Блудный сын. Часть вторая. Глава 8

8
     Саския с радостью поехала в Гаагу, предвкушая удовольствие от желанных покупок и представлений французов. Гуляя по улицам Гааги, прохаживаясь по торговым рядам и высматривая новые платья, смотря театральные постановки, Саския каждую минуту вспоминала: «Ах, если бы Рембрандт оказался рядом...». В какой-то момент не удержалась и воскликнула вслух то, что постоянно повторяла про себя.  Алтье и пастор, казалось, ничуть не удивились. Саскию не на один миг не покидали мысли о Рембрандте. Только теперь, когда её дорогого художника не было рядом, девушка поняла как страстно любит его.

     По возвращении в Амстердам Саскии не терпелось стремглав помчаться в дом кузена Хендрика и увидеть, наконец, Рембрандта. Сильвиус и Алтье, видя её нетерпение, не стали томить долгим ожиданием. Йоханес послал служанку к Хендрику с запиской о своем прибытии, о предстоящем визите на следующий день и о надежде увидеть Рембрандта ван Рейна. Хендрик ван Эйленбюрх не преминул тут же передать давно ожидаемую весть Рембрандту. У художника будто гора свалилась с плеч. Завтра он увидит Саскию.

     В день визита Саския поднялась ранним утром, перемерила свои платья и выбрала один из новых нарядов, купленных в Гааге –  корсаж из сатина цвета беж с вышивкой шёлком и такого же цвета сатиновая широкая юбка. Покрутясь перед зеркалом, придирчиво рассмотрев себя со всех сторон, Саския осталась довольна.
Рембрандт поднялся ранним утром, осмотрел свои руки, старательно вычистил ногти. Одел один из недавно купленных нарядов – куртку и широкие панталоны из серого атласа и батистовую рубаху со множеством кружев. Взглянул на себя в зеркало: кажется, слишком много кружев, выглядит слегка игриво. Но оставил всё как есть.

     Если предоставится случай, он непременно объяснится с Саскией.
Экипаж с пастором и сёстрами подъехал к дому Хендрика ван Эйленбюрха около полудня. Сердечные приветствия, светский разговор о ярмарке, погоде в Гааге, впечатлениях, родственниках пастора в Дельфте и Роттердаме. Любезные восклицания восхищения, удивления, вежливый смех. Рембрандт и Саския поддерживали беседу. Больше восклицаниями и смехом. Если бы их спросили, о чем ведётся беседа, они не смогли бы вспомнить.

 - Господин ван Рейн, – обратился к хужнику пастор Сильвиус, – что нового у вас в мастерской?
 - Кроме обычных сеансов для портретов я начал новые картины на сюжеты из мифов.
 -  Ах, как занимательно! – чуть деланно воскликнул пастор, – Саскии чрезвычайно любопытно взглянуть на ваши новые работы. И ей не терпится рассказать вам о представлениях французов в Гааге, вы тоже любите театр. Она вспоминала о вас на одном из представлений.
 - С большим удовольствием покажу госпоже ван Эйленбюрх как продвигается работа, – Рембрандт протянул руку Саскии и сделал приглашающий жест в сторону мастерской.

     Они пошли через мастерскую, где Саския взглянула на наброски, перебросилась несколькими словами с Говертом Флинком, и направились во внутренний дворик. Влюблённые испытывали прилив радости и счастья оттого, что снова видят друг друга после разлуки, длившейся для них целую вечность. Саския весело болтала о понравившихся ей представлениях, о новых покупках, приобретенных на ярмарке, Рембрандт рассеянно слушал. Войдяво внутренний дворик, Саския увидела стоявший на столе предмет, покрытый тёмным шёлком, она угадала очертания клетки. Рембрандт сдёрнул лёгкую шёлковую ткань. Это и впрямь оказалась красиво сработанная клетка с небольшой яркооперённой птичкой в ней. От внезапной смены тьмы на свет птаха встрепенулась и через мгновение деловито зачирикала.

