В преддверии большой беды

     И сегодня версия Большой войны как бы
возвращает "на линию фронта" некоторых
участников, напоминая им, на какой стороне
они действовали.

                И.Н.Шумейко. Вторая
                Мировая. Перезагрузка.


     Свою задачу, как министр иностранных дел,
я видел в том, чтобы как можно больше расширить
пределы нашего Отечества. И кажется, мы
со Сталиным неплохо справились с этой задачей.

           В.М.Молотов, министр иностранных
                дел СССР во время войны.

 
     Во избежание всякого рода необоснованных
слухов насчет задач советских и германских
войск, действующих в Польше, правительство СССР
и правительство Германии заявляют, что действия
этих войск не преследуют какой-либо цели, идущей
вразрез интересов Германии или Советского Союза
и противоречащей духу и букве пакта о ненападении,
заключенного между СССР и Германией.

                "Правда", 18 сентября 1939 г.


     Развернутые на границе войска 8-й армии
перестроились в походные колонны и, получив задачу
занять важнейшие пункты, начали продвижение
в Эстонию и северо-восточные районы Латвии. Части
65-го особого стрелкового корпуса вместе
с десантом Балтийского флота заняли Таллин.
Десантная операция в Гайжунах была отменен, и
720 десантников из состава 214-й воздушно-десантной
бригады на 63 самолетах ТБ-3 переброшены на аэродром
Шауляя. Их придали 2-й и 27-й танковым бригадам
3-й армии, сосредоточившимся к исходу дня в районе
Ионишкис. В тот же день, 17 июня, к 13 часам танковые
бригады и части 121-й и 126-й стрелковых дивизий
вошли в Ригу. Остальные части 3-й армии заняли
юго-восточные, а части 2-го ОСК западные районы
Латвии. В последующие дни Красная Армия продолжала
оккупацию Прибалтики, которая в основном завершилась
к 21 июня 1940 года.

     Гитлер, заранее не проинформированный
о советских планах и поставленный перед фактом,
не ожидал, что "интересы" Сталина простираются
настолько далеко...

                В.Бешанов. Шапками закидаем!
                От красного блицкрига до танкового
                погрома 1941 года.



