Дом литераторов

4.2. Дом литераторов, как кузница и место тусовки молодых и претенциозных литераторов.  Дом журналистов, как гнездо новостей и их обсуждения. Оба места- источник малодоступных для широкой публики фильмов и встреч, а также гастрономических изысков.

Дом литераторов – это место, где в те времена можно было встретить весь спектр советской писательской братии: от начинающих, едва что-то опубликовавших до мэтров, которых публиковали миллионными тиражами. Сейчас, в связи с падением престижа писательского труда и его результатов, этот вопрос потерял актуальность.
В 60-70 годы довольно четко разделялись места обитания писателей первого и второго эшелона.
Первый эшелон (классики и высокотиражные труженики пера) пропивал свои солидные гонорары в основном ресторане на втором этаже, чему немало способствовали тамошние цены (так не самое дорогое блюдо «колбаса по извозчичьи» стоила 3 руб. 60 коп.). Кроме того, традиционно обмывались свежие гонорары, премии и другие важные события, при этом солидными компаниями.
Второй эшелон и примыкавшие к нему любители литературы, располагались в кафе этажом ниже. Если ресторан второго этажа был весьма помпезен, как в архитектурном так и в гастрономическом отношениях, то кафе было более, чем демократично, как в части меню (бутерброды, кофе и если хорошо попросить, то яичница и рюмка водки), так и в части посетителей.
Для начала про архитектурно-художественное решение кафе. В архитектурном плане-это была большая комната с весьма непритязательной легкой мебелью, буфетом и приветливой буфетчицей. Однако, это было самое знаменитое кафе в части росписи стен (причем расписывали не нанятые художники-профессионалы, а художники, пришедшие выпить рюмку водки, или поэты, оставившие свои поэтические автографы). Вот некоторые из них по памяти (не был там 5-7 лет): «Я недавно, съев тушонку, вспоминал про Евтушонку», «Съев блюдо из восьми миног, не мни, что съеден осьминог», «О, молодые! Будьте стойки при виде ресторанной стойки», «Нигде, кроме как в  первом томе, улыбается в окне нам Луна портретом новым, очевидно льстит Луне это сходство со Светловым» (подрисуночная подпись под портретом Михаила Светлова в виде Луны).
 Весьма примечателен был состав «второго эшелона» родной литературы (кавычки употреблены, чтобы подчеркнуть некоторую иронию в части состава). Статистики я естественно не собирал, но по разговорам можно было судить, что значительная часть публики имела публикации в периодической печати разного уровня, однако не настолько серьезные, чтобы жить литературным трудом. Видимо, поэтому весьма популярным занятием было «стрелять» друга у друга 3-5 руб. Без определенного срока, но непременно под «серьезный аргумент» (вчера приняли в редакции; опубликовался, должны выплатить гонорар, на днях написал «нетленку»). Под «нетленкой» все понимали нечто нетленное, за которое непременно будет выплачен гонорар, а само произведение сохраниться в веках. Естественно, все разговоры велись только на литературные темы, хотя мне было понятно, что все обладатели членского билета «Союза писателей» находятся на втором этаже, лишь изредка опускаясь в известное своей росписью кафе.
Вполне понятно, что первый эшелон по большей части писал, второй эшелон больше  разговаривал. Однако, думаю, что из второго эшелона переход в первый тоже был не редкость. Тем не менее, для меня оставалось секретом, как большинство публики из второго эшелона попадало в ЦДЛ (сокращенное название Дома литераторов),  ведь вход был по членским билетам.
Перечисленные выше места тусовок литературных эшелонов были важным, но не самым привлекательным местом ЦДЛ (не считая билиардную и зальчик для игры в настольный теннис). Бильярдная была известна тем, что тамошний маркер Александр Березин, не смотря на почтенный возраст и трясущиеся руки свой шар всегда клал на платок у короткого борта. В зальчике для настольного тенниса каждый наш приход гремели бескомпромиссные бои между Димой Фурмановым и уже изрядно известным Анатолием Гладилиным. Я, как правило. вылетал на первом этапе и соперником не считался, а посему скучал в креслах, предаваясь размышлениям о стыковке алгоритмов различного типа в диссертации, что делал практически всегда, когда выпадала свободная минута в любом из творческих домов.
