Васька и Моська

Уволенному в Ростове зам.председателя профсоюза Моисееву В.А.  – посвящается.

                «Васька и Моська»

    Поднималось над горизонтом кроваво красное солнце, поднималась в душах законопослушных членов профсоюза справедливый гнев к угнетателям и мучителям.   И страшен был тот пролетарский гнев!
   
    Жили-были на белом свете два товарища, с детства два закадычных друга Васька и Моська. Жили, не тужили, до поры до времени…
    Васькой звали обычного коня, занимавшего соответствующую своему предназначению должность и работавшего простым тягловым инструментом, то есть обычным конем в местном зоопарке.
    Васька был большой и сильный, добрый и скромный до застенчивости, всегда заботился и переживал за других и даже, как-то за свою честность и бескорыстие, был избран председателем профсоюза представителей африканской фауны  зоопарка. Авторитета Ваське прибавляло еще и то обстоятельство, что его, как наиболее известного представителя отряда непарнокопытных, в отсутствии занятости по прямому назначению, часто оставляли в вольере с табличкой «лошадь Пржевальского». Здесь он отрабатывал свой хлеб, как бы по совместительству, за что имел тридцати процентную надбавку к окладу от посетителей в виде сухарей, печенья и зелени, не предусмотренных  рационом.
    Ваську часто выводили за территорию зоопарка, где он многое видел и слышал. Вечерами звери порой собирались вокруг Васькиной вольеры и подолгу слушали его правдивый рассказ о тяжелой, полной странностей и неожиданностей жизни на воле. Жизнь на воле была ничем не лучше, чем в зоопарке и звери грустно вздыхали. Васька был хорошим рассказчиком, никогда не привирал и не приукрашивал, но и никогда не упускал ярких пре- любопытнейших деталей, подмеченных им накануне.
    Работа  доставляла Василию абсолютное  моральное удовлетворение. Впрягаясь в неподъемные сани или телегу, доверху наполненные то землей, то сеном, то комбикормом, а то и просто навозом, Васька понимал, что он приносит пользу людям, что его честный труд благороден, что только он, а не кто другой, может справиться с порученным ему делом. Конь знал это и никогда не возмущался, когда работы было слишком много или груз был тяжеловат.
   Правда, был однажды случай, когда он наотрез отказался тащить перегруженную чем-то ужасающе зловонным телегу. Конфликт перерос в настоящую забастовку. Василий был, конечно же, прав и его поддержал весь коллектив многочисленного профсоюза, от самого слона до последней мыши, предназначавшейся на обед удаву. Но забастовка была проиграна. Штрейкбрехером на посулы администрации зоопарка вызвался Зёба, африканская зебра по национальности. В результате смелого директорского эксперимента были снесены ограда и ворота, а от телеги вообще ничего не осталось. Конфликт замяли: Зёбу перевели в дальнюю вольеру с глаз долой, телегу списали, забор восстановили, сэкономив при этом на калорийности питания членов профсоюза, а дерьмо из разбитой телеги заставили вычищать семейство енотов – их было вдвое больше нормативной численности и у бедняг не оставалось выбора.
    Василий не пострадал в результате своего протеста, остался на своей прежней должности, хотя и переживал очень сильно. Администрация же, долго помнила этот инцидент и при первом удобном случае всегда старалась упрекнуть коня в непроффесианализме,  лишить заслуженной премии, направить на унизительный медицинский осмотр или еще более унизительные зачеты на профессиональную пригодность.
    Но, несмотря на неизбежные жизненные неприятности, Ваську любили. Любили посетители зоопарка, особенно дети, которых в праздничные дни Василий бережно катал в разрисованной бричке. Любил Ваську вечно пьяный извозчик Гаврила, любил за его спокойный характер, за его покорность и надежность,  часто угощал сладостями, отказывая себе в закуске. Гаврила знал, что никто в зоопарке не исполнит  работу за Василия и был уверен и спокоен даже когда от водки не владел ни головой, ни телом. Любили коня и звери в зоопарке, приветливо кивали ему мордами, когда он трижды в день объезжал их клетки и вольеры, запряженный в телегу с сеном. Любили даже воробьи, шныряющие у кормушки. Любили все.
    Не любил его только бывший закадычный друг Моська.
    Моська это зоопарковский абориген, неизвестной породы, маленький, местами плешивый, с пронзительным нестерпимым лаем пес. Его мать, рыжая бесхвостая сука Сара как-то в самый трескучий мороз ощенилась восьмью отпрысками.
   -- Не выживут -- вынес приговор Гаврила и, собрав слепышей в мешок, куда-то уволок, а, вернувшись, обнаружил, что один-то остался. Это был Моська.
   Он был последним, девятым. У родителей, очевидно, не хватило на девятого достаточного количества биологического материала и Моська получился каким-то недоделанным. К своей непрезентабельной внешности он унаследовал от мамаши гнуснейший, склочный характер благодаря которому был бит неоднократно. Получая от зверей только тычки и пинки, Моська рано прочувствовал коньюктуру жизни и перебрался на ПМЖ из конюшни поближе к директорскому особнячку-конторе, а чуть позже, вообще прорыл лаз под крыльцом и обосновался там. Сначала он льстиво повиливал хвостом, с любовью заглядывая в глаза директора, а со временем осмелел и, сопровождая начальство по зоопарку, обливал бывших обидчиков нецензурным лаем.
    Директору зоопарка, бывшему проворовавшемуся управляющему продторга  , ни черта не понимавшего в зоологии, льстило Моськино подхалимство, матерщины собачьей он не понимал, да и пинать засранца ему было просто лень.
