор в законе,- это я». Поручение президента было выполнено в кратчайшие сроки. Для этого: кому-то подбросили наркотики, кому-то оружие, кому-то пересмотрели старые дела.

Такое решение проблемы можно объяснить своеобразием Востока.
Я был уверен, что в России такое невозможно, но так - ли это на самом деле?
Отвечая на этот вопрос, начну с себя. 
Я вспоминаю незабвенного В.В. Высоцкого в роли Глеба  Жеглова, в фильме известного режиссера. Жеглов подбросил кошелек карманнику, оправдывая это тем, что вор должен сидеть в тюрьме.

Наверное, обаяние Высоцкого сыграло свою роль, и я, вопреки разуму, оправдал Жеглова. Разве мог я быть на стороне воришки, только что стащившего у женщины кошелек, который он тут же успел выбросить? Этот наглый, суетливый и шепелявивший тип, уверенный, что ему ничего не грозит, мог вызвать только чувство омерзения.

Совершенно противоположные чувства вызывал Глеб Жеглов, - идейный борец с преступностью. Он и в армии отличился в боевых действиях, и в борьбе с преступностью постоянно рискует жизнью.
Я думаю, что похожие чувства испытали многие зрители этого фильма, в том числе и сотрудники правоохранительных органов.
 Психология этих сотрудников понятна, - они борцы с преступностью, они очищают страну от скверны и они уверенны, что для достижения этой цели, им можно простить некоторые нарушения закона.

Так думал и я до той поры, пока, в связи с арестом сына, получил многочисленные подтверждения того,  что нынешние «жегловы» действуют так, как если бы подбрасывание кошельков ворам было единственным способом борьбы с ними. Только вместо кошельков, чаще всего используются наркотики или оружие, которые подбрасывают вовсе не ворам. Теперь я знаю, что любого человека можно легко посадить в тюрьму на год, а то и на два. 
Для того чтобы  такое стало возможным, в правоохранительных органах России создана система взаимоотношений, способствующая массовым нарушениям закона . Нарушение законов сотрудниками правоохранительных органов приняло такие масштабы, что это стало угрозой нашему государству, и поэтому выявлением этих нарушений занялась ФСБ.
 Если, в ходе повествования, мне удастся показать действие этой системы на конкретных примерах, я буду считать, что  выполнил свой долг и внес свой вклад в разрушение порочной системы.

Обычный рабочий день подошел к концу. Я на автомобиле возвращался с работы. Моя жена, возвращавшаяся с работы, поджидала меня на условленном месте. Мы подъехали к магазину, закупили продукты, и только сели в автомобиль зазвонил мой телефон. Мужчина, представившийся мне сотрудником полиции, сообщил, что мой сын задержан и находится в одном из подразделений Федеральной службы по борьбе с оборотом наркотиков (ФСКН), и что для выяснения обстоятельств я могу приехать по указанному адресу.

Моя жена почувствовала неладное, и настороженно вслушивалась в разговор. Я в двух словах передал ей содержание разговора и, неожиданно, услышал протяжный стон, настолько громкий, что, в небольшом замкнутом пространстве, воспринимался как крик.
Наверное, сердцем матери она почувствовала горечь испытаний, которые предстоят нашему сыну и нам. Интуиция ее не обманула, - начинался новый этап в жизни сына и нашей семьи, в котором было много такого, чего  не должно быть по любым законам.

Я не могу сказать, что новость о задержании сына меня не ошарашила, но я давно для себя решил, что в любых ситуациях надо не «раскисать», а предпринимать необходимые действия.

Первым делом, для того чтобы сосредоточиться на главном, надо было успокоить рыдающую жену. Она перестала причитать только тогда, когда я в резкой форме объяснил ей, что надо действовать, а она  мешает мне сосредоточиться. Мы вместе решили использовать все деньги, которые хранились дома, для освобождения сына. По дороге домой выяснилось, что жена созванивалась с сыном около часа тому назад. В то время он находился дома и вместе с сестрой клеил обои.
Это никак не вязалось с тем, что сообщил мне полицейский.
Я думал, что произошло недоразумение, и надеялся на то, что мне удастся вызволить сына.

Прошло не более пятнадцати минут с момента получения рокового звонка, а я уже пробирался через автомобильные пробки к центру города, к моему сыну. Мне казалось, что время работает против нас и я, мягко говоря, ехал не совсем по правилам дорожного движения. Слава Богу, мне не встретились сотрудники ГАИ и я, довольно быстро добрался и припарковался, втиснувшись в такой промежуток между автомобилями, в который в нормальной ситуации я бы припарковаться не рискнул. Минут через пять я уже вызывал с проходной того полицейского, который мне звонил. Он вышел и пригласил меня пройти с ним в кабинет для беседы. Через проходную мы вышли в маленький дворик, образованный стенами зданий и, перед тем как войти в одно из них, мой сопровождающий приостановился и сказал,- «Я прошу Вас не вести коррупционных разговоров в кабинете. Это связано с тем, что один из наших сотрудников находится под арестом из-за коррупции».               


Мне показалось, что он прощупывает мою реакцию на это сообщение.
Я понял так, что договариваться о даче взятки можно, но только не в кабинете.
Забегая вперед, я могу сказать, что этот, арестованный за коррупцию, коллега моего провожатого, являлся одной из ключевых фигур по делу моего сына.
Меня провели в небольшое помещение. По количеству столов, я понял, что это место работы трех – четырех человек, двое из которых находились там в этот момент. Как только мы вошли, они дружно удалились, оставив нас наедине. Из этого следовало, что оставшийся со мной сотрудник является старшим по должности, и «не коррупционный» разговор мне придется вести с ним.
Разговор получился в форме вопросов и ответов.

- За что арестован мой сын?
- Ваш сын не арестован, а задержан, в связи с тем, что подозревается в особо опасном преступлении, связанном с оборотом наркотиков.
- Обвинение ему предъявлено?
- Нет, еще не предъявлено.
- В чем суть его преступления?
- Он занимался распространением наркотиков в крупном размере.
- Чем это доказывается и что такое крупный размер?
- У него по делу проходит около 24 гр. марихуаны, а доказывается это прослушиванием его телефонных переговоров, видеозаписью и  показаниями свидетелей.

- Когда  это было совершено?
- Шесть месяцев  тому назад  мы зафиксировали у него две закупки.
- Почему не задержали тогда?
- Мы выявляли каналы поставки.
- Что-нибудь выявили?
- Нет.
-  У моего сына еще были выявлены нарушения закона?
- Нет, но того, что выявили тогда достаточно для его осуждения.
- Что ему грозит в случае  осуждения?
- По статье, которая ему инкриминируется максимальный срок до 10 лет.
- Ему можно как-нибудь помочь?
- Да, в случае если он согласиться сотрудничать с нами срок может быть намного меньше.
- Что он должен делать?
- Он должен назвать сбытчика наркотика, участвовать в качестве закупщика в контрольной закупке у него, а потом выступить против него в суде в качестве свидетеля. Вы  можете поговорить с ним и убедить его сделать это.
- Я очень хочу помочь моему сыну, но не вижу, как я могу это сделать?
- Если у Вас еще нет адвоката, я могу порекомендовать.
Этой фразой было сказано главное, мне могут рекомендовать человека, с которым можно будет вести коррупционные разговоры. Я выразил заинтересованность, записал полное имя, должность и телефонный номер моего собеседника, который оказался старшим опер/уполномоченным.
На этом разговор закончился, мы опять вышли во дворик и неожиданно для меня остановились. Оперативник пояснил мне, что сейчас от следователя, который ведет допрос, выведут сына, и я смогу поговорить с ним. По-видимому, он надеялся, что я стану уговаривать сына пойти на их условия. Я не собирался этого делать, но очень хотел услышать от сына,- в чем он виновен?
Сына  вывели и нам разрешили отойти вглубь двора.
 
Он рассказал, что он ни в чем серьезном не замешан,  что у них нет никаких доказательств, а причиной его задержания считает то, что они хотят получить взятку. Он просил меня ни в коем случае не платить им.
Я спросил, - «Так ты действительно ни в чем не виноват?».

Он ответил, - « Я виноват, но не в том, в чем хотят меня обвинить».
Это было не то, что я хотел от него услышать, но и не то, чего я опасался больше всего. На прощанье я посоветовал ему держаться, и заверил его, что мы будем делать все возможное для того, чтобы он быстрее оказался на свободе.
Тогда мне казалось, что нам удастся довольно быстро вытащить его из того дерьма, в которое он умудрился вляпаться.
Я поверил не оперативнику, а сыну, и немного успокоился, но вопрос, - «В чем виновен сын?» беспокоил меня. Я надеялся получить ответ на этот вопрос в ближайшие дни.

Возвращаясь, домой, я, про себя, отметил, что в таком состоянии, как у меня не стоит садиться за руль автомобиля. Я не мог думать ни о чем, кроме того, что сказать дома, как успокоить семью?
Пришел к выводу, что надо заронить надежду на скорое освобождение сына. Я чувствовал, что надо обязательно это сделать, и решил повторить слова сына о том, что он не виновен в том, в чем его пытаются обвинить.
Едва вошел в дом, пришлось с ходу отвечать на вопросы. Я сразу выложил заранее приготовленные ответы, но вопросы были и такие, отвечая на которые пришлось сказать, что сына пытаются обвинить в совершении  тяжкого преступления.

Моя дочь восприняла эту информацию адекватно, то есть с тревогой и сочувствием к брату. А по виду жены было понятно, что она уже переживает глубокое горе. Можно заметить, что все переживающие горе выглядят одинаково, и именно так выглядела моя жена.

Я изо всех сил пытался успокоить всех, но ощущение большой беды не покидало и меня.
Было время ужина, и мы наскоро перекусили, почти не замечая того, что мы едим.

Я сел за компьютер, для того чтобы найти информацию полезную в данной ситуации.
Около 22 часов зазвонил телефон. Я неожиданно услышал голос сына. Было понятно, что ему дали время на короткий звонок. Он, скороговоркой, сообщил, что его сейчас допрашивают, и он отказывается отвечать на вопросы без адвоката. Следователь утверждает, что они имеют право пригласить своего адвоката.

Это сообщение он закончил вопросом,- «Что мне делать?».
Я понял, что сын находится в полной растерянности, и постарался успокоить его. Для этого, я ему, как можно спокойнее сказал - «Ты прав, на вопросы не отвечай, завтра у тебя будет адвокат».
На этом разговор прекратился.

Минут через 30 телефон опять зазвонил. Я ожидал услышать голос сына, но голос был женский. Звонил следователь. Она явно была раздражена упрямством задержанного, и в категоричной форме сообщила мне, что, если завтра к 9 часам утра мы не доставим к ним на проходную адвоката с ордером, то допрос состоится без него. Я задал ей вопросы, на два из которых она ответила, а потом заявила, что не обязана отвечать на мои вопросы.

Ответы были такие:
- обвинение вашему сыну не предъявлено,
- он задержан, так как подозревается в совершении особо тяжкого преступления.
На часах было 22. 30, а к утру нужен адвокат. Несмотря на позднее время, звоню тем из родственников и друзей, кто может помочь решить проблему. Через некоторое время уже знаю, что адвокат будет. Я должен с ним связаться по телефону в 8 утра и обговорить все вопросы.
Так закончился этот день, круто изменивший к худшему жизнь нашей семьи на срок около двух лет.

В эту ночь я заснул только под утро. Утром удалось сделать все необходимое, для того чтобы адвокат с ордером был в назначенный час на проходной управления наркоконтроля. Мы по телефону вызвали следователя и втроем отправились пешком к изолятору временного содержания, где должен был состояться допрос.

Следователем была дама, лет 35-и, выше среднего роста, голенастая и с орлиным носом.
Я с трудом допускаю, что кому-то, в моем положении, может понравиться следователь, и я не был исключением, - мне она очень не понравилась. Она обращалась ко мне свысока, так, как если бы я совершил преступление, и это меня задевало. 

Путь до изолятора занял не более 10 минут, и все это время я пытался выяснить у адвоката и следователя, что грозит моему сыну?
Выяснилось, что адвокат не может ответить на этот вопрос до тех пор, пока не ознакомится с делом. Следователь, выслушав это сообщение адвоката, вставила, - «Ваш сын будет сидеть не менее пяти лет».
Я интересуюсь у адвоката, - «Как долго сын будет находиться под стражей?».
В ответ, - «Пока трое суток, если потом не продлят этот срок».
Следователь опять вставила, - «Срок будет продлен».
Мой вопрос к следователю, - «Насколько продлен?».

Ответила с пренебрежением, - «Я буду продлевать срок многократно, и ваш сын будет сидеть под стражей столько, сколько я захочу».
Я думал, что следователь пытается меня запугать, для того чтобы я убедил сына сотрудничать со следствием, а на деле все будет не так, как она говорит. Но, я почувствовал тогда, что эта дама постарается упрятать моего сына за решетку на максимально возможный срок, и предчувствие меня не обмануло. С этого момента, я решил бороться за сына, но тогда  и предположить не мог, что бороться придется не только со следователем, а со многими должностными лицами в правоохранительных органах, нарушающими закон.

Мы расстались у изолятора, и я поспешил на работу.

В утро этого дня, я, ранним телефонным звонком, отпросился у директора на пару часов. Теперь мне предстояло объяснить, - какие семейные обстоятельства вынудили меня отвлечься от работы в, наиболее плодотворные, утренние часы. В этот день мне опять предстояло отпрашиваться с работы, для того чтобы успеть передать еду сыну, и я решил рассказать о сыне все, как есть.
Директор на мою информацию отреагировал живейшим участием. Он тут же позвонил одному из своих товарищей с прокурорским прошлым, и попросил его в срочном порядке помочь одному уважаемому человеку.

Через час мы встретились. Это был пожилой человек, которого я неоднократно видел на территории нашей фирмы, когда он приезжал к директору.
Он сразу предложил заявить протест на незаконное задержание сына, но, когда выяснилось, что сына задержали в другом городе, единственно, чем смог помочь, позвонил влиятельному в нашем регионе адвокату, и договорился о встрече со мной.

У меня появилась надежда, что моего сына будет защищать председатель областной коллегии адвокатов, в прошлом 1-й заместитель прокурора области. Мне казалось, что сочетание прокурорского и адвокатского опыта, это, как раз то, что необходимо для успешной защиты.

 Мы встретились с этим адвокатом на следующий день в коридоре районного суда, куда я вышел после заседания суда  по избранию меры пресечения для сына. Через некоторое время в коридор вывели сына. Адвокат познакомился с ним, и согласился его защищать. Я, без вопросов, согласился на все его условия. У меня появилась надежда на поворот к лучшему в деле моего сына, и я постарался убедить в этом  всю семью.

На что, или на кого мы могли еще надеяться, если в заседании суда выяснилось, что у следователя, якобы, есть достаточные данные, чтобы подозревать моего сына в совершении особо тяжкого преступления. Она представила дело таким образом, что он занимался сбытом наркотиков широкому кругу лиц.

Я знал о сыне до его ареста достаточно, чтобы понимать, что  эти обвинения – полная чушь, но это еще предстояло доказывать в будущем. А пока, суд по избранию меры пресечения признал заведомо ложные данные, представленные  следователем в суд, достоверными, и заключил сына под стражу, где он пребывал в течение последующих 19-ти месяцев. То, что происходило, я воспринимал как грубое нарушение закона. Тогда мне было непонятно, почему следователь так явно и грубо нарушает закон, совершенно не опасаясь последствий.