  - Пташку я купил для вас, Саския, пока с нетерпением ожидал вашего возвращения. Это певчая птичка, она начнёт петь когда привыкнет к вам, так сказал продавец птиц. Мне казалось, несколько дней разлуки превращаются в вечность, а эта птичка своим весёлым, мелодичным щебетанием напомнила мне вас.
Она молча посмотрела Рембрандту прямо в глаза.
 - Саския, вы ведь знаете, я люблю вас,- тихо признался Рембрандт
Она медленно кивнула. Не произнеся ни слова, не опустив взгляда.
 - И мне кажется, вы меня тоже любите.

Она снова кивнула, продолжая смотреть ему в глаза. Обычно жизнерадостно разговорчивая, Саския вдруг стала молчалива. Лёгкая, едва заметная улыбка тронула ее губы. Её горящие глаза, с обожанием смотревшие на Рембрандта, говорили без слов.
 - Дорогая Саския, вы могли бы, хотели бы стать женой художника?
 - Я хотела бы стать женой художника Рембрандта ван Рейна, – тихо произнесла она свои первые за время объяснения слова.

     Они с нежностью посмотрели друг на друга. Он поцеловал её легким поцелуем, чуть приоткрывшим ее губы. На молочно-белой коже Саскии заиграл румянец. Он не стал целовать её жарким, протяжным поцелуем. Еле удержал себя. Удержал.
Влюблённые не желали медлить.Он завтра же отправится к пастору и кузине Алтье просить её руки. Она думает, отказа не будет. Не напрасно пастор отправил их вдвоем в мастерскую смотреть картины, смеялась девушка.

     После отъезда гостей Рембрандт просил Хендрика сопровождать его назавтра: он поедет к Сильвиусу просить руки Саскии. «Ах, конечно же, Рембрандт», - почти по родственному воскликнул сияющий Хендрик и, радостно всплеснув руками, отправился поделиться новостью с женой. Рембрандт тотчас осмотрел свой гардероб и выбрал одежду для предстоящего судьбоносного визита: элегантный тёмно-синий камзол из тонкого сукна отличного качества, таких же штанах – не слишком широких, суживающихся ниже колен, и белоснежной сорочке из тончайшего батиста, купленной в дорогой французской лавке. Как и предрекала Саския, Пастор Сильвиус и Алтье благосердечно приняли предложение. После приличествующих случаю бурных поздравлений условились не откладывать свадьбу на долгое время: объявить о помолвке в начале июня и через год сыграть свадьбу. Помолвка состоится в Амстердаме, а свадьбу сыграют в Фрисландии.

    Праздничный вечер по случаю помолвки устраивался в доме Хендрика ван Эйлебюрха. Амстердамский клан ван Эйленбюрхов и Рембрандт дружно приступили к подготовке: рассылались приглашения, закупалась необходимая провизия и напитки, неимоверно чистый голландский дом снова выскребался, вычищался, вымывался, проветривался. Приглашались лишь родные и друзья, но в итоге, гостей набралось немало: родственники Эйленбюрхов из Фрисландии и Зеландии, семья Рембрандта в Лейдене, Николас Тульп и доктора гильдии хирургов, постепенно превратившиеся из портретируемых заказчиков в приятелей Рембрандта и  Саскии, мастерская Рембрандта ван Рейна, Каспар Барлеус, Николас Элиас Пикеной и Томас де Кейзер -  Рембрандт часто сталкивался с ними в гильдии художников и на собраниях мейденцев, Геркулес Сегерс, находившийся в Гааге. Все приглашались с семьями..

     Поездка в Лейден становилась неминуемой, сколько бы Рембрандт её не откладывал и какие бы причины не придумывал. Причина, впрочем, была всегда одна, поправил себя Рембрандт: работы невпроворот. Художник освободил от сеансов и занятий один из дней и, соврав, что поедет на день в Гаагу, отправился навестить семью. Почему он не сказал правду? Всю дорогу до Лейдена Рембрандт, трясясь в дилижансе, который он на этот раз предпочёл судну из-за быстроты, пытался ответить на этот вопрос. Не желал лишний раз рассказывать о своей семье и её мельничном деле? 

