Ормус. Мистерия Исхода. Глава 9

Он Ур Маа, великий провидец, он Сену, то есть врач, и он же Ур Хеку — обладатель священных сил… Он — египетский жрец, и его зовут Ормус. Он прошел школу просвещения в древнем Иуну Египта, а теперь жрец, мистификатор, умница и герой, увы, по совместительству ещё и — убийца и палач. Перед Вами продолжение Легенды.

Глава 9. Дорога.

       Встреча была неизбежна. Ормус стал сначала его тенью, потом – чуть ли не внутренней его сущностью. В дни его вдохновения, когда всё складывалось, жрец исчезал надолго. Стоило затосковать, задуматься о будущем, засомневаться – длинная тень появлялась на горизонте. Начинался долгий разговор о богах, учениях, призвании Иисуса... Об их общем деле – каком, спрашивается? Что могло быть общего у них в Этом деле, деле познания Бога, если Иисус познавал Его сердцем, а Ормус – головой... И всё же, в конце какого-либо из их бесконечных разговоров, Иисус устало соглашался. В том, что касалось теории, Ормус был, конечно, сильней. Но души в его знании не было. Никогда, при всей своей учёности, не смог бы он сказать: «…не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щёку твою, обрати к нему и другую; кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два. Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся»[1].
          Иисус улыбался, представляя себе Ормуса, произносящего эти слова. Улыбался, вспоминая лицо жреца, потрясённого проповедью, что была им сказана в окрестностях Капернаума, на двурогой горе. Тогда впервые сравнялись они, учитель и ученик. Тогда Иисус впервые узнал, что свободен от Ормуса, как и от римлян. Силён, зряч. И – бесконечно свободен. Может оторваться от них всех, когда захочет. Но один, один, без той, которую любит.
          А уйти – уже хотелось. Он тосковал, срывался порой. Уходил к Мариам, обретал возле неё видимость покоя. Почти уверенность. Её руки, губы, её ласки… Она носила в себе будущее, его ребенка. Оставаясь рядом с ней, он на какое-то время светлел духом. Успокаивался. В мечтах представлял себе, как увозит их обоих в Индию, страну чудес и прозрений. Там, высоко в горах, найдут они себе приют. Не будет там страха и слёз любимой. В горах, среди чудесных учителей, чью смерть не видел никто и не увидит, поскольку они бессмертны, нет места людским болезням – страху, идущим рядом со страхом войне, насилию, угрозам…
          Но тревога за женщину не давала покоя. Она грызла его изнутри, она шла вразрез с мечтами. Потом перечёркивала мечты. Он понимал их несбыточность. Он знал уже, что в будущем его рядом с Мариам быть не может. И метался, страдал. Так решили за него: его смерть – залог их жизни. Там, за порогом смерти, он будет действительно свободен. Но на что такая свобода человеку?
          В преддверии Суккота он сделал всё, что мог, чтобы уйти от всех незаметно. Отказался идти с братьями. Сказал ученикам, что не намерен быть на празднике. Это была даже не ложь. Просто действительно на этот раз не хотел быть с ними на их празднике. Хотел получить кусочек своего праздника. Без них, привычных и надоевших. И вечно чего-то у него просящих.
          Но в глубине души Иисус догадывался – уж эта встреча неизбежна. И в сумерках, на развилке дорог, он действительно увидел жреца. Ормус, великолепный и загадочный, устроился сидеть на обочине, поджав под себя ноги, и ждал его. Белое одеяние безжалостно утоплено в придорожной пыли. Он окинул Иисуса безразличным взглядом, не выразив ни удивления, ни радости. На приветствие не ответил. Желания идти дальше вместе не высказал, молчал. Да всё и так было предельно ясно. Вздохнув, Иисус присел рядом. Вечер был тих. Он кротко уступал место надвигавшейся ночи. А южная ночь быстра на расправу с последними лучами дневного света. Она опускалась на плечи путников густым покрывалом. Сидели долго, без слов. Когда ночь окончательно вступила в свои права, Ормус оторвался от созерцания чего-то в глубине собственной души. Быстрым движением встал, расправил складки хитона.
          – Идём, – сказал коротко.
          Уже шагая по дороге, добавил снисходительно:
          – Ночью идти легче. Иерусалим достижим. Покоя достичь невозможно. В такой душе, как твоя.
          Так и шли, ночами. Днём отсыпались, уходя подальше от дорог, от идущих в сторону Иерусалима людей. Дороги были богаты светом, а свет опасен – узнаванием. Дороги кишели шпионами Ханана. В преддверии праздника Кущей священник тянул свои руки далеко от Храма, в самую глубь страны. А руки у Ханана цепкие, не вырвешься. Лучше не попадаться вовсе в такие руки.