Со временем я узнал, что с моим сыном поступили так, как обычно поступают со всеми задержанными по делам, связанным с оборотом наркотиков.  Я убедился, что в правоохранительных органах нашей области действует свод не писаных правил, аналогичный «понятиям», действующим в уголовном мире. По этим правилам нарушения закона в органах правопорядка нельзя признавать, ни в коем случае.  Под влиянием этих правил создана система взаимоотношений между следствием, прокуратурой и судом.

О существовании «системы», я впервые узнал от моего сына, которому следователь, в присутствие адвоката, откровенно сказала о том, что мы пытаемся бороться с «системой», а это совершенно бесполезное занятие.
Но, вернемся в районный суд, где я встретился с адвокатом.
До того, как из зала заседания вывели сына, мы ожидали его в коридоре. Я обратил внимание на то, что наш адвокат всматривается в, сидевшего неподалеку от нас, пожилого мужчину крупного телосложения, к которому он обратился с вопросом, - «Ты ли это?».

Мужчина ответил, - «Конечно же, я».

Наш спросил,- «Еще работаешь?»

Он,- «Да».

Наш, - «Ну и как работается?».

Он, - «Сейчас мне работать противно», и пояснил, - «Они вначале берут человека под стражу, а потом начинают собирать доказательства».
Наш соглашается с ним, и приводит свежий пример из своей практики.
Он сообщил, что сейчас является защитником одного из помощников мера нашего города, которого взяли под стражу без каких либо доказательств, и следователь в судебном заседании этого даже не скрывал, сообщив суду, что доказательств нет, но они обязательно будут.

 В ходе короткого разговора, подслушанного мною, эти адвокаты открыли мне глаза на то, что, с некоторых пор, происходит в правоохранительных органах. Я понял, что эти пожилые люди застали те времена, когда все было, не так плохо, как сейчас.

 Так, уже на третий день с момента задержания сына, мне стало понятно, что  нам придется столкнуться с беззаконием, которое, с некоторых пор, укоренилось в правоохранительных органах нашего региона.
Первые три дня с момента ареста сына, были насыщены событиями настолько, что мы едва успевали на них реагировать. 
 
 Потом потянулись бесконечные дни, которые слагались в месяцы, когда никаких действий в отношении сына не происходило. Очевидно, следователь выполняла свое обещание, данное моему сыну, держать его под стражей, как можно дольше.
Мы  втягивались в другую жизнь. С двухнедельным ритмом мы стояли в очереди на передачу сыну. Таких как мы было много, и чтобы занять очередь, мы приезжали рано утром, часа за два до открытия. Ждать пока откроют помещение для передач, приходилось на улице и, однажды, в зимнюю непогоду, жена сильно простудилась.

Небольшое помещение для передач было сплошь  уставлено сумками и пакетами с продуктами, а люди в большинстве своем что-то писали, оформляя заявления с просьбами о приеме продуктов.

Люди были разные, но, как бы объединенные общим горем, почти все были взаимно – предупредительны. Новичков было видно сразу по тому, как они неуверенно входили в помещение, и по вопросу, - «Как сделать передачу?», который они, не медля, кому-нибудь из присутствующих задавали.

Когда мы были в роли новичков, мы обратились к, бойкой старушке, из того типа людей, которые в любом коллективе являются общественниками. Она быстро и ясно объяснила, где можно приобрести бланки, как их заполнить, какие продукты можно передать, и дала еще много полезных советов. Заодно она сообщила, что только что вернулась из Москвы, где была в Генеральной прокуратуре в роли ходатая  по делам не близких ей людей. Ее фраза,- «Они не любят, когда ходатайствуют о других», побудила у меня желание задать ей вопрос о том, кто такие «Они»? Спрашивать ее об этом не стал, чтобы не прерывать беседу с моей женой.

В подтверждение того, что ее деятельность не безрезультатна, она извлекла из сумочки и показала благодарственное письмо от Президента России, за ее деятельность по защите прав граждан. В завершение она с сочувствием произнесла фразу, от которой у моей жены едва не случился обморок, - «Бедолаги, все кто сидит сейчас в СИЗО, пойдут по этапам».
После этой фразы, я вывел жену на улицу, и долго успокаивал ее, доказывая, что с нашим сыном это не случится.
Вскоре мы побывали на свидании с сыном.

О том, как проходят свидания с заключенными в наши дни, я мог судить только по некоторым фильмам, в которых, как я теперь знаю,  авторы изображают картины далекие от реальности.

Правдивая сцена в фильме выглядела бы так, - в стене здания тюрьмы на протяжении ста метров единственная низенькая металлическая дверь, с массивным засовом и замком. В середине дня около двери толпятся человек пятнадцать, успевших утром записаться в очередь на свидание. Они обмениваются мнениями о том, почему время начала свидания, объявленное им, просрочено более чем на час. Кто-то из опытных поясняет,- это оттого, что одни и те же сотрудники принимают передачи и организовывают свидания.

Наконец, охранники открывают запоры снаружи и изнутри помещения и отворяют дверь. Неприглядного вида крупные ступеньки круто уходят вниз прямо от двери. Многие женщины преодолевают их,  двигаясь бочком. Все спускаются в небольшое мрачное помещение, в котором нас инструктируют о правилах поведения. Нам сообщают, что после того, как нас впустят в помещение для свиданий, за нами запрут дверь и отопрут ее часа через полтора. Это похоже на заключение под стражу, но никто не возражает потому, что все уже знают, что этот сотрудник должен помочь на передаче.

Через некоторое время дверь в смежное помещение открывается и все устремляются в такое же мрачное, без окон, с тусклым освещением, продолговатое помещение метров пятнадцати, такое узкое, что в проходе с трудом могут разминуться два человека. Помещение по всей длине разделено прозрачной перегородкой и поделено на кабинки, в каждой из которых по два табурета. Вместо столика небольшая доска, прикрепленная к стенке кабинки. В кабинке так тесно, что два человека среднего телосложения могут сидеть на табуретах только упираясь коленями друг в друга. Не случайно опытные люди торопились войти сюда. Они знали, что в душном помещении только над первой кабинкой работает вентилятор, и старались занять место поблизости. Разговаривать с заключенными можно только по телефону. Общаться мешали хорошо слышимые разговоры из соседних кабин. Примерно через час общения, появилось желание быстрее выбраться из душного помещения на свежий воздух.

Все о чем я написал, происходило не в каком-то захолустье, а в областном центре, в одном из лучших, по многим показателям, городов России.
Ради того чтобы увидеть сына и поговорить с ним, мы были готовы терпеть любые неудобства, но такой возможности у нас вскоре не стало. Дама - следователь лишила нас свиданий на все время следствия.

Вот что рассказал о первых днях, начиная со дня его ареста, мой сын.
Этот день начался как обычно. Я занимался отделочными работами в нашем доме, а точнее  с сестрой клеил обои. Мне названивали по телефону друзья, и мы вместе строили планы на предстоящий вечер.

В середине дня мне позвонил человек, которого я с трудом вспомнил. Мы встречались с ним дважды около полугода тому назад по просьбе моего приятеля Сашки. Тогда Сашка обратился ко мне с просьбой о помощи его другу Артуру, которого я пару раз видел в обществе Сашки. Просьба была необычной, он просил помочь в приобретении марихуаны.      
               
Сашка объяснил, что ко мне он обратился потому, что я иногда вместе с ним курил марихуану, и если для себя где-то ее покупал, то, может быть, смогу помочь его другу. Я возразил Сашке, напомнив ему, что он тоже может помочь Артуру, потому, что для себя не один раз находил марихуану. Сашка никак не мог этим заняться  по причине занятости по работе, и убеждал меня помочь Артуру, у которого началась «ломка». Он говорил, - «Если не можешь сам помочь, подскажи  к кому ему обратиться».

У меня тоже не было для этого времени, но отказать Сашке я не мог, потому что  за день до этого он, за символическую плату, привез на нашу строящуюся дачу целый Камаз бывшего в употреблении, но добротного леса.

С помощью Сашки мы созвонились с Артуром и договорились встретиться в центре города, как раз там, где находился тот человек, у которого, как я предполагал, можно приобрести марихуану. Для меня было необременительно приехать туда, потому, что это совпадало с маршрутом, по которому я ехал к своему другу. При встрече выяснилось, что это другой Артур и этого Артура я не знаю. Для меня это ничего не меняло, - главное, что его знал Сашка. Я взял у Артура деньги и предложил ему поехать туда, где я буду покупать марихуану. Ехать было недалеко, но он отказался, сославшись на то, что пока я привезу марихуану, он с друзьями, которые были в его машине, пообедает. Я съездил, привез ему немного марихуаны и мы распрощались.

Я считал, что выполнил свой долг перед Сашкой, и был доволен тем, что это не заняло много времени.
Через месяц Артур опять позвонил с такой же просьбой.  В этот раз я решил отказать ему под предлогом большой загруженности домашними делами и отсутствием связи с человеком, у которого можно приобрести марихуану. У меня действительно было запланировано многое на этот день: перевезти мебель со старой квартиры моей сестры, пройти лечебные процедуры, назначенные врачом, провести профилактические работы на моем автомобиле. Наверное, мне надо было отказать ему в категоричной форме, потому, что он стал названивать мне через каждый час и продолжал упрашивать меня. В течение пяти часов он сделал шесть звонков, и в результате я, поздним вечером, все-таки приобрел для него, на его деньги семь граммов марихуаны.

У меня и в мыслях не было, что я совершил преступление. Я ведь бескорыстно помог ему, по его настойчивым просьбам.
Прошло шесть месяцев, и когда я совсем забыл об этом Артуре, он снова позвонил. На этот раз я отказал ему и на этом прекратил разговор. Через некоторое время он снова позвонил и предложил мне назвать кого-нибудь, у кого можно купить марихуану. Я отказал ему в грубой форме, мы оба поговорили на «высоких тонах» и я бросил трубку. Он позвонил еще раз, и спокойным тоном сообщил, что  нашел человека, у которого можно купить марихуану и едет для этого на наш поселок. Он попросил меня о встрече с ним по вопросам, о которых он не может сказать по телефону.

 Для этого он готов подъехать прямо к моему дому.  Он подъехал, вызвал меня по телефону, я подошел к автомобилю, в котором кроме него было еще двое мужчин, по его предложению сел в автомобиль и на меня надели наручники. Я был в шоке и не мог понять, что происходит. Они объяснили мне, что являются сотрудниками полиции и занимаются делами, связанными с оборотом наркотиков. Я подумал о том, что у этих сотрудников какие-то другие цели, и задал им вопрос, - «За что конкретно меня арестовали?».
Так называемый Артур, пояснил, что около полугода тому назад я продал ему марихуану и поэтому меня сейчас задержали. Когда меня привезут в отдел полиции, там объяснят подробнее.

События, происшедшие несколько месяцев тому назад, вспомнились мне в деталях с абсолютной ясностью.
Происшедшее представлялось мне таким образом,- все, что мне предъявлено, происходило шесть месяцев тому назад, и поскольку меня тогда не задержали, а сейчас, при задержании,  ничего нового не предъявили, на меня будут оказывать давление, чтобы получить от меня интересующие их сведения или деньги. Всю серьезность ситуации я не понимал, и мне казалось важным, чтобы родителям не стало известно о том, что меня задержали.
 
В отделе полиции мне сразу показали копии паспортов двух хорошо мне знакомых с детства ребят, и пояснили, что эти ребята занимаются сбытом наркотиков, и именно они интересуют полицию. Далее мне сообщили, что если я не помогу полиции «взять их с поличным», то в распространении наркотиков обвинят меня и, в этом случае, мне гарантировано дадут шесть лет тюрьмы. Трое сотрудников полиции, примерно в течение часа,  убеждали меня «сдать барыг». Они говорили, - «Мы знаем, что ты не сбытчик, зачем тебе «сидеть» вместо них?».

 Я отвечал им, что хорошо знаю этих ребята, что они не «барыги», и я не буду участвовать в любых действиях направленных против них. 
Меня немного успокоили эти разговоры о том, что я не занимался распространением наркотиков. Это соответствовало действительности, и поэтому мне не верилось, что меня ожидает такое строгое наказание, о котором они говорят.

Оперативники, не добившись желаемого результата, отвели меня к следователю,
В кабинете следователя было две дамы, одна из которых едва я вошел, сказала, - «Входи, входи – нарушитель, рассказывай, что ты там натворил».
Обе дамы были благодушно настроены, очевидно, по причине приятной беседы, которую мы прервали, своим появлением.

Вторая дама, оказавшаяся следователем, после того, как сопровождающие меня сотрудники ввели ее в курс дела, ласково уговаривала меня дать показания, на «барыг», называя меня при этом дурачком. Если я соглашусь, то уже сегодня буду дома, если нет, то ждет меня тюрьма.

Давать показания без адвоката, я отказался. Следователь предложила мне воспользоваться услугами дежурного адвоката, которым оказалась вторая дама. Я отказался, пояснив, что не доверяю адвокату, который назвал меня нарушителем с первой минуты знакомства со мной.

Ласковый тон следователя сменился раздраженным, и она поведала мне то, что я уже знал от оперативников, - меня обвинят в распространении наркотиков. Мне разрешили сделать короткий звонок моему отцу, который одобрил мое поведение и пообещал доставить мне адвоката.

От следователя меня доставили в изолятор временного содержания.       В небольшой камере была жуткая вонь, потому что туалет, находящийся в камере, представлял собой выгребную яму, из которой испарения, исходящие от испражнений, через дыру в полу поднимались прямо в камеру. Стоявшая жара, усугубляла атмосферу камеры.
 В камере нас было четверо.

Вскоре выяснилось, что один является наркоманом и болеет туберкулезом, другой был невменяемым, по-видимому, в связи с белой горячкой. Он ходил по камере и разговаривал с кем-то для нас невидимым. События этого дня забрали у меня столько сил, что единственно, на что меня еще хватило, это упасть на койку и отключиться.

Спать пришлось на деревянных нарах, на которых был только старый, обшарпанный матрас. Ночью из него выползли клопы и прервали мой сон.
Я надеялся, что мое пребывание под стражей будет недолгим. Я думал, что мне удастся убедить суд по избранию меры пресечения, не применять ко мне меру «взятие под стражу».

Мне казалось, что стоит мне найти нужные аргументы, и судья меня тут же отпустят.
Судья не обратил внимания на мои доводы, а, заведомо ложные доводы следователя, о совершении мною особо опасного преступления, принял все, как достоверные, и назначил мне меру пресечения, - содержание под стражей.
С этого началось мое многомесячное содержание под стражей.

Меня направили в СИЗО-1, где  я, для начала, 10 дней был  на карантине. Мы вчетвером находились в маленьком погребке с низким дугообразным потолком и двумя двухъярусными кроватями. Стояла жара, было душно, воняло канализацией и повсюду хозяйничали тараканы. Нас было четверо, причем трое были новичками, а один рецидивист, который оказался добродушным человеком. Он мог объяснить, как следует себя вести после карантина. Оказалось, что так заведено в СИЗО, - новичков кто-то должен научить, правилам поведения. Многое из того, что он мне рассказал, показалось мне странным, а кое-что смешным.

Карантин закончился, и меня повели в камеру моего дальнейшего пребывания.
При подходе к камере, я услышал за дверью выкрик «Броня» и услышал топот множества ног. Это сбегались к двери все сокамерники.
 Смысл этого действия заключенных состоял в том, чтобы не дать охране пройти в камеру до тех пор, пока один из заключенных не спрячет все запрещенные предметы.

Дверь отворили, и я опешил, оттого, что на меня в упор смотрели 25 человек. Из камеры пахнуло смрадом, духотой и сыростью. Накурено было так, что в камере стояла пелена, которая резала глаза.  Я не ожидал, что условия будут еще хуже, чем в карантине, и, в этот момент понял, что мне придется какое-то время жить в таких условиях. Я, все-таки надеялся, что это будет продолжаться недолго.

