Сны в подушке

Сонное царство. Гигантская незримая империя за гранью разумной фантастики. Сны реактивно летят из своего призрачного алогичного мира в красочный и рациональный людской. По прибытии тихонько деликатно путаются в простынях, впитываются в подушечный синтепон, скребут длинными пальчиками наматрасник, вьют уютные гнезда в пуху одеял, сочатся радужной пеной сквозь лютиковые наволочки. Они неловко, да так что после ни за что не вытряхнешь, застревают таинственным комком в пододеяльниках, как трусики и носовые платки после машинной стирки.
Утром силишься припомнить. Ах, ну что же? Как там было? Нет, не выходит. С боку на бок, под одеяло с головой – все не то. За завтраком окончательно теряешь след. Но к ночи, едва коснувшись подушки, облегченно улыбаешься: ну конечно, точно, это ведь так просто – Распутин-трансвестит в кондитерском цеху.

Мне снится перестройка. На улице морозно, безлюдно, снежно и сумрачно. Я сижу в заведенных «Жигулях» и растерянно жду родителей. Сквозь сон недоумеваю: без электроусилителя, ручная коробка – не смогу... Почему двигатель так шумит? А, ну да. Понятно. Тяжелые времена. Семьдесят шестой – это бензин. Девяносто второй – это год. Или наоборот..?
Внезапно от холода теряю терпение и бегу наверх, шесть этажей пешком – теплее и скорей. Врываюсь в прихожую, старую, еще до ремонта. Длинный спутанный телефонный кабель, серый тонкий линолеум, ковровая дорожка, что вечно скользит, но с ней все же лучше, обои бумажные, модные, под кирпич. Свет тусклый, как часто во сне и в фильмах про советскую власть.
Вот отец стоит улыбающийся в колючем длинном драповом пальто и синтетическом шарфе. Шарф поношенный, белый, в жирных катышках. Мама шуршит целлофановыми пакетами, попутно застегивая мохеровую кофту. Мы собираемся в гости. Наверное, на Новый год.
- Пап, я там замерзла совсем. Что ж так долго? И зачем опять перестройка?
- Почему опять? – оба замерли, глядят на меня озадаченно.
- Так ведь было уже. Очереди за кефиром и хлебом, ма, помнишь? Оставишь меня в молочном, а сама в бакалею бежишь.
Удивление. Тишина.
- Па, а ты ведь тогда сувениры иностранцам продавал на Кленовой аллее! Ну? Забыл? Я еще совсем маленькая была!
- А сейчас ты какая?
Облегчение. Смех.
И действительно. Какая? Смотрюсь с любопытством в старенькое овальное зеркало: да мне лет шесть. Как хорошо! За рулем ехать, скорее всего, не придется.
 

Чуть позже приснилось. В родном Петербурге, во всей России даже стали потихоньку испаряться иностранные предметы: пиджаки, перчатки, льняные салфетки, этажерки, ботиночки, картины в золотых багетах и картины в деревянных рамах, карнизы, пуфики, автобусы, помады, бутылки с коньяком, смесители и целые загородные дома.  Как это было живописно! Глаз не оторвать. Утром на кухне скромно и аккуратно таяли и без того зыбкие винные бокалы для красного. Для белого еще держались, но видно было, что из последних сил. Легкий порыв весеннего ветра расколол на переливающиеся антрацитом крошечные частицы и рассеял по двору полупрозрачные шторы. Впрочем, я их никогда не любила. Дырочка на левой штанине росла-росла и вот уже нет стареньких голубых джинсов, они стали ничем, заблестели синевой и осели симпатичной пылью на кремовом кафельном полу, который внезапно как-то обмяк. Из гаража, плавно покачиваясь, выплыла моя машина, махнула круглым зеркальцем и понеслась куда-то высоко-высоко, в неведомую даль, в тридевятое царство.
- Где потом искать? - удивленно спрашиваю добродушного соседа Диму.
- А нигде. Все теперь. 
- Как же? Нельзя, значит, вернуть?
- Нельзя, никак нельзя. Надо было за границу отправлять. - Дима улыбается, сжимая в руке брелок от давно растворившейся “Ауди” и смотрит на меня одобрительно-сочувственно, как на умалишенную. Его рубашка становится вязкой, красная хлопковая клеточка мерно капает на апрельский асфальт. Мне не хочется смотреть на Диму без рубашки и я иду домой, где нет уже дверей, лифта, почтовых ящиков.
Соседи с гигантскими в человеческий рост чемоданами спешат из квартир - спасают то, что нажили. Чемоданы гулко стучат, жужжат, побрякивают, клацают и дребезжат пластиковыми колесиками. Иногда один нет-нет, да и растает, вывалив драгоценные внутренности на еще почти совсем голый блеклый газон. 
Весь большой русский мир погрузился в зыбкую, но очень живописную туманность, в дымку расщепленных на молекулы и атомы любимых вещей. Блестящее звездной пылью облако из некогда сумочек, колясок, шелковых платков, кофейных кружек, сковородок, фенов, напольных весов, поролоновых губок, открыток, велосипедов и детских игрушек  циклоном окутало всю страну.
- Хорошо, что это мне только снится! - во сне думаю я.

