Ещё рассказы из цикла Быль

Отличник  погранвойск.
Мой хороший знакомый, коллега и балагур, прочитав последний мой рассказ, с которым вы только что ознакомились, заявил, что ему тоже есть что поведать об армейской службе, а потом полез в шкаф и вытащил оттуда значок, нет, знак, знак доблести, какой красуется на мундире особо отличившихся солдат. Там ещё была цифра «2».
-- Это знак «Отличник погранвойск второй степени». И выдал мне его майор Шляхтин.
-- Судя по фамилии – из бывших поляков, -- по своей привычке пошутил я.
Обычно коллега не прочь шутку продолжить, но тут он остался серьёзным и пояснил, что сей майор впоследствии всеми пограничными войсками нашей страны командовал, то есть всё серьёзно. И рассказал историю получения знака.
Попал я служить на границу, в 53-й даурский Хинганский пограничный отряд. Это было в середине семидесятых годов и обстановка в Приамурье оставляла желать лучшего. Все мы сейчас знаем, что такое Русский дом Селенга, но тогда для меня Селенга была всего лишь приграничной рекой. Но дело не в ней.
Это было на первом году службы. Я уже вышел из сомнительного статуса новобранца и перебрался в категорию «молодых». То есть уже кое-какой опыт службы появился, но расслабляться было ещё рано. Я и не расслаблялся.
Как сейчас помню, пошли мы в тот день в наряд вдвоём. Это были я и старший наряда младший сержант Селюнин, серьёзный парнишка и по причине командирства даже чуть-чуть насупленный.
Государственная граница это вам не фунт изюму, говаривал Селюнин, показывая мне устройство этого сектора нашей Родины. Здесь была контрольно- следовая полоса, которая была тщательно разровнена и очищена от щебня и камней, чтобы отчётливо наблюдать по ней чьи-либо перемещения, будь то машина, человек или даже дикий зверь. Граница может быть усилена проволочными заграждениями, «спиралью Бруно», а также блиндированными укрытиями и даже минными полями. Но это на самых ответственных участках, или в период эскалации отношений. К счастью, нас и меня чаша сия миновала. Но это я отвлёкся от рассказа.
Так мы продвигались вперёд, Селюнин нёс ответственность, а я всю остальную службу.
«А как же собака, -- на правах автора поинтересовался я у коллеги, а тот пояснил»:
Собака появляется после объявления тревоги, когда находится след нарушителя, или после поступления сигнала от наших секретных служб, что возможен переход границы, с той или нашей стороны.
Но и во всех остальных случаях мы были настороже. Это входит со временем в привычку. Особенно в тех местах, где имеется лощина, заводь или хотя бы просто дорога. В данном случае мы проходили вдоль дороги. Когда показалась грузовая машина, Селюнин отдал приказ о проверке её. Тут же вспомнилось, что на утренней проверке до нас донесли сведения, что в окрестностях появился беглый преступник, возможно вооружённый. Это, как правило, если ты преступник, то стараешься вести себя соответственно статусу.
Машина с готовностью остановилась, потому как местные жители жили в погранцами в дружбе и согласии. Пассажир, который находился здесь же, тоже всеми силами демонстрировал своё добродушие и участие. Он сам предложил нам закурить, достав только что открытую пачку «Примы». Во время несения службы много чего не разрешается, но есть такое понятие, как установление дружеских контактов с местным населением, и потому курение можно чуть трансформировать, и тогда оно уже и не возбраняется.
Я закинул свой автомат Калашникова за спину, и передал сигаретину Селюнину, и тут углядел у пассажира под ногами ружьё. «Возможно, преступник вооружён», вспомнились слова разводящего офицера, и они эхом пронеслись в голове. Видимо, по лицу моему пассажир что-то «прочитал», потому как глянул себе под ноги и тут же заявил, что ружьишко гладкоствольное и потому ни для кого, кроме бурундуков да сусликов неопасное.
Я потребовал от него разрешение на ношение и хранение оружия и пассажир засуетился. Да, конечно, разрешение имеется, да где же оно? А потом он швырнул мне в лицо свою сумку и шустро выскочил из машины. Селюнин не успел его перехватить и «пассажир» птицей перелётной помчался… в сторону сопредельной границы.
Дрожащими руками я сорвал с плеча автомат. «Стой! Стрелять буду!». И тут же короткой очередью расчертил степь на пути беглеца. Если бы тот не остановился, его скосило бы, как сноп во время уборки. Тут и Селюнин подоспел. Беглец увидел, что сомнительные шансы его окончательно растаяли «как с белых яблонь дым». Товарищ Есенин знал, как это бывает…
Подняв руки, несостоявшийся нарушитель дожидался нас. По тревоге был поднят дополнительный наряд, с уже упомянутой собакой, а потом появился и особист, который и увёз нарушителя. Оказалось, что это и был тот самый беглый преступник, который искал пути перехода границы, но нарвался на нас с Селюниным.
Примерно так выразился майор Шляхтин, который и выдал мне вот этот самый знак. А Селюнин поехал домой, в краткосрочный отпуск. Поехал бы и я, но слишком короткой была пока что моя служба. Но и знак это тоже кое-что. И это явственно читалось в глазах старослужащих.
Такими знаками награждают, может быть, одного из ста пограничников, а то и из целой  тысячи. Но многие возвращаются со службы домой, увешанные знаками отличия. Откуда они их берут? Эта мысль сверлила меня, когда я прятал знак в свой мешок.
Ночью я всем организмом ощутил чьё-то передвижение неподалёку и сел в своей кровати. Над спинкой появилась голова одного из старослужащих. «Не спишь? – поинтересовался он». «Нет, -- честно признался я». «Зря, -- попытался сконфузить меня дед». – Ночью полагается спать».
Старослужащий удалился в ночь, а я достал свой знак и спрятал его в наволочку, а сверху положил свою расчётливую голову. И правильно сделал, потому как утром обнаружилось, что мой мешок основательно перерыли.
-- Можно мне ещё раз подержать в руке этот знак? – попросил я у коллеги, и другими глазами смотрел на него, которого касались руки командующего пограничными войсками.
-- Вообще-то это уже другой знак, -- вздохнув, признался мне коллега. – Тот у меня попросил сфотографироваться другой «старослужащий», из Уфы. Так, со знаком, он и пропал. А вот этот я выменял у старшины на флягу ацетона.
Вот так в нашей жизни всё и происходит. Одни «уфологи» исчезают в неизвестности с чужими знаками, а другим приходится покупать знаки у прапорщиков, наполняя их жизнь понятным им смыслом. Как-то так…


Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем.
(почти по Гоголю)
Эту историю мне, то есть нам рассказала Татьяна Фёдоровна, бывшая наша коллега, которая была вхожа в семью Ивана Ивановича, на правах подруги хозяйки. Именно так всё и случилось, как она рассказала, так как была очевидицей. А если что мы и переврали, так самую незначительную малость и не потому вовсе, что стремимся всё приукрасить, а ровно потому, что слышали историю давно и кое-что из памяти улетучилось…          
Жили- были два семейства, семейства потомственных врачей, не важно уж какой специализации. Важно, что были на самом деле настоящими специалистами, но суть нашего рассказа не в этом. Разве что в том, что одно семейство, Ивана Никифоровича, как работало всю жизнь в районной поликлинике, так и продолжало там трудиться, что называется – «на земле», то есть для простого люда россиянского, проживающего в пределах городской установленной территории. Но второе семейство, Ивана Ивановича, как-то так получилось, что перебрались в частную клинику, и уже трудились там, столь же добросовестно.
Всё это действительно так, но постепенно благополучие семьи Ивана Ивановича росло, тогда как у Ивана Никифоровича оставалось прежним, а с учётом известной амортизации даже начало пятиться назад.
Но семьи продолжали дружить и хаживали друг ко другу в гости, употребляли там домашнюю наливочку из плодов домашнего садового хозяйства, если гуляли у Ивана Никифоровича, или марочные коньяки, если очередь переходила к Ивану Ивановичу.
А это семейство время зря не теряло, прикупило у соседей их квартирную площадь и начало ремонт, наняв для этой затеи настоящую строительную бригаду, можно сказать, что из Европы, потому как евроремонтом занимались. И то, два молдаванина, турок и парочка работников из солнечного Таджикистана, что лопотали на непонятных тюркских наречиях, но работу выполняли исправно.
