Секрет второго затонувшего титаника

СЕКРЕТ ВТОРОГО ЗАТОНУВШЕГО "ТИТАНИКА"

ОТЕЛЬ СВЯТОЙ ГЕОРГИЙ (SAINT GEORGE)

Если вы думаете что речь пойдет о пропаганде религии, вы ошибаетесь, а если вы ещё и думаете, что я собираюсь говорить о святых, то этот рассказ можете пропустить.
Очевидно, когда построили этот отель, его назвали так, чтобы Господь Бог хранил его от несчастий. Как я и узнал впоследствии, когда меня уже туда поселили, это и был один из самых знаменитых отелей во всей Америке. Славился он своим"Египетским Рестораном" на 24ом этаже, большим бассейном на первом этаже, банкетным залом, где собиралась изысканная публика а так-же несметным количеством номеров. Кроме того, он был удобно расположен. Для того, чтобы войти в метро, надо было просто спуститься вниз, даже не выходя не улицу. А уж о районе, где он находился, и говорить не приходится. Бруклинские Высоты (Bruklyn Hights), один из наиболее фешенебельных районов Нью Йорка. Кстати, и до Мнхаттана рукой подать. Если есть время прогуляться в хорошую погоду, то можно дойти до Бруклинского Моста от отеля пешком примерно за 10 минут, пойти по пешеходной части его, вдыхая полной  грудью свежий, морской воздух, и  насладиться видом необъятного бетонно-стеклянно-стального монстра, под названием Нью Йорк. Двадцать пять-тридцать минут, и вы в нижней части острова по имени "Манхаттан"
В общем отель процветал и все думали, что он вечен.
Но, очевидно у Господа  есть свои планы, независимые даже от самых умных и талантливых людей. Он неоднократно доказывает, что он неподкупный и его мало интересуют человеческие проблемы. Несомненно, он продолжает любить людей и любит равно как бездарных, так и гениев. Все должны быть равны.
В общем, так ОН распорядился, чтобы некто из его подручных затопил все 24 этажа этого отеля. Возможно подручный куда-то торопился делать другие пакости людям, и забыл затопить восьми-этажную часть отеля, примыкающую к 24х этажной.
Это несчастье с отелем произошло семь лет до моего прилёта в Амертку. Я был помещён организацией " НАЯНА" и "ХИАСОМ" в этот отель не в качестве наказания, а просто потому что денег у меня не было, а цена для безденежных была хоть и недоступная, но удобоваримая для спансирующих организаций. Ведь условия помощи были таковы, что после устройства на работу предлагалось вернуть одолженные деньги, а вернут ли безденежные эмигранты их, или нет, одному Богу известно. Но, так как Бог неоднократно доказал, что на него полагаться не стоит, поэтому деньги надо экономить. Недаром русская пословица говорит: "На Бога надейся, но сам не плошай". Надо заметить, что пословица была создана ещё при верующей России, а это значит, что простонародье уже тогда с иронией и недоверием относилось к невидимому но вездесущему и своенравному Богу.
В аэропорту жёлтый школьный автобус ждал эмигрантов, прилетевших из Рима. Что было для меня большим сюрпризом, так это то, что меня встретила Саша со своим новым супругом Биллом, которого я не знал. А Саша несколько раз сопровождала американские выставки "Книги Амерки", "Американская Мебель, "Архитектура Америки", и благодаря моему другу Науму Каждану, кто работал фотографом для прессы, мы и познакомились. Саша говорила по-русски и не раз побывала в моей мастерской на Стремянной улице в Ленинграде. Саша была единственным человеком, живущим в Нью Йорке, кого я знал. В дальнейшем наша дружба окрепла и продолжилась на долгие годы.
Итак, я вошёл через длинный корридор восьмого, последнего этажа здания, в "свою" комнату, где в маленькой квартире, слева от меня, в соседней комнате, жил старичок, у кого была простата, и он мочился, возможно на пол. Ещё в коридоре в нос ударил резкий запах аммиака.  Слева от соседа располагалась кухня.
Это было крошечное помещение, где одно окно упиралось в бетонную стену. Справа от входа, в так называемую кухню, у стены стояла электрическая невероятно грязная двухкомфорочная плита. Вся плита выглядела живой, потому что по ней сновали маленького и среднего размера какрочи.
