Качели

 Сквозь ажур молодых листьев над белой крышей университета солнце мчится, ловит детскую кожу девочки-идиотки, ускользающую размахом цепи, вцепившуюся  улыбкой счастья, всплеском влажных карих глаз в глаза, в лицо брата в каштановых романтических кудрях, в его улыбку, открывшую кривые зубы возгонкой радости бесконечно повторяемого размаха.

Протяжный ржавый скрип режет детскую площадку. Металлический скрип долог, словно из города ушли все дети. Звук пустоши. Чернобыль Кинга, Мельница Ивана, Возвращение Звягинцева. Размашистый металлический скрежет на долгие раз-два - это всё, что останется от детства четвертого мая 2014 года.

Я вдыхаю горьковатый вкус воздуха, это цветет столетняя алыча по правую руку, на краю площадки.
Вертлявый ветерок бьется злой прохладой о мое лицо.
А под моим животом мотается кукольная кепка ватсона, маячит, скрывая на подлете, и открывает одуванчик-круглые-щёки, отлетая, далекое от воспитанности, въедливое внимание моего четырехлетнего сына Антона к цирковой паре на соседних качелях.

Стёганая курточка цвета хаки без рукавов, кепочка ватсона. Фланелевая рубашка в крупную клетку. Смешные детские джинсики, хорошо, что не зеленые. И салатовые с белым кроссовки, с лампочками на задниках. Это мой сын Антон.
Вот он стоит с зелеными колготками в руках посреди детской, во время сбора на прогулку, сын, жара на улице, май месяц, мама сказала колготки, ну, да, ты прав, конечно, давай. Зеленый человечек. Так и просится сорваться с языка, но это, понятное дело, было бы самоубийство для меня. Кузнечик. Нет. Ни кузнечик, ни человечек не получаются. Ни огуречик. А только Питер Пэн. Смотрит на меня вечно заплаканными серыми глазами Эльки, почему они смеются? Понимаю. Страшно смотреть на них и слышать их смех тоже как-то не по себе. Отвечаю вслух: “Им весело. Они радуются.” Идиоты кидают в меня россыпь рассеянных взглядов, гы-гы-кают согласно.

Антон быстро потеет, я мокренький, жалобно, и когда в начале ноября за пару идиотских минут игры, под надзором идиотских нянечек, посреди промозглого асфальтного денёчка сын хватает сопли, это всё: потная беготня, горячечная ночка, под сорок, уксус, по фиг, зеленые сопли, задыхается, кашель быстро спускается в бронхи, мокрый - в сухой. Бронхит. Антибиотики. Горячее тельце, господи, сохрани ему жизнь, эти глазищи, посиди со мной, пожалуйста, почитай, горячая простыня, мокрая, заменить, запах детской кожи в хворобе, невпопад яркий верхний свет, и терпеливый, приглушенный ночника, спи, малыш, спи, гнедые лошадки скачут парами по стене.

На третий день Элька принесла ему Питера Пэна.
Здоровенную такую книженцию, с картинками. Не знаю, что там его зацепило. Как выздоровел, началось всё с костюмчика. В стиле диснея. В доме появилась бабушка. Двухдневная сдобная булочка в чёрной глазури. Сильная, когда молчит. Но и слова чеканит. Черешневые глаза под черепашьими очками. Человек играющий. Играючи сшила из батиста зеленый костюмчик и шапочку. А сапожки с картонной подошвой, шпагу и саблю сварганил дед. Обожаю его. Первый с ним перекур в девятом году. Боксируешь? Да так, по случаю. Вспомнился шикарный мордобой с шотландцем в ирландском пабе. Уманьские не падают! Кряжистые кисти, жилы входят в тебя при рукопожатии пограничной настойчивостью проверки твоей мякины. Кураж выручил меня тогда, в тот вечер. Веселые глаза деда были добры. Мы славно уделали заныканную за трубой чекушку, возле мусоропровода, на продуваемой лестнице, май месяц, победные дни, прима без фильтра, цвела во дворе яблоня.

Крюк я выломал из старой деревянной вешалки. Насадил на каучуковый шарик, обмотал жгутом, чтобы в кулаке сидел, продел крюк через мешочек для обувной мази - культя готова.
Скрестились сабля отца-пьянчуги и шпага мужененавистника, левой рукой я двигал коряво, всё получал по рукам, Антон всё сильнее бил, лицо его становилось всё злее.

Звучит рингтон dreampool. Это после бассейна в Новом Свете под шикарной оранжевой луной на полнеба я его поставил на звонки от Эльки.
Пёстрые пятна детей на площадке размазаны движением, звучат нервными плевками птичьего произношения, мечутся в силках мурен родительского страха и скуки.
Закатный свет разлился по крыше университета.
Трепет детской листвы, горечь алычи в пощечинах злого ветерка.