Как каждому из нас с детства помнится, что домашний ремонт равняется техногенной катастрофе локального масштаба, от которой неудобство терпят все, но по-разному к этому относятся. Да и как можно жить, и не тужить, когда рядом беспрерывно что сверлят, бурят, забивают, ровно договорились вас с ума своротить.
Из двух стареньких советских квартирок сделать буржуазную жилплощадь сложно и очень дорого. Особенно по параметрам семейства Ивана Никифоровича. Они охали, ахали и всячески жалели своих друзей, а когда ремонт шёл в спальном помещении, даже пригласили пожить их у себя. Ненадолго.
На кольце у библейского царя Соломона было вычеканено, что всё проходит, пройдёт и это. Соломон считался человеком умным и дальновидным. Мы подозреваем, что до такой степени, что он предугадал неприятности, связанные с ремонтом в доме Ивана Ивановича и желал его успокоить. Хотя, мы можем и ошибаться.
Как бы то ни было, но ремонт подошёл в своей завершающей стадии, то есть к приёму работы. На этот праздник жизни семья Ивана Ивановича пригласила семейство своих антиподов, и, как минимум, Татьяну Фёдоровну, раз она это всё видела.
Начались охи и ахи, по вполне понятным причинам. Одну квартиру переделали, устроив из неё гостиную с кухней, соединив всё в одну студию, разделённую символической стенкой, арочным проходом и двумя окошками, в которых стояли кувшины, подсвеченные светодиодами. Не гостиная, а пещера Али-Бабы, как пошутил Иван Никифорович, глядя на огромный холодильный шкаф и другую кухонную технику, блистающую хромом и иностранной чопорностью. Его супруга смеялась, но смех грозил перейти в истерику. Но обошлось.
После того, как экскурсия по буржуазным излишествам завершилась, все собрались вкруг стола, который начал заполняться разного рода деликатесами и коньяками, чтобы всё это достойным образом довершить и оформить. Полагается так о честного народа, с ударением на первый слог, от чеснока, которым простонародье отличалось от бар, как заметил Иван Никифорович, большой любитель анекдотов и тут же загнул очередной.
Мол, приходит одна семья к другой в очередные гости. Хорошо посидели, разошлись, а на следующий день гости к хозяевам позвонили с благодарностями за отличный приём, а те им в ответ, что вот вам понравилось, а у нас, между прочим, серебряные ложки пропали. Да что вы, слышится в ответ, да как можно, да ни в жизнь, да мы же друзья, и не брали мы ничего. Знаем что не брали, трубка телефонная отвечает, и злополучные ложки в конце концов нашлись, но осадок, он-то до сих пор остался…
Ха-ха-ха, все посмеялись, но ложки серебряные на другой конец стола незаметно перекочевали. А дальше, ну, конечно, начались тосты, славицы, появилась трёхлитровая бутылка настоящего французского шампанского с горлышком, обмотанным золотистой фольгой. Бутылкой завладел Иван Никифорович, лихо крутанул проволочное колечко и тряхнул бутылкой, чтобы бабахнуло. Как это и полагается в праздник.
Ба-бах!
Не забывайте, что бутылка была непривычного для советского человека калибра, да и пробка была поболе привычной. Наступила немая пауза, которая заполнялась эмоциями.
-- Что ж ты наделал, сволочь старая!!
-- И не старая ещё, -- отозвалась супруга врача, остолбеневшего с проклятой бутылкой, из горлышка которой хлестала пенная струя, снижая напор и заливая весь ассортимент праздничного стола, что ещё никто не заметил, потому как все смотрели на потолок. – И не сволочь вовсе…
Сияющий белый глянцем хирургической операционной подвесной потолок, которым все только что восхищались, украсился безобразной дырой, которую проломила пробка, выстрелянная из буржуйской бутылки. Из дыры выползла муха и с торжественным гулом пролетела над столом, залитым тем самым игривым шампанским.
И сам Иван Иванович, и евонная супружница, которая позабыла, что является отоларингологом, и сейчас подняла хай, хором и порознь высказали всё недовольство, какое, должно быть, у них копилось годами, но не высказывалось по причине того, что до этой злополучной минуты они были закадычными друзьями, пока их не разместила по разным социальным этажам жизнь…
Тут и сказочке конец, равно как и дружбе, которая перестала соединять два этих семейства, потому как кроме дружбы, надо ещё что-то, к примеру – общие интересы и общие жизненные позиции, чтобы и дальше быть вместе по делу, а не по словам, особенно если они пустые…


Стечение обстоятельств.
Эту историю рассказала, во время рабочей паузы, одна из наших работниц, проработавших у нас едва ли не полстолетия. Но рассказ вовсе не из смешных рабочих моментов, которые мы в основном и пересказываем. Дело в том, что наша рассказчица на лето перебирается жить на дачу, что находится в деревушке, отодвинувшейся с проезжей дороге за лесок и за поле. С одной стороны это существенный отрыв от цивилизации, но с другой – полная релаксация и спокойствие, и уход в лоно Природы, которая остаётся с нами и берёт своё. Последняя фраза может быть непонятна для убеждённого горожанина, мировоззрение которого раздавлено урбанистическим образом жизни и сделалось плоским, как экран плазменной панели, заменившей ему то, что находится за горизонтом его, горожанина, повседневной суеты.
Но мы не об этом. Наша работница привыкла общаться с народом, а в дачный сезон это общение приходится на деревенский контингент, который отличается от городского. Например – языком, сочными его оборотами, всяческого рода идиомами и жаргонными выражениями. Один из деревенских случаев наша работница пересказала, всячески подчёркивая тот неповторимый «вятский говор». Получилось весело, хотя героиням того рассказа было совсем не до шуток. Впрочем, судите сами. Только у нас вряд ли получится до конца передать исконную суть выражений. Итак, вот как всё это выглядело (имена изменены, чтобы не было претензий посредством сковород и ухватов).
Жили-были две бабки – Степаниха и Кузьминична, то есть жили они не вместе, а просто – по соседству. Сначала они жили с семьями, как и полагается, но потом мужья поумирали по известной мужской слабости летоисчисления, а дети поразъехались в те веси, где жизнь более сладка и развесиста, как клюква, описанная в путевом романе Александра Дюма- бати. Остались бабки жить в своих домиках в одиночестве, грустно, конечно, но ведь и вся жизнь в провинциальном России этим делом пропитана, как бочка мёда, в которую кто-то слил ведро дёгтя непонятно для какой надобности.
Жили бабки, то тужили, то нет, друг дружке помогали, потому как без помощи да пригляду ноги протянуть можно одномоментно, к бабке не ходи. (Это выражение такое). Вот они всё время местонахождение друг дружки отслеживали. Это для того мы столь тщательно объясняем, что всё закрутилось от этой самой наблюдательности.
Один из самых знаменательных событий в деревенской жизни – это поход в баню. Другой – поход в церкву, куда надевают самое красивое убранство и идут показать себя Богу, как бы отчёт ему дать о своём существовании, ну и с другими пообщаться, посудачить, о том, о сём.
Но баня в первую очередь.
Дело это, мы вам со всей ответственностью заявляем, довольно непростое, ибо туда, в бревенчатую избушку с печкой надо наносить воды в достаточном количестве, затем принести дров, и разной хозяйственной утвари, по мелочам, но всё равно – надо. А если тебе летов столько, что Пенсионный фонд в недоумении полном, по причине среднеарифметической демографической оторванности, то сами понимаете, что баньку затопить – дело нешуточное.
Затопила Степаниха баньку свою и начала в ней мыться, с перерывами на необходимый возрасту отдых. Но, грешным делом, недоглядела она за печкой что ли, или бес окаянный попутал, но только в бане образовался некоторого рода угар. И бабка Степаниха сомлела.
Не зря мы поминали, что соседствующие бабки друг за дружкой приглядывали. Это у них как бы в привычку вошло. И в обязанность. Потому Кузьминична к товарке отправилась. Глядит, а в избе свет горит, но в горнице никого и нету. Быть такого не может! Кузьминична немедленно следственное мероприятие затеяла, то есть пропавшую соседку искать начала беспромедлительно.
Долго искать не пришлось, потому как территория каждодневного обитания была строго ограниченного свойства. Горница- подпол- двор- сараишка- птичник- баня. Вот в бане пропажа и была обнаружена.