Аборигены были бы просто счастливы иметь бесплатный ужин, но у мня были несколько другие взгляды на питание, и эта картина меня не совсем радовала, хотя сознание того, что кто-то мог бы их есть, усмиряло мою неприязнь к этим насекомым. В общем это лучше, чем блохи или клопы, подумал я. "И вообще надо к жизни относиться философски", уговаривал я себя.
Дальше, влево от кухни по коридору, была ещё одна, тоже тёмная, но не настолько мрачная как "кухня" комната, но дверь была поначалу заперта. А последняя была ванная с пожелтевшим от времени кафелем и раковиной со старомодным краном, где надо поворачивать правую и левую крестообразные ручки, чтобы смешивать воду. Даже после включения света, в ванной было "интимно" темновато, очевидно чтобы не видеть её неопрятного состояния, а возможно, что человек, отвечающий за эстетическое и техническое состояние отеля просто устал заниматься починками разваливающегося "Титаника". В дальнейшем я познакомился с этим человеком. Его звали просто: Ал.
Он был очень полный и добродушный, как ребенок, человек. Одет он всегда был в мятый и засаленный чёрный пиджак, чёрные свободные брюки и старые, и тоже чёрные, полуботинки. Его полные пальцы на руках тоже были чёрные от машинного масла смешанного с пылью. Сразу было видно, что починкам нет конца и края. Он, видно, воспринимал это как естественное состояние, в котором он должен находиться. Позже я заметил, что других надзирателей за отелем не было. Значит отель не имел достаточного прихода. И правда, в восьми-этажной части селили в основном иммигрантов из России, да и то, всего несколько человек, а американцев было тоже считанное количество, и все на пособии государства, значит либо безработные, либо вышедшие на пенсию. А через пару дней после моего въезда я узнал, что одна старушка покончила самоубийством, бросившись из окна. Как говорили те, кто поселились в нём, отель был довольно депрессивным, но на меня это совершенно не влияло. Прожив многие годы в ленинградской жуткой коммуналке, я мог выдержать бытие здесь до лучших времён. Жизнь действительно наградила меня в дакьнейшем таким жильём, о котором я только мог мечтать.
Директором (менеджером) отеля был относительно молодой человек по имени Гэри. Как я потом узнал, он был выходцем из Венгрии. Мы позже нашли общий язык, несмотря на то, что я ещё не знал английского. У него бяла секретарша, тоже европейского происхождения. Она и провела меня в моё новое жилье.
Я вошел в СВОЮ комнату. Чёрно-рыжие пятна ковра, застеленного от стены до стены, были испещрены коричневыми пятнами и углублениями от погашенных сигарет. Конечно всюду сновали какрочи, как и на кухне. Два большие окна выходили на Хенри улицу, а так как это был восьмой зтаж, напротив дом не заслонял неба. Мне это импонировало. Между окнами стоял старого типа, но не ценного антиквариата, обшарпанный стол, с шатающимся стулом, а напротив была кровать с поношенным матрасом. Акуратно сложенные простыни с тонким одеялом и подушкой с простой наволочкой лежали на матрасе. Белое, видно много раз стиранное, но старое, махровое полотенце висело на спинке кровати. Всё выглядело бедно, но удобоваримо.
Всё, что со мной было, так это  очень старый небольшой, очень потрёпанный, ещё папин, коричневато-оранжевый чемоданьчик 30х годов с оторванной ручкой и сломанным после мытарств и переездов замком, но с необходимыми на первое время вещами. Мой ящик с инструментами и книгами шёл медленной скоростью. Этот багаж прибудет только через пол года.
Когда ничего нет, чувствуешь по-настоящему, что ты полностью свободен. Я же был свободен не только от денег, но и от английского языка.
Когда я учился в школе, мы изучали восемь лет немецкий язык, но без практики он не осел в моей памяти, а наоборот, уверил меня в том, что я бездарен в освоении иностранных языков.

