Все, что невозможно сказать...

Письмо шестнадцатое.

К ты себя чувствуешь?
Я так хотела быть для тебя опорой абсолютно во всем, но... Доверие - как бумага, - один раз помнешь и гладкой уже не сделаешь никогда, как бы ни старался. А сколько раз твой "лист бумаги" мяла я? Зря мне говорят, что люди все плохое забывают. Они, может, и забыли, но сердце и тело запомнили на всю жизнь. Мама, я это понимаю.

Ты как-то сказала:" Как же я хочу, чтоб ты еще чуть-чуть побыла маленькой.". Эх, мама, я сама в себе потеряла ребенка. Хотя, ты знаешь, я бываю по-детски счастлива: всей душой, я окутана радостью, во мне сердце вот-вот разорвется от полноты чувств (!), и тогда мне хочется быть маленькой, и дурачиться. Но так часто после эйфории становится грустно, как будто мне нельзя радоваться. Наверное, у всех так. И все привыкают. Даже к боли со временем можно привыкнуть - ведь никак иначе, если сил от нее избавляться нет. И живут же люди... Такие кажутся сильными, хотя не всегда это так. У сильного чужой боль не увидит, даже если захочет, а слабым надо самоутвердиться как-то, и многие давят на жалость. Но нет, мама, я стану сильной: не хочу, чтоб меня жалели, пусть лучше ненавидят и презирают. Я не "сломаюсь", у меня нет права: быть слабой. Я все вынесу, все переживу. И я все вынесла, и пережила. Ты гордишься мной, я знаю, потому что у меня все получилось.

Спасибо тебе за это, мама.

Сегодня математик увидел, что я шла и курила, уварачиваясь от Фолиной. Рядом шел Рома и что-то говорил Кате, а та орала, чтоб я выбросила эту дрянь из рук. Она делала все правильно, если смотреть на это со стороны. Но я понимаю, что она делает это для показа, поэтому не слушаю ее. Что-то кричит "Валич", завидев нашу "компанию". Боюсь представить слова математика, которые он скажет мне завтра, ведь я и на него не обратила внимания...

Трудно...