Но (!) легче от находки не сделалось, ибо обнаружила Кузьминична свою соседку лежащей на полу баньки без признаков жизнедеятельности. Выходило, что та преставилась. Все мы там будем… Так и батюшка на проповедях не раз глаголил.
С большим трудом Кузьминична свою соседку на лавку поместила и руки на груди сложила, после чего из бани удалилась, уставшая и расстроенная до полного изнеможения. Всплакнула, конечно, да и спать отправилась, потому как с утра надо было отправляться в центральную усадьбу бывшего колхоза, где ещё наблюдались какие-то признаки цивилизации в виде учреждений, которые пока ещё как-то функционировали. Всё должно быть по закону и по обычаям. Но это уже завтра.
В открытую Кузьминичной дверь баньки угарный газ быстро выдуло, а затем и всё помещение начало быстро остывать. Озябшая донельзя Степаниха пришла в себя и обнаружила себя лежавшей га лавке. Была она бабой не дурой и тут же смекнула, что к чему. И что сомлела она «по полной программе», и что соседка её за покойницу признала, что та её на лавку уложила и теперь в горестях убивается, то есть переживает.
Надо было срочно отправляться к Кузьминичне и уверить её в ошибке. Вот только незадача – соседка одёжу степанихину унесла, ведь та ей уже без надобности, а «тело» прикрыла скатёркой белой, что расшита была по кромке петухами.
Пришлось обернуться в эту самую скатерть, да идти к соседней избе. А Кузьминична, погоревав, приняла на грудь «за упокой» водочки, которая у каждой бабки для разной надобности непременно припрятана. Только она почти что заснула, как вдруг дверь в горницу со скрипом приоткрылась и на пороге появился завёрнутый в белую скатёрку силуэт.
Раскрыла бедная Кузьминична глаза, потом рот раззявила, да как начала кричать…
Закончилось-то всё «слава Богу», то есть ни у кого сердце не отказало, никто никому никаких членовредительств ненароком не нанёс, а остатки той водочки бабки- соседки тут же и усидели, чтобы сумящие свои нервы в упокойственное состояние привесть. После этого Степаниха у Кузьминичны заночевала, потому как расслабление после этакой кошмарной ночи у обоих бабок приключилось, и сил домой добираться не оставалось. А утром они друг на друга нарадоваться не могли. И в самом деле – могучее российское государство осталось в стороне, а соседка – вот она – в нужный момент завсегда рядом. На том и стоим!


Юбилей.
После моего рассказа о том, как я пошёл служить в армию, мой добрый товарищ и коллега одарил меня (и вас) историей, как он получил знак отличия погранвойск, но прежде он ещё одну историю поведал, в которой задействован был маршал Дмитрий Фёдорович Устинов, поучаствовавший в ней косвенно, примерно как в случае со мной. Так как это было не связано с армией, я этот рассказ оставил на потом, то есть на сейчас. Так что внимайте.
Это произошло, когда я учился в педагогическом ВУЗе, на историческом факультете. Это был уже далеко не первый год службы, то есть, извините, учёбы и я был уже студентом поднаторевшим, готовящимся перейти, по армейской терминологии, в категорию «дедов», то есть старослужащих.
Почему мы вспомнили армейскую атрибутику? Да очень просто. Приближался юбилей одного из самых уважаемых преподавателей – Владимира Фёдоровича Суходоева, доцента, кандидата исторических наук, который специализировался на истории древнего мира, эллинской, римской и египетской цивилизаций с полным погружением в их исторические реалии.
Владимир Фёдорович был великолепным рассказчиком и вполне ориентировался в тех эпохах. Если бы его можно было переместить туда на машине времени, то он, в самом скором времени сделался бы каким-нибудь центурионом и командовал когортой пехоты. Вне всякого сомнения, ибо он прошёл фронтовую школу Великой Отечественной войны и не раз нас радовал красочными историями из своей боевой биографии, каждый раз переходя на походы Суллы или Ганнибала. Похоже, что Вторая мировая война для него была Третьей Пелопонесской. Так он её видел, и мы в этом его полностью поддерживали, за что и пользовались его расположением.
Мы – это молодые ребята, парни то есть. А девчата… они немного на Владимира Фёдоровича обижались, а может и не обижались, признавая это как данность. В то время гендерному различию не придавали такого значения, как ныне. Но речь не об этом.
У человека приближался юбилей, и по этому случаю было устроено торжество, один из главных моментов которого было чествование юбиляра. Как самого большого говоруна на роль ведущего предложили меня. Я и не противостоял. Говорить я всегда любил, в особенности когда говорить надо по делу. А тут и повод такой.
Всё было хорошо, за исключением ничтожного пустяка, на который я сначала даже и не подумал ничего. Дело в том, что товарищ Суходоев много и охотно говорил про войну и, между собой мы его называли Устиновым, маршал который и министр обороны. В шутку и одновременно в виде почтительности. Если бы меня равняли с каким-то маршалом, я бы только порадовался. Но он преподаватель, а мы были студенты, а в армии есть такое понятие, как субординация.
Подготовился я к торжественной речи, и заметил вдруг про себя такую особенность, что мысленно я нашего «маршала» называю Дмитрием Фёдоровичем, то есть как Устинова. Непорядок это, могу ведь и в официозе обмолвиться. Сам себе говорю, Владимир Фёдорович, Владимир Фёдорович, а не Дмитрий…
Начался торжественный вечер и я в новом костюме вышел на сцену и начал соловьём заранее заготовленный спич. Всё было замечательно и я себя, как бы со стороны, отслеживал, чтобы не обмолвиться чем. Но всё разливалось так, как это и должно быть. Юбиляр несколько раз глаза носовым платком протирал, видно было как он расчувствовался от столь лесных эпитетов. Иногда ведь человека похвалить лишний раз совсем и не зазорно, а тут человек конкретно заслуженный.
Дело к концу уже шло, и я вроде как нутренне расслабился. И тут же выдал залу, что чествуем мы нашего дорогого юбиляра, Дмитрия Фёдоровича. Сказал, и сам обомлел. Думаю, сейчас Суходоев в лице изменится, с места встанет и заявит, что не Дмитрий он Фёдорович, и с кем это его перепутали, уж не с министром ли обороны. Да гнать надо из института такого кощунника. Короче, мысленно поставил на своей жизненной карьере большой жирный крест, речь закончил и, склонив голову, двинулся со сцены.
И тут с парадного места слышу голос. Куда, мол, ты направился?
Всё, думаю, начинается. Сейчас над моей головой, как над головой Фёдора Михайловича (Достоевский который) сломают саблю, как знак гражданской казни. Ну, может и не саблю, а указку, примерительно к будущей профессии, которой, кстати, может больше и не случиться. Остановился.
А юбиляр объятия распахнул. А целоваться, говорит, уж больно речь у тебя знатно сворочена. Обнял меня, облобызал, а потом на ухо шепчет, мол, я всё же Владимир Фёдорович, а не Дмитрий, которым ты меня несколько раз именовать изволил.
А народ в это время рукоплещет и радуется за юбиляра и немного за меня, за мои распрекрасные словоизлияния. Такой вот случай у меня приключился на тему Дмитрия Фёдоровича Устинова, маршала Советского Союза и преподавателя истории древнего мира. Это уже Суходоев Владимир Фёдорович, как вы уже, надеюсь, запомнили. Помню и я и долго ещё помнить буду…


Ноские ли вятские меха?
Историю эту, как и многие другие, рассказал мне мой добрый товарищ и коллега, как всегда, над собой подшучивая и подавая разные печальные события как самые уморительные. Впрочем, послушайте сами.
В нашей области, которая издавна относилась к одним из самых «медвежьих углов» много компаний, которые занимаются отделкой мехов и пошивом из них самых разных изделий, от шуб и до шапок, не считая разных мелочей. Некоторые даже выращивают в своих хозяйствах разных пушных зверей, чтобы потом из их шкур и готовить свою продукцию. В одно из таких хозяйств мы как-то направились, для деловых контактов.