Это была самая большая камера, и там подобрался серьезный блатной народ. По заведенному порядку, я пошел знакомиться, вначале с блатными, потом с остальными.

Меня поразило, что возле двери сидел на перевернутом ведре хорошо одетый приличного вида человек лет сорока, в обязанности которого входило отслеживать любые перемещения по коридору, и вовремя сообщать о них сокамерникам. Это его выкрик «Броня» я услышал на подходе к камере. По моей наивности и незнанию,  что его за это могли наказать сокамерники, я посоветовал ему уйти от двери.

Из новых знакомых, ко мне проявил интерес молодой парень, спортивного телосложения, с которым мы проговорили весь вечер. Выяснилось, что он воевал в Чечне, что парень начитанный и интересный в общении.
У нас впереди было много времени для общения, и, в дальнейшем, мы этим воспользовались в полной мере.

А в этот день общение было кратким, потому что меня сморила усталость, и после того как мне дали позвонить домой, единственным желанием было добраться до койки и заснуть. Выяснилось, что на моей койке нет матраца, и я хотел, было, потребовать его от сотрудников СИЗО, но мне объяснили, что требовать бесполезно, и  что пару дней придется спать без матраса.
Сокамерники помогли мне тем, что отдали мне свои одеяла. Сквозь тонкие одеяла уверенно проступал метал кровати, но, как оказалось потом, матрас смягчал не лучше, потому, что был не намного толще одеяла.

Камера, в которую меня определили, была рассчитана на 16 человек. Вначале, когда я туда только попал, там было  25 человек, а потом бывало до 30-ти.
Спать приходилось по очереди, было тесно, душно, к тому же все курили.
Это лето было аномально жарким. Несмотря на это, вентиляцию включали только на один час в сутки.  У меня начались боли в сердце, я пожаловался врачу и обратился к администрации СИЗО с просьбой о переводе в камеру для некурящих. Об этом же просили начальника СИЗО  мои родители, но в течение всего срока пребывания в СИЗО меня так и не перевели.

Мое хроническое заболевание, которым я болею с детства, обострилось, и я многократно обращался к врачу и администрации СИЗО по поводу лечения. Отсутствие медикаментов и возможностей для лечения, сказалось на состоянии моего здоровья. Кроме того, для меня была реальная опасность заразиться серьезными заболеваниями, так как было выявлено, что в одной камере со мной находились ВИЧ инфицированные и туберкулезные. На мои устные и письменные обращения долго не обращали внимания, и я попросил моего отца обратиться  к начальнику СИЗО по поводу лечения.

В наказание за это, меня перевели в другую камеру. Там была такая влажность, что по стенам стекала влага, а  углы камеры, и часть потолка заросли плесенью. Из канализации текло на пол, было много мышей и тараканов.   
Стояла зима, и было так холодно, что согреться было невозможно, несмотря на зимнюю верхнюю  одежду, свитера и  двойные одеяла. Батареи отопления едва теплились. Изо рта шел густой пар.

 В этой камере мы вдвоем пробыли около месяца, и я тогда застудил себе почки и уши. Когда меня перевели в другую камеру, в которой тоже немного шел пар изо рта, я чувствовал себя почти комфортно.

 Мои надежды на быстрое освобождение таяли по мере того, как один за другим отправлялись по этапу на сроки от 6 до 10 лет мои сокамерники, обвиненные в преступлениях, которые они не совершали. В тюрьме, по-видимому, всегда наступает момент, когда каждый рассказывает сокамерникам, из-за чего, и как он здесь оказался. Наступил такой день и в нашей камере, когда почти все присутствующие рассказали свои истории, которые, за исключением некоторых деталей, почти не отличались одна от другой. Все арестованные были виновны в том, что употребляли наркотики, а судили их как распространителей. Для этого использовались ложные доказательства их виновности. 

Сотрудники полиции при обыске подбрасывали им наркотики и тут же обнаруживали их. При этом велась видеосъемка, использовались лжесвидетели из числа наркоманов, давших согласие на сотрудничество с полицией. Во время такой процедуры, проводимой по месту жительства, были такие из обвиняемых, которые подписали протокол изъятия из-за угрозы ареста их жен. При мне один из таких арестантов потом отправился на север на 9 лет. Были такие, которых вначале обвиняли в хранении, а потом, в связи с тем, что они писали жалобы, обвинили в распространении наркотиков.

Мне особенно запомнилась история паренька 18-ти лет.
Я обратил на него внимание, потому, что на вид ему можно было дать лет 16. Худенький, небольшого роста с миловидным лицом, которого еще не коснулась бритва, он выглядел, как что-то чужеродное этому собранию людей.
Все у него началось с того, что, придя в парк культуры, он встретился со своим школьным товарищем, с которым до этого дня не виделся долгое время. Они попили пивка, а потом вышли из кафе и присели на лавочку.

В материалах уголовного дела зафиксировано, что этот товарищ сотрудничал с полицией на момент проведения этого оперативного мероприятия.
Товарищ достал  из кармана сигарету с марихуаной и предложил покурить. Это снималось на видео, но на записи, переданной в суд, было видно только то, что при курении они  передавали друг другу сигарету.  Записи с предложением покурить, по понятным причинам не было, а были показания этого товарища, достаточные, для того чтобы осудить несчастного паренька, как распространителя наркотических средств. 

Как особо опасного преступника его осудили на шесть лет лагерей, и мне было до слез жаль паренька, когда его отправляли по этапу.
Мой отец, после ознакомления с материалами моего дела, уверял меня, что нам удастся добиться переквалификации моего дела, но он не знал, что случаи переквалификации так редки, что о них знает вся тюрьма.
Мысленно я готовился к худшему, и от мысли, что, по ложному обвинению, придется  отбывать срок около шести лет, на душе становилось тоскливо.

Я мог избежать этого только двумя путями:
- первый и главный путь – заплатить деньги на стадии предварительного следствия. Суммы, которые платили по делам аналогичным моему, от одного до полутора миллионов рублей. Моему отцу, через посредника, которым был один из моих товарищей, предлагалось заплатить 1,2 млн. рублей за мое освобождение. Я был против того чтобы за мои грехи расплачивалась моя семья, тем более, что такой суммы у нас и, в наличии-то, не было;
- второй путь, который успешно прошли немногие, это, опираясь на закон, доказывать свою правоту. Для этого надо быть готовым к тому, что придется пройти все инстанции от районной прокуратуры, до Генеральной и от суда первой инстанции, до Европейского. Я знал, что мой отец способен пройти этот путь до конца, но в успех я уже не верил.

Среди заключенных были люди разных профессий, в том числе банкир. Я познакомился с ним в первый день моего задержания в камере предварительного следствия, и снова встретился с ним уже в СИЗО.

Он был вторым лицом в банке, который решили «прибрать к рукам» некие влиятельные люди, прибывшие для этого из Москвы.

Они предложили продать им банк за сумму, которая была на порядок ниже его реальной стоимости. При этом они предупредили, что, в случае отказа, у банка будут проблемы.

Проблемы не заставили себя долго ждать – банком стало заниматься следственное управление, следственного комитета РФ, и так успешно, что, около 10-ти человек, в том числе хозяин банка, его красавица жена, все его заместители и некоторые из сотрудников, вплоть до небольших должностей, оказались за решеткой.
В это время кто-то, вместо банкоматов этого банка, устанавливал другие.
Дело было доведено до суда, и на первом заседании суда, талантливому адвокату удалось отвести все доводы стороны обвинения. Почти моментально появились новые доводы, а адвокат стал получать угрозы.
Он не испугался, и, с той же настойчивостью, продолжил защиту, но дело было явно заказным, и доказывать правоту можно было годами. Среди арестованных сотрудников банка были пожилые и не здоровые женщины, заболевания которых, по понятным причинам, обострились.

Хозяин банка оценил свою свободу и свободу родных и близких ему людей, дороже сотен миллионов рублей, которые он терял при утрате банка, и подписал необходимые документы. Прошло немного времени, и все оказались на свободе.
 История, рассказанная мне сыном, о безусом пареньке, врезалась мне в память, и я вспомнил о ней, когда слушал интервью генерала, возглавляющего  Федеральную службу по борьбе с оборотом наркотиков (ФСКН). Он на TV  рассказывал о работе этого ведомства, и привел статистические данные, которые указывали на несомненные достижения ведомства по сравнению с предыдущим годом.
Я подумал о том, что в этой статистике, в какой-то ее строке и в какой-то цифре, отражена судьба паренька, о котором рассказал мне сын. Сотрудники ФСКН, круто изменившие его судьбу, способствовали достижениям, о которых говорил генерал, и, наверное, получили соответствующие поощрения. Но что в результате получило общество, в котором мы живем?  Каким человеком вернется он после шести лет лагерной жизни, наказанный за преступление, которое он не совершал? Как будет относиться к Государству, которое его, таким образом, «исправило»? Он был виновен всего лишь в том, что  курил марихуану, и за это получил шесть лет лагерей!».

Я давно пытаюсь найти ответ на такой вопрос, - кто виновен в том, что наша молодежь стала увлекаться наркотиками так серьезно, что это стало проблемой для Государства?

Я разговаривал с теми, кому было по 12-14 лет, когда им объяснили, что до сей поры, мы жили неправильно, и поэтому той страны, в которой они родились и жили, уже нет, и не будет никогда.
Подростки поняли это так, что большинство людей, живущих в этой стране, недалекие люди, пытающиеся строить жизнь в соответствие с  ложными идеалами.
По этой причине многие родители и учителя потеряли былой авторитет у подростков. Взамен, появились другие авторитеты.

В то время, моя дочь училась в 4-ом классе. Однажды, четверо ее одноклассников не вернулись вовремя из школы домой. Родители подняли тревогу, и детей безуспешно искали до тех пор, пока они вечером этого дня сами не вернулись домой. Оказалось, что два мальчика пригласили двух девочек в кафе, где они приятно провели то время, когда их искали.
 Им всего-то было по десять лет, но именно эта четверка задавала тон в классе, - они дерзили учителям, срывали уроки, и многие одноклассники, со временем, стали равняться на них.

Вскоре, рейдерские захваты прокатились валом по стране. Понятно, что уважения к закону у подростков это не вызвало.
В таких условиях начинался путь многих подростков к наркотикам.
Мне искренне жаль этих подростков, которые  выросли и теперь представители государства применяют к ним меры, которые в любом цивилизованном обществе считаются неприемлемыми.
Последствия этого для общества могут быть только плачевными.
Наверное, со временем, опять кто-то из государственных деятелей скажет, - «Мы хотели как лучше…».

Я с сожалением отмечаю, что опыт бывшего Президента Туркменистана              С. Ниязова, мы, в нашей стране, освоили в полной мере.                Нам остается перенять опыт некоторых стран исламского мира, в которых за употребление наркотиков полагается казнь.

Они, все-таки, поступают честнее, чем мы, потому, что действуют по закону.
История  банкира, рассказанная сыном, позволила мне по другому взглянуть на, недавно полученную, информацию о том, что прокурор, руководивший прокуратурой нашей области, снят с занимаемой должности, без права занимать какие-либо должности в правоохранительных органах. Народу не сообщили о том,  за что его выгнали из органов. Теперь я мог себе представить, какие «жирные» куски собственности, могли переходить из рук в руки при помощи этого человека.
В лихие 90-е годы, для того чтобы завладеть собственностью, бандиты многих собственников уничтожили физически. В наше время, для тех же целей найден другой путь, который приводит к тем же результатам, при одном условии, - если вам помогает человек из правоохранительных органов, занимающий большую должность. Люди, идущие этим путем, подрывают основы правового государства, и поэтому намного опаснее бандитов 90-х.      
               
   Прошло 4 месяца с момента ареста сына, и стало понятно, что следователь искусственно затягивает процесс следствия. Я предложил адвокату пожаловаться в прокуратуру на волокиту со стороны следователя и неожиданно для себя получил отказ. Он убеждал меня в нецелесообразности и несвоевременности такой жалобы. Через некоторое время мне все-таки удалось убедить его, но он подал жалобу не в прокуратуру, а в следственное управление. Начальники следственного управления признали волокиту, и обещали принять меры, но волокита продолжилась без изменений.

   Наш адвокат отговаривал меня от написания жалоб, полагая, что не стоит злить следователя, а когда я не внял его советам, в сердцах воскликнул, - «Вы довели следователя до того, что она теперь  не разрешает вам свидания. Это же нонсенс!».

По его логике получалось так, что он напишет «серьезные» жалобы в прокуратуру только после ознакомления со всеми материалами уголовного дела, которое состоится после окончания предварительного следствия. (В нашем случае через десять месяцев). Нам же, не стоит писать жалобы, потому, что на них в прокуратуре даже внимания не обратят, а следователь в ответ может навредить моему сыну.

Не могли мы согласиться с такой логикой, и, кроме того, я был уверен, что лишение свиданий, это небольшая плата за право жаловаться на беззаконие в отношении сына.
   
Сын высказал мне свое мнение о том, что у следователя с нашим адвокатом «слишком хорошие» отношения, которые отчетливо проявились во время допроса. Предположение сына подтвердилось, когда адвокат в разговоре со мной, попытался вызвать у меня сочувствие к нашему следователю следующей фразой, - «Вы не представляете ее загруженности. Она одновременно ведет около тридцати дел».

Я в резкой форме дал понять адвокату, что сочувствия у меня это сообщение не вызвало. Эта информация, подтверждала, что «конвейер посадки» работает с перегрузкой, и позднее я получил еще много информации подтверждающей это.
Но, однажды, отношение нашего адвоката к следователю изменилось на противоположное.  Придя на запланированную встречу, я застал его в странном состоянии. Он был взволнован, лицо в красных пятнах и выглядел так как, обычно выглядит,  человек, переживающий стресс. Причиной этого было неуважительное к нему отношение нашего следователя, выраженное в  телефонном разговоре. По его словам, она не собиралась отвечать на его ходатайство, и при этом разговаривала с ним, как с мальчишкой.

Я легко представил себе, как она разговаривала, вспоминая ее манеру разговора со мной при  нашей  встрече. 
Для подтверждения того, что это его сильно задело,  адвокат закатал рукава и показал мне «мурашки» на теле. Я ничего необычного не увидел, но сама процедура убедила меня в искренности адвоката, когда он говорил, - «Эта ….. не понимает, с кем она имеет дело. Я завтра же буду в прокуратуре с жалобой, и добьюсь ее наказания».

 Как я понял, он собирался воспользоваться, своим былым, прокурорским авторитетом. Это совпадало с моими желаниями, и я, как мог, выразил полное одобрение его намерениям.

Я не сомневался, что обещанная  жалоба будет подана, но когда, в ответ на мою просьбу об ознакомлении с нею меня, по техническим причинам, не ознакомили, заподозрил неладное и стал настаивать на получении копии жалобы.  Через некоторое время, благодаря моей настойчивости, я получил копию, так называемой, жалобы. Этот документ может служить образцом того, как не следует писать жалобы. Дело в том, что адвокат жаловался на следователя, этому же следователю.

Мне стало понятно, что адвоката попросили не жаловаться в прокуратуру, и он не смог отказать, какому-то уважаемому человеку из следственного управления. Только моя настойчивость вынудила его породить этот странный документ и озаглавить его, как жалобу.
Что касается взаимоотношений с адвокатом после этого, то вопрос о доверии адвокату я предложил решить сыну.
В результате серьезного разговора с сыном, адвокат убедил его в том, что в решающий момент сделает все возможное в его интересах.