     Полковник Абросимов, преподаватель академии Генерального штаба, возвращался домой на Таганку в "генеральский дом" в приподнятом настроении: проведя последнее занятие с курсантами, с завтрашнего дня он получал отпуск на целые три недели. В кармане кителя уже лежали путевки в Гудауту и купейные билеты на поезд. Да и день сегодня был хорош - ярко светило солнце, со стороны Москвы-реки донесся свисток речного трамвайчика, где-то в ветвях деревьев возле "болгарской" церквушки щебетали беззаботные птицы.
     Но едва он открыл дверь в подъезд, его оглушила непривычная тишина, словно все живущие здесь затаились в предчувствии беды, которая может нагрянуть в любой момент, а откуда - было известно даже малышам.
     В прихожей его встретила жена Полина Степановна с кухонным полотенцем в руках - она готовила обед и вышла встречать мужа, когда тот отпер дверь своим ключом и стал стягивать с себя сапоги, чтобы переобуться в тапочки.
     - У нас пахнет чем-то вкусным, - игриво сказал он, целуя жену.
     Но та холодно подставила щеку для поцелуя и даже слегка отстранилась.
     - Так, - тихо проговорил он. - Кого на этот раз?
     Ивана Емельяновича со второго этажа, - ответила та.
     Егор Матвеевич больше ни о чем не стал спрашивать = и без того все ясно. Их дом высшего комсостава находился под "особой опекой" людей Берии, поэтому сюда нередко подъезжал черный лимузин и чекисты непременно в черных же кожаных пальто выводили кого-нибудь из жильцов в военной форме. А после этого осиротевшей семье предлагалось искать новой жильё.
     "При царе шпики ходили в пальто горохового цвета, а эти - непременно в кожаном", - почему-то подумал Егор Матвеевич, но, ничего не сказав, прошел в свой кабинет и начал снимать с себя форму.
     Выйдя на кухню, он постарался порадовать жену:
     - Ну, с сегодняшнего дня я в отпуске. Путевки уже получил, билеты на поезд взял. Так что послезавтра уезжаем на юг, к морю. Будем плескаться в теплых волнах и ни о чем плохом не думать.
     - А эти думы оставим дома? - тихо спросила жена.
     Егор Матвеевич обнял ее и прошептал на ухо:
     - Ты же знаешь, что квартиры могут прослушиваться. На улице поговорим.
     - Садись обедать, - уже нормальным голосом предложила она. - Проголодался?
     - Откровенно говоря, да, - также нормальным голосом ответил он. - Не успел, да и не хотел идти в буфет - зачем мне дежурные бутерброды, если дома меня ждет роскошный обед.
     - Надо новый чемодан купить, - сказала за обедом Полина Степановна. - Я посмотрела: наш маленький и далеко не новый. Да и он занят...
     - Ну-ну, - предостерегающе сказал муж. - Если надо, значит сразу после обеда пойдем и купим. Есть о чем печалиться...
     Дальше обед проходил в молчании, а когда они вышли на улицу, Полина Степановна оглянулась и, убедившись, что поблизости никого нет, негромко сказала:
     - Словно из каземата на волю вольную вышли!
     - Ну, не надо трагизма, - постарался успокоить ее Егор Матвеевич. - Мы живы, здоровы, а это главное.
     - И на свободе, - усмехнулась они. - Пока...
     - Арест Ивана Емельяновича на тебя очень сильно подействовал.
     - Еще бы. Мы же Новый год вместе отмечали. А там начнут выпытывать связи, с кем он поддерживал близкие отношения.
     - Прекрати паниковать, - осадил ее муж. - Нельзя же жить в постоянном страхе.
     - Обстановка заставляет, - ответила она.
     - Хорошо, давай не будем об этом. В конце концов, мы в отпуске и можно
расслабиться.
     "Кой черт, расслабиться! - вертелось у самого в голове. - Взять могут где угодно - в поезде, на курорте, где угодно. Такую сеть расставили, словно опричники во времена Ивана Грозного. И запытают, замучают, заставят признаться хотя бы в том, что был агентом Наполеона или даже Батыя. Фантазия у них богатая".
     - Что за страна?! - выдохнула Полина Степановна.
     - Как говорил Отто фон Бисмарк, "если не жалко какой-либо страны, в ней можно строить социализм", - непроизвольно вырвалось у Егора Матвеевича.
     Он тут же оглянулся - не слышал ли кто-нибудь из прохожих. Но рядом с ними никого не было - улица выглядела пустынной. Но эти слова напугали жену.
     - Ты что? - в ужасе спросила она. - Вот так и попадают - за случайно брошенную фразу.
     Егор Матвеевич смутился: жена была права.
     А через три дня они уже купались в теплом, ласковом море и могли откровенно поговорить, только отплыв на взятой напрокат лодке на достаточное удаление от берега. Только здесь жена могла свободно разговаривать с мужем, не опасаясь чужих ушей.
     - Как ты думаешь, война скоро начнется? - спросила она.
     - Ты уже не сомневаешься, что она будет? - горько усмехнулся тот.
     - Да полно, об этом уже шепчутся во всех углах. И атмосфера какая-то гнетущая, словно перед грозой.
     - Думаю, что это может произойти в самое ближайшее время, - помолчав, ответил муж. - Если мы не успеем начать первыми и нас опередят, это будет страшная трагедия.
     - А мы готовы?
     - К чему?
     - К тому, что на нас нападут первыми?
     Егор Матвеевич некоторое время молчал, словно решал, говорить или нет, а потом горько признался:
     - Нет, Генеральный штаб во главе с этим недоучкой Жуковым планируют исключительно наступательные операции. А оборона и нападение - далеко не одно и то же.
     - А что же Сталин?
     - Они с Жуковым в этом вопросе единомышленники. Полагают Гитлера за идиота и надеются перехитрить его. А он далеко не дурак. И уже бил нас в Испании, опыт есть. А мы...
     - Что?
     - Что? - повторил муж. - Показали, что планирование наших операций и наше высшее военное руководство находятся на явно недостаточном уровне. Вспомни операции последних лет. Польша издевательски набила физиономию Тухачевскому, а значит, и всем нам. А в Финляндии стали брать в лоб линию Маннергейма, положили людей столько, что говорить о победе как-то неприлично.
     - А что же делать?
     - Что мы можем сделать? - вскинул он брови. - Остается одно - жить! Ничего другого нам не дано...