Теперь стоит сделать небольшое отступление от темы производства. Дело в том, что недели так за две я купил себе шапку производства данной компании. Хорошая шапка, но всей прелести владения ею я испытать не успел, в полной мере, так как в одну злосчастную пору, поздно вечером, подвергся нападению хулигана, который данную обновку с моей злополучной головы сдёрнул, да отбыл в неизвестном, в том числе и для милиции направлении, без извинений, но и без нанесения моей персоне побоев, либо других зловредных действий. Убёг, паршивец, и всё. Как сказал герой фильма «Ирония судьбы», он ездит быстрее, чем я бегаю. Лично убедился в суровой правде быта.
Теперь можно снова вернуться в гостеприимные стены производящей благо компании, тем более, что мы добрались до того места, где выставлены лучшие образцы продукции местных мастеров.
Обратите внимание, сказала хозяйка всего предприятия, что мы сами выращиваем норок, кормим их по заранее установленному рациону и отслеживаем тот период, когда мех наиболее качественный, а не готовиться к линьке или иным природным категориям. Именно по этой причине меховые изделия нашей фирмы одни из самых носких в аналогичных российских меховых компаниях.
И тут меня словно бес подтолкнул локотком. Люблю, признаться, пошутить, а когда шутка к месту приходится, она словно маковым цветом распускается.
А вот и не совсем так, говорю, с лёгкой усмешечкой. Бывают обстоятельства, когда и ваши меха не ноские. И рассказал, при каких обстоятельствах я перестал быть счастливым обладателем продукции их мастеров.
Наших мастеров? – уточнила хозяйка и я ей подтвердил, прижимая руку к сердцу, для искренности. А какая шапка вам здесь больше нравится? Это меня хозяйка фирмы спросила. Я решил, что она таким образом разговор в иное русло направляет, чтобы неприятную тему на этом завершить. Что ж, её воля. И указал рукой на шапку, похожую больше на те, в которых в исторической давности сиживали бояре в боярской думе и длиннорукавных парчовых кафтанах. А мне нравится вон тот прелестный меховой беретик. Это добавила моя коллега, которая в этом походе тоже участвовала.
Мы про этот момент уже почти что и забыли, когда на выходе нам подали по красиво упакованной коробке. Это презент от нашей фирмы, заявила хозяйка, широко и приветливо улыбаясь. Считайте это элементом рекламной кампании.
Хорошенькое дело! Признаться это в новинку и впечатляет. Когда с тебя сдёргивают шапку и уносят в неизвестном направлении и навсегда, это одно и к этому можно привыкнуть, то ситуация наоборот впечатлительна многократно.
Надо бы передать слова нашей благодарности и то чувство, что подарки сделались последствием той маленькой шутки, которой я хотел оборотить слова хозяйки в иную словесную сферу, в мир каламбура и тавтологии. Но она, как прагматик и человек сугубо деловой, вернула всё обратно и восстановила справедливость, в той мере, какая была ей по силам.
Так я стал обладателем шапки, которая была многим лучше той, которой я перестал владеть волею рока в лице того пройдохи. Скажете, что всё хорошо закончилось? Не совсем так. Ведь и те бояре, что изображены на страницах учебника истории, тоже не ходил в повседневности так же, как заседали в своей думе. Вот и моя новая шапка была слишком хороша, чтобы её надевать просто так. Да я её просто стеснялся. Засмеют ведь, когда один предмет одёжи слишком сильно выделяется из общего ансамбля.
Таким образом моя новая шапка пролежала в шкафу на почётной полке несколько лет, пока супруга не попробовала на меня воздействовать. Она придумала компромиссный ход. Простой, но действенный. Вы, наверное, уже догадались. Перешить шапку в ателье на нечто более привычное.
Я погрузил «боярскую» шапку в пакет и направился к двери, а супруга попросила меня выбросить мусор и подала второй пакет, заполненный разного рода домашними отходами. Машинально я взял его и вышел вон.
Забросив пакет в мусорный контейнер, я направился к меховому ателье. Ага, я уже кожей ощущаю первые смешки тех, кто уже понял, что я сейчас скажу. А между тем я испытал настоящий ступор, а затем чувство ужаса, когда в этом самом ателье заглянул внутрь пакета и обнаружил там всё, что угодно, но только не шапку. Дорогущую норковую шапку, достойную головы мудрейшего из бояр!
Я не знаю, что подумали работники мехового ателье, когда их потенциальный клиент вдруг пулей умчался прочь. Я не знаю, что подумали прохожие, когда я летел свозь них, как всё та же помянутая пуля. Я не знаю, что подумали работники спецавтохозяйства, которые собирались опростать тот самый контейнер.
Я не знаю… И, наверное, хорошо, что не знаю. Не до того было.
Должно быть со стороны это всё выглядело странно, что прилично одетый человек кидается к контейнеру и начинает перебирать скопившиеся там мешки и пакеты с та-ем, что признано негодным для дальнейшего домашнего использования.
Если бы они знали…
Почти со слезами на глазах, прижимая найденный пакет с моей шапкой, я отправился домой. Пусть уж лучше она лежит на полке, чем валяется где-нибудь на свалке. Или украсит голову небритого субъекта, промышляющего поисками чего годного на городских мусорных развалов…
Чем же всё кончилось, поинтересуетесь вы? Да всё кончилось нормально. В следующий раз мы в ателье пошли с супругой вдвоём, контролируя один другого. И шапка приобрела более привычные очертания. И носил я её с удовольствием, и не одну студёную зиму, и хочу уверить каждого из вас, что вятский мех всё же ноский. Проверено мною, лично.


Геморрой.
Скажу сразу, что речь в нашей истории пойдёт не о той зловредной болезни, что обозначена в названии, а о стечении обстоятельств, которые выглядят так забавно, когда о них читаешь, или видишь со стороны, но не участвуешь в них самолично. А рассказал её мой коллега, лично всё переживший. Тот самый, чей родственник, Степан, страстный охотник. Тот самый, кто сам не менее страстный рыбак. Вот что с ним приключилось.
Произошло всё после Нового года, когда праздники уже поднадоели своим разгулом, а работа ещё толком и не началась. Решил я отправиться на рыбалку. Собираюсь я обстоятельно, как в командировку. Обычно мы зимой рыбачим в доброй компании, но, повторюсь, что коллективный отдых как-то в те дни начал напрягать и я отправился в гордом одиночестве на заранее присмотренное место.
У каждого настоящего рыбака имеется такое заветное место, где рыба есть, и немало, и рыба «клюёт», как голодная курица, только поспевай её вытаскивать из лунки. Хорошо, когда таких лунок несколько.
Для этой цели применяется бур. То есть для сверления дополнительных лунок. И только я свой бур приготовил, вдруг ко мне другой рыбак приблизился.
«Слушай, говорит, такое дело. Нутро горит, я с собой бутылку спирта прихватил. Только, понимаешь, в одиночку мне всё одолеть тяжело, а в компании – в самый раз. Как тебе такой посленовогодний расклад?».
«Не пойдёт, друг, честно ему отвечаю. Приходи в любое другое время и тогда – охотственно. Но сегодня – нет, шабаш. И точка».
Мужик ещё какое-то время потоптался поблизости, ожидая, что я одумаюсь. Вот только я был твёрд в своём решении, и он удалился, чтобы расположиться в пределах видимости.
Кто запомнил, так подтвердит, что стояли тогда морозы серьёзные и существенные. Что сказалось на крепости льда и трудностей, связанных с бурением. Пробурил я одну лунку, другую, поклёвка пошла замечательная, надо ещё бы одну «прошурупить», но бур дал слабину. Надо было менять ножи, что не является делом безнадёжным. Как я уже поминал, что собираюсь основательно, так что запасные ножи у меня имелись, а также отвёртка, чтобы крепления ослабить, а потом снова закрутить.
Только я этим занялся, как неподалёку послышался грохот. Вздрогнул я, повернулся, а там мой сосед со своего ящика сверзился, да на лёд рухнул. Дрогнула у меня рука, сорвалась с крепления и как раз на лезвия наточенных «ножей» бура, что я закрепить пытался. И сразу кровь хлынула. И тут обнаружилось, что собравшись столь основательно, я не прихватил бинтов, или какой другой тряпицы. Даже носового платка не было.
А кровь вовсю льёт и не думает сворачиваться. Наверное, такое вот воздействие на физиологию организма низких посленовогодний температур, что кровь не желает сворачиваться. Не из-за того же, что накануне малость перепил. Да и не то, что малость…
«Эх ты, слышу вдруг голос. А это ко мне рыбак сосед приполз. Не помог ты мне со спиртом, вот я и не устоял. То есть не усидел. Да и тебя, гляжу, Бог за это наказал».