Я понимаю сына, -  ему было трудно поверить в то, что солидный человек может откровенно лгать, глядя в глаза, в то время, когда у него есть выбор, и его никто не принуждает продолжать двойную игру. Адвокат обещал подзащитному невозможное, - дать показания в суде на следователя.
К этому времени мне было понятно, что прокурорское прошлое адвоката помешало ему действовать в интересах подзащитного, и я прямо  сказал ему, оценивая его действия - «Вы уже не прокурор, но еще не адвокат». В ответ он судорожно стал перебирать, лежащие на столе его кабинета папки, комментируя при этом свои достижения по уголовным делам. Я дождался, когда он прекратил, и спросил его о достижениях по нашему делу. Сказать было нечего. 

В отличие от сына, я уже не доверял адвокату, и стал обращаться к нему с поручениями в письменном виде под роспись. Одно из поручений адвокату состояло в том, что он должен был передать сыну мое письмо, в котором я советовал сыну не подписывать протокол ознакомления с уголовным делом. Я объяснил сыну, что после того, как я ознакомился с материалами уголовного дела, были выявлены такие нарушения со стороны следствия, на которые прокуратура не могла не отреагировать. Сыну надо было дождаться ответа на мою жалобу в Генеральную прокуратуру, которую к тому времени уже переслали  из Генеральной в Областную.            

С материалами дела он начал знакомиться  недавно и ему не должны были отказать. После возвращения письма с подписью сына об ознакомлении с ним, я был уверен, что  по-другому он не поступит.
В свою очередь адвокат обещал мне подписать протокол с замечаниями, которые мы с ним заблаговременно обсудили.
 
Наступил день, когда в следственном отделе управления наркоконтроля, должно было состояться подписание протокола. Я дождался на проходной, когда процедура подписания окончилась, и вышел адвокат. Он сообщил, что протокол подписали они оба без замечаний, потому, что все замечания следователь устранила в их присутствие. Я «навскидку» назвал пару серьезных замечаний, которые не могли быть устранены так быстро, на что адвокат спокойно ответил, - о них мы можем заявить в суде.

Поведение адвоката было вполне предсказуемо, потому, что и раньше он «подыгрывал» следователям, а почему так поступил мой сын, было непонятно.
Вот как он это объяснил.

Когда наступило время подписывать протокол, я спросил адвоката,-    «У меня есть какие-либо причины для того, чтобы не подписать протокол?». Он ответил, - «У тебя таких причин нет, и если ты не подпишешь, дело закроют без твоей подписи, а суд это учтет». Я помнил о совете отца, и все же поверил адвокату, и подписал протокол. Я заметил, по тому, с какими выражениями лиц, они переглядывались, что и следователь и адвокат были удовлетворены произошедшим. Следователь, на радостях, даже пообещала разрешить мне  свидание с родными, но обманула. 

Наверное, на способность правильно оценить ситуацию во время подписания протокола, повлияло мое длительное пребывание в СИЗО без свиданий с родными. Я вскоре узнал, что мог бы еще долго знакомиться с материалами дела, хотя бы потому, что непосредственно перед подписанием протокола, к двум томам материалов дела добавили россыпью материалы на 54 листах.
Было обидно, что адвокат меня обманул, и как только у меня появилась возможность, я спросил его, почему он так поступил?
Он ответил, - «Я счел это целесообразным».

Услышав от сына эти объяснения, я попытался оценить все действия адвоката по делу сына.
Наш адвокат-прокурор, изначально был нацелен на достижение соглашения между  подзащитным и следствием. Он, на примерах из собственной практики, убеждал меня и сына, что в этом случае будет закрытое судебное заседание, и половина срока, из возможного по этой статье, убирается сразу.
От такой сделки со следствием мы отказались потому, что для нас это означало признание в преступлении, которое сын не совершал.
Адвокат не переставал убеждать нас пойти на соглашение, мотивируя тем, что невиновность сына трудно будет доказать в суде.
Наше решение доказывать невиновность в суде, со временем, было подкреплено серьезными доказательствами.

Очевидно, это побудило нашего адвоката: вначале помочь следователям передать дело в суд, чем он оказал услугу прокуратуре, так и не рассмотревшей очень неудобную для прокуратуры жалобу, а потом, на первом судебном заседании, отказать своему подзащитному в защите, найдя для этого подходящий предлог. Судья не принял его отказа, так как подзащитный не отказывался от адвоката и наш адвокат – прокурор вынужден был участвовать в первом судебном заседании в качестве защитника. На все последующие заседания он не являлся, игнорируя письма, посылаемые ему судьей. В этой связи, а также в связи с тем, что адвокат не возвращал некоторые документы, принадлежащие нам,  мой сын обратился в областную палату адвокатов. Палата встала на защиту своего председателя Коллегии адвокатов, который сообщил в палате о том, что подзащитный от него отказался в судебном заседании. Это была очередная ложь адвоката, но документы наши он, все-таки вернул.

Во всем, что делал адвокат – прокурор была своя логика, - не мог он в суде противостоять прокуратуре, вскрывая при этом серьезные нарушения со стороны обвинения. Не мог он противопоставлять себя «системе», которой служил много лет.

На основе несложных рассуждений, я пришел к выводу, что бывший прокурор не может в полной мере действовать, как адвокат, в интересах подзащитного. Это касается тех случаев, когда интересы подзащитного вступают в противоречие с интересами сотрудников прокуратуры, нарушивших в отношении него закон.
Для меня было очевидным, что невозможно перестроиться человеку, сделавшему карьеру на обвинении, и полноценно защищать тех, кого он совсем недавно обвинял.

Появилась мысль направить в Государственную Думу письмо, с законодательной инициативой. На основании приведенных выше рассуждений, я надеялся убедить законодателей в том, что необходимо ограничить адвокатскую практику, хотя бы тем прокурорам, которые сделали в прокуратуре хорошую карьеру.
По здравому размышлению, я отказался от этой затеи, когда узнал, что среди адвокатов великое множество бывших прокуроров. (Из шести адвокатов, к которым мы обращались, в связи с делом сына, четверо оказались бывшими прокурорами). Оказалось, что в думе их также достаточное количество, для того чтобы инициативы, подобные моей, не имели последствий.

К этому времени я уже накопил много информации, так или иначе связанной с положением сына. Мне удалось выяснить, что статью уголовного кодекса, по которой «посадили» моего сына, и арестованные, и сотрудники правоохранительных органов называют «президентской».          По-видимому, Президент России дал указание руководителям соответствующих служб о необходимости усиления борьбы с наркотиками, а на местах сотрудники правоохранительных органов восприняли это указание таким образом, что, им простятся практически все нарушения закона, совершенные при выполнении поставленной задачи.

У оперативников основным «рабочим инструментом» стала запрещенная законом провокация, которую суды первой и второй инстанций, за редким исключением, не признают.
 Иногда, в своем усердии сотрудники правоохранительных органов доходят до полного абсурда и по другим статьям.

История, произошедшая с редактором одной из наших местных газет, как нельзя лучше иллюстрирует это. Этот человек, вскрыл ряд недостатков в правоохранительных органах и опубликовал их в газете. По-видимому, он защищал права отдельных граждан так успешно, что вполне мог бы получить, как упомянутая мною старушка, благодарность от Президента России.

К нему потянулись люди за помощью и он, как умел, помогал им до тех пор, пока кто-то в правоохранительных органах   принял решение «посадить» редактора.
 Оперативники направили к нему, под видом просителя, человека с заданием спровоцировать редактора на получение взятки.    

На предварительной стадии этого мероприятия, все было, как обычно бывает в таких случаях,- были подготовлены меченые деньги,  понятые и аппаратура для видеозаписи.  Но, когда дошло до дела, выяснилось, что провокация не удалась. Не случилось главного, - редактор денег не взял.  Но, исполнительные сотрудники полиции не могли не выполнить указания высокого начальства, и редактора, все-таки,  арестовали и посадили под арест за попытку вымогательства взятки. Странная картина получилась, - редактор вымогает взятку у оперативника или его подопечного, а тот ее не дает.
На мой взгляд, такое поведение оперативника   можно объяснить только умопомрачением.

Далее «эстафетную палочку» от оперативников принял следователь.
Я услышал по местному радио, что следствие в отношении этого человека ведется уже около года, и все это время он находится  в СИЗО. Из этого следовало, что доказательств его вины нет, иначе бы дело давно передали в суд. Надо быть очень опытным следователем, чтобы так долго продолжать следствие по такому простому делу.

 Я могу только предполагать, кто из высоких начальников решил «посадить» редактора, но руководил в это время управлением МВД нашей области генерал, сравнительно недавно переведенный из Краснодарского края.
 Теперь, в связи с событиями в станице Кущевской, страна узнала о роли высокопоставленных руководителей МВД Краснодарского края в создании благоприятных условий для пресловутой банды.
Этот генерал не задержался у нас, потому что Федеральная служба безопасности выявила грубейшие нарушения закона в  ведомстве, которое он возглавлял.

Я слушал интервью председателя Верховного Суда РФ на TV.
Этот человек, из тех людей, которые вызывают доверие с первых минут разговора.
Он сообщил о том, что до суда не доводится значительная часть дел по общественно значимым нарушениям закона. По его мнению, это происходит потому, что прокуратура на местах, действуя путем соглашения сторон, старается не допустить до суда многие дела. Председатель ВС не скрывал своей обеспокоенности таким положением дел.

К этому времени, в связи с делом моего сына, у меня было достаточно информации о том, что происходит в  судах,  но теперь у меня появилась надежда на Верховный Суд, а точнее на председателя ВС.
Меня настораживало то, что председатель ВС ссылается на прокуратуру, в то время как беззаконие в судебной системе, в массовом порядке, творится в судах первой инстанции. Поэтому, главные надежды я, все-таки, связывал с Европейским Судом. Уголовное дело по обвинению моего сына было «состряпано» так грубо, что я не сомневался в положительном для нас решении в Европейском Суде, но было понятно, что на это уйдут годы.

Со временем мне удалось узнать, что большинство из осужденных по беззаконию, надеются только на Европейский Суд.


Воспоминания сына.

С подписанием протокола, завершилось предварительное следствие, и меня, на время судебного следствия, перевели в другое СИЗО.                Я надеялся, что теперь мне разрешат свидания с родными, как это происходило с большинством подсудимых в других районных судах, но председатель суда, в котором рассматривалось мое дело, свидания не разрешал никому.
Условия содержания заключенных в этом СИЗО были не лучше предыдущего и такое же, как и раньше отношение к заключенным, которое, однажды, откровенно выразил наш охранник, сообщив нам, что ему легче списать любого из нас, чем старый потрепанный матрац.

Стоило мне пожаловаться администрации на то, что из каптерки исчез мой телевизор, как меня сразу же поместили в аварийную камеру.
В этой камере полы были прогнившие и проломленные примерно на третьей части общей площади. На стенах была плесень, унитаз протекал прямо под пол и батареи отопления едва теплились. До нас (у меня был сокамерник) в камере обитала  только колония мышей, с которой  теперь мы были вынуждены сосуществовать. В этом СИЗО принудительной вентиляции не было совсем. На прогулки нас не выводили под разными предлогами.

Из каптерки, куда мы были вынуждены все сдавать, постоянно пропадали продукты и вещи. Исчезнувший телевизор мне так и не вернули.
Вскоре состоялось первое судебное заседание, на котором  мой защитник отказался меня защищать. Я доверял ему, и ничего подобного от него не ожидал. Я был очень расстроен, но старался вида не подавать, потому, что на первое заседание пришли многие из моих друзей и родственников.

На втором заседании у меня  был уже другой защитник, который раньше, в другом судебном процессе, проведенном этим судьей, добился положительного результата. В нашем процессе, он сразу же, при допросе свидетелей, проявил себя, как хороший профессионал. 

Для меня наступило время, которое измерялось количеством дней от заседания к заседанию.


Во время допросов свидетелей со стороны обвинения, нам удалось выявить и заявить в суде несоответствия показаний данных свидетелями на предварительном следствии, показаниям, данным в суде. Кроме того, показания одних свидетелей, противоречили показаниям других. Судья старался устранить несоответствия, и, при необходимости, помогал свидетелям со стороны обвинения формулировать правильные ответы, но об этом лучше может рассказать мой отец, который подготовил большинство материалов для ходатайств, заявленных в суде.

После разрыва всяких отношений с адвокатом-прокурором, мне удалось найти для сына хорошего защитника. В ходе судебных заседаний, он заявил все необходимые ходатайства, и при допросе свидетелей задал все вопросы, ответы на которые могли быть истолкованы в нашу пользу.
Одновременно с этим, он не настаивал на аргументах защиты, в тех случаях, когда судья их не принимал. По всему было видно, что у адвоката и судьи полное взаимопонимание.

Один из свидетелей, проходивший по делу, как понятой, не подтвердил в суде своих показаний, данных следователю. На вопросы нашего адвоката по поводу некоторых слов, из протокола его допроса  следователем, он отвечал, что не знает значения этих слов, что фраза с использованием одного из этих слов ему не принадлежит, и смысл ее ему непонятен.
Судья вмешался и убедил свидетеля в том, что смысл изложенного в протоколе ему понятен.

Кроме этого, адвокат обратил внимание Суда на то, что протокол допроса следователем этого понятого, совершенно идентичен протоколу допроса другого понятого. Адвокат справедливо полагал, что не могут два человека, допрошенных в разные дни, дать абсолютно одинаковые показания, и на этом основании просил признать эти протоколы в качестве недопустимых доказательств. Но и эти аргументы судья не принял.

Один из опытных адвокатов, с которым мне удалось поговорить на эту тему, пояснил мне, как обычно поступают судьи в тех случаях, когда понятые не могут подтвердить в суде показания данные на предварительном следствии. В таких случаях, судьи оглашают эти показания, и задают свидетелю единственный вопрос, - «Вы подтверждаете эти показания?».

Нередки случаи, когда такой вопрос некому задать, потому, что свидетель скончался от передозировки. Случаев, когда свидетель дает показания, будучи в наручниках, тоже предостаточно, и в нашем деле такой случай произошел.
Однажды, А.П.Чехов, рассуждая о пьесах, сказал, - «Если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно должно выстрелить». С ним не согласился К.С. Станиславский, но в нашем случае все происходило точно по Чехову.
В день ареста сына, я, в отделе полиции, получил  от оперативника  информацию о том, что, в связи с коррупцией, арестован его коллега.

Прошло время, и я прочитал сообщение о  том, как это происходило.
Этот полицейский решил получить взятку. Он, в интересах взяткодателя, мог сделать так, что материал, собранный в оперативном подразделении под  руководством этого полицейского, не дойдет до суда, а так и останется пылиться на полке. Взятка должна была состояться прямо в управлении наркоконтроля. Ситуация контролировалась ФСБ, сотрудники которой нейтрализовали охрану управления, и как только деньги перешли из рук в руки, устремились к месту совершения взятки, для задержания преступника.

У телезрителей была возможность увидеть, как ведут себя взяточники при взятии их с поличным. Только немногие из них проявляют активность, но этот взяточник, по-моему, превзошел всех. Тренированные сотрудники ФСБ не смогли догнать его. Он бегал с этажа на этаж по всему управлению, пока не заперся в туалете и не смыл все купюры в канализацию.

Ему, наверное, казалось, что доказательства его вины уплыли вместе с купюрами в канализацию, но доказательств было достаточно. Руки и карманы его брюк, светились от раствора, которым были обработаны меченые деньги.
Когда прочитал это сообщения, отметил хорошую физическую подготовку и сообразительность полицейского. Полицейский и должен быть таким, чтобы и соображал быстро, и мог быстро бегать.
Позднее, я имел возможность наблюдать этого человека, когда его в наручниках допрашивали в суде по делу моего сына. Он удивил меня самообладанием, и своеобразным чувством юмора, которое в его положении, казалось противоестественным.