Итак, я в Америке. Должен сказать, я чувствовал себя просто великолепно. Ведь я уехал от зла, бюрократии, неблагодарности, непризнания и невероятной бедности. Я уехал от страны, которая наказывала меня за мою смелость, инициативу, упорность в достижении цели, талант, оригинальность. Хорошо ещё что это было не в 37 году, когда творческих, талантливых, преданных родине людей расстреливали. Меня бы точно расстреляли. Я подходил к этой категории. А здесь я свободен и, хоть без денег и языка, но у меня нет врагов, а из знакомых только одна женщина и её муж, Саша и Билл. Больше никого из знакомых у меня не было.

Прошло некоторое время и появились новые друзья. Буквально через пару дней на приёме в Хиасе ко мне прикрепили переводчицу Александру Лингстад. С этого момента наша крепчайшая дружба продолжалась до конца её дней. Она была особенной женщиной и поэтому к дружбе с ней я вернусь. Друзья стали появляться очень быстро. А помимо новых друзей, прибыли Наум Каждан и Лиля, его жена. Наум фотограф, и его мастерская находилась напротив моей на Стремянной улице в Ленинграде. Наум всегда мне напоминал дельфина своими улыбающимися большими глазами, а Лиля как будто бы сошла с картины Рембрандта. Оба мои хорошие старые друзья. Их поселили в другом месте.
В жаркую погоду я уходил на крышу восьми-этажной части и загорал около набольшого окошка в стене, рядом с жёлто кирпичной стеной 24х этажной части. На этой стороне все дома были ниже меня и никто не мог меня видеть. Я даже мог раздеться до гола и не бояться быть замеченным.
Однажды я вдруг увидел, что стекло крошечного окошка сзади меня, разбито. Как так произошло, что я на это не обращал внимания? Небольшая рама этого окошка состояла из четырёх частей с совсем небольшими стёклами.
С этого началось открытие нового мира.
Кто бы не полюбопытствовал посмотреть, что кроется за разбитым стеклом окна?
Я просунул ногу, нащупал пол и вдвинул своё тело в неизвестность. Несмотря на солнечную погоду, внутри было темно. На всякий случай я двигался тихо и осторожно. Ведь там могли найти пристанище нищие и бездомные Нью Йорка, которых никто не видит на открытках и рекламных проспектах, а их бездна на улицах, в сабвеях и, спящих у тёплых мест в городе.