А меня действительно колбасить начинает, так как не останавливается кровь, хоть ты её режь! Собственно, это уже и так сделано. Наткнулся я в ящике на рулончик бумаги туалетной, да давай её способить заместо бинтов или копры, как это в стародавние времена делали. Пока что-то получилось, весь рулончик истратил.
Соседствующий мужик давно уже уполз к себе домой, интерес к ловле как-то сник, и я решил собираться домой, несправедливо травмированный собственным буром и мужиком, который за праздники так и не напился вволю.
Удалился я к себе домой, выслушал там стенания супруги, которая оказала необходимую медицинскую помощь. Всё вроде бы хорошо закончилось, но неудовлетворение осталось, так как недорыбачил.
Прямо с утра я подхватил свой рыболовный ящик и на своё место заветное отправился. Иду, а передо мной ещё пара рыбачков маячат. И тоже спешат в попутном мне направлении. Догоняю их и слышу разговор.
«Я такое место знатное знаю – рыбы там – завались. На всех хватит».
«А место то ты хорошо приметил, у него второй спрашивает, на что первый ему уверенно так отвечает».
«Конечно, приметил. Туда не только я хожу. Вон передо мной вчера мужик какой-то рыбачил, так его, похоже, крепко геморрой прижал. Целый рулон бумаги, бедняга, извёл, а потом всё равно удалился».
Отстал я от них, в другом месте присел, наловил, конечно, но не столько, на что нацеливался. Сидел и смеялся, над собой, над тем мужиком, что со спитом на рыбалку явился, над всеми нами, рыбаками. Весёлый мы народ, оказывается, и немного ненормальный, ну, самую малость. А вы как считаете?


Басма, или снова двенадцать стульев.
Прочитав предыдущий рассказ, мой приятель ухмыльнулся и сказал, что всё не совсем так было и что я соединил две истории в одну, но ведь так всё вышло красивее, то есть красочней, и чем критиканством заниматься, лучше бы ещё что вспомнил, забавного. Это уже я ответил, а мой приятель, на минуту задумавшись, рассказал мне…
Есть у меня товарищ, можно сказать, что дружок, детство вместе прошло, и молодость. Такой, что называется – без тормозов, то есть заводной, увлекающийся. Зовут его Андрей, а фамилия Червяков. Знаменитая, между прочим фамилия. У нас даже дважды герой Социалистического труда имеется. То есть был. (Про него можно прочитать в рассказе «Овсы», если кто забыл). А Андрей к фамилии относился с юмором и напевал, бывало, весёлую песенку Алексея Вишни, которого обучал ещё Андрей Тропилло (знаменитый звукорежиссёр фирмы «Мелодия», через которого прошли все рок-исполнители, а Вишня был тоже звуковиком). «Я червяк-вяк-вяк, из-под камня вяк-вяк». Это мы про то, что Андрей был простым и весёлым парнем.
В то время, а это было лет тридцать назад, когда мы ещё все проживали в СССР, решил Андрей волосы покрасить. В красивый каштановый цвет. А был он парнем блондинистым, симпатичным и девушки на него оглядывались, равно как и он на них. Вот и решил себя разнообразить.
В то время как-то в моду вошло с цветом волос экспериментировать, а молодёжь, она ведь всегда на писк моды отзывчива. А Андрей был молод. Так в чём же дело? Вот он и купил пакетик красителя для волос. Называется «Басма». И деваха на пакетике изображена очень даже ничего, и улыбается, и волосы как раз того каштанового оттенка, который Андрюха для себя избрал. А для надёжности, и для компании, пригласил для этого важного мероприятия меня.
Посмотрел я на изображённую девицу, а потом начал читать, что там по-русски написано. Так и так, краситель, мол, применяется вместе с хной.
«Послушай, говорю ему, тут сказано, что надо эту басму с хной перемешивать».
«Да ну их, отвечает мне приятель, это для баб надо, а для нас, мужиков то есть пойдёт и так».
И отобрал у меня пакетик, чтобы я «его» девицей не любовался. А может он думал, что я сам перекрашиваться тут же вознамерюсь. Но разве я своему другу перечить буду, если он настолько свою жизнь поменять решился.
Совместно мы прочитали, что надо это вещество в волосы втереть, а потом закутать минут на пятнадцать, а затем вымыть от лишней краски. И всё. Андрей снова на девицу полюбовался и начал разводить басму в тёплой воде. Затем он склонил голову и всё остальное уже делал я, то есть получившейся жидкостью обильно смочил его русые локоны и укутал волосы целлофановым пакетом, а сверху ещё и банным полотенцем, свернув его в подобие чалмы.
Андрей на себя с удовольствием посмотрел в зеркало и спел «Если б я был султан, то имел б трёх жён», и начал прикреплять на рамку, обрамляющую зеркало ту самую девицу с «Басмы», а я зарядил телевизор, чтобы как-то занять время, пока волосы окрашиваются в каштановые оттенки. По телевизору шёл фильм Гайдая, в котором Остап Бендер вошёл в Старгород со стороны деревни Чмаровки. Я уселся смотреть любимый фильм, а Червяков достал из холодильника пиво, которое он приготовил для пущего эффекта. Мне этот эффект пришёлся по душе.
Сидим мы, пиво пьём и фильму комедийную смотрим, и вдруг я замечаю, что у моего приятеля из-под пакета пот стекает. Что стекает, это понятно, потому как голова вся укутана, но то, что он зелёного оттенка, показалось мне уже тогда крайне подозрительным. В это время Андрей глянул на часы и сказал: «Пора!».
Мы начали действовать. Размотали полотенце. Сняли пакет. И вытаращили глаза, потому как волосы сделались зелёными, как… как…
«В траве сидел кузнечик, нервно запел Андрей, совсем как огуречик», а затем выругался, нехорошими словами. А я начал смеяться, потому как в это время с экрана телевизора Остап Бендер, то есть актёр Арчил Гомеашвили, поучал своего компаньона, который сейчас походил на Андрея с поправкой на то, что один молодой, а второй уже в годах:
«Всю контрабанду делают в Одессе, на Малой Арнаутской улице». А потом добавил, что так ходить нельзя, и волосы придётся сбрить. «Не дам, закричал Воробьянинов, на что Бендер ему заявил, что он может оставаться и жить здесь, в подвале у дворника».
Пришлось Андрею свои вновь окрашенные волосы удалять начисто, как это сделали в фильме герои, и Андрей это стойко пережил, но сперва содрал с зеркала обёртку красителя с ехидно улыбающейся красоткой, высказал, что он думает о персах и персиянках, и только потом успокоился. А волосы он потом красить так и не стал. Баловство это, говорит. Да и я так считаю. А вы? 


Лапти.
Работала у нас режиссёром Лаптева Римма Яковлевна, женщина строгая и нацеленная на самые скрупулёзные результаты работы, за что на неё частенько обижались подчинённые ей работники. Признаем, что обижались те, кто надолго на телестудии не задерживались и упархивали по жизни дальше, как та стрекоза, про которую наш классик Крылов забавную басню по Лафонтену сложил. А Римма Яковлевна работала долго, до пенсии и чуть дольше, снимала передачи   цикла «Из прошлого Вятки», после чего занялась краеведением и уже три книги выпустила при посредничестве местного издательства «О Краткое».
Это была преамбула, а теперь про саму историю.
Должны мы были снимать концерт работников сельских домов культуры, при которых разные номера приготовили местные энтузиасты народной культуры. Тут тебе и танцы- кадрили и пение злободневных частушек, и народные протяжные песни, сольно исполняемые или в составе хора. В общем, народу собралось предостаточно и все шумные и энергичные.
И телевизионщики – им под стать. Целая большая бригада, обслуживающая передвижную телевизионную станцию. Кто силовой кабель тащим для подключения станции, кто светильники развешивает и цветными фильтрами их снабжает, кто микрофоны расставляет, а кто программу сверяет да отмечает порядок выступающих. Всем работы хватает.
Начинается тракт, не имеющий к проезжей к дороге кроме названия ничего общего, а просто так называется тренировочный прогон, когда коллективы пробуются на предмет проверки звука, телевизионного изображения и собственной готовности в этом действии участвовать.