На вопрос прокурора,- «Сколько человек было в подъехавшем автомобиле?»
Он ответил,- «Я затрудняюсь сказать, но, если автомобиль приехал, в нем один, точно был».
На вопрос об обстоятельствах, при которых произошла встреча, он ответил, - «Были сумерки. Снег оседал на фонарных столбах».
У меня было ощущение, что я слышу не показания свидетеля, а начало литературного произведения.

Он находился в таком положении, что, в отличие от остальных свидетелей со стороны обвинения, мог давать правдивые показания.                Он показал в суде, что все сотрудники подразделения, которое он возглавлял, и которое непосредственно занималось оперативными мероприятиями по делу моего сына, знали, что он не совершал преступления, в котором его обвинили.
Я был уверен, что этот свидетель давал бы другие показания в суде, если бы сотрудники ФСБ не пресекли его преступную деятельность.

Ему предстоял длительный срок заключения, и у меня, после его показаний, появилось, что-то похожее на сочувствие к этому человеку.
В этой истории меня смущало участие ФСБ в таком незначительном деле, но со временем, я понял, что проблема серьезнее, чем я предполагал. Преступления, совершаемые сотрудниками правоохранительных органов, приняли такие масштабы, что это является угрозой Государству.
  Наверное, ФСБ не пришлось бы этим заниматься, если бы службы безопасности, которые есть в управлениях МВД и ФСКН выполняли свои обязанности.
У меня есть опыт рассмотрения моего обращения службой собственной безопасности УФСКН. На все мои доводы был дан один ответ,- «Не подтвердилось». Прошло время, и главные доводы подтвердились, частично в прокуратуре, частично во время судебного следствия.

Другой информации о  работе служб собственной безопасности у меня нет, как я полагаю, из-за отсутствия достижений в их работе.
В отличие от них, сотрудники ФСБ раскрывают одно за другим преступления в правоохранительных органах.

После ареста полицейского, который проходил по делу моего сына, ФСБ удалось, в одном из отделов полиции нашего города, выявить группу из десяти сотрудников полиции, которые сфабриковали множество уголовных дел. Для того чтобы проще было фабриковать уголовные дела, в отделе полиции была организована  комната, в которой хранились неучтенные оружие и наркотики. Члены этого преступного сообщества подбрасывали своим жертвам наркотики или оружие, взятые из этой комнаты, и таким образом формировали доказательства их виновности. Видимость законности своих действий они подтверждали показаниями понятых и видеоматериалами.
У жертвы был выбор,- платить деньги или идти в тюрьму.
Доказательств, собранных ФСБ оказалось достаточно, для того чтобы этих полицейских арестовать и, после обычных следственных процедур, судить. Среди них были люди, заслужившие в «горячих точках» награды Родины.  Одного из них, в звании капитана полиции, защищал наш адвокат-прокурор.   
                Наверное, они считали, что им просто не повезло, потому что они занимались тем же, чем занимаются сотрудники в любом отделе полиции.
Эту мысль, высказанную мною, поддержал всезнающий адвокат-прокурор.
Дела, сфабрикованные в этом отделе полиции, начали, было, пересматривать, но вскоре прекратили. По мнению адвоката-прокурора, кто-то дал такое указание.
Ни Генеральный прокурор, ни Председатель Верховного Суда, судя по их выступлениям на телевидении, таких указаний не давали, но кто, в таком случае, «правит бал»?
В деле моего сына тоже использовалась, марихуана, подложенная сотрудниками полиции, для доказательства его виновности.
Это выявилось в результате сопоставления данных экспертизы, показаний свидетелей и аудиозаписи.
 
В результате провокации мой сын 23. 12. 2011 года приобрел на деньги оперативников и передал им семь граммов марихуаны, в пластиковом пакете. При передаче пакета, его вскрыл мой сын. При этом присутствовали  сотрудник полиции, выступающий в роли закупщика, и свидетель, впоследствии давший показания в суде.
Сотрудниками полиции была сделана аудиозапись этого эпизода, которая была заслушана в суде.
Из аудиозаписи:
сын,- «Тут одна пыль. Я как пылесос»,
свидетель,- «Да, елки-палки,  напылил ты на меня»,
закупщик, - «Я эту пыль сегодня вечером сам спалю».
Этот свидетель, подтвердил в суде, что во вскрытом пакете было вещество в виде пыли.
Пакет, полученный закупщиком, после доставления его в отдел полиции, в присутствие понятых, упаковывают, опечатывают, и отправляют на экспертизу, для того чтобы убедиться в том, что в пакете находится наркотическое вещество.
Эксперт фотографирует и описывает внешний вид пакета, поступившего на экспертизу, на котором все печати и бирки в полном порядке.
Потом то же самое эксперт проделывает с содержимым пакета, и тут выясняется, что основная масса вещества состоит из рубленых листьев и стеблей марихуаны.
Это отчетливо видно на фото, и зафиксировано в описании эксперта.
Казалось бы, доказательства подмены марихуаны налицо.
Мы привели эти доказательства в суде.
Ответ на наши доводы содержится в постановлении суда первой инстанции.
Суд решил, что нет оснований не доверять показаниям в суде свидетелей со стороны обвинения, поскольку они были предупреждены об уголовной ответственности за дачу ложных показаний.
Наш свидетель, давший показания по этому вопросу, такого доверия суда не заслужил.

Как говорится,- комментарии излишни.
 Показания в суде свидетелей бывших понятыми во время предварительного следствия, суд не принял в той части, которая подтверждала нарушения закона сотрудниками полиции.
Четверо понятых, допрошенных в суде, как свидетели, показали, что в их присутствие, полицейский, выступавший в качестве закупщика, по телефону не разговаривал.

Это означало, что, согласно данным ПТП, он находился в это время в другом месте и данные представленные в суд стороной обвинения не соответствуют действительности.
Суд, мотивируя тем, что свидетели могли забыть то, что происходило тогда, не принял и эти показания.
Для того чтобы было понятно, что обо всех нарушениях закона мы заявили в суде, я приведу последнее слово сына, с некоторыми сокращениями в тех местах, в которых содержатся сведения, изложенные мною выше. (Фамилии участников процесса изменены).         
               

                Ваша Честь, уважаемый Суд!
 Я признаю, что я виновен, но не в том преступлении, которое предъявлено мне в обвинении и квалифицируется, как сбыт наркотических средств (НС). До встречи с Баджиевым З.Д. я был виновен только в том, что иногда курил марихуану. Это подтверждается материалами ПТП, которые мы слушали в суде.
Только в результате провокации со стороны Баджиева З.Д., я совершил действия соответствующие посредничеству в попытке приобретения НС.
Эти действия подтверждаются показаниями Баджиева о проверочных закупках 29.11.2011 года и 23.12.2011 года и в точности соответствуют действиям пособничества в покушении на приобретение наркотических средств, изложенным в постановлении №14 пленума Верховного Суда РФ от 15.06.2006 года.
Показания Баджиева признаются стороной следствия достоверными, и предъявленное мне обвинение, как бы, основывается на них.
Но все, что Баджиев изложил в своих показаниях, изменено следователем Бовиковой  в постановлениях о возбуждении уголовных дел в отношении меня, а также изменено в предъявленном мне обвинении, для того чтобы квалифицировать мои действия как сбыт наркотических средств.
 (см. постановление № 2011869412 на стр.1, т. 1 и постановление № 2012867096 на стр. 139, т.1, а также  постановление  от 31. 05. 2012 года см. т.1,  стр.121, которое явилось основанием для взятия меня под стражу).
19. 09. 2013 года в суде был допрошен свидетель Бузыкян , который являлся руководителем и непосредственным участником проверочных закупок 29. 11. 2011 года и 23. 12. 2011 года.

Он показал, что ему и другим  сотрудникам УФСКН, участвующим  в проверочных закупках по данному делу, было известно, что я являлся не сбытчиком наркотических веществ, а посредником в приобретении. Он сообщил, что  при проверочных закупках Баджиев просил меня приобрести для него марихуану, потом давал деньги на приобретение, после чего я приобретал марихуану у человека, которого все оперативники считали сбытчиком.

В данном деле нет ни одного доказательства сбыта мною наркотических средств кому-либо. Изменение показаний Баджиева  следователем Бовиковой  в постановлениях о возбуждении уголовных дел таким образом, чтобы квалифицировать мои действия, как сбыт наркотических средств широкому кругу лиц, позволило ей добиться в суде меры пресечения,- «взятие под стражу».
В соответствии со ст. 99 УПК РФ именно тяжесть преступления, является определяющим обстоятельством для избрания в суде меры пресечения.
В обвинении, предъявленном мне, также приведена необоснованная квалификации моих действий, как сбытчика. Обращаю Ваше внимание на то, что «широкий (или неограниченный) круг лиц» состоял из одного Баджиева, а марихуаны приобреталось ровно столько, сколько он заказывал и предварительно оплатил, то есть минимальные количества.
Я считаю, что следователь Бовикова  умышленно изменила показания Баджиева  в постановлениях о возбуждении уголовных дел в отношении меня, с целью заключения  меня под стражу.

Я считаю, что  действия  Бовиковой К.Л. по изменению показаний Баджиева в предъявленном мне обвинении являются грубым нарушением УПК РФ.
В данном деле имеются доказательства фальсификации и других документов, используемых в качестве доказательств моей виновности.
Так, следователем Бовиковой  по данному делу 10. 02. 2012 года был допрошен свидетель Бузьмин Р.О., а через два дня свидетель Бедоров Е.А.  Показания этих свидетелей совершенно идентичны, и в точности повторяют их объяснения данные месяцем раньше оперативному уполномоченному Бузыкяну А.А..
Также, следователем Бовиковой К.Л. по данному делу 10. 02. 2012 года были допрошены свидетели Боловань С.Н. и Базарян В.Т. (см. т.1, стр.65-75). Показания этих свидетелей также совершенно идентичны, и в точности повторяют их объяснения данные месяцем раньше о/у Бузыкяну А.А..
Я считаю очевидным тот факт, что вместо допроса свидетелей в соответствии УПК РФ, следователь Бовикова К.Л. скопировала их объяснения, данные месяцем ранее  о/у Бузыкяну А.А.

 Эти показания используются стороной обвинения в качестве доказательств, но в соответствии  со ст. 75 УПК РФ являются недопустимыми доказательствами.
В жалобах моей защиты, поданных в прокуратуры РФ всех уровней, сообщалось о провоцировании меня на преступные действия сотрудником УФСКН  Баджиевым З.Д.
    
Провокация Баджиева З.Д. подтверждается моими телефонными разговорами с ним 23.12.2011года, когда он с 16.05 до 21.40 часа через каждый час звонил мне и настаивал на приобретении для него марихуаны. В течение нескольких часов я не мог встретиться с ним, так как был занят повседневными делами, в том числе: - посещал врача, разбирал мебель и приготовлял ее для перевозки. Я сообщал ему об этом  по телефону, и, кроме того, ссылался на отсутствие связи с человеком, у которого, по - моему мнению, может быть марихуана, но Гаджиев продолжал настаивать. Ему удалось спровоцировать меня только на посредничество в приобретении марихуаны.

В соответствии с разъяснениями, данными в материалах утвержденных президиумом  Верховного суда РФ  27 июня 2012 года (Документ называется «Обзор судебной практики», и рекомендован для применения в судах)
 «Под провокацией сбыта судам следует понимать подстрекательство, склонение, побуждение в прямой или косвенной форме к совершению противоправных действий, направленных на передачу наркотических средств сотрудникам правоохранительных органов».

          Я считаю, что вышеописанные действия Баджиева полностью соответствуют  этому определению Верховного суда РФ.               
Свидетель Баралкин пояснил в суде, что сведений о том, что я занимаюсь сбытом НС он никогда никому не сообщал, так как я никогда этим не занимался.  Баралкин пояснил, что именно он  попросил меня по телефону помочь в приобретении марихуаны  товарищу Баралкина по имени Артур. Сведениями, переданными Баралкиным Артуру воспользовались сотрудники УФСКН  и под псевдонимом Артур в дальнейшем действовал оперативник Баджиев.
Таким образом, первичная информация поступила оперативникам УФСКН  от Баралкина и не содержала сведений о том, что я занимался сбытом наркотиков.
Из ПТП при закупке 23. 12. 2011 года видно, что, Баджиев в течение пяти часов звонит мне с просьбами о приобретении для него марихуаны.
 Он  добился  встречи со мной при которой вручил мне 700 рублей на которые я приобрел для него марихуану.

Из тел. разговора 22.12.11 года в 17.38 видно, что стоимость одного пакета с марихуаной соответствует 700 рублей (семь) и поэтому я не получил от посредничества материальной выгоды. Я бескорыстно помог ему, как человеку, остро нуждающемуся в наркотиках. Только остро нуждающийся человек из-за семи граммов марихуаны может так долго добиваться встречи, и мерзнуть ожидая меня. (см. ПТП и аудиозапись).

Ваша честь, я прошу обратить Ваше внимание на то, что действия всех сотрудников «Наркоконтроля» участвующих в закупке 23. 12. 2011 года не соответствуют заявленной цели – установление канала сбыта.                Из аудиозаписи видно, что Баджиев, вместо того чтобы попытаться установить канал сбыта, отправившись со мной к сбытчику, говорит мне,- «Я посижу в машине». Это место в аудиозаписи было прослушано в судебном заседании при допросе Баджиева, и он не смог объяснить, почему он принял решение остаться сидеть в машине. Если бы его интересовал канал сбыта, он бы спросил меня,- «Мне идти с тобой, или посидеть в машине?». Но он  принял другое решение.
При закупке 29. 11. 2011 года, он также не выразил желания отправиться вместе со мной на улицу Красноармейскую к месту сбыта марихуаны. Я предлагал ему на выбор, - ехать или подождать на месте. Он мне пояснил, что пока я съезжу  за марихуаной, он с друзьями пообедает. (См. аудиозапись). 
 
Ваша Честь, я обращаю Ваше внимание на показания в суде свидетеля Бедорова Е.А.  из которых видно, что личный досмотр Баджиева   перед проверочными закупками был произведен поверхностно, так как  искали только в карманах. Это является подтверждением того, что у Баджиева была возможность спрятать у себя заранее приготовленный пакет с марихуаной.   

 Кроме того, Ваша честь, я обращаю Ваше внимание на то, что показания в суде Баджиева З.Д., который утверждал, что при личном досмотре его полностью раздевали, противоречат показаниям Бедорова Е.А.. Это, на мой взгляд, показывает стремление Баджиева скрыть от суда истинную картину событий при закупках. 
По жалобе моих защитников начальнику УФСКН,  проводилась проверка силами собственной безопасности УФСКН.
В данном деле, имеется отчет о проведенной проверке, утвержденный генерал-лейтенантом полиции Бериновым, который сторона защиты рассматривает, как серьезный документ.       
 
 В своих объяснениях, данных дознавателю службы собственной безопасности 25.12.12, (т.3, стр.113), Баджиев сообщает о том, что он участвовал в моем задержании 30.05.12 года, а именно – приехал на улицу Курчатова в своем служебном автомобиле, вызвал меня по телефону из дома, а когда я подошел к его служебному автомобилю, пригласил меня сесть в автомобиль, после чего в отношении меня применили наручники. 

Аналогичную версию участия Баджиева З.Д. в моем задержании излагает оперативник Бевостьянов Е.Ю. в своих объяснениях данных дознавателю (см. т.3, стр. 116).
Однако при очной ставке со мной, которую проводила 13. 02. 2013 года следователь Бовикова К.Л. (т.3, стр.140), Баджиев, отвечая на вопросы моего защитника адвоката Мороченского, сообщил о том, что не только не присутствовал при задержании, но и поблизости не находился от этого места. Он также сообщил, что увидел меня в этот день только в кабинете следователя при опознании.