Если сны живут в постельном белье, то от них не трудно избавиться. Все в одну кучу, на пол, после ворохом в стиральную машину. Побольше порошка, беспощадный отбеливатель, кондиционер, девяносто градусов. Сушиться на солнечный балкон, затем утюгом с горячим паром.
Ах, нет. Не вышло. Осечка. Сонное царство только надулось, смешалось, раскапризничалось.

После стирки мне показали: фрукты в России стали дефицитом и превратились в не всегда твердую, но перманентно полезную и душистую валюту. Черный рынок, криминал, кульки с узбекским изюмом и абхазскими мандаринами. 
Лысенькие, не молодые, но все равно жуткие бандиты (как из русских фильмов про 90-ые или американских боевиков про российскую мафию любого времени) сурово просят меня о помощи. Надо укрыть двух нашкодивших парней без документов и шансов на исправление. Чтобы все прошло как маслу, велено купить билеты на поезд, проституток и водки. Мне должно сопровождать шумную компанию и глядеть в оба, чтоб не стряслось беды. Если миссия будет завершена без потерь, со мной расплатятся ящиком полузрелых бананов, пятикилограммовой сеткой яблок «Грэнни Смит» (но лучше б «Антоновкой», честное слово) и мешком апельсинов. Вознаграждение царское – нечего думать. Соглашаюсь.   
И вот пожалуйста: зима, душное купе, тусклые сумерки, два молодых одинаковых с лица румяных парня в спортивных шортах и резиновых шлепанцах на босу ногу, хохочущие, хлопающие густо накрашенными ресницами девки в рюшах и тонком капроне, жареная курица, масляная картошечка с укропом, россыпь ржаных хлебных крошек, водка из граненых стаканов в брякающих подстаканниках.
На верхней полке напротив - заветное богатство, желанный итог моего бандитского приключения. Все идет по плану, и я с неистовым аппетитом принимаюсь разглядывать большие тонкокожие мандарины. Неприлично ощупываю глазами яблоки - крепкие и по виду сочные. Чувствую головокружительный аромат пусть и зеленых, но все равно вкусных бананов, что укутаны в полиэтилен. Придирчиво осматриваю «попчатые» апельсины - нет, похоже, не подмороженные. Значит, хорошие бандиты попались, честные.
Строя воздушные замки и пытаясь разделить в их призрачных стенах шкуру все еще живого медведя, замечаю вдруг небольшой бумажный сверток, небрежно скомканный и втиснутый впопыхах в яблочную сетку. Может, грецкие орехи? Курага? Цукаты? Или даже пусть арахис! 
- Степка, а в пакете-то что? - спрашиваю небрежно, наплевательски.
- Ну отгадай! - загорается азартный парень.
- Вот  еще! Что за детский сад? Ты как маленький. 
- Смесь. - помешкав, разочарованно сопит Степка.
- «Диетическая»?
- Нет, вроде. Не помню названия.
- «Тропическая»?
- Точно.    
М-м-м-м, восхитительно. Белый изюм с фундуком, миндалем и сушеными кусочками ананаса. Драгоценная вещь. Вот бы мне! Хотя бы чуть-чуть. «Надо подружиться!» - мелькает в голове, после чего просыпаюсь. Вспоминаю, что во Франции.  Потягиваюсь. Все в порядке. Здесь фрукты есть, значит, на завтрак можно грейпфрут и грушу.

В эксперименте, даже если он с первых нот не заладился, стоит идти до конца. Прачечная. Сдаю. Тонюсенькие мягкие наволочки, смурную простыню на резинке, пододеяльник с коварными тряпичными пуговками и пару равнодушных полотенец за компанию.   
- Не церемоньтесь, пожалуйста. Режим построже.
- Пятна?
- Нет.
- Насекомые?
- Вроде того.
Получаю вяленькую бумажку, на следующий день меняю ее на плотный прозрачный пластиковый пакет. Красота. Как им удается так идеально сворачивать белье? И откуда берется пленительный запах нового? Поглядим, что дальше.

Дальше случился бунт спального мира. Мне снится чудовищных размеров стиральная машина. Такая, что в ней легко можно простирнуть две-три крупных коровы и еще останется место на восемь тучных кроликов. Множество кнопок, цветные экраны и никакой инструкции. Машина требует срочного ремонта. Чинить предстоит мне, так как я работаю директором магазина бытовой техники.
Механики уволены моим  предшественником, отдел сервиса и гарантии закрыт. Оставшийся персонал меня не любит. Я хаотично мечусь по разным кабинетам:
- Сочувствие! У вас есть сочувствие?
- Для вас ничего такого нет.
- А инструменты?
- Отсутствуют.
Просыпаюсь среди ночи с неприятным привкусом стыда: и зачем я продаю честным людям некачественный товар? И для чего я доверила свои пусть и абсурдные, но милые, славные, глупенькие сны расчетливым и колким химикатам?
Простите меня, повелители условного призрачного королевства, я больше никогда-никогда не сдам вас в прачечную и не стану кипятить. Снитесь мне, сколько захотите и когда вам вздумается. Давайте, пожалуйста, никогда не ссориться и жить дружно. Я заварю вам ромашкового чая, угощу медом и с удовольствием погляжу, что же вы покажете мне после.

Май 2015