     В Москву они вернулись загорелые, отдохнувшие. Однако вскоре настроение им испортила соседка, жена подполковника Черемисова, преподававшего в той же                академии, что и Егор Матвеевич.
     - Пока вы отдыхали на юге, взяли Ефима Алексеевича из второго подъезда, - тихо шепнула она, случайно столкнувшись с Полиной Степановной на лестничной площадке. - Ужас какой-то...
     В субботу Егор Матвеевич с женой решили провести время в парке имени Горького. Взяв напрокат лодку, они с удовольствием вспоминали время, проведенное на море.
     А вечером, по заведенному обычаю, они вышли прогуляться перед сном во двор "генеральского дома", засаженного деревьями.
     - Господи, какая чудесная погода! - вздохнула Полина Степановна. - Неужели все это скоро кончится? И зачем только люди постоянно делят что-то, постоянно воюют?
     - Давай не будем думать об этом, - предложил муж. - Просто наслаждайся этим вечером. А что будет завтра, то и будет.

     Под утро у Полины Степановны разболелась голова и она, выйдя на кухню, нашла в аптечке таблетку анальгина и выпила ее. Подойдя к окну, она поразилась необычному кроваво-красному рассвету, поднимавшемуся над столицей. Что-то тревожное ворохнулось в ее груди, но она не придала этому значения, решив, что вчера они с мужем просто перегуляли.
     Она снова вернулась в спальню и тихонько, чтобы не побеспокоить сладко спящего мужа, прилегла. А когда за окном стало совсем светло, послышался негромкий стук в стенку - так они условились с соседкой, когда хотели переговорить: обычный звонок в дверь мог напугать кого угодно.
     Полина Степановна поднялась, набросила на плечи халат и пошла открывать дверь. На лестничной площадке стояла соседка Ирина Остаповна Черемисина.
     - Я пыталась вам позвонить, чтобы особо не тревожить, но у вас телефон, видимо, отключен и радио не работает, - зашептала она.
     - Да что случилось-то? - недоуменно спросила Полина Степановна.
     - Война. Мужу ужу позвонили, он собирается...
     Это известие словно оглушило. Полина Степановна некоторое время стояла, прикрыв ладонью рот, а потом, кивнув соседке, побежала будить мужа.
     Тот сладко спал, подложив под щеку ладонь.
     - Егор, проснись, вставай, - начала тормошить его жена.
     Тот нехотя открыл глаза и сонным голосом спросил:
     - Что случилось? У меня последний день отпуска...
     - Война, - почему-то прошептала Полина Степановна. - Война, Егорушка.
     Мужчину словно ветром сдуло с кровати. Сна как не бывало. Он тут же схватился за форменную одежду и начал лихорадочно одеваться.
     - Подожди, я завтрак тебе приготовлю, - начала было жена, но он только отмахнулся:
     - Какой там завтрак!
     - Ты в Академию?
     - Каждый должен быть на своем посту.
     - А я?
     - Сиди дома, включи радио и никуда, слышишь, никуда не выходи.
     - Когда ждать тебя? - спросила она и тут же, поняв всю нелепость своего вопроса, замолчала.
     Тем временем Егор Матвеевич, чертыхаясь, натягивал сапоги, а Полина Степановна, стоя рядом, молча плакала.
     Заметив ее слёзы, муж выпрямился, поцеловал и, стараясь не выказывать своего волнения, сказал:
     - Ну, полно. Мы пока еще живы.
     - Вот именно, что пока, - сквозь слёзы ответила она. - Пожалуйста, не задерживайся, мне страшно.
     - Ты же жена офицера, как тебе не стыдно?
     - Я в первую очередь женщина и жена своего мужа, - немного капризно произнесла она.
     - Ты жена полковника, помни об этом, - нарочито строго проговорил он. - Сама почти полковник среди жен. Ладно, я побежал. Включи телефон - будет возможность, я тебе позвоню.