     Но Эйленбюрхам известно о его происхождении. Так уже привык к успеху и известности, что отмахивался от семьи, от предстоящего тяжёлого эмоционального разговора о помолвке, предвидя реакцию домочадцев? Или не хотел признаваться в том нелицеприятном факте, что был в Лейдене слишком давно, несмотря на обещание почаще навещать родных?

     Лейден по обыкновению встретил художника ветром и снующими студентами самого большого университета страны. У Рембрандта, вышедшего из тряского дилижанса, появилось ощущение, будто он никуда не уезжал, а только съездил на денёк в Амстердам или Гаагу. Он сделал несколько шагов по так хорошо знакомой дороге, его охватило уже забытое чувство ожидания скорой встречи с родными – с матерью, братьямии, Лисбет, к которому примешалась печаль от сознания того, что он уже не увидит отца.

     Постучал в дверь родного дома и через несколько мгновений услышал стук деревянный башмачков. «Лисбет, наверное», - подумал Рембрандт. Дверь открылась, на пороге стояла Лисбет. Она застыла на пороге, будто не верила тому, что видит. Глаза широко распахнулись, с радостным: « Ах, Рембрандт» она бросилась брату на шею.

     Неожиданный приезд младшенького сына, столь любимого и давно не виденного, отозвался в сердце Нелтье поющим счастьем. Она гордилась успехами сына, с покойным Харменом они не раз представляли его состоятельным, талантливым и уважаемым мастером. Узнав зачем приехал Рембрандт – о его невесте, о готовящейся помолвке и приглашениях для них – она опечалилась. К сладкому чувству счастья примешалось горькое – горечь обиды на невнимание Рембрандта. Почему он так долго не приезжал навестить их, а приехал только когда понадобилось их одобрение помолвки и предстоящей свадьбы ?

    Адриан, ставший главой семейного дела, не раз с укором упоминал о младшем брате. Нелтье защищала младшенького: он пишет свои картины, у него совсем нет времени, вспомни как он работал, когда жил дома. Но в душе понимала, Адриан прав. И ждала, всё время ждала: а вдруг раздастся долгожданный стук в дверь и появиться забывший их сын и брат. И вот он здесь –  возмужавший, уверенный в себе, модно одетый.
  - Рембрандт, мой дрогой мальчик, мы им не ровня. Твоя избранница никогда не будет воспринимать тебя как равного. Ты простого происхождения, а её семья занимает высокое положение, – горестно и непримиримо воскликнула Нелтье.
 - Саския любит меня, а я люблю её. Она и её семья принимают меня как равного. Я и есть равный.

 - Ты просто художник. Мастер. Мастеровой. А она аристократка, – настойчиво повторила Нелтье, – никогда, наверное, не работала, палец о палец в своей жизни не ударила.
- Я не просто художник, а известный художник. Мне заказывают картины и портреты знатные люди: принц Оранский, принцесса Амалия. Может быть, я стану придворным живописцем, – в голосе Рембрандта уже слышалось сердитое нетерпение.
 - Сравниваешь себя с тем придворным живописцем, Рубенсом из Испанских Нидерландов? - иронически ухмыльнулся Адриан.

 - А почему бы и нет, – с вызовом отозвался Рембрандт
 - Он тоже женат на аристократке? – продолжал Адриан.
 - Нет кажется, я не знаю точно. Какая нам разница, на ком женат Рубенс! Мы говорим о моей помолвке и женитьбе. Вы моя семья и я хотел бы, чтобы вы приехали на празднество по случаю моей помолвки. Я привез вам приглашения.
Рембрандт убеждал, уговаривал, но чувствовал, что мать и Адриан, а значит и вся семья, настроены против помолвки. Его обуяло раздражение и, в то же время, он испытывал угрызения совести. Словно разгадав его чувства, Нелтье менее решительно и всё так же горестно спросила:

 - А почему ты не приезжал до сих пор, сынок?
Как не хотел, как боялся он этого вопроса, горестно-укорительного тона матери, как неуютно и неловко чувствовал себя.
- Отчего ты не приехал рассказать о Саскии раньше, – эхом вторил ей Адриан?
- У меня было много работы – портреты и заказ принца Фредерика Хендрика. Я очень сожалею, – Рембрандт был противен сам себе...