    Почувствовав свое мнимое превосходство над другими членами профсоюза, Моська даже как-то подрос, стал следить за своей внешностью, перестал материться. Прячась от недругов под крыльцом, Моська вынужден был подолгу выслушивать телефонные переговоры директора и, поднахватавшись зоопарковских тем и начальствующих фраз, зачастую сам пересыпал ими в разговоре.
   Видя прогрессирующий административный зуд у, в недавнем прошлом, паршивого Моськи, директор, с присущей ему склонностью искать исполнителей своих, порой совершенно бестолковых и вредоносных прожектов, назначил Моську старшим надсмотрщиком за организацией и исполнением распорядка всей зоопарковской жизни.
   Вот тут-то звери по настоящему взвыли. Жизнь стала совершенно нестерпимой. Новоиспеченный управляющий, по своей сути ничего из себя не представляющий как специалист и личность, Моисей, сучий сын, стал настоящим монстром. Из-под крыльца, как из рога изобилия, в клетки и вольеры посыпались приказы и циркуляры, регламентирующие правила поведения и условия содержания личного состава зоопарка. Из дальней вольеры был извлечен опальный Зёба и назначен помощником Моськи.
Они вместе обходили клетки и, обнаружив нарушителя, нещадно издевались над ним, заставляя цитировать выдержки из циркуляров. Малейшая неточность в цитировании сопровождалась немедленным сокращением рациона питания или даже к понижению в классе – переводом в меньшую некомфортабельную клетку. Были случаи увольнения особо строптивых. Куда-то исчезли сверхнормативные еноты, звери судачили, что их задрали шакалы – Моськины  прихлебатили, но заявить об этом открыто ни у кого не хватало духа - каждый переживал за свою шкуру, у каждого были семьи, дети. 
   С воцарением Моськи в зоопарке сложилась гнетущая нездоровая атмосфера. И если раньше сытые и веселые звери охотно демонстрировали посетителям зоопарка биологические особенности своего вида, то теперь клетки опустели – затюканные ежедневными придирками и запуганные угрозой неизбежных взысканий, они просто попрятались в самые укромные уголки, подальше от начальства. Посетители жаловались, а бывший управляющий торга недоумевал и только разводил руками.
   Мириться со сложившейся обстановкой категорически не мог лишь справедливый и сердобольный Василий. Видя, как страдают его товарищи, как гибнет дело его жизни, рушится замечательный коллектив, неоднократно отмеченный за свои производственные показатели на федеральном уровне, он резко выступил против внутренней политики, насаждаемой руководством зоопарка, против некомпетентности и валюнтаризма директора, против  унизительного угнетающего административного беспредела его заместителя.
   Высказывая в лицо дирекции обоснованные претензии, Василий знал, что этот раз ему подобный протест не сойдет с рук, что он может быть наказан. Но чтобы так!…
   В далеком своем зверином детстве  Васька и Моська были не разлей друзьями. Всегда и везде вместе. Моська своим заливистым лаем предупреждал прохожих о движущейся повозке Василия, Василий, в свою очередь часто защищал Моську от не в меру горячих недругов. А пару раз, купаясь в пруду, Василий даже спасал жизнь своего хилого друга - подставлял свою широкую спину, когда тот, заплывши слишком далеко, от бессилия практически тонул.  Но чувство благодарности за спасенную никому не нужную жизнь не вселилось в подлую душонку Моськи. Напротив, зрело тщательно скрываемое чувство зависти и даже злости на друга. И, наконец, случай отомстить ему за свою беспомощность и никчемность представился…
   Когда директор в очередной раз  обратился к Моське с просьбой навести порядок,  коварный Моська, якобы по распоряжению директора, нацарапал подлый дисциплинарный циркуляр и, следуя ему… жестоко  искусал Василия. Василий не мог даже сопротивляться экзекуции, так как бал стреножен и привязан к забору. 
   Никто не вступился за беднягу, никто не оттащил зарвавшегося мерзавца, никто не задавил, не растоптал гнусное мелкое плешивое животное.  Дежуривший  ветеринар перевязал кровоточащие раны на ногах. Гаврила, жалея коня,  не выводил его несколько дней на работу – дал поправиться здоровью. А вот душу униженного Василия, навсегда преданного бывшим  другом, вылечить не смог никто.  Рухнули в одночасье вера в дружбу, в коллектив, в справедливость. Железным кольцом сдавила горло обида, навернулись на глаза слезы. Василий был сломлен. Он погрустнел, осунулся, стал замкнутым, раздражительным. Порученную работу выполнял только после долгих уговоров, а то и просто «из-под палки». Предавшие его бывшие друзья старались не глядеть Ваське в глаза – им было неловко, да и сам Василий уже не желал ни с кем  поддерживать отношений.  Конь захворал, потерял аппетит и уже через месяц вообще не мог выходить на работу.

   И вот как-то утром зоопарк проснулся от злого остервенелого мата извозчика Гаврилы, который суковатым дрыном пытался  извлечь плешивого Моисея из под директорского крыльца. 
По зоопарку мигом разнеслась страшная весть – умер Василий. 
   Засуетились шакалы, почувствовав недоброе. Заплечных дел мастер Зёба  заторопился занять свою старую дальнюю вольеру.  Кто-то позвонил директору-торгашу и тот, по привычке, не смог придумать ничего лучшего, как лечь в больницу, якобы из-за очередного сердечного приступа.

   Поднималось над горизонтом кроваво красное солнце, поднималась в душах законопослушных членов профсоюза справедливый гнев к угнетателям и мучителям.   И страшен был тот пролетарский гнев!