 При допросе в суде 16. 06. 2013 года и 04. 07. 2013 года он также отрицал свое участие в моем задержании.
Поэтому я прошу уважаемый Суд отнестись с недоверием к   утверждениям Баджиева не основанным на доказательствах.
В суде Баджиев З.Д. неоднократно утверждал, что в данном деле,  выступал только в роли закупщика. В самом деле, он принимал непосредственное участие в моем задержании и при этом опознал меня в присутствие двух оперативных сотрудников. Он также участвовал  в доставлении меня в управление «наркоконтроля», в допросе меня сразу после доставления, в повторном опознании меня и в создании ложных доказательств моей виновности в сбыте наркотических средств.
 
Уважаемый суд, из сравнения постановления № 3/3-5015 (см. т.2, стр. 5) подписанного заместителем начальника УФСКН  Бзыкяном  08.12.2011 года с  более поздними документами, подписанными им же (см. рапорты 24.12.2011 т.1, года (стр.144),   и  06.01.2012 года  т.1, стр. 154), видно, что первый документ полностью противоречит двум другим.
Два последних документа, подтверждены ОРМ и утверждены начальником  УФСКН, в то время как постановления № 3/3-5015 в материалах дела нет, а есть только ссылка на него в постановлении судьи Беброва А.М.
В материалах данного дела нет указаний на ОРМ, послуживших основанием для данных, изложенных Бзыкяном М.П. в постановлении № 3/3-1015, об установлении моей личности.

 Об установлении моей личности  не знали даже оперативные сотрудники Бузыкян, Баджиев, Брокопенко, которые непосредственно занимались  ОРМ в отношении меня.
 На основании вышеизложенного, можно сделать вывод о том, что Бзыкяном  был использован заведомо ложный документ, каковым является постановление № 3/3-5015.
Это можно объяснить тем, что ПТП велось незаконно, а  фальшивое постановление выпущено позже.
Я считаю, что нельзя считать допустимыми доказательства,  полученные на основании постановления № 3/3-5015, так как этот документ является заведомо ложным.
Я считаю, что данное дело  сфабриковано сотрудниками УФСКН  в части обвинения меня в сбыте наркотических средств, и что действия этих сотрудников являются особо опасным  для общества преступлением.
Признаками сфабрикованного уголовного дела в отношении меня я считаю:
1 – Подмену пакетов с марихуаной, полученных от меня Баджиевым,
2 – Изменение  следователем Бовиковой К.Л. показаний Баджиева в постановлениях о возбуждении уголовных дел в отношении меня и в предъявленном мне обвинении, таким образом, чтобы квалифицировать мои действия как сбыт наркотических средств,
3 – Фальсификацию следователем Бовиковой К.Л. показаний свидетелей Бедорова и Бузьмина, Боловань и Базаряна,
4- Выпуск заведомо ложного документа - постановления № 3/3-5015 от 8 декабря 2011 года, и его использование  заместителем начальника УФСКН Бзыкяном    для создания доказательств обвинения,
5- Сокрытие стороной обвинения от суда документов, в том числе и постановления № 3/3-5015, послужившего основанием для разрешения на ПТП.
После ознакомления со всеми материалами данного дела, стороной защиты выявлены сфальсифицированные документы, положенные в основу обвинения. В этой связи 17.03. 2013 года  были поданы жалобы: в Генеральную прокуратуру РФ, в управление Генеральной прокуратуры по ЮФО, в прокуратуру Октябрьского района и в следственное управление по  Следственного комитета РФ.
Жалобы содержали просьбы: о принятии мер по нарушениям УПК РФ, и о переквалификации моего уголовного дела.
Вопрос о переквалификации моего дела не был рассмотрен в прокуратуре в связи с передачей дела в суд.
Именно поэтому, как только у меня появилась такая возможность, я 14.05.2013 года обратился к Вам  с ходатайством, содержащим просьбу о переквалификации данного дела на ч.1 ст.228 УК РФ.            

Ваша Честь, в подтверждение того, что сторона защиты своевременно выявила нарушение законов РФ стороной обвинения и своевременно подала жалобы, Вы приняли от меня 10. 09. 2013 года ходатайство к которому были приложены  копии жалоб на 53 листах.


 Я признаю, что я действительно виновен в посредничестве в попытке приобретения наркотических средств, и в использовании поддельного водительского удостоверения,
я прошу Вас обратить внимание, на то, что только умышленное завышение тяжести моего преступления следователем Бовиковой К.Л., позволило ей добиться  решения суда о взятии меня под стражу.
Из-за обвинения в преступлении соответствующем сбыту наркотиков, которое я не совершал, я до суда в течение года находился в СИЗО и, при этом, был лишен свиданий с родными, без каких - либо объяснений со стороны следователя.               
Я с детства страдаю серьезными заболеваниями, по которым я освобожден от службы в армии. (Подтверждающие документы в деле имеются).

В СИЗО заболевания обострялись и, в этой связи, я неоднократно обследовался в МОТБ. К сожалению, должного лечения я добиться не смог.
Уважаемый суд, я очень надеюсь на Ваше справедливое решение, при котором тяжесть моего преступления будет соответствовать тяжести моего наказания.
Содержание меня под стражей в течение 18  месяцев я считаю наказанием чрезмерным, не соответствующим тяжести моего преступления и поэтому несправедливым.

Ваша Честь, я чистосердечно раскаиваюсь в содеянном и заверяю Вас, что в результате того, что произошло со мной, я пересмотрел свою жизнь, и сделаю все возможное, чтобы жить по-другому.
Я уже много месяцев не курю табак, а к марихуане у меня теперь совершенно отрицательное отношение. Я уверен, что теперь никто не сможет спровоцировать меня на противоправные действия.

Уважаемый суд,  я надеюсь, что справедливое решение принятое Вами, позволит мне в ближайшее время помогать моим родителям-пенсионерам.
Я мог бы участвовать в следственных действия и работать, а вместо этого я сидел в СИЗО и со мной по нескольку месяцев не проводили никаких следственных действий, что подтверждено ответами на наши жалобы из следственной службы УФСКН и прокуратуры.


 Уважаемый суд, Ваша Честь я прошу Вас,-
- переквалифицировать данное дело на ч.1 ст.228 УК РФ,
 - избрать для меня меру пресечения не связанную с лишением свободы,
- признать изменение стороной обвинения показаний Баджиева З.Д. об ОРМ «Проверочная закупка», проведенных 29.11.2011 и 23.12.2011 года, так как эти показания полностью извращены в предъявленном мне обвинении,
- признать фальсификацию следователем Бовиковой К.Л. показаний свидетелей Бузьмина  и Бедорова, Боловань и Базаряна,
-в соответствии со ст.75 УПК РФ признать недопустимыми доказательствами показания этих свидетелей,
- в соответствии со ст.75 УПК РФ, признать недопустимыми доказательства, полученные в результате опознания меня Баджиевым   30. 05. 2012 года, так как при задержании он меня уже опознавал,
- признать данное дело сфабрикованным в части обвинения меня в сбыте наркотических средств,
 - признать провокацию со стороны Баджиева З.Д. в отношении меня, на приобретение для него марихуаны во время ОРМ «Проверочная закупка»,
- признать подмену содержимого пакетов, полученных Баджиевым от меня 29. 11. 2011года и 23.12.2011 года,
- признать постановление № 3/3-5015 подписанное Бзыкяном М.П. 08.12.2011 года заведомо ложным документом, так как оно противоречит всем материалам данного дела,
- признать недопустимыми доказательства обвинения, полученные при ПТП, так как в основание разрешения на ПТП положен заведомо ложный документ, подписанный Бзыкяном М.П.
Кроме того, Ваша Честь,
- в связи с предоставлением сотрудниками УФСКН  в суд по данному делу, документов, содержащих ложные сведения,
 я прошу Вас направить частное определение суда на имя  начальника Следственного управления Следственного комитета РФ.


Такого последнего слова, судья не ожидал. Я наблюдал за ним и видел, как изменялось выражение его лица. Адвокат выразил свое отношение к последнему слову следующей фразой, - «Даже  при игре в карты, надо избегать перебора».
Адвокат ошибся, перебора не было.  Судья планировал на следующий день завершить суд, но когда мы пришли для того, чтобы заслушать приговор, выяснилось, что судебное заседание перенесено на четыре дня. Я не сомневаюсь, что это было следствием последнего слова. По закону на доводы, приведенные в последнем слове, надо обязательно отвечать, и, заготовленный заранее приговор, пришлось переделывать. Вероятнее всего, в этом принял участие и председатель суда. Перенеся судебное заседание на четыре дня, судья вышел за пределы разрешенного законом срока рассмотрения уголовного дела, что впоследствии послужило основанием для отмены приговора.

В последнем слове приведены доводы, подтверждающие использование заведомо ложного документа (постановления № 3/3-5015) заместителем начальника УФСКН Бзыкяном М.П. Допрошенный, как свидетель, в судебном заседании, он пытался доказать, что это постановление, подписанное им и другой документ с его подписью оба верны, хотя содержат ровно противоположные сведения.

Его не смущало то обстоятельство, что на основании этих документов личность подозреваемого устанавливалась дважды с разрывом по времени в шесть месяцев. Он уверял, что личность подозреваемого вначале установили предварительно, а потом считали ее неустановленной, пока не установили окончательно.
Реальная картина действий сотрудников УФСКН могла выглядеть так -начальник оперативного отдела (впоследствии арестованный) пришел к заместителю начальника УФСКН и попросил помочь в узаконивании «прослушки», которая велась незаконно.

Полковнику полиции, который зачастую исполнял обязанности начальника УФСКН, некогда было вникать в тонкости этого дела, и он задним числом подписал постановление, которое вошло в противоречие с большинством документов этого дела. На основании этого постановления, судья областного суда задним числом узаконил «прослушку». Все эти действия вполне вписываются в «понятия системы». Ничего другого, при всем желании, мне вообразить не удалось.
Из всех нарушений закона, заявленных нами в суде, было признано только одно, главное, - обвиняемый не совершал того преступления, из-за которого в течение 21 месяца находился в СИЗО. Суд констатировал, что сторона обвинения не представила в суд доказательств того, что обвиняемый занимался распространением наркотических средств широкому кругу лиц.
Сторона обвинения в суде действовала, по меньшей мере, странно, - требовала наказать обвиняемого за преступление, не предоставляя, при этом суду доказательств его вины.

Прокурор попросил приговорить подсудимого к пяти годам лишения свободы. Такое поведение прокуратуры, иначе, чем наглым, я назвать не могу. Прокуратура сделала все возможное, для того, чтобы обвиняемый отправился  по этапу на север, но судья не решился «пойти на поводу» у прокуратуры.
У судьи  были на то свои причины. Мы вели себя активно, и ему было известно, что мы будем обжаловать любое неправосудное решение, вплоть до Европейского Суда. Вероятность того, что в одной из судебных инстанций признают нарушения закона в суде первой инстанции, была высока.

Поэтому, адвокат за два заседания до завершения судебного процесса сделал мне следующее предложение,- уголовное дело будет переквалифицировано и назначен срок 2 года и 3 месяца содержания под стражей, с отбыванием в колонии – поселении, при одном условии, - мы не должны подавать апелляционную жалобу.
 Посоветовавшись с сыном, я принял предложение, по одной причине, - на все время рассмотрения жалоб в различных инстанциях, его незаконное содержание в СИЗО продолжилось бы. Кроме того, мы надеялись на условно досрочное освобождение (УДО), которое будет рассмотрено в этом же суде сразу после вступление в силу приговора.

Адвокат уверял меня, что это возможно. Мне казалось, что у сына есть достаточные основания для УДО, так как судом фактически подтверждена незаконность его содержания в СИЗО и две трети  срока он уже отбыл. Мы подали соответствующее заявление на УДО, и был назначен день судебного рассмотрения нашего заявления. Но в суде было сделано все необходимое, для того чтобы судебное заседание не состоялось. Сына направили в колонию-поселение, где у него могло появиться право на УДО только через несколько месяцев, пребывания там.

 С этого момента, я принял решение не соблюдать соглашение, о чем и уведомил судью заказным письмом, но первую кассационную жалобу подал только по прошествии трех месяцев. На это меня подтолкнули некоторые события, произошедшие в колонии-поселении, о которых я расскажу далее.

В ближайшие выходные я с женой отправился в колонию – поселение. Путь длиной около 150 км. на автомобиле занял не более двух часов, и, наконец, нам  не отказали в свидании, после пятнадцати месяцев отказов. От сына мы узнали, что вода, которая в колонии предназначена для питья, запредельно насыщена щелочами и для питья совершенно не пригодна. Сын  попросил привезти в следующий раз как можно больше обычной водопроводной воды.

До этих объяснений сына, я с удивлением наблюдал большое количество пятилитровых банок на передаче. Я, не медля, купил несколько банок воды в ближайшем магазине, а в дальнейшем, при каждой поездке, мы полностью загружали объемистый багажник «Мерседеса» банками с водой. Сын, в определенных пределах делился водой с сокамерниками, но вынужден был, и отказывать им. Однажды сын все-таки выпил половину кружки кипяченой воды, набранной из крана, и у него сразу же заболела почка. То, что его новая майка после двух стирок расползлась, он тоже объяснял особенностями этой воды.
 В колонии сын менялся у нас на глазах, раздался в плечах, накачал бицепсы. Он объяснил, что все свободное время, он проводит на спортплощадке, занимаясь физическими упражнениями. Вскоре он заслужил поощрение администрации за участие в проведении спортивных мероприятий, и мы опять стали готовить документы на УДО.

Прошло время, и наступил день рассмотрения в суде заявления сына на УДО. Мы с женой находились рядом с сыном, дожидаясь, когда его по очереди вызовут в зал заседаний. Когда подошла очередь сына, к нам подошел сотрудник колонии и посоветовал отозвать из суда наше заявление. Он объяснил это тем, что сотрудник колонии, который должен был положительно характеризовать сына, не вышел на работу, и, кроме того в деле сына есть сведения о восьми нарушениях в СИЗО.

Мы были в полной растерянности. Сын не мог понять, откуда взялись эти нарушения, и предположил, что сотрудник колонии ошибся. Я проверил и убедился, что такие документы есть, и под каждым из них, вместо подписи сына короткая запись о том, что он отказался от подписи. Мы отозвали заявление
Это был удар «ниже пояса».

Я вспомнил слова начальника СИЗО, сказанные на приеме много месяцев тому назад. Тогда, я обратился к нему с просьбой о помощи в лечении зуба моему сыну. В доказательство того, что вначале сын, а потом и я, неоднократно обращались по этому вопросу к заместителям начальника СИЗО, и что со времени первого обращения прошло много дней, я разложил перед начальником несколько заявлений, а потом приложил к ним жалобу в прокуратуру. Он убедился, что моя жалоба принята прокуратурой, и, глядя мне в глаза, сказал, - «На меня жаловаться нельзя, потому, что у меня много возможностей для воздействия на содержащихся в СИЗО».

Я попытался убедить его в том, что у меня не было другого выхода, для того чтобы помочь сыну. Я заверил его, что в дальнейшем никогда на администрацию СИЗО жаловаться не буду. Тогда мне казалось, что я его убедил и негативных последствий для сына не будет.
Теперь мне стало ясно, что имел ввиду начальник СИЗО, когда говорил о своих возможностях. Этот начальник владел ситуацией в СИЗО  на  сто процентов, и, конечно же знал, что его подчиненные закладывают в дело моего сына «мину замедленного действия», которая «взорвется» на суде по УДО. Этот начальник вскоре был повышен в должности, и теперь инспектирует исправительные учреждения, в том числе и колонию – поселение, куда он приезжал по долгу службы, когда там находился мой сын.