Один за другим коллективы на сцену выходят и послушно всем требованиям телевизионщиков подчиняются. А те немного нервничают, ибо главный человек на съёмочной площадке есть режиссёр.  Недаром в импортном звучании он называется директором. Директор он директор и есть. То есть главный.
Время записи уже подходит, а главного-то всё и нет. За него стараются ассистенты и чем дальше, тем они становятся нервенней, потому что Римма Яковлевна никому спуску не давала, за малейшую промашку отсчитывала нещадно. Так что был понятен их бледный вид.
И тут приходит сообщение, что Лаптевой не будет, что она сломала ногу и срочно ей1 сейчас составляют замену, которая вот-вот сюда прибудет. Всё растущее напряжение тут же лопнуло, как радужный мыльный пузырь. Ведь вновь прибывший навряд ли будет искать недочёты и невольные ошибки, а работать станет, как уже есть, ибо всё отпущенное время уже выходит и менять придётся что вряд ли.
Расслабившись, телевизионщики начали шушукаться и новостью горячей обмениваться. Мол, Лаптева, ногу сломала, хи-хи, Лаптева, так и так. И снова хи-хи. Такое вот стыдное ехидство.
А исполнители всё это слышат, хихиканье да шушуканье, а кое-кто даже некоторые слова разобрал. Сначала они репетицию продолжали, а потом как-то все в глубь сцены удалились и коллективное краткое совещание там устроили, а потом из их рядов выдвинулись представители – горластая румяная деваха с толстой косой, что вкруг головы была короной наверчена, а за спиной у неё два парня находились, в красных сапогах и подпоясанных косоворотках, такие широкоплечие и рукастые, что вполне могли бы в ратных подвигах участвовать при защите от ворога наших вятских пределов. И сурово со сцены поглядывали, словно этих ворогов прямо сейчас и определяли.
А девица решительно так заявила, что общим собранием коллективов было решено концерт не начинать, а все они, прямо сейчас, отбывают в свои веси, откуда они все и прибыли недавно. Такая вот у них резолюция в ответ на наши обидные им слова. Телевизионщики заволновались. Мыслимое ли дело, когда концерт срывается по непонятным причинам, да ещё этими причинами их и обвиняют. Попробовали артистов вразумить и объясняют им, что не понимают такого вот от них порыва.
Тогда девица, ещё сильнее нахмурившись и чувствуя дыхание ей в спину, обтянутую узорчатым сарафаном, своих верных витязей заявляет, что им не нравится, когда, глядя на их старания, со стороны съёмочной бригады слышны обидные смешки и разные высказывания, где часто упоминаются лапти. Да, сказала румяная деваха, мы люди деревенские, но зачем же смеяться и лаптями нас называть?
Телевизионщики сначала обомлели и начали мозгами соединять их обвинительные речи, и те слова, что они сами только что высказывали в адрес режиссёра, с которой случилось такое вот несчастье. А потом, вразнобой, начали говорить речи, в которых поведали о дюже придирчивой режиссёрше, которая неожиданно сломала ногу и носит которая такую вот распространённую русскую фамилию.
Выслушав все эти сумбурные, вразнобой, объяснения, хмурые обвинители снова удалились туда, где их дожидались не менее хмурые исполнители и они снова принялись совещаться.
К тому времени, как явился заменивший Лаптеву режиссёр, инцидент был исчерпан, и все находившиеся в зале, которые только что примерялись друг к дружке, как это делалось в молодецкой забаве «стенка на стенку», теперь хохотала все вместе и тоже поминали про «лапти», но уже с юмором и под перебор гармошки.
Концерт прошёл на «ура» и все так старались, что овациям в конце не была конца. И радовались все, как исполнители фольклорных номеров, так и телевизионщики, до последнего постановщика. И всем объявили благодарность. А режиссёру дали премию. Так как в программе была заявлена Лаптева Римма Яковлевна, то премия ей и досталась. По справедливости. И нечего здесь смеяться…


Пенёк.
До сих пор я вспоминал случаи из жизни, связанные либо с работой, либо рассказанные моими коллегами. А теперь решил вспомнить историю, приключившуюся со мной в детстве, точнее уже в школьной юности.
Как-то сложилось так, что во время движения я занимаюсь размышлениями. Иду ли на работу, с работы, в магазин или ещё куда, размышляю и думаю. Все сюжеты своих произведений я выстраивал таким вот образом. Так что этот процесс весьма важен. По крайней мере - для меня.
Пешком ходить я любил всегда, и то, что от дома до школы было километров не менее пяти, меня совсем не угнетало. Наоборот, я умел ценить это время, время в пути, и уже тогда придумывал всякие разности. А ещё я старался разнообразить свой путь, не ходить одной и той же проторённой дорогой. В конце концов, это же не минное поле с тайными тропами.
Хотелось разнообразия. И я выбирал. Конечно от этого путь удлинялся, а порой я влетал и в неприятности. Это как плата за желание разнообразия. Так ведь и по жизни случается. Те, кто занимается поисками, может и хорошо отгрести. Как в ту, так и в другую сторону.
Итак, я возвращался со школы. Есть такой школьный анекдот. Спрашивают Вовочку, любишь ли ты ходить в школу. Конечно, отвечает тот, а ещё больше – из школы, а что касается того, что пришлось на промежуток между двумя этими занятиями, то я про это говорить не буду, так как мама мне не разрешает изъясняться теми словами, какие приходят на ум.
Продолжаю, я шёл домой из школы в самом приподнятом настроении. Такие ощущения хорошо передал певец из старенькой рок- группы «Земляне» Владимир Киселёв, певший: «Хорошо, что есть на свете это счастье – путь домой». Послушайте песню, или вспомните свои детские ощущения, когда радость в тебе кипела и заставляла надеяться на все великолепия того славного будущего, которое всем нам, внепременности, предстоит.
На этот раз я выбрал длинный маршрут, по улице Водопроводной, по видимому названной так, что там в первую очередь была протянута под землёй труба, по которой подаётся вода. Давно это было или нет – не знаю, но, должно быть, прошло изрядное число лет (и зим), потому как труба обветшала и часто рвалась, признаком чему были лужи и открытые колодцы, где находились сочления этих самых злосчастных труб.
Вот на такой колодец я и наткнулся. И был он заполнен водой не только что полностью, но даже «с горкой», то есть вокруг него разливалась дополнительная лужа, небольшая по меркам провинциального городишки, Зуевки, где я тогда проживал. Но, как вскоре выяснилось, изрядно глубокая. И кто-то, в шутку или для предупреждения, бросил туда пенёк. Более тяжёлый комель ушёл под воду, а на поверхности торчал срез пенька.
Теперь представьте себе небольшую лужу, ровно посередине которой торчит пенёк. Да это же молодецкая забава для всякого подростка – на ходу прыгнуть на пенёк и перемахнуть лужу. Это как через костёр перескочить, имея перед ним трамплин для прыжков, кем-то любезно предоставленным.
И я лихо взвился в воздух, приземлился на пенёк, готовый лететь дальше. Но… но дальше начались незапланированные неожиданности. Незыблемый с виду, как это казалось, пенёк вдруг самым предательским образом ушёл под воду, и я вместе с ним. Вы себе это только представьте!
Я едва успел отбросить портфель в сторону, чтобы не замочить учебники и тетради, и вылез на берег, сырой аж по грудь. Вода стекала с меня, а в ботинках весело хлюпало. И парочка подростков, стоявших поблизости, надрывались от хохота, хлопая друг дружку по плечам. Это было довольно обидно и даже унизительно, быть объектом такого веселья.
Выливая из ботинок воду, я мрачно поинтересовался у них, что такого забавного они здесь находят, отчего они едва не попадали. Я размышлял, обуваясь, надо ли устраивать свару, учитывая, что их всё же двое, и они чуть постарше и, скорей всего, сильнее. Пока я размышлял, появился ещё один участник.
Ещё один ученик возвращался домой из школы и аж весь светился от удовольствия. Мои насмешники схватили меня за рукав и оттащили в сторону. Смотри, что сейчас будет, сказали они мне украдкой. Я повернулся, этот шкет как раз прыгал на тот злополучный пенёк. А тот нырнул, как поплавок, которым и являлся, в недра колодца. Парнишка пискнул и погрузился по грудь. Вытаращив глазёнки, он вылетел оттуда, как выскакивают за мухами любопытные и голодные пескари. Когда он повернулся, пенёк уже всплыл, вода успокоилась и срез, только уже сырой, снова гостеприимно подставлял свою поверхность.