          Последняя ночь ознаменовалась встречей, из тех, что не назовёшь приятными. Иерусалим был уже близко, и они торопились невольно, ускоряли шаг. На привал устроились вблизи дороги, не уходя от неё далеко в сторону.
          Предрассветные часы обычно самые тёмные. Ночь гуще всего перед
рассветом. Но благодатная спутница её, луна, не оставляла их в одиночестве, благодарение Богу. В лунном свете и увидели они группу людей – человек десять. Вооружённых длинными ножами. Одетых, кто во что горазд. С мрачными, диковатыми  лицами, пусть плохо различимыми в неверном свете луны, но не оставлявшими сомнений в худших намерениях. Они свернули с дороги.  Двинулись в сторону Ормуса и Иисуса, успевших устроиться на траве в стороне от дороги.
          Он был сыном человеческим, а сыны человеческие подвержены страху. Гнетёт их осознание своей слабости и уязвимости. Беззащитности собственного тела. Ужас перед теми, кто способен на зверства ради нескольких грошей из кармана путника.
          Иисус испытал прилив мгновенного страха. Холод в груди и необыкновенную ясность в голове. Сознание в эти мгновения просчитало все возможные пути спасения.
          Бежать? Бессмысленно. По открытому пространству, где они видимы как на ладони, далеко не убежишь. Найдутся среди этих людей бегающие быстрее. Догонят, собьют с ног. Достанут ножом.
          Тогда остаются два исхода. Опыт странствий по Индии и пустыне Египта с караваном подсказывал.
          Будь у них с Ормусом охрана посильней… Как тогда, в напоённой зноем пустыне Египта… Караван отбился от нападающих. Разбойники уносили ноги, не подобрав даже своих убитых и раненых. Молчаливый начальник охраны, оглядев поле боя, отдал короткий приказ добить негодяев. Несколько вскриков, судорожные вздрагивания тел. Кто из них больше разбойник, Господи, – то ли нападавшие, то ли эти суровые их судьи, чьи руки и сердца не дрогнули? Эти, из охраны, самые разбойники и есть… Собрали караван и уходят, оставляя своих и чужих падалью для ночных хищников пустыни…
          Но охраны у них нет, и их двое – против десяти. Значит, придётся сдаться. И здесь возможны два исхода. Безжалостное истребление всех и вся. Так бывает чаще. Тем более  что у них с Ормусом и взять-то нечего. А это озлобит их донельзя. Встречались разбойники благородные, брали из добычи добрую половину, оставив каравану жизнь и часть товара. Да это не про них с Ормусом сказано. У них одно богатство, для них бесценное – жизнь. Для разбойников же это не ценность…
          Между тем, под быстрое мелькание мыслей Иисуса, разбойники приближались. Не видеть и не слышать их было невозможно. Так отчего же молчит предводитель его, учитель Ормус?
          Ормус же молчит, и даже устроился к приближающимся спиной. Согнулся над участком дороги, где песок, и чертит что-то пальцем. Несмотря на одолевший сердце страх, Иисус попытался разглядеть – что именно? Заклятие против смерти? – так его не существует! Иисус в волнении навис над Ормусом…
          «Разрез пирамиды… Это разрез пирамиды Хуфу[2], самой загадочной гробницы Египта!» – догадался Иисус. Ормус видел хранилище! И гробницу – о которой  рассказывали невероятное! Символы под пальцами оживали, говоря Иисусу многое. Чего он не знал доселе. Ученик увлёкся, забыл о наступающей беде. Ормус чертил. Иисус пытался прочесть и запомнить, и течение времени уже не трогало их обоих… Между тем, их обступили, окружили, закрыли дорогу к отступлению. Иисус вздрогнул, услышав голос предводителя рядом, тронул плечо Ормуса.
          Взгляд, которым одарил его Ормус в ответ, потряс ученика. То был взгляд без капли человеческого в нём. Стало ясно, что Ормус давно всё слышит и видит. Но не глазами, а внутренним зрением. Задолго до того, как разбойники подступили. А в глазах жреца царила смерть. Смерть для тех, кто хотел их смерти.