Я попытался разобраться, - действие сотрудников СИЗО в отношении моего сына это исключительный случай? Оказалось, что это обычная практика. Попытки оспорить в суде фиктивные рапорты, под которыми стоит две – три подписи сотрудников СИЗО бесполезны. Судья сообщит вам, что у него нет оснований не доверять этим сотрудникам, давшим показания в суде. Примеры таких судебных решений приведены в Интернете.

Если оценивать по закону действия сочинителей фиктивных рапортов, то они, действуя в группе, с целью наказания невиновного человека, создавали ложные документы, имеющие тяжелые последствия для этого человека.
 Отягчающим обстоятельством является то, что все члены группы являются представителями правоохранительных органов. Эти действия могут быть квалифицированы, как особо опасные преступления.
Я предлагаю посмотреть на эту ситуацию с другой стороны, - какие подлые душонки у этих людишек, плодящих подобные документы!
Классики русской литературы донесли до мирового читателя образ русской души.
У человека с русской душой, честь и совесть всегда на первом месте. На таких людей и опиралась всегда государственная власть, особенно в трудные для России, военные времена.

На кого Вы опираетесь господа офицеры ФСИН с большими звездами на погонах? Что могут дать Родине подлецы, защищенные погонами?
 Я не вижу достойного оправдания руководителям ФСИН по следующим причинам:
если не знают о такой ситуации, значит, не соответствуют занимаемой должности,
если знают и не принимают мер, значит, поощряют подлость в своих рядах.
Я напоминаю Вам, что наши предки, предпочитали смерть бесчестию, и, не сдержав данного однажды слова, чаще всего, кончали жизнь самоубийством.
Я не предлагаю следовать таким примерам, но, господа офицеры ФСИН, что-то же Вы рассказываете своим детям и внукам об офицерской чести?
Я прошу Вас подумать и о том, что рано или поздно, всем нам предстоит предстать перед Богом без парадных мундиров и наград, такими, какими мы пришли в мир, то есть нагими. Кто знает, чем каждый из нас, сможет оправдать свой земной путь?
Я говорю Вам об этом еще и потому, что Президент России, на которого вы равняетесь, посещает богослужения и осеняет себя крестным знамением, как я понимаю, вовсе не для повышения рейтинга.

В случае с моим сыном, ни ему, ни мне, так и не удалось выяснить имена этих негодяев. Мы обращались в письменном виде к начальнику колонии с просьбами об ознакомлении с их рапортами, но безрезультатно.
Со временем суд по УДО моего сына вынес положительное решение, но прокурор опротестовал его, хотя до окончания срока оставалось всего три месяца. Прокурор воспользовался «подарком», который ему преподнесли сотрудники СИЗО. Он использовал их рапорты, как основание для протеста.
Вот что происходило после суда по УДО.
Мы опасались протеста прокурора, и постоянно названивали в канцелярию суда. Протеста не было, и в день, назначенный для освобождения сына, я приехал в колонию.
Я стоял у ворот и видел через щель сына, стоящего по другую сторону ворот, в группе таких же, как он, готовых к освобождению, заключенных.
Все они сдали, числящиеся за ними матрацы, раздали, как это водится в колонии, личные вещи, и ожидали завершения последних формальностей. Сквозь щель  сын успел сообщить мне, что у него все нормально.

Прошло минут двадцать, после чего из проходной вышел сотрудник колонии и, обратившись ко мне, сказал, что сейчас ко мне выйдет мой сын и все объяснит.

Сын ничего не мог объяснить, потому, что сам не понимал, почему не пришли в колонию документы на его освобождение и почему никто из сотрудников тоже этого не знает. Было ясно, что с освобождением сына придется повременить. Сын, по совету одного из сотрудников, побежал возвращать на место матрац, чтобы не спать эту ночь на голой койке, а я позвонил жене. После этого мы немного пообщались с сыном. Его больше всего волновало то, как перенесет это мама. На прощанье, я его, в очередной раз заверил, что сделаю все возможное для его освобождения.

Все опять произошло, как в пьесах А.П. Чехова, - если в первом акте «нашей пьесы» начальник СИЗО говорит о своих возможностях, то в последнем эти возможности реализуются. При этом все части «системы» сработали безупречно.
По дороге домой, я принял решение подать первую кассационную жалобу на постановление суда первой инстанции. На следующий день, я уже дал соответствующее поручение адвокату, а также попросил в письменном виде прокурора области о личной встрече, для того чтобы попытаться исключить действия прокуратуры, направленные против сына.

В канцелярию суда я позвонил  на следующий день после «неосвобождения» сына, и там все еще не знали о протесте прокурора.

Если подвести итоги суда первой инстанции, то можно констатировать, что судья предпринял все необходимые действия, для того чтобы люди «системы», проходившие по  делу, не пострадали. Я уверен, что иначе он поступить не мог. Во время судебного следствия мне стало известно, что судья почти каждый день до поздней ночи пишет приговоры, что явилось для меня очередным подтверждением перегруженности «системы».
По результатам суда я направил жалобу в Генеральную прокуратуру, в которой, не выбирая обтекаемых формулировок, называл всех сотрудников нарушивших закон по делу сына, преступниками. Я не скрывал своего намерения обратиться к общественности, поскольку наши обращения к официальным лицам результата не принесли.

По-видимому, доводы о нарушениях закона сотрудниками правоохранительных органов, подтвержденные постановлением суда, были убедительны настолько, что Генеральная прокуратура, в отличие от моих предыдущих жалоб, на эту жалобу отреагировала, но не явно. Вначале, я получил из Генеральной прокуратуры традиционный ответ о том, что жалоба направлена для рассмотрения в прокуратуру нашей области.  Ни на один довод, представленный в жалобе областная прокуратура мне так и не ответила, что в соответствие с приказом Генерального прокурора является признаком не рассмотрения жалобы.
 С предыдущими жалобами поступали также, но, что-то, побудило заместителя прокурора области подать в Президиум областного суда постановление, в результате которого приговор суда первой инстанции был отменен по главному пункту обвинения.

Из  постановления суда следовало, что заключение моего сына под стражу по приговору суда первой инстанции было незаконным. Поэтому мы обратились в суд с иском о возмещении морального вреда. В этой связи я заинтересовался информацией о том, как возмещается моральный вред. Иными словами, - 
               
Сколько стоит свобода?

На этот вопрос вполне определенного ответа нет, и все же люди пытаются ответить на этот вопрос.
Верующий человек вам скажет, что свобода это бесценный дар Бога, и никто не в праве его лишать. Люди, воспитанные в советские времена, к которым принадлежу и я, также считают, что свобода бесценна. В нашем сознании это связывается с миллионами погибших в борьбе за свободу нашей Родины.
Но мы живем в светском обществе, и подчиняемся законам, которое выработало это общество.
По этим законам человека можно лишать свободы, в тех случаях, когда он, находясь на свободе, является угрозой обществу.
Нередки случаи, когда незаконное лишение свободы, осужденным удается доказать в суде. В этом случае государство заплатит пострадавшему  ровно столько, сколько постановит суд.

Если это наш Российский суд, он, может быть, учтет  страдания осужденного в тюрьме, и назначит сумму, которая хотя бы частично удовлетворит пострадавшего. Однако суд учитывает, прежде всего, то обстоятельство, что эти деньги выплачиваются из бюджета государства и, как правило, в интересах бюджета, назначает минимальные суммы компенсаций (в расчете на один день несвободы около 250 рублей).


В некоторых государствах существует такая практика, когда каждый желающий, за небольшую плату, может провести одни сутки в камере смертников, чтобы попытаться понять, что чувствовал человек накануне казни.
Мне представляется, что, для пользы дела, наших судей следовало бы изредка помещать в тюрьму, причем не в образцово показательные камеры, а такие, как были у моего сына,- чтобы зимой шел пар изо рта, чтобы на стенах плесень и сырость, чтобы из канализации текло на пол камеры, а еще лучше, чтобы было, как в камере предварительного заключения, когда вместо унитаза дыра в полу и выгребная яма.

Я убежден, что, если бы  эксперимент по ознакомлению судей с условиями содержания заключенных в наших тюрьмах был проведен, наша судебная система избавилась бы от многих недостатков.
Впрочем, судьи «разгребают» то, что «наворотила» на стадии предварительного следствия сторона обвинения. Поэтому, было бы логично, чтобы в подобном эксперименте участвовали представители стороны обвинения.

Если, размеры денежной компенсации удовлетворят пострадавшего, то чувствовать полное моральное удовлетворение он вряд - ли сможет, по очень простой причине,- он отбывал незаконное наказание по вине конкретных лиц из следственного управлении и прокуратуры, а ответчиком по его иску являлось министерство финансов.
Это нелогично и в Министерстве финансов это понимают. По этой причине, представители министерства финансов пытаются опротестовывать постановления судов о выплате денежных компенсаций.


 Тот, кто придумал такую систему, руководствовался другой логикой, по которой нельзя отвлекать следователей, ведущих одновременно до тридцати уголовных дел, от выполнения их функций в «посадочном конвейере». В противном случае, могут быть снижены показатели о достижениях системы в борьбе с преступностью, о которых так любят говорить многозвездные генералы.
В судах первой инстанции, также избегают отвлекать следователей.
По делу моего сына, нам не удалось убедить судью  вызвать в суд следователя для ответа на многочисленные вопросы, имеющие большое значение для справедливого рассмотрения дела.

Таким образом, созданы благоприятные условия для того, чтобы  следователи продолжали свою работу так, как они это умеют делать.
Судя по докладу Генерального прокурора РФ Президенту России, который транслировался по телевидению, делать они это умеют плохо, потому, что Генеральный прокурор сообщил о большом количестве нарушений закона на стадии предварительного следствия.

Когда я услышал это, захотелось крикнуть «браво» Генеральному прокурору, не только потому, что он выказал свою озабоченность на таком высоком уровне. По всему видно, что Генеральная прокуратура принимает меры для исправления ситуации в правоохранительных органах. Я так думаю потому, что: прокурора нашей области «вычистили» из прокуратуры, не без участия Генеральной прокуратуры, и в положительном решении по делу моего сына областная прокуратура действовала  не иначе, как по указанию Генеральной.
И все-таки непонятно, что или кто мешает Генеральному прокурору заставить исполнять свои обязанности прокуроров на местах?

Согласно «Уголовно – процессуальному кодексу РФ» прокуратура обязана надзирать за соблюдение закона, в том числе, и на стадии предварительного следствия, и почему-то на этой стадии, должным образом, не надзирает. Именно об этом и говорит Генеральный.

Похоже, что целая армия прокурорских работников не в силах забыть старые, проверенные методы работы, несмотря на все усилия своего руководителя.
Для того чтобы народ, возглавляемый Моисеем в ветхозаветные времена, забыл свое прошлое, понадобилось сорок лет странствий по пустыне.
Хочется пожелать Генеральному прокурору сокращения этого срока.


 Наблюдения из TV:

- маститый адвокат сокрушается по поводу правоприменительной практики у нас в России,
-другой, не менее известный адвокат, находящийся к тому же в ранге советника Президента России, говорит о необходимости подчинить медицинские учреждения тюрем министерству здравоохранения.
В очередной раз наблюдаю на телевидении, как Президент России собрал круглый стол в расширенном составе. Это означает, что присутствуют представители правительства, думы и кое-кто еще. Говорит в основном Президент, а большинство из присутствующих что-то прилежно записывает в блокноты. Обстановка напоминает сдачу государственного экзамена в средней школе. Каждый из присутствующих может задать вопрос Президенту, и такой человек нашелся. Этот человек занимался в думе вопросами, связанными с судебной реформой.
Ему удалось сказать только следующее, - «В результате опросов населения, проведенных авторитетными организациями, удалось установить, что нашим судам не доверяет около 70 процентов Россиян …».
Президент прервал его на полуслове и сообщил присутствующим о том, что наша судебная система является частью Мировой судебной системы. На этом его рассуждения о наших проблемах в судебной системе закончились, потому, что он задал присутствующим следующий вопрос, - «А у них, разве лучше?»
Никто на этот вопрос не ответил, впрочем, как и президент. Вместо ответа, он привел пример, который должен был убедить всех в том, что наша судебная система, безусловно, лучше. Оказывается, в Италии осудили синоптиков, которые неправильно предсказали погоду.

В свойственной ему манере, Президент воскликнул, - «Вы представляете, им шестерик дали!».
Меня этот пример заставил задуматься об итальянском правосудии и признать, что с синоптиками действительно поступили слишком круто. У нас, пожалуй, так бы не поступили.

Нам трудно понять итальянцев, которые и с синоптиками поступили так строго, и своего, в недавнем прошлом, премьер-министра осудили и приговорили к общественно полезным работам. Это же, просто дикость, - один из самых влиятельных людей Италии вынужден заниматься примитивной работой.
Невозможно представить себе такое у нас. Наши руководители могут полностью развалить экономику страны, загнать в депрессию миллионы сограждан, а потом сказать, - «Мы хотели, как лучше, а получилось, как всегда».
Подумайте, какой может быть суд, если люди хотели, как лучше?
Нет, наша судебная система намного гуманнее итальянской.
 Я представляю себе, что бы произошло, если бы в наших судах судили, как в Италии. Наверное, многих чиновников высокого ранга приговорили бы к общественным работам, и, наверное, это было бы негуманно, но с другой стороны, - дать бы им всем по метле, чтобы улицы мели, Россия бы очистилась не только от мусора.

Я приношу свои извинения за то, что, в своих рассуждениях о нашей судебной системе, я, как и Президент, отклонился от темы.
И так, есть сведения о том, что семьдесят процентов Россиян не доверяет нашей судебной системе. Если предположить, что из оставшихся 30-ти процентов все доверяют, но при этом исключить следователей, прокуроров, судей и их окружение, то окажется, что судебной системе  доверяет абсолютное меньшинство Россиян. К моему сожалению, в их число входит и наш Президент.
О состоянии судебной системы он, при желании, может знать больше любого россиянина. В ведомстве, которое он возглавлял до того как стать кандидатом в президенты России, всегда были великолепные аналитики, собирающие информацию, для руководителей страны.
Я подозреваю, что информация об осуждении итальянских синоптиков тоже не Президентом найдена, - у него просто нет для этого времени.               
По аналогии с лечением алкоголиков,  для которых путь к выздоровлению начинается с признания себя алкоголиками, надо, наконец, признать, что наша судебная система «больна».


Председатель правительства России высказался на телевидении о решении, которое сделало судей юридически полностью независимыми. По его мнению, это решение было преждевременным.
  На мой взгляд, и в этом случае можно сказать, - «Хотели как лучше, а получилось…».

Вот что получилось:
суды первой инстанции принимают все аргументы стороны обвинения, и при этом, не обращают внимания на доводы стороны защиты о нарушениях закона на стадии предварительного следствия. В результате, суды всех последующих инстанций завалены жалобами  на приговоры;
суды второй инстанции, за редким исключением, всегда поддерживают приговоры судов первой инстанции;
вследствие этого, почти весь поток жалоб направляется в Верховный суд Российской Федерации (ВС РФ), который не в состоянии рассмотреть все то, что не рассмотрели суды предыдущих инстанций.
В Верховном Суде РФ на пути жалоб поставили «своеобразный шлагбаум» в виде судей, в задачу которых входит не допустить к рассмотрению в судебном заседании большинство жалоб. В настоящее время к рассмотрению в судебном заседании допускается около 20 процентов от общего количества жалоб, то есть, ровно столько, сколько ВС РФ в состоянии рассмотреть. Объясняют это тем, что 80 процентов жалоб не соответствуют требованиям уголовно – процессуального кодекса.