     Проводив мужа, Полина Степановна пошла на кухню и включила радио. Из черной тарелки доносились звуки утренней физзарядки, а потом заиграли какие-то марши. Есть не хотелось.
     Егор Матвеевич вернулся домой, когда уже почти стемнело.
     - Ну, что? - первым делом спросила его жена. - Как там наши, что происходит?
     Но он в ответ только горестно покачал головой.
     - Молотов по радио выступал, - сообщила она.
     - Я знаю, - кивнул он головой.
     - Устал? - спросила она.
     - Немного, - ответил Егор Матвеевич.
     - Ложись спать, отдохни.
     - Какой тут сон, - отмахнулся он.
     - Тогда подышим свежим воздухом?
     - Пойдем, - как-то отрешенно проговорил он.
     Они неторопливо собрались, вышли во двор и сели на любимую скамейку. Убедившись, что рядом никого нет, Полина Степановна спросила:
     - Плохо дело?
     - Не то слово, - ответил он. - Немцы бомбили Киев и Минск, продвинулись на нашу территорию на десятки километров.
     - А что же наши? Танкисты, летчики, пехота?
     - Авиации  почти нет - разбомбили на аэродромах. Они стояли кучно, незамаскированные, без горючего, без оружия, без боекомплекта. Да и налёт у наших соколов составлял всего несколько часов, тогда как немецкие асы налетали сотни часов и у них богатый боевой опыт, полученный в Испании, Польше, Франции... Танкисты тоже остались без горючего - немцы либо захватили склады горюче-смазочных материалов, либо разбили тракторные колонны, подвозившие горючее в бочках. А пограничники ждали приказ на открытие огня...
     - Почему? - удивилась Полина Степановна.
     - Был приказ не поддаваться на провокации, а за нарушение приказа сама знаешь что бывает.
     - Ужас какой-то!
     - Страшно еще и то, что на их стороне воюет едва ли не вся Европа - итальянцы, поляки, венгры, болгары, французы, испанцы...
     - Как при Наполеоне, - сказала жена. - Что же теперь будет?
     - Россию победить невозможно - об этом говорит исторический опыт.
     - Почему ты так уверен?
     - Огромная территория, неисчислимые природные ресурсы, людские резервы, послушный раболепствующий народ...
     - И обезглавленное военное руководство, - с грустью произнесла Полина Степановна.
     - К сожалению, это так. Мало того, начальник Генерального штаба, от которого зависит крайне многое - специалист с образованием церковно-приходской школы и кавалерийских курсов. Этот напланирует, только держись!
     - Ты так негативно его оцениваешь...
     - А его и оценивать не стоит: безжалостный самодур, в голове одни амбиции, обидчив до крайности и в то же время подхалим, виляющий хвостом перед хозяином.
     - Пойдем-ка, дружок, спать. У тебя был трудный день, - встала жена. - А то договоришься, как Якир, Тухачевский или Уборевич с Блюхером.
     - Пошли, - согласился он.    
     На следующий день он вернулся пораньше и с порога объявил:
     - Я написал рапорт о направлении меня в действующую армию.
     - Как? - удивилась Полина Степановна.
     Уже на кухне он тихонько шепнул ей:
     - Лучше уйти на передовую, чем ждать, когда за тобой придут люди Берии. На фронте хоть есть шанс выжить.
     - Может быть, ты и прав, - только и смогла ответить жена. - Когда отправляешься?
     - Жду назначения, - коротко бросил он.
     Через два дня он пришел раньше обычного и коротко бросил жене:
     - Я вылетаю на Западный фронт с инспекторской проверкой. Собери, пожалуйста, чемоданчик.
     - Надолго?
     - Там видно будет, - крикнул он, уходя в ванную.