             Весьма уважаемыми местами были большой и малый зрительные залы. В них проходили закрытые (и открытые тоже) просмотры зарубежных фильмов и отдельных отечественных с гарантией невыхода на широкий экран. Когда планировался показ особо закрытого фильма или встреча с очень популярным зарубежным деятелем культуры, а также с весьма скандальным отечественным, народ ломился всеми правдами и неправдами. Билеты в открытую продажу не поступали.
Существенным моментом нашего попадания в ЦДЛ в такие дни был тот факт, что директором ЦДЛ был некто Филиппов (автор воспоминаний «Домовой»), а его заместителем по части внутренней работы был Димин дядя Михаил Минаевич. Регулярным ответом его на билетные просьбы родственников была формулировка: «Ты, что с ума сошел, у меня для Симонова нет билета» (Симонов – классик советской литературы и председатель Союза писателей). Однако, не мытьем, так катаньем билеты у нас оказывались. В памяти ярким пятном остался детектив «Второе дыхание» -французский кинофильм 1966 года Жан-Пьера Мельвиля по сценарию и одноимённому произведению Хосе Джованни с Лино Вентура (по прозвищу маленький Габен) в главной роли. Еще в одно из первых моих посещений ЦДЛ в конце 50-годов не утихали разговоры о выступлении Ив Монтана со скандальным участием Хрущева и его попыткой заставить певца спеть третий концерт за день.
Атмосфера в ЦДЛ (во всяком случае в кафе с рисунками) на мой взгляд и сейчас не сильно изменилась. Так приехав по просьбе диминой сестры Марины (торопился и прямо с работы объявился в полковничей форме) был встречен в кафе одним из постаревших окололитературных деятелей традиционными словами: «Старик, ты где так долго пропадал, а не займешь ли пятерочку на водку, гонорар на носу».
Хотя, надо заметить, что общее изменение морального климата в стране, существенно сказалось и на климате окололитературной среды. Так за полгода до смерти Василия Аксенова нам с Мариной удалось попасть на его творческую встречу, которая по последним веяниям была совмещена с дегустацией виски Джонни Уокер 12-летней выдержки (не лучшая была идея). Нам удалось расположиться почти в последнем ряду большого зала (все-таки трудности с местами были, не знаю уж какая причина доминировала). Перед нами сидели две весьма странно одетые окололитературные дамы. Когда мы устраивались, то перекинулись парой слов, за что получили порцию упреков на счет культуры вообще и уважения писательского труда в частности. Правда, вскоре дамы начали слегка похрапывать. Встреча была интересной, но где-то в ее середине  по  залу прошел легкий шум и часть публики начала продвигаться к выходу с некоторым соблюдением приличий. Классик заверил публику, что напитка всем хватит, что лишь ускорило движение, которое захватило и наших строгих ревнителей культуры. На Василия Павловича было жалко смотреть. Мы сидели до конца, и виски нам естественно не хватило, но мы были не в претензии, как говорится, не затем шли.
Дом журналистов по части всяких закрытых мероприятий не сильно отставал от Дома Литераторов, но публика, собиравшаяся в кафе, сильно отличалась. В основном это были деловые, пишущие люди и о «занять 5 руб. до гонорара» речь конечно не шла, а уж если шла, то о совсем других суммах. В то время начало внедряться цветное телевидение и это порождало много обсуждений даже среди малознакомых людей, а новая тематика сближала людей достаточно быстро (да и сама публика была весьма динамична, чтобы общаться по любым вопросам). 