          Словно во сне видел Иисус глаза питона. Он неподвижен, лежит и сосредоточен на себе. Он сыт, и ничего ему не нужно. Между ним и жертвой – невидимая черта. Пока скачущая легкомысленно жертва за пределом этой черты… и потом, он ведь сыт… Но черта будет случайно перейдена глупым животным! И все мощные кольца великолепного тела развернутся в мгновение ока, и жертва выдохнет последние остатки воздуха из выжатых легких! А пока – пусть скачет… Он ведь сыт…
          Словно во сне видел Иисус глаза питона. А в них – жертвы Ормуса. Павшие от ударов его дубинки, выхваченной из складок одежды. От ножей, что пронзят воздух и вопьются в беззащитные горла преследователей. Он увидел воочию кровь на песке, и кровь на траве, и бегущие в панике по дороге фигуры…
          Для остановившихся шагах в пяти – семи разбойников раздавшийся в ночи хохот Иисуса стал той чертой, что не переступит жертва, когда внутреннее чувство опасности в ней не дремлет.
          Освещённое луной лицо предводителя выразило изумление. Их обычно боялись. Перед ними трепетали. Но то, что происходило сейчас, было так мало похоже на обычное!
          Иисус согнулся в приступе весёлого хохота. Лица угрюмые, давно не мытые, мятые и пыльные. А на них – не свойственная им растерянность. Попытка уразуметь,  что происходит, почему. Неумение понять, незрелость мысли убогих человеческих существ. Не так давно он держал на руках сына Дидима. Щекотал ему шейку пшеничным колосом, а тот заходился. Смеялся беззаботно, безудержно, до слёз. Так и он, Иисус, смеялся сейчас, освобождённый взглядом Ормуса от страха…
          Лицо вожака, однако, не лишено проницательности и определённого ума. Даже в этом стаде предводительствовать дано лучшему, он же и есть самый сильный, поскольку умный. Окриком «стойте на месте, не трогайте их!» остановил своё стадо. Что он разглядел в них двоих? Смеющееся лицо стоящего Иисуса. Человек смеётся, ощущая себя в безопасности, это очевидно. Второй сидит к нему спиной. Неподвижен, словно умер ещё в прошлом году. Но в этой спине – не понятная ему, предводителю, сила. От этой спины исходит ощущение неведомой опасности.
           Главарь шайки ещё раз предупредил своих людей окриком: «стойте на месте!». Но они и так стояли. Они привыкли выполнять приказы и подчиняться, это верно. Но сегодня что-то подсказывало им, обычно грубым и подлым в своём ремесле, и имеющим дело с беззащитными людьми: впереди – опасность!
          Лишь один из них, самый маленький и уродливый, не успокоился. Он не пересёк неведомой черты, что легла между ними и Ормусом. Этого не сделал даже он. Но, бегая по кругу, очерченному спиной Ормуса, он теребил вожака за полы одежды, дёргал товарищей. Он кричал: «Берите их! Ну что мы стоим, они безоружны!» Наклонившись к дороге, подобрал пару камней, бросил в Ормуса. Да в него ли? Расстояние было очень небольшим, но камни легли вдалеке от невозмутимой спины жреца. Иисус ощущал, казалось, вонь, исходящую от неугомонного карлика. Тот бил себя в грудь кулаком, брызгал слюной.
          Всплыла перед глазами ещё одна картинка из прошлого. В Индии было когда-то… Макаки окружили раненую в схватке пантеру. Их любопытство, их мелочная злоба не знали границ. Они ведь тоже кричали. И злобствовали, и похвалялись. Но черту между собой и пантерой соблюдали…
          И снова приступ неудержимого хохота овладел им. Под этот беззаботный хохот ушли из его жизни разбойники. И эта лунная ночь. Ещё одна ночь стремительно уходящей от него жизни. Вместе с загадочными, не до конца понятыми им письменами, что стёр с песка движением ноги Ормус. Он вскочил после ухода разбойников, смахнул небрежно свои рисунки, и двинулся дальше, не оглядываясь на Иисуса. К башням Иерусалима, в котором занимался новый день. И начинался праздник Кущей.

[1] Евенгелие от Матфея. 5:39-42.
[2] Хуфу (по греч. Хеопс) – египетский фараон IV династии (2551-2528 гг. до н.э. или 2589-2566 гг. до н.э.). Полное имя фараона – Хнум-Хуфу, что означает «Хнум защищает меня». Величайшим достижением Хуфу считается создание монумента, который был признан первым среди семи чудес света в древнем мире. Именно это, самое древнее и самое монументальное из чудес света является единственным сохранившимся до наших дней: Великая пирамида в Гизе – «Хут». Монумент первоначальной высотой 146,6 м (сегодня только 137,5 м из-за обвала облицовки и наступления песка). Архитектором пирамиды считается племянник фараона Хемиуну, двое младших его сыновей заведовали работами в каменоломнях, где добывались камни для пирамиды.