     - К генералу Павлову? - успела она крикнуть ему вдогонку.
     - Да, - ответил он из-за двери.
     А когда он вышел, спросила:
     - Когда вылетаешь?
     - Завтра рано утром, но через час ухожу.
     - Ясно, ответила она. - Пожалуйста, побереги себя. Ради меня. На рожон не лезь...
     - Это война, матушка.
     - И все равно, - только и смогла сказать Полина Степановна. - Увидишь Дмитрия Григорьевича, привет ему передавай.
     - Если увижу - командующему фронтом сейчас не до меня.
     Наскоро перекусив, он ушел.    
     Оставшись одна, женщина не находила себе места. Единственной отдушиной была соседка Ирина Осиповна, чей муж вчера выехал на Юго-Западный фронт в действующую армию. Двум одиноким женщинам было о чем поговорить.
     На четвертый день тягостного ожидания в ее квартире неожиданно зазвонил телефон. Звонил Егор Матвеевич и сходу объявил:
     - Вечером заскочу.
     Она хотела было что-то спросить его, но он уже положил трубку.
     Обрадованная женщина немедленно принялась за приготовление к встрече - нажарила картошки с луком, как он любил, котлет, достала банку солёных огурцов и налила в ванную холодной воды и поставила в нее запасенную еще в довоенное время бутылку водки.
     Потом долго выбирала платье, в котором хотелось встретить супруга, слегка подкрасила губы и даже припудрилась, хотя и знала, что он равнодушен к косметике.
     Он пришел около восьми вечера. Она сразу же уловила идущий от него легкий запах дыма и пороховой гари.
     - Ты был на передовой? - с тревогой спросила она.
     - Там везде передовая, - ответил он, садясь за стол. - Э, да у нас пир!
     - И даже охлажденная водка, - ответила она хотя знала, что он пил крайне редко.
     - Это как раз кстати, - - он начал разливать водку по рюмкам. - Выпьешь со мной?
     - Выпью, - она решительно тряхнула головой.
     Они выпили и принялись за еду.
     - Как там? - не удержалась она.
     - Мясорубка, - коротко бросил он. - Бьют нас и в хвост и в гриву.
     - Как же так? Ведь Ворошилов обещал, что воевать будем на чужой территории.
     - Мало ли кто из них чего говорил, - отмахнулся он. - Молоть языком мы все горазды.
     - Тише ты, - испугалась Полина Степановна.
     - Поздно бояться. Да и НКВДистые в тылах ошиваются - дезертиров, шпионов и предателей выискивают. А дальше фронта не пошлют.
     - А вдруг? - не отставала жена.
     - Говорю тебе, дальше фронта не пошлют - не  те времена. Ротами и  батальонами безусые командуют, вчерашние школяры. Кадры-то пересажали и перестреляли. Нехватка офицерского состава страшная. Кстати, вот ты спрашивала, как там дела? Мы везли в Москву пленного немецкого полковника, так он мне фотографии отдал, можешь полюбоваться.
     Он повернулся к спинке стула, на котором висел его китель, и, достав несколько снимков, передал их жене. Потом забрав первый из них, начал комментировать:
     - Это самый первый момент войны - немцы переправляются через пограничную реку Буг. Правда, перед этим они провели мощную артподготовку и обработали наших пограничников и первые эшелоны обороны бомбардировочной авиацией. С этого все и началось.
     На второй фотографии перед школьной доской, на которой было написано что-то по-немецки, позировала группа немцев.
     - Что здесь написано? - спросила Полина Степановна.
     - "Русские должны умереть, чтобы мы жили", - перевел Егор Матвеевич.
     - И это называется цивилизованная нация? - оскорбилась женщина.
     - Вот так они вооружены, - пояснил муж, беря в руки следующий снимок. - Карабины и автоматы против наших устаревших и неудобных винтовок Мосина, с которыми воевали еще в Первую мировую войну.