Теперь, глядя на ошарашенного мальчугана, я наконец понял, насколько это действительно смешно, и мы веселились уже втроём. Только теперь я разглядел, что оба моих «свидетеля» тоже мокрые, то есть они все прошли через эту процедуру «праздника водопроводного Нептуна» за несколько минут до меня.
Никогда я так весело не хохотал после, разве что прослушивая юмореску «Сувенир» в исполнении Геннадия Хазанова. Уже потом, я вспомнил про этот пенёк, когда смотрел итальянскую комедию «Укрощение строптивого», где в главной роли снимался Адриано Челентано. Там девушка, которую играла Орнелла Мути, смотрела старую комедию, где люди падали с лестницы и смеялась. Челентано спросил у неё, что же здесь смешного, ведь человек падает и ему наверняка больно и перед другими неловко, а Мути не могла ему убедительно объяснить комизм ситуации, но когда она сама сваливается с лестницы, и Челентано, то есть тот «строптивый» начинает хохотать, Мути сердится.
Вот здесь я снова вспомнил про тот, уже основательно забытый пенёк, и смеялся так, что на меня оглядывались люди, сидящие в зрительном зале кинотеатра. Откуда они могли знать, что некоторые комедийные ситуации могут быть проиллюстрированы случаями из жизни. Но, пусть уж лучше они остаются на белой глади киноэкрана.


Чего хотят рыбаки?
Подошёл ко мне мой товарищ и коллега, что порадовал уже не одной историей из своего жизненного арсенала. Подошёл и говорит, что, мол, не все рыбаки ходят на зимний рыбный лов, чтобы посоревноваться в искусстве охоты на рыбу. Я как-то сразу удивился и озадачился. А он мне новую историю выкладывает, да ещё и название приготовил. Назови, мол, «рыбак рыбака видит издалека». Поразмыслил я и вот его рассказ вам предлагаю, мало чего меняя.
Знаете, городская жизнь, она довольно пресная и суетливая, и сосредотачивается в основном вокруг зарабатывания денег и приобретения товаров и услуг на эти самые заработанные деньги. Суета, короче, как я это уже и определил. Может, оттого нас и тянет, оторваться от всей этой мороки и присесть с маленькой зимней удочкой, и чтоб снег под унтой похрустывал и морозец к тебе примеривался, словно поцеловать хочет, но одновременно и укусить, как страстная и ревнивая любовница, что недовольно, когда её на домашний уют променивают. А ещё ведь есть азарт и чувство единения с Природой, которую ведь не зря раньше «матушкой» величали.
Расположился я как-то в одной протоке, где рыба зимовать определяется, висит там над дном, снурая и ленивая, и только чуть оживляется при виде какого мотыльного червячка, со сна и не разбирая, чего это он сюда неожиданно пожаловал, а когда понимание приходит, внутри вкусного червячка обнаруживается и стальной крючок, соединённый, посредством лески, со мной, азартным то есть рыбаком.
Открою вам один секрет. Мы, рыбаки, зорко друг за дружкою приглядываем, и стоит кому попасть на рыбные «залежи» и начать выдёргивать одну рыбёшку за другой, тут же начинается неторопливое движение по всему фронту заледеневшего русла. Это прочие охочие до улова людишки таким вот образом тоже желают поучаствовать в этом маленьком «празднике жизни». То есть пробуравить поблизости луночку и запустить туда своего червяка на крючке. Может он для рыбы слаще покажется? Как-то так.
Кто маскирует свою удачливость, кто думает, что пока другие к нему приблизятся, своё забрать он всё же успеет, а кому всё равно. Для него ведь важнее сам процесс и ритуалы.
Рыбачу я, значит, и по сторонам бдительно так поглядываю, словно пограничник на страже рубежей. А рядом мужичок какой-то, лунок несколько понаделал, и удочкой, то в одну «клюнет», то в другую, а потом таскать начал, рыбину за рыбиной, и на снег их небрежно, холмиком, складывает. Солнечные блики от чешуи заманчиво так подмигивают, словно приглашают, приглашают словно, подойди, мол, и поймай.
Увидев мои заинтересованные взгляды, совершенно для меня неожиданно, сосед- рыбачок, делает приглашающий жест рукой. Мол, присоединяйся, нам не жалко места. Это было так неожиданно, что я… что к нему подошёл, а мужичок обрадованно на лунки показывает. Мол, куда ему столько, лишних навертел с утреннего энтузиазму.
Я начал со всеми возможными в зимних условиях комфортами на новом месте устраиваться, а мой приближённый (мною) сосед уже бутылку распечатывает. «За встречу», «за знакомство» и «за удачное начало предстоящих событий». На суше это называется «между первой и второй промежуток небольшой». Уважил я его и себя тоже, приник к алкогольному источнику и мысленно приготовился таскать рыбу. А она как-то… вдруг закончилась.
Сидим мы с ним, а он снова наливает из своей ёмкости и предлагает «за удачное продолжение данного мероприятия». А у меня раздражение какое-то нутряное начинает пробуждаться. Мол, вроде как он ловлю сглаживает, в смысле «сглаза», слишком много говорит то есть, о таких вещах, о которых рыбаки обычно помалкивают. Это потом мы руки себе в суставах вывихиваем в привычках изобразить калибр выловленных трофеев, но на реке ни-ни, чтоб удачу не обмануть. А этот как-то не стесняется обстоятельств.
Отказался я, сквозь зубы, от этого и последующих соблазнов с разбулькиванием содержимого потаённой ёмкости. Поскучнел мой сосед, заморщился, а потом свои манатки собрал и дальше отправился. Покосился я ему вслед раз, другой, а потом странности его начал анализировать. Он быстренько несколько лунок сварганил, а потом незаметно рядом с ними рыбу накидал небрежно так, и вместе с тем показушно. Гляжу, рядом уже другой пристраивается, а «мой» ему радостно так в стаканчик плескает «За знакомство» и далее – по списку.
И тут у меня сообразилка сработала. Ага, думаю, жинка тебе дома не даёт как душа желает оторваться, по полной разработанной программе, так ты вот какой креативный ход придумал – сманить коллегу- рыбака да соблазнить его мятущееся естество на согревание. А там разговоры пойдут, общение, уважуха, тары- бары, и день будет прожит не зря.
С одной стороны – вроде и молодец мужичишко, с выдумкой, стервец, работает, но на сегодня он мне весь процесс нарушил. Потому как обычного удовольствия уже не получалось, так как выпал из формата «единения с Природой», а это ведь серьёзное упущение.
Короче, собрался я и домой пошёл. Для чего я всё это вспомнил? Мужики, будьте бдительны, в наши ряды пробрался провокатор, будьте начеку. А вдруг их несколько?..


Не смешно.
Не смешно, милостивые дамы и господа, ей богу не смешно. Хотя, с другой стороны… Это уж как посмотреть изволите…
Непонятно?
Давайте, чисто для показательного примера, рассмотрим несколько случаев. Мы тут завели практику, что все показательные примеры будем нашей суровой действительности (я ведь говорил, что не смешно), а вы уж решайте сами.
Когда-то давно, в славное советское прошлое (смеяться ещё рано, имейте совесть), послали телевизионную бригаду в районный центр Вятские Поляны. Из Кирова. Так как это было в славные советские годы, то бригаду отправили туда на самолёте (сейчас только на машине, а вскорости, знамо дело, придётся ездить на лошадях, а овёс нынче дорог, то есть бензин, тьфу ты господи, это из другой оперы).
Вношу сразу поправку, что то был не «Боинг» и не «Аэробус», а обычная советская авиалошадка «Аннушка» (не та, что масло неудачно разлила для режиссёра Берлиоза, а АН-2), которая славно послужила на развитие и обеспечение просторов нашей поистине необъятной Родины. Самолёт, конечно, не ахти, по комфорту, удобствам и сибаритскому образу жизни, это такой автобус с крыльями. Но всё работало и работало до конца. Я говоря про конец маршрута, а не летальный исход. Смеяться не надо, ещё рано. Впрочем, можете посмеяться, но только глядя на то, что мы имеем на сегодняшний день в провинциальной России.