- Привет, любимая. Как ты там?
- Я тут замечательно. Меня тут просто колбасит!
- По-хорошему?
- Да! Тут офигительно! Здесь всё такое моё! Не могу надышаться. Прикинь, тут воздух хочется есть! Просто всё, тут всё хочется забрать с собой. Короче. Я тут счастлива!
- Чудесно. Я жутко за тебя рад! А это водопад шумит?
- Это река! Час сидела, смотрела на неё. Она такая! Её тоже хочется всю выпить!
- Блин, как здорово! Я уже рядом с тобой!
- Нам надо обязательно сюда приехать вместе. Летом!
- Отлично. Давай в августе.
- Да, на праздники. На неделю! Снимем номер. Я тут такой отельчик нашла, суперовский. Тут такое всё настоящее. Просто место моей силы какое-то! А что там у тебя скрипит?
- Это качели! Слышно?
- Ну, да! Ужасно!
- Жуть, да? Антон уже трубу выдирает!
- Привет, мам. И я тебя. Ты когда приедешь? А это скоро? Папа, мама через три дня будет. Что делали? На качелях катаюсь. Еще? Солдатиков смотрели. Это жуки такие. Красные, с черными точками. Знаешь, они, ну, их много-много, да, очень много! Папа сказал, они зимой в корнях живут. Под землей. А едят… Они едят личинок. Да, пап? И мертвых жуков. Да, мертвых! Хорошо. И я скучаю. Ну, пока. И я тебя люблю. На, мама сказала тебе передать телефон.
- Он такой классный! Я уже сильно по нему скучаю. Очень!
- Тебе хорошо там? Не скучай, я тебя не для этого отпускал одну, чтобы ты скучала.
- Я знаю. Я же говорю, мне тут офигительно! Я хочу с тобой сюда. Ходить тут с тобой везде-везде! Кататься на лошадях!
- Круто! Я тоже хочу!
- Я хочу тут вместе с тобой делать всё-всё-всё!
- Всё?!
- Да, всё! Слушай, тут есть такой суп потрясающий местный. Приедем и сразу съедим по здоровенной порции! Хочу с тобой тут есть суп, гулять, засыпать рядом с тобой! Давай сюда переедем жить!
- Я люблю тебя, роднуша.
- И я тебя! Очень скучаю. Но мне тут, одновременно, и очень классно! Классно тут одной! Так интересно. Я наконец-то почувствовала себя. Это - я! Тут всё моё. Время, камни, река, деревья, небо. Мысли! Тут меня много. Так очень давно не было.
- Понимаю! Это классно! Обнимаю тебя!
- Целую. Люблю! Поцелуй Антона. Мне пора бежать. Ребята зовут. Пока! Пока!
- Пока, любимая. До встречи!

Воздушное дрожание легких крон белых буков. Серо-зеленые каменные плиты лежат гигантской стеной над рекой, подогнанные друг к другу веками, скрепленные ветром и водой, сплетенной холодными струями, водными корнями, косами царицы вершин.
Зачерпни, Элька, зачерпни ладонями, выпей реку, сделай глоток.

Эля приехала через два дня. Изнутри вся вприпрыжку.
Ночью у нас был странный секс. Она широко раскрывала рот для поцелуя, отчаянно, словно хотела кричать. Я ничего не чувствовал. Не слышал. Нет. Был страх, возник страх. Я слушал ее руки, ее тело, пытался услышать. Пытал ее пугающей меня бестолковостью моих рук, я мял её тело, как будто хотел прорваться к ней, спрятанной от меня. Хотел вырвать из нас стонами наше застывшее слепое молчание. Всё закончилось быстро. Мы лежали на расстоянии, в котором встреча уже была невозможна, и слушали молчание, в котором уже не было нас. Нашей речи. Нашего языка.

Эля позвонила через пару дней, в обеденное время:
Нам надо поговорить. Ты когда будешь дома?
Часов в семь. Но могу и раньше.
Не надо. Я подожду.

Присядь. Нам надо поговорить, Андрей.
Не надо, Элька. Я тебя прошу.
Нет, Андрей, ты понимаешь, да? Я уже ушла от тебя. Я так больше не могу. Не перебивай меня! Андрей, любимый, я задыхаюсь рядом с тобой. Я сдохну завтра, если не уйду. Отпусти меня. Просто дай мне сейчас уйти спокойно. Правда. Мне очень, очень жаль. Посмотри на меня. Смотри. Мне очень, очень жаль. Прости.


Рецензии