     - И как же нищенски выглядят наши крестьянские избы - покрыты дранкой, рамы сгнившие, форточка болтается на одном гвозде, - вздохнула Полина Степановна, рассматривая одну из фотографий. - Глядя на это, понимаешь, почему нас называют дикарями. Только народ-то здесь не виноват, он - страдалец.
     - И вот что нам несет эта цивилизованная нация, - Егор Матвеевич подал ей следующий снимок, где на дороге валялись убитые лошади, стояли разбитые трактора и разбросаны бочки. - Кстати, в этих бочках находилось горючее для наших танков, а оно досталось немцам. Им они и заправляли свои машины.
     - А человек справа спокойно идет по своим делам, как ни в чем не бывало, - заметила жена. - Как с рынка... Словно и нет никакой войны...
     - А это вот наше славное воинство в массовом порядке идет сдаваться в плен, - Егор Матвеевич показал на последнюю фотографию.
     - Как же так, нам по радио сообщают, что на фронтах идут ожесточенные бои, а если солдаты в массовом порядке сдаются в плен, то кто же сражается? - поразилась Полина Степановна.
     - Не все же сдаются в плен. У кого есть оружие и боеприпасы, те действительно сражаются, - горестно проговорил муж. - А те, что сдаются, 
расстреляли то немногое, что у них было, и остались с голыми руками. И что им осталось делать? Идти назад к своим - сочтут дезертиром со всеми вытекающими последствиями... Вот поэтому немцы и прут вперед, фактически не встречая сопротивления.
     - Понять этих людей, сдающихся в плен, можно, - вздохнула жена. - С кулаками против автомата не воюют. Им просто деваться некуда: убежать к своим не успеешь, да и опасно - немцы продвигаются на машинах. Уйти в леса - а что там сделаешь без оружия и без еды? А в плену есть шанс выжить...
     - Кстати, насчет выжить. Тот взятый в плен полковник рассказал мне, что их фельдмаршал Рейхенау издал приказ Verhalten der Truppe im Ostraum - "Поведение войск на войне", в котором сказано: если полевые кухни армейских частей кормят население или пленных, не занятых на полезных для Германии работах, то это - плохо понятая человечность. Хорошо понятая человечность немецкого солдата состоит в том, чтобы не иметь жалости и убивать. Давать же пленным сигареты и хлеб означает расхищать то, что их родина с таким трудом дает солдату.
     - Но это же Средневековье! - воскликнула жена.
     - Они считают это экономической целесообразностью. Зачем кормить плененного противника, если он не приносит пользы Германии?
     Полина Степановна промолчала. А Егор Матвеевич начал поджигать фотографии над пепельницей и когда они сгорели, размял пепел и вытряхнул его в унитаз.
     - Можешь сказать, куда тебя направляют? - спросила жена.
     - На Западный. Руководство фронта и армий оголили, посчитав их виновниками трагедии первых дней войны, так что нужно пополнять штабы и командный состав.
     - А Дмитрий Григорьевич, что с ним?
     - Павлова вместе со многими генералами арестовали. Назначили козлами отпущения.
     - Что же с ними будет?
     - Не убежден, что их оставят в живых. Сталину  и Жукову нужно прикрыть свои просчеты чьей-то задницей. Прости. А так - нет человека, нет свидетелей их позора. Сейчас штабы армий, корпусов да и самого Западного фронта практически оголены, вот нас и посылают заткнуть эту дыру.
     После недолгой паузы Полина Степановна сказала:
     - Егор, я решила пойти работать на завод. Я все-таки инженер-технолог...
     - Ты правильно решила, - не дал ей договорить муж.