Немного привыкнув к полутьме, я увидел под ногами старый, полувыцветший обветшалый ковёр, возможно двадцатилетней древности. Я понял, что я был в длинном коридоре. Справа и слева располагались номера. Многие двери были распахнуты. Я решил понять планировку. Коридор поворачивал налево в ещё более длинный коридор. Меня потянуло пойти вдоль него. Опять вечная вереница дверей. Я приоткрыл одну из них и осторожно вошел в комнату. В полумраке я увидел незастланную постель, как будто кто-то только что вышел из неё. Кровать была покрыта слоем пыли. В комнате был прочный дубовый стул и рабочий стол, тоже в пыли. На столе лежала еще открытая тетрадь.
Справа лежали книги. Все было в пыли. Видно было, что много лет сюда никто не входил. Окно было зашторено грязно - вишневой занавеской. Подойдя к окну я одним пальцем чтобы не запачкаться, чуть-чуть отодвинул её. Окно было слегка приоткрыто.
Под ногвми я почувствовал что то хрустнуло. Присмотревшись я понял что это высохшая птица.
Я был в волнении от сознания, что я открыл клад. Предвкушение, что мне предоставилась возможность исследовать 24х этажный монстр, даже не укладывалась в моё сознание. Выходило так, что я нашёл невероятный клад в самом сердце Нью Йорка. Ну кто бы мог это себе представить? Я подумал о том как много людей мечтают о таком приключении. А мне выпал лотерейный билет, подаренный мне за смелость рискнуть.
Но я хотел быть уверенным в двух вещах. Одна это то, что я в безопасности ходить по опуcтошённым от людей этажам 24х этажного здания, а второе то, что там действительно никто не был с тех пор, когда вода хлынула из труб и все съёмщики в панике убежали, спасая жизнь, и оставив всё, что у них было. Несомненно деньги, и особенно ценные вещи люди бы не оставили позади. Это ясно. Но кто знает. В панике всё может случится. В любом случае, у меня было страшное нетерпение обойти весь отель, открыть все комнаты, и внимательно изучить что в каждой из них находится. Теперь я четко представлял себе как себя чувствовали люди, первый раз побывавшие в гиганте "Титанике" после его затопления. А тут я был совершенно один. Это трудно даже себе представить.
Я осторожно приоткрыл дверь ванной комнаты. Раздался скрип давно не открывавшихся петель. На момент я замер, но прислушавшись, и убедившись, что никого вокруг нет, я резко открыл эту дверь, чтобы скрип был короче. Там было совсем темно. Окон не было. Я постоял, пока глаза привыкнут, и огляделся. Была кромошная темнота. Я нащупал раковину, затем кран. Выше была стеклянная узкая полочка. Рука шарила по ней непроизвольно. Что-то упало в раковину с металлическим звуком. Я опять замер. Сердце застучало от сознания, что я себя обнаружил. Прислушался если не последует какой нибудь звук. Если кто-то и есть в пустых комнатах, то обязательно послышится движение. Все было тихо. Я нащупал то что упало. Зто была старого образца бритва.
Я положил её туда. где она и была, чтобы не оставлять улик. А вдруг Ал ходит по этим комнатам. За семь лет можно запомнить всё что находится во всех комнатах. Я попытался нащупать включатель. Наконец я нашел его прямо слева от двери, чуть выше моего плеча. Электричества не было. Понятно, что оно было отключено сразу после наводнения. Возможно что от потока воды провода перегорели.
Делать в этом номере без света было больше нечего. Но я все-же решил продолжить мои исследования. Опять длинная вереница дверей, а вот и лестничная клетка. Справа четыре лифта. Двери лифтов открыты. Какие-то кабины наверху, а какие-то ниже на разных уровнях. Я был на  восьмом этаже. Посмотрев наверх, увидел как далеко было-бы падать, в случае, если лифт упал бы с 24 этажа. Не думаю, что кто-нибудь остался бы в живых. Было интересно проверить, если есть доступ к нижним и верхним этажам. Опять, осторожно ступая, я пошёл по лестнице до конца вниз. Я оказался в подвале, далеко ниже первого этажа. Я считал этажи, чтобы не забыть где моё маленькое окошко.
Всё открыто. Теперь надо проверить, если можно подняться на последний зтаж. Я был в отличной форме, несмотря на то, что недавно перестал есть мясо и рыбу. На эту роскошь денег у меня не было, ведь я считал каждую копейку и даже записывал свои расходы. Я не имел права потратить в день больше одного доллара.

Пока всё было в порядке. Я, как и на Разъезжей в Ленинграде, бежал вверх по лестнице из подвала через одну ступеньку, но стараясь не шуметь. Где-то в районе десятого этажа стал менять шаг, затем пошёл по каждой ступеньке, изредка снова через одну, но потом просто шёл по каждой. Наконец я на 24м этаже. Я попал в "Египетский Ресторан".
Да, когда-то это был один из самых знаменитых ресторанов в Америке. А теперь я был в разрушенном временем и водой и покинутом человеческим вниманием огромном заброшенном помещении. Громадные Египетские колонны окружали весь интерьер. Открытые смотровые площадки в виде длинных балконов по периметру всего огромного здания открывали вид на крыши всего Нью йорка. Я вышел из застеклённой части ресторана и медленно начал обходить все смотровые площадки. Вот Статуя Свободы. Океан, а справа Манхаттан с его удивительными небоскребами. Невероятно, как человек умудрился построить такое. Что это "такое" даже трудно передать. Смотришь на "город" и видишь просто глыбу сооружений. Перестаёшь воспринимать это как город. Это просто невероятно громадная текстурная, шипообразная скульптура, созданная в течение больше ста лет несчитанным количеством человеческих рук. Ощущение, что здания соревнуются друг с другом. Смотря на всё это понимаешь, что люди работают здесь много и тяжело. Недаром американцы имеют только две недели отпуска в год. Не так, как в других странах. Всякий процесс здесь происходит в соревновании. А многие начинающие работают на двух или трёх работах.