Из числа жалоб, не рассмотренных в ВС РФ формируется поток жалоб в Европейский Суд.
 Страсбургский Суд вынужден был пересмотреть свою работу, в связи с возрастающим потоком жалоб из России.
Я полагаю, что этих симптомов «заболевания» нашей судебной системы вполне достаточно.
Наш опыт обращений в ВС РФ может служить подтверждением вышеизложенного.
 Мы подали жалобу в ВС РФ на постановление Президиума областного суда, в которой просили пересмотреть решение Президиума и признать право сына на реабилитацию. Судья Верховного Суда не допустил жалобу к судебному рассмотрению, мотивируя тем, что областной суд нам в реабилитации не отказал.
Любому судье известно, что в случае признания права на реабилитацию, в постановлении суда делается соответствующая запись, которой в постановлении, о котором идет речь, нет. Я уверен, что судье Верховного суда это тоже известно, но в данном случае он действовал не как судья, а как «шлагбаум».
Кроме того, в этой жалобе мы просили признать провокационными действия сотрудников полиции в отношении моего сына. Нам отказали в судебном рассмотрении и по этому вопросу.

Я вижу необходимость подробного рассмотрения вопросов связанных с провокацией по уголовному делу моего сына, потому, что она присутствует в подавляющем большинстве уголовных дел, о которых мне стало известно, и является основным методом работы полиции на начальной стадии.
Мы заявляли о провокации по делу моего сына в каждом суде, начиная с суда первой инстанции. Основанием для заявления провокации явились показания свидетеля в суде, данные прослушивания телефонных переговоров (ПТП), а также аудиозаписи, сделанной сотрудниками полиции во время проверочных закупок.
Мы полагали, что показания в суде свидетеля, который присутствовал при проверочной закупке, а также, данные ПТП, сделанные в день проверочной закупки, которые я далее привожу, красноречиво говорят о провокации:
(В разговоре по телефону участвует мой сын и полицейский, выступающий фактически, как провокатор)
16.05 часов
Полицейский – «Здорово, Артур тебе»
Сын - « Привет» 
Полицейский – «А что-то, сегодня повеселить организоваться, возможно?
Сын – «Я вот не знаю. Вот Санек мне уже звонил с утра пораньше. Я, как бы этот вопрос задал одному человеку»
Полицейский – «Ага»
Сын – «Пока безрезультатно. Говорит, если что, сам меня наберет»
Полицейский – «Ну смотри, братан, я, как бы, на тебя рассчитываю, и ты на меня рассчитывай. Имей ввиду, что мне два нужно, сто процентов»
17.40 час
Полицейский – «Гоша»
Сын - « А»
Полицейский – «А что там два не получается? »
Сын – « Ну да, он говорит, что сейчас на работе и у него только один есть»
Полицейский – А по времени через сколько? Можно я у тебя заберу?»
Сын – «Нет, у меня бабок нет»
Полицейский – «А когда он освободиться?»
Сын – «Он свободен, а я занят»
Полицейский – «А ты до сколько будешь занят? »
Сын – «Я еду сейчас к врачу, потом еще есть дела. Освобожусь только после восьми часов.»
Полицейский – «Если точно, я своими делами буду заниматься и буду ждать звонка, если после восьми»
Сын -  «Ну да»
Полицейский -  «Ты сейчас едешь в больницу и там можешь узнать, когда ты освободишься?»
Сын - «Нет, мне еще мебель надо подразобрать в квартире»
Полицейский - «Хорошо. Давай»
Сын - «Давай»
19. 31 часов
Полицейский – «Ну что там? »
Сын – «Да он трубку не берет. Я тоже пока не освободился»
Полицейский – «Давай определимся так: - если получается, то да, если не получается, то что мы будем друг другу мозги компостировать?»
Сын – «Все, что от меня зависит, я, как бы, уверен, я за него не могу ручаться
Полицейский –«Через сколько ты можешь узнать?»
Сын –  «Как он мне позвонит. Он в ресторане работает на Красноармейской
Полицейский –« А... А если ты сам туда подскочишь, без звонка?»
Сын –  «Но я не знаю, как его там искать»
Полицейский – «Хорошо, давай жду»
Сын – «Давай»
20.28 часов
Полицейский –« Братан, на улице снег пошел, и холодно»
Сын – «Я тебе перезвоню»
Полицейский – «Давай, выясни: да -  значит да, нет, -  значит, нет. Чтобы мы друг другу мозг  не компостировали»
Сын – «Я сейчас тебе перезвоню».


Являются - ли вышеописанные действия провокацией преступления, и, если нет, то, что такое провокация?
В соответствии с разъяснениями, данными в материалах утвержденных Президиумом  Верховного Суда РФ  27 июня 2012 года (Документ называется «Обзор судебной практики», и рекомендован для применения в судах)
 «Под провокацией сбыта судам следует понимать подстрекательство, склонение, побуждение в прямой или косвенной форме к совершению противоправных действий, направленных на передачу наркотических средств сотрудникам правоохранительных органов».
(Когда я впервые  это прочитал, обрадовался тому, что в нашем деле, в соответствие с этим определением, и доказательствами, представленными в суд, провокация преступления доказуема, и у меня появилась уверенность, что мы ее обязательно докажем).

Такое понимание Верховным Судом РФ провокации, соответствует пониманию Европейского Суда, согласно которому действия сотрудников полиции должны быть направлены на пресечение преступления, а не на создание нового преступления.
Мне было известно, что в судах нашей области, за редчайшим исключением, провокацию не признают, но на Верховный Суд РФ я возлагал большие надежды.
И все-таки, каждый суд, включая Верховный, провокации в вышеприведенных действиях полицейского не признал, по следующим основаниям:
суд первой инстанции,- «… действия сотрудников полиции были направлены на установление лиц причастных к незаконному обороту наркотических средств, а также пресечение каналов их поставки»,
суд третьей инстанции,- « Доводы адвоката  о провокационном характере действий сотрудников правоохранительных органов заявлялись и в суде первой инстанции, и мотивированно отклонены по тем основаниям, что действия сотрудников были направлены  на установление лиц причастных к незаконному обороту наркотических средств, а также пресечение каналов их поставки»,
Верховный Суд, - « Доводы осужденного о провокационности действий сотрудников УФСКН при проведении ОРМ «проверочная закупка» были предметом проверки суда первой инстанции. Выводы суда о несостоятельности этих доводов надлежащим образом мотивированны, приведенные аргументы убедительны, сомнений в своей объективности и правильности не вызывают»,
Верховный Суд, заместитель председателя ВС РФ,- «Доводы о том, что Ваши действия были спровоцированы сотрудниками правоохранительных органов, несостоятельны, поскольку признаков подстрекательства, склонения в прямой или косвенной форме к совершению Вами противоправных действий, что могло бы свидетельствовать о провокации, не усматривается».

Я достаточно подробно останавливался выше по тексту на том, что сотрудники полиции не соглашались проследовать с моим сыном к месту покупки марихуаны, где они могли бы и канал поставки установить, и с лицом, причастным к сбыту, познакомиться. Я полагаю, что они преследовали иные цели, на реализации которых по другому делу вскоре  был арестован руководитель ОРМ «проверочная закупка» по нашему делу. (Тот самый, который давал показания в суде по нашему делу, будучи в наручниках).
Но дело даже не в этом, - по логике судей первой  и третьей инстанций получается так что, если сотрудники полиции имеют какие либо, вполне приемлемые, цели, то могут склонять свою жертву к совершению преступления.
Но самый нелогичный ответ по поводу провокации, получили мы от заместителя председателя ВС РФ.

Если сопоставить:
вышеприведенный диалог моего сына с полицейским,
определение провокации, данное Президиумом ВС РФ,
 и вывод, который сделал этот судья, о том, что даже косвенных признаков провокации нет, то каких-либо признаков логики обнаружить невозможно.
 Несмотря на прямые признаки провокации, этот судья не допустил жалобу к рассмотрению в судебном заседании. С получением этого ответа, мне стало понятно отношение всех судей первой инстанции, к документам Верховного Суда РФ в части определения провокации.

Какой судья  станет руководствоваться документом, порожденным Президиумом ВС РФ,  если сами члены Президиума  его, столь явно, нарушают? 
По-видимому,  документы подобные тому, в котором Президиумом ВС  дано определение провокации  создаются для того, чтобы хорошо выглядеть в мировой судебной системе, а для «внутреннего» употребления существуют «понятия», согласно которым можно называть белое - черным и наоборот.
Мои надежды на Верховный Суд РФ не оправдались, и наша жалоба оказалась в чиле 80% жалоб, не допущенных к рассмотрению в судебном заседании.  При этом мое отношение к Председателю ВС не изменилось.           Я не большой физиономист, но продолжаю воспринимать его, как человека хорошего. Это, как раз тот случай, о котором говорил мне наш адвокат – прокурор, считая следователей хорошими людьми.


Однако сказано в Вечной Книге, - «По плодам их узнаете их».
Л.Н. Толстой на эту тему высказался  не менее определенно,- «Не верьте словам своим и чужим, верьте только делам своим и чужим».
Я, как любой оптимист, пытаюсь найти в любой ситуации, что-нибудь хорошее.
Хочу признать, что наши законы вовсе не плохи, а некоторые просто хороши.  По закону любой гражданин России может подать в суд даже на прокурора, нарушившего в отношении него Закон.
 Не примите это за рекомендацию. Делать этого не рекомендую, -  бесполезно.


Оглядываясь назад, я задаюсь  вопросом,- На что я потратил эти
годы? Все это время я прилагал максимально возможные усилия для защиты моего сына от беззакония и, в конце – концов, добился положительного результата – снятия тяжкого обвинения, и  досрочного его освобождения.
Если говорить о конкретных действиях, которые я для этого предпринимал, то это, прежде всего, бесчисленное написание жалоб в различные инстанции, занятие для меня непривычное, и безрадостное. Для того чтобы доводы, приведенные в жалобах, были убедительны, пришлось изучить уголовный и уголовно процессуальный кодексы, а также множество нормативных документов, действующих в правоохранительных органах.

Я долго полагал, что время, потраченное на эти вынужденные действия,  лично для меня, потрачено зря. Было противно копаться в грязи человеческих отношений, основанных на лжи и подлости. Понимание того, что мне не случайно было дано увидеть «систему» такой, какая она есть, пришло позже. Теперь я убежден, что мой долг передать мое видение многим, для того чтобы изменить ситуацию к лучшему. Выполняя свой долг, я отчетливо осознаю существующую опасность преследования меня или членов моей семьи со стороны некоторых сотрудников правоохранительных органов.  Я не исключаю того, что мне так же, как редактору газеты, о котором я рассказал, будет предоставлена возможность изучать изнутри проблемы в местах заключения. Американский философ   19 –го века полагал, - «Там, где людей несправедливо заключают в тюрьму, настоящее место для справедливого человека тоже в тюрьме». Мне не хочется опытным путем подтверждать справедливость этой мысли.
Если говорить о том, ради кого я начал действовать в этом направлении, то «шоковая терапия» пошла сыну на пользу. Он действительно изменился к лучшему по многим признакам.

Это, прежде всего, проявляется, в его отношении к жизни. Что касается его былого отношения к курению марихуаны, то даже курение табака он прекратил сразу после ареста. Спиртными напитками он и раньше не увлекался, а теперь мне даже не с кем разделить один бокал хорошего домашнего вина, который я традиционно выпиваю за ужином.

По тексту, я привел много доводов подтверждающих несправедливость его наказания. Но я верю в Высшую Справедливость, и знаю, что с каждым из нас, происходит только то, что нам необходимо, для того чтобы измениться к лучшему. То же самое произошло и с моим сыном.                Однако это не умаляет вины людей нарушивших  закон по его уголовному делу. В подтверждение этого я привожу цитату из Библии, - «Невозможно не прийти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят».

Я думаю, что беззаконники наказаны в этой жизни отсутствием духовности, но по этой же причине они не воспринимают это, как горе. 
Где-то недалеко от Президента России часто находится кинорежиссер, который своим фильмом однажды заявил на всю страну, - «Так жить нельзя!».
Я не нахожу ничего лучшего, как, применительно к другой ситуации, повторить слова известного режиссера. Я уверен, что эта  ситуация, изменится к лучшему  в ближайшие годы. В России много достойных людей осознающих свой долг перед отечеством, и готовых служить ему верой и правдой.

«Настоящие люди служат государству своей совестью»- Торо Генри Дэвид.
 Можно говорить об изменении критериев оценки работы подразделений МВД, которые побуждают недобросовестных сотрудников «раскрывать» фиктивные преступления. Но я говорю о Духе, которым была всегда сильна Россия.
 Примером отношения к службе в МВД, может служить семейная история, рассказанная мне внуком генерала, возглавлявшего УМВД нашей области в годы моей молодости. Этот генерал предупредил своего сына, майора милиции, что расстреляет его из собственного пистолета, если узнает, что сын получил взятку.               
В 2012 году, как только я понял, что происходит в правоохранительных органах нашего региона, обратился с жалобой к Президенту России. Со временем убедился, что изложенное в жалобе актуально до настоящего времени для многих регионов России, и поэтому привожу выдержки из той жалобы:               
«Я считаю своим долгом сообщить Вам, что Ваши указания о необходимости усиления борьбы с наркотиками в России, в правоохранительных органах н-ской области восприняты так, что многочисленные нарушения законов Российской Федерации сотрудниками различных служб, в том числе и фальсификация уголовных дел, приняли массовый характер».

«Я убежден, что в каждом случае, когда  конкретный следователь или судья,  грубо нарушает закон, (вне зависимости выполняет он чье-то указание или нет)  прежде всего, он дискредитирует существующую власть, вырабатывая в народе негативное к ней отношение. Я убежден, что решения судов не основанные на законе, провоцируют новые преступления и создают ненужную напряженность в обществе».
 «В результате Ваших указаний, у следствия появилась возможность не  заботиться о доказательствах, а в судах стал преобладать обвинительный уклон.               
Я обращаюсь к Вам с уверенностью, что беззаконие исходит не от Вас, но большинство из обвиняемых по этой статье уверены в обратном».

«Я с горечью наблюдаю возрастающий поток обращений граждан России в Страсбург, в международный суд. На мой взгляд, это объективный показатель состояния правоохранительной системы России. Граждане России вынуждены судиться со своей страной, а ведь это стыдно! Обидно мне за нашу державу!
Я надеюсь, что те государственные чиновники России, которые могут давать такие оценки, признают эту ситуацию ненормальной и предпримут необходимые меры для разрушения, сложившейся в правоохранительных органах нашего региона порочной системы,  основанной на беззаконии.
Я, как гражданин России, не могу и не хочу, надеется на госдепартамент США, якобы озабоченный состоянием  защиты прав и свобод Россиян. Я уверен, что против беззакония необходимо бороться нам, Россиянам. Мы можем и должны повлиять на изложенную выше ситуацию.

 В данном случае, я действую в интересах сына и  подрастающих внуков».

Общеизвестно, что в каждом из народов, населяющих нашу землю, есть люди склонные к совершению преступлений. Если государственная власть позволяет им влиять на жизнь общества, это всегда приводит к разрушению государства и страданиям народа. Наиболее ярко это проявляется, когда на жизнь общества влияют преступники с фашисткой идеологией.
Слава Богу, у нас этого нет! Но то, что у нас есть влияние, так называемой, «системы»,  необходимо всем миром «выкорчевать» из нашей жизни, для укрепления нашего Отечества.

В Отечестве своем надо бы жить, не теряя чести и достоинства. "Только свободный человек имеет Отечество..." Анатоль Франц.
Много веков тому назад, сказано в обращении к нам – «человекам»,- «Вы соль земли. Если соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленой?».