Я отсюда и пишу и поэтому мне виднее, угораюсь вот, чего и вам желаю.
Но мы опять отвлеклись, то есть отвлёкся я и вас, друзья мои, Читатели, за собой потащил. Извиняюсь.
Бригада из двух человек – Журналист и кинооператор отправились в Вятские поляны на съёмки заурядного сюжета, чтобы показать жизнь нашей области, во всех её прелестях. На печалях как-то не было принято заостряться, поэтому печалились индивидуально, а вот радовались коллегиально, то есть все и оттого радость казалось больше. Это и хорошо.
Я ведь не просто так про «Аннушку» помянул. Самолёт этот маленький и некомфортный, охотно проваливался в каждую воздушную колдобину так, что душу выворачивало, вместе с содержимым желудка, у кого он на перелёты слаб. Я поминал вам, что не смешно? Это – иллюстрация.
Кинокамеры тогда работали на выносных аккумуляторах. Да и сейчас вся видеотехника трудится на батареях, но все они встроены так, что батареи крепятся внутри камер, фото или видео. И они небольшие по размерам, кадмиевые или литиевые. А раньше были обычные, когда свинцовые пластинки опускались в кислотный раствор и химическая реакция гидролиза вырабатывала электрическую энергию. Как-то так. Автобусные или тракторные аккумуляторы были такие, что носить их да надрываться, но об этом мы ещё расскажем, а пока вернёмся в «Аннушку».
Наш кинооператор металлический ящик с камерой поставил на колени, а аккумулятор в кожаной сумке устроил за спиной, на том кресле, которое было обозначено в его билете. А потом началась болтанка со связанными с этим неприятностями.
Где-то по ходу дела измученный оператор вдруг осознал, что под ним сыро? Отчего может быть сыро? Как бы не было ему некомфортно ехать, но организм он мужественно сдерживал и всеми силами укрощал, силясь не выпустить из-под контроля. Но было всё равно сыро.
Пассажир «Боинга» или «Аэробуса», то есть, виноват, советское же время, «Ту» или «Ила», сделал бы знак рукой, подзывая миловидную стюардессу, бортпроводницу, и, совместными усилиями, они бы устранили это досадное недоразумение. Но была «Аннушка», а стюардессы не было в перспективе, потому как какая же стюардесса в автобусе, пусть к нему и приварили крылья. Надо было терпеть…
Конечно, при других обстоятельствах, не таких болталистых, оператор бы сосредоточился и начал бы выяснять природу этой сырости. Постепенно он сообразил бы, что позади расположена сумка с аккумулятором, который от болтанки мог опрокинуться, а кислота, как всякая уважающая себя жидкость, начала выливаться сквозь неплотно прикрытые отверстия.
Надеюсь, что вы уже начали кое-что понимать, до того, как это сообразил злополучный кинооператор, не будет называть его фамилии, а имя было Анатолий, отчество – Афанасьевич. Бедняга, тот перелёт его чуть не доконал. Побледневший и измученный, он поднялся с места, когда тот самолёт опустился на посадочную линию (районного!) аэропорта. Взял ящик с кинокамерой «Кинор», подцепил аккумуляторную сумку и… Вот тогда-то и выяснилась природа влажности сидения. Анатолий Афанасьевич заметил, что кожаное сиденье этой кислотой почти уже прожжёно и зияет дырками. Но не это его взволновало, а собственные брюки, которые тоже подверглись тлетворному воздействию…
Изогнувшись, он выяснил, что случилось именно то, о чём он успел подумать, глянув на дырки в сидении. Это надо было видеть, как спускался наш человек по трапу самолёта, изображая, насколько он измучен полуденной жарой.
Собственно говоря, было ещё утро и особой жары пока что не наступило, но наш человек двигался, опустив пиджак так, что он висел на рукавах, а сам пиджак опустился так, что полы свисали ниже колен и развевались там. Это было трудно, небрежно идти, с тяжёлым металлическим ящиком, и изображать из себя невозмутимость.
Уже потом, когда заехали в магазин и приобрели там новые недорогие брюки, ситуация стала казаться забавной, а тогда, на лётном поле, было не смешно, очень не смешно, я вас уверяю.
Мы тут поминали танковые аккумуляторы, а наш герой, неустрашимый Анатолий Афанасьевич, с ними дело имел ещё раньше. Я не хочу сказать, что он служил в армии танкистом, вовсе нет. Это было, когда снимали большую передачу о советской армии, о её танковом подразделении, и вдруг выяснилось, что аккумулятор испортился, и так, что восстановить его было нельзя. Режиссёр расстроился, а ещё больше расстроился командир танкового подразделения. Суровым и громким командирским голосом он спросил, что в этой ситуации можно сделать, чтобы съёмка состоялась, и состоялась вот прямо сейчас, до того, как виновные отправятся на гауптвахту. И виновные, то есть съёмочная бригада, немножко струхнула, глядя в лицо оскорбившегося танкового командира, который привык решать, здесь и сейчас, о виновности или невиновности людей, с которыми он имеет дело. Неважно какое дело.
Съёмка состоятся может, заявил оператор, ведь камера функционирует, но нет аккумулятора, а без него… Как это нет, хмуро оборвал его командир и спросил своего зампотылу, есть ли у них аккумуляторы.
Аккумуляторы были, к танку «Т-80», который только что был принят на вооружение, и на съёмки которого и прибыла наша съёмочная бригада. Командир приказал, и аккумулятор был немедленно доставлен. Быстренько к нему присоединили кабель от испорченного телевизионного аккумулятора.
Теперь представьте себе картину танкодрома, по которому перемещался журналист, режиссёр, кинооператор с камерой на плече, и четыре солдата, которые тащили ,с руганью шёпотом, этот неподъёмный ящик, который предназначен для нахождения внутри танка, но отнюдь не для такого полевого  использования.
Другие солдатики потешались над бедолагами, но скоро практически все поучаствовали в «съёмочном процессе», ибо это было по-настоящему тяжело. Каждый их них к концу сюжета, на своей шкуре, лично, ощутил, что это не смешно, как мы пытаемся вам доказать.
Ещё случай? Пожалуйста, и тоже из телевизионной практики.
Раньше все выходы в телевизионный эфир приходились непосредственно, то есть камера включалась, и диктор появлялся на экранах телевизоров. Записи, как таковой, без которой нынешнее телевидение не представляет своей работы, не было. То есть если диктору надо выходить в двенадцать часов ночи, то он послушно сидит в студии  и терпеливо ждёт назначенного часа. Вот так…
Ровно такая ситуация и была. Наша замечательная диктор, не будем говорить фамилии, а звали её Елена Александровна ждала назначенного времени. Где-то по ту сторону полуночи. А ведь её надо быть при этом красивой, уверенной в себе и контролирующей ситуацию. Без поправки на ночное время.
Попробуйте сами, тогда и поймёте, что это не так просто, а бывает и так, что очень непросто. Особенно, когда так хочется спать, особенно тогда, когда уже отработан целый день и в кадре ты всё время уверенная, знающая и красивая.
Буквально на несколько мгновений Елена Александровна, с наложенным телевизионным гримом, в красивой (это обязательное условие) блузке, опустила голову на руку, куда она положила «вафельное» полотенце, чтобы не испачкать блузку гримом. Это для неё было несколько мгновений, а так прошло чуть не полчаса, когда примчался ассистент режиссёра и заявил, что выход в эфир будет через пять минут.
Елена Александровна посмотрела на себя в зеркало, как это делает перед эфиром каждый диктор и ахнула – на её прелестном личике отпечатался каждый рубчик от злосчастно полотенца. А до эфира оставались считанные мгновения.
Надо было совершить настоящий сиюминутный подвиг – сделать свою кожу безупречной, и наша доблестная Елена Александровна с честью с этой задачей справилась. Никто не заметил следов полотенца, а также того, что диктор чуть отворачивала своё лицо, но делала она это столь непринуждённо, словно так и надо было это делать.
Я вам ещё раз скажу, и клятвенно вас в этом уверю, что не всё то смешно, что смешным нам кажется, ибо у любой, самой смешной ситуации, имеется своя, обратная этому сторона, изнанка, и она не такая весёлая и уморительная. По себе знаю, ибо есть ещё что рассказать. Но это будет как-нибудь в другой раз.