А вот вижу мосты из Манхэттена в Бруклин. Первый, это Бруклинский мост, затем Манхэттенский, а дальше, на чуть большем расстоянии - Мост в Квинс. Всё кажется рядом. Затем виден сам Бруклин. Довольно скучное для глаза с высоты 24 го этажа зрелище. Вдали замыкает круг Верезанов Мост. Он соединяет Статен island (остров) с Манхэттеном.
Конечно такое зрелище завораживает глаз. Стало темнеть а мне нужно найти мое волшебное окно. Тем не менее оторваться от ночного Нью Йорка невозможно. Он завораживает. На небоскрёбах зажигается подсветка. Цветные световые точки, как звёзды, снятые с неба, рассыпаны необъятной сетью по всему городу от одной стороны горизонта до другой.
Но надо идти. Я потерял не только счёт времени, но и ощущение пространства. В полной темноте я на-ощупь находил лестницу и, держась прочно за перила, спускался вниз. Концентрируясь на этом, я перестал считать этажи. Теперь надо было на-ощупь, на каждом этаже проверять, есть ли в конце корридора моё окошко. Задача была также не свалиться в лифтовую шахту.
 Не знаю, сколько времени это у меня отняло, но, в конце концов, я был у своей цели. Опять беззвучно, я просунул ногу в окошко а затем последовало и моё тело. Наконец я был у себя на этаже. Оказалось, что я был в "сказке" примерно 6 часов, а то и больше.
Уснуть было трудно. Кроме того, маленькие мышки, которые посещали меня каждую ночь, постоянно шуршали внутри и снаружи коричневого, плотной бумаги большого кулька для продуктов. Я использовал его для мусора и он стоял недалеко от моей кровати. И, хотя в нём не было ничего, кроме обрывков бумаги, мышей привлекал запах пищи. С мыслью, что придётся потратить завтра пару долларов на фонарик, я все же заснул.
Чтобы не сообщаться с Наяной через записки с дежурной на первом этаже, мне посоветовали заказать телефон. К счастью здесь мне не пришлось ждать семнадцать дет, как это было в Ленинграде, и в этот же день мне телефонная компания АТ и Т(АТ&T), дала мне номер моего телефона и посоветовала взять телефон в аренду. Я понятия не имел, что может быть другой выбор, и что есть и другие конкурентные телефонные компании, и тут же согласился. Кстати сказать, после выезда из отеля, эта вонючая компания нагрела меня при сдаче телефона на пятьсот долларов, и я "вынужден" был купить аппарат на барахоловке такого же типа, всего за один доллар. Век живи и век учись.
На собеседовании с мисс Вортман в Хиасе, моя переводчица Адександра Лингстад (Оленька, с ударением на Е, как она просила меня её называть) переводила всё, что я говорил по-русски и всё что мисс Вортман говорила мне по-английски. Оленька по рождению была полячка но вышла замуж за скандинава и поэтому у неё была такая фамилия. Она была очень образованная и начитанная женщина, и знала в совершенства шесть языков. У неё была издана книга о Достоевском на русском языке, и она переводила на английский книги с других языков, и писала свои рассказы.

Главной необходимостью для меня было изучение английского языка. Без него невозможно найти никакую работу, даже по мытью посуды "налево".
Мисс Вортман дала мне белый лист бумаги с текстом на английском языке. Это была важная бумага с адресом школы. Там также должно было быть написано, что классы оплачены организацией "НАЯНА". Моя задача была изучить весь английский язык за две недели. Классы были оплачены на это время.

Григорий Гуревич
Все права защищены. Копирайт (залитовано), 2007 год.
Опубликовано в Проза.ру 11 Мая, 2015 года.