     Работать на заводе, где явно не хватало кадров, приходилось по двенадцать часов в день без выходных. Уходя рано утром, она возвращалась, когда на улице было совсем темно.
     Вместе с ней на тот же завод пошла и соседка Ирина Остаповна. Возвращаясь со смены домой, они могли обсудить ситуацию в городе и письма от мужей.
     Немцы стояли уже на самых подступах к столице. В городе началась паника и только жесткие меры вооруженных милиционеров могли поддерживать хоть какое-то подобие порядка.
     Ходили слухи, что из города на восток в сторону Владимира и города Горького бежит население. Особенно возмущало то, что преимущественно директора магазинов и начальники торгов грузили на автомобили уворованные на своих точках продукты, мебель, текстиль, картины и исчезали из Москвы. Уходили и пешком с семьями, взвалив на себя то, что было необходимо на первое время. И кажется, их никто не ловил и не останавливал.
     Москва пустела с каждым днем, на улицах появились противотанковые ежи, на окнах - наклеенные бумажные кресты. Был объявлен режим светомаскировки в темное время суток. На подступах к столице едва ли не всё трудоспособное население - преимущественно женщины, старики и подростки рыли противотанковые рвы.
     Поскольку значительная часть милиции и взрослых мужчин-москвичей была отправлена на фронт или в ополчение, в городе распоясались бандиты. Среди бела дня они врывались в квартиры, забирали все ценное, а если кто-то из хозяев пытался противодействовать им, попросту убивали. Оставшиеся на посту милиционеры захлёбывались от навалившихся на них дел.
     Мелкие уличные кражи, когда у граждан выхватывались из рук сумки или снимались шапки, стали обыденным явлением.
     Для борьбы с бандитами в столице было введено особое положение, когда военные патрули или милиционеры, поймав человека на месте преступления, получили право расстреливать его на месте.
     В один из редких выходных, полученных после двух недель непрерывной работы, Полина Степановна стала свидетельницей такого расстрела.
     Преступнику - худощавому парню лет тридцати - явно не повезло. Он выхватил у пожилой женщины сетку-авоську с продуктами, но она закричала. Рядом оказался военный патруль. Солдаты мигом догнали парня, притащили его к потерпевшей и та опознала свою ношу.
     Тут же скопилось человек семь-восемь посторонних, которые яростно кричали на воришку:
     - Сволочь, наши мужики на фронте гибнут, а ты...
     - Это же дезертир!..
     - Шлёпнуть его к чертовой матери!
     Старшина, начальник патруля, распорядился поставить вора к стенке кирпичного дома и, встав напротив преступника, направил на него ствол винтовки.
     - Вы чего, охренели? - заорал тот. - Не имеете права... Суки долбаные...
     - По закону военного времени, - проговорил старшина и, не закончив фразу до конца,выстрелил.
     Пожилая женщина, у которой он выхватил продукты, подошла и плюнула на убитого.
     - Гад, у меня двое сыновей на фронте, да внучка малолетняя на руках, а ты хотел оставить ее голодной? - прокричала она. - Давить таких мало...
     Эта сцена произвела на Полину Степановну крайне гнетущее впечатление. "Господи, сколько же этой мрази на земле? - думала она. - Все нормальные мужики сражаются на фронте не на жизнь, а на смерть, а вот такие..."
     На душе было скверно.
     Разбирая на кухне принесенные из магазина продукты, полученные по карточкам, она вспомнила последнее письмо мужа. Он писал, что обстановка на фронте крайне тяжелая, но призывал ее не отчаиваться.
     Пройдя в спальню, она взяла его фотографию и долго смотрела на нее.
     Её отвлёк звонок в дверь. Отложив карточку, она неспешно пошла открывать. На площадке стоял их общий знакомый по академии полковник Гревцов, а рядом с ним - соседка Ирина Остаповна.
     Поздоровавшись с ними, она пригласила их войти.
     - Чаю? - спросила она и только тут обратила внимание, что гость прячет от нее глаза.
     - Что случилось? Плохие вести от Егора? - прямо спросила она.
     - Полина Степановна, примите мои соболезнования, - начал тот. - Ваш муж, полковник Абросимов, погиб...
     Она не сразу уяснила смысл сказанного и как-то автоматически спросила:
     - Когда? Как это случилось?
     - Позавчера. Он с другими офицерами ехал с инспекцией в дивизию Завалишина, их расстрелял немецкий самолет...
     Больше она ничего не помнила. У нее подкосились колени и она начала заваливаться на пол. Ее подхватили и понесли в спальню. Теряя сознание, последнее, что она услышала - крик соседки:
     - Поля! Полюшка...