     Празднество удалось – весёлое и разгульное. Рембрандта и Саскию объявили женихом и невестой – счастливых и чуть-чуть растерянных. Саския очаровала всех, появившись в одном из новых нарядов, купленных на гаагской ярмарке, ещё ни разу не надетом, придержанным ею специально для этой торжентвенной оказии. Лёгкое муслиновое платье цвета спелого абрикоса, искусно расшитое кружевами, прекрасно сочеталось с её медовыми кудрями. Рембрандт на этот раз не втиснул себя в строгий камзол, а одел лёгкую серо-голубую куртку с рукавами пониже локтя и батистовую сорочку.

     Наперебой поздравляли помолвленных, не забывая налегать на напитки и яства. Гулянье – гуляньем, но не забывали и о делах. Николас Элиас Пикеной и Рембрандт вели оживлённую беседу о вступлении Рембрандта в амстердамскую гильдию Святого Луки. Николас Элиас состоял в правлении гильдии и мог дать Рембрандту дельные советы. Геркулес Сегерсприехал из Гааги поздравить Рембрандта, не желая пропустить подходящего случая повеселиться на вечеринке с художниками. Сегерс не преминул похвалиться собратьям по ремеслу: два его пейзажа недавно приобрел принц Фредерик Хендрик. Саския ничуть не возражала против деловых разговоров на празднике, речь шла о будущем её жениха, а значит теперь и о её будущем.

     Рембрандт светился счастьем, лишь одно обстоятельство омрачало поющее чувсто – никто не приехал из Лейдена.
Через три дня после помолвки Рембрандт, загадочно улыбаясь, попросил невесту позировать для него. Саския с удовольствием согласилась и полюбопытствовала с обычным звонким, жизнерадостным смехом:
 - Как тебе позировать, дорогой, как ты собираешься писать меня?
 - Я буду рисовать тебя, моя принцесса, – он продемонстрировал ей приготовленные бумагу из пергаментатончайшей выделки, продававшуюся буквально по листам, которую он тут же дугообразно закруглил с одной стороны, и карандаш.

 - Это серебряный карандаш, – пояснил художник, – его редко используют сейчас. На такой бумаге должно неплохо получиться. С позой – ничего особенного, просто присядь за стол и слегка облокотись на него руками. Да, вот так... Нет, подними одну руку к лицу, а другой держи цветок маргаритки... Да вот так, так хорошо. Смотри на меня или слегка в сторону.
 - Подожди минутку, – вдруг вскочила Саския, выбежала из комнаты и через минуту вернулась, держа в руках прелестную соломенную шляпку с прикреплёнными на ней цветами, оставленную ею в прихожей.

 - А что если так, - с азартом воскликнула Саския. Водрузив на голову шляпку, она приняла позу о которой просил Рембрандт.
 - Ты молодчина, моя принцесса. В шляпке просто идеально.

     Пальцы, держащие серебрянный карандаш, стремительно, уверенно скользят по бумаге, рисуя постепенно проявляющиеся на листе любимые черты: нежно и задумчиво смотрящие на него глаза с запрятанным в них смехом, губы, в любую минуту готовые весело улыбнуться, выбившаяся из прически прядь волос, шея в любимых Саскией жемчужных бусах, округлые плечи в накинутой на них легкой шёлковой шали. Закончив карандашный портрет, художник написал под ним: «Это портрет моей жены в 21 год на третий день после нашей помолвки 8 июня 1633 года». Поставив последнюю точку, художник показал портрет Саскии.

- Это я, да, это я,  - смотря то на листок, то на Рембрандта воскликнула Саския.
 - Это для тебя, дорогая.
 - Как чудесно, спасибо, мне так нравится. Я здесь будто купаюсь в тёплом воздухе. Такой лёгкий, прозрачный портрет. Повешу этот рисунок в своей комнате рядом с твоим портретом.