Ронжа

                Ронжа.

                В середине апреля ходил проверять глухариный ток. До открытия охоты оставалось ещё две недели, но чтобы не бить ноги напрасно,  надо было удостовериться, что ток существует, и глухари будут играть. Убедился. Ток не распался и, похоже, петухов будет больше, чем в прошедшем году. Снегу довольно много и вся территория токовища в глухариных набродах и чертежах. Это своеобразная репетиция токовых игр: петух ходит по снегу,  распустив крылья, и их  жёсткие маховые перья оставляют на снегу зигзагообразные борозды. Охотники говорят: глухарь «чертит».
                Довольный увиденным, я брёл, хотя и по сплошному, но неглубокому снегу и радовался тёплому солнечному дню. Снег уже не слепил глаза, как это бывает в конце марта. Оп был рыхлым, крупинчатым и сплошь покрытым жёлтой хвоей и чешуйками коры. Заметил гнездо в развилке соснового ствола, автоматически отметил про себя: прошлогоднее гнездо дрозда-рябинника и пошёл дальше. Но что-то мешало дальнейшему пути, глаз зацепился за что-то необычное и это что-то сидело в мозгу как заноза. Я остановился. Вот оно! Гнездо выглядело слишком аккуратным, а не неряшливо приплюснутым! Кроме того из него под углом торчала рыжеватая палка. Мимо такого нельзя проходить мимо. Вернулся к гнезду. Чем ближе подходил к нему, тем явственнее приходило ощущение свежей постройки. Уже подойдя вплотную, обратил внимание, что гнездо массивнее и в строительном материале присутствуют тонкие веточки и облицовка из лишайников, чего никогда не бывает у рябинников. А палка вовсе и не палка, а пучок перьев. Да это же тёмно-рыжий хвост! Тогда почему птица не улeтает? Может быть она мёртвая? Гнездо располагалось даже не в развилке, а в тройчатке двух стволов и сухого толстого сучка, на высоте менее двух метров. Оглядевшись, заметил невдалеке сосновый обрубок и решил использовать его в качестве подставки.
                Когда, потея, подтаскивал обрубок к сосне с гнездом, увидел какую-то серо-бурую с рыжиной птицу, летящую мне навстречу. Сразу отметил характерную особенность полёта: раскрытый веером хвост. Сев надо мной на сосну птица подала сигнал тревоги – резкий и пронзительный крик «гжее, гжее» и так перелетала за мной от дерева к дереву. Ронжа – так у нас иногда называют кукшу. Старики, мало понимающие в орнитологии, называют её ещё «лесной сорочкой». Мне и раньше часто приходилось встречаться в лесу с этими птицами. Размерами поменьше галки, они круглый год летают парами, человека не боятся, вернее не обращают внимания на его присутствие. Песня у них негромкая, даже песней назвать это сложно, просто набор каждый раз разных звуков. Оперение тоже скромное; общий тон буровато-серый, голова и крылья тёмные, подхвостье и плечи блёкло- рыжие, относительно длинный хвост  –  рыжевато-коричневый.
                Наконец я подтащил обрубок к дереву, приставил его к стволу, взобрался на него, и моя голова оказалась выше гнезда. Гнездо имело толстые, 6-8 сантиметровые стенки, плотно свитые из тонких еловых веточек и сухой травы с примесью мха.  Снаружи в стенки искусно вплетены кусочки лишайников.  Гнездо было такое глубокое, что самка полностью скрывалась в нём, не помещался только длинный хвост. Птица не мигая смотрела на меня испуганными чёрными глазами. У меня возникло непреодолимое желание потрогать её. Медленно и слегка касаясь, провёл пальцем по спине. Кукша не слетела, а только сильнее вжалась в гнездо, раскрыла клюв и закрыла глаза. Мне стало стыдно за то испытание, которое я доставил самоотверженной матери. Спрыгнул с обрубка и быстро покинул гнездовую территорию. Самец даже не стал меня провожать.
                В начале мая, возвращаясь с глухариного тока, завернул к знакомому гнезду. Хвост в гнезде отсутствовал, сосновый обрубок приставлен к стволу. В гнезде сидели, тесно прижавшись друг к другу пять серых, уже начавших оперяться, желторотиков.