Дима  к этому моменту стал членом Союза Журналистов, что было предметом и моей гордости и даже легкой зависти. Легкость, с какой он вступил в Союз (написал несколько небольших материалов в периодическую прессу) меня соблазнила пойти по этому пути (билет члена Союза давал возможность посещать Дом с прекрасным рестораном, замечательным пивным баром, всяческими закрытыми показами, не ожидая приглашений со стороны, наоборот приглашать любых достойных, а подчас и нужных людей; звучит меркантильно, но что делать, и такие моменты присутствуют в жизни). И я уже начал прилагать некоторые усилия в этом направлении. Усилил сотрудничество с Владимирской газетой «Призыв», с заведующим отделом культуры которой Пал Палычем Шерышевым я был знаком еще во время службы в тех краях по предыдущим моим публикациям (был за мной такой грешок в те времена). Поток рецензий на спектакли, фильмы, выставки и даже очерки по истории Владимирской архитектуры и жизни театральных деятелей из Москвы во Владимир существенно усилился. В ответ я был объявлен внештатным корреспондентом газеты. Опубликовал несколько рецензий на книги в «Литературной России», которая считалась весьма консервативной, но масштаб был республиканский. Мое счастье было уже близко, но тут я узнал маленькую, но очень важную деталь: Дима был по должности старший научный редактор издательства «Физматгиз», то есть штатный сотрудник союзного органа печати, а это решало все, в то время как, я всего лишь внештатный сотрудник областной газеты, что не решало ничего. Все встало на свои места. Путь в журналистику был закрыт, то есть не совсем: пиши- опубликуют, но без вожделенного членского билета. Это было справедливо, так как мелкие цели порождают соответствующие  решения.
Мое описание процесса пронырнуть в Союз Журналистов отодвинуло внимание от публики, посещающей Дом. О первой стихийной группе я уже говорил, но существенны и другие. Одна из них, наверно самая стабильная, носила выраженный философский характер и центром ее был конечно Дима Фурманов. Он недавно поступил в заочную аспирантуру ГИТИСА и все разговоры естественно крутились вокруг темы его диссертации, касавшейся философии Жана Поля Сартра или точнее его книги «СЛОВА», которую он сам перевел, что сослужило впоследствии ему недобрую службу.  Второй и непременный участник группы Вадим Межуев, ныне доктор философских наук, а тогда рядовой, но амбициозный сотрудник АН СССР. Еще часто появлялся некий Павел из сценарной группы Московского ТВ, считавший себя подкованным в общих вопросах философии, особенно  ее эстетической части и, наконец, Ваш покорный слуга, сдавший в свое время кандидатский минимум по философии, реально молчаливый статист.
Споры носили совершенно бескомпромиссный характер, порой казалось, что спорящие не понимали не только друг друга, но и себя тоже, однако это не снижало накала дискуссии. Эх, записать бы их и дать почитать, поняли бы они что-либо или нет, большой вопрос. Однако, иногда беседы принимали осмысленный характер, особенно в области культурологии, тогда и я мог извлечь для себя что-либо полезное и даже вставить разумное слово.
Чтобы завершить тему философии вообще и Диминой диссертации в частности, сделаю несколько замечаний. Я свою диссертацию уже давно защитил и имел некоторый опыт, особенно в части сопровождающих ее публикаций. У Димы была всего одна публикация в Ивановском пединституте. Мои советы опубликовать еще четыре-пять статей, причем пару из них в академических изданиях были встречены в штыки без всяких аргументов. Однако, эти подводные камни оказались в резерве, а бомба прилетела со всем с другой стороны. Димин научный руководитель Эрик Соловьев на предзащите сказал, что работу безусловно украсили бы фрагменты перевода еще из одной работы Сартра (не помню названия). Все знали, что это скорее по теме докторской самого Соловьева. Кстати, первый источник «Слова» имел объем около 1000 стр, а второй меньше сотни. Однако, Дима уперся, забыв про заповедь соискателя, соглашаться и кланяться. И тут кто-то из кафедральных невинным голосочком спросил, а апробирован ли текст основного перевода. Стало все ясно, Дима забрал диссертацию, вопрос был закрыт. Дима положил диссертацию на шкаф и сказал, что для себя он ее защитил, а общественное признание ему не требуется, однако удар по самолюбию остался.
Еще одна компания довольно случайных людей собиралась вокруг весьма почтенной Дамы (по габаритам и возрасту), которая была первой узбекской журналисткой и первой узбечкой, снявшей паранджу (все по ее словам). Впрочем, среди собиравшихся часто было довольно много узбеков и даже известные не только в Узбекистане кинорежиссеры и актеры (например, Рано Хамраева), которые, кто с юмором, а кто серьезно подтверждали это первенство. Разговоры носили разнообразный характер, часто новостной, часто кинематографический, часто национальный характер. При этом все компании и просто «прихожане» выпивали немереное количество кофе, а иногда и водочки с  бутербродами.
Чтобы завершить картину общественно-гастрономической жизни в кафе, отметим еще два важных места в Доме журналиста, это ресторан и пивной бар. Ресторан был небольшой, изрядно посещаемый с прекрасной кухней и довольно недорогой.  Ресторан был весьма демократичен, кроме небольшого закутка, где, как правило, восседал бессменный директор Дома и адмирал в отставке (естественно по политической линии) Золин и приглашенные им лица, иногда известные в журналистике, но чаще директора магазинов и прочие нужные люди.
По поводу пивного бара, особых комментариев не имею, так как в те времена пиво не любил. Однако, он был весьма посещаем, пиво там было всегда свежее и по вкусу превосходное (по отзывам знатоков и завсегдатаев).
По части закрытых мероприятий Дом не отставал от ЦДЛ. Так однажды, совершенно неожиданно во время нашего там «заседания», среди публики прошла информация, что через 10 мин. покажут фильм про агентурную разведку. Мы только-что посмотрели «Щит и меч» и я бы не сказал, что мы понеслись в кинозал сломя голову. Однако, первые же кадры нас поразили и игрой актеров и какой-то необычайной достоверностью, напоминающей документальные съемки. Это был один из первых показов фильма «Мертвый сезон» Саввы Кулиша. Все наши группы спускались из зала в любимое кафе ошарашено молчаливые. Только расселись, как начался невообразимый гвалт, который тут же прекратился, как только мы увидели спускавшего по лестнице актера, игравшего роль начальника британской контрразведки. Эффект присутствия был полнейший, дальше началось сумбурное обсуждение увиденного, носившее исключительно положительный характер. Потом были еще очень недурные фильмы, но уже такого впечатления больше не было.
Кстати, с Саввой Кулишом в те времена представился случай познакомиться поближе. Однажды Дима объявил, что Кулиш изъявил желание углубить свои знания английского, точнее его американского варианта, с Диминой помощью, поскольку его языковый класс и педагогическое мастерство в описываемых кругах были широко известны. Встреча была назначена в ресторане «Центральный». После представления Савва заказал разумное количество водочки и селедку со сливочным маслом и холодной картошкой. Пока шли договорные процессы, продукт потреблялся, но Савва при этом избрал меня в  качестве ученика по методе его потребления, обнаружив при этом глубокое знание предмета. Я все время пытался свернуть тему на процесс съемки и особенно на его общение с Кимом Филби. Про Филби мне удалось вырвать из киномастера, что это человек эпохи Возрождения и, что они проговорили всю ночь в поезде Москва-Ленинград, а о чем все было скрыто картофельно-селедочным фоном, как и все тайны съемочного процесса.
Таким образом, оглядываясь назад можно сказать, что моя  жизнь в Москве, которая в заголовке иронически названа «светской», была довольно интересной и достаточно интеллектуальной и все это на фоне интенсивной работы над диссертацией. Естественно, что этот образ жизни менять на унылое пребывание в офицерском общежитии на станции Болшево Ярославской железной дороги (хотя и платили там больше и должность была подполковничья) не было никакого желания. Поэтому завершив оформление документов по диссертации в Академии и отправив их в ВАК, я приступил к исполнению должности инженера-испытателя 24 отдела второго управления в качестве маленького винтика большой космической машины.