Наследие А. Вельского 7

     Это были его последние слова. После них тело Афанасьева дрогнуло и ослабло. Ладони, сжимавшие наши руки, разжались. Я оглянулся на оборудование, которым была окружена его больничная койка, оно по-прежнему мерцало, вырисовывая какие-то кривые, что-то тихо попискивало, но я понимал, что вот эти мгновения – последние в жизни Павла Васильевич. А потом все резко изменилось, задергался самописец, вспыхнули несколько красных лампочек, а тон работы оборудования стал выше и тревожнее.
- Уходите, уходите, - громко заговорила сестра, - вы мешаете.
- Да-да, конечно…
    
     Мы покинули палату, едва не столкнувшись на пороге со спешившей дежурной бригадой медиков. Дверь за ними закрылась, но через нее мы слышали какие-то отрывистые и непонятные слова. Мы с Верочкой не смотрели друг на друга, но были рядом. А точнее, Верочка рыдала на моем плече, горько, навзрыд. Кое-как я стянул с нее халат, потом с себя и передал их кому-то, даже и не видел кому именно, а сам бережно повел Верочку к выходу на улицу. Увидев нас, никто не задал никаких вопросов – все было и так понятно…
    
     Через несколько минут, в дверях появился заведующий отделением. Марлевая повязка его была спущена. Шапочка как-то неряшливо, съехала в сторону. Увидев его, правление, которое за короткое наше отсутствие успело опять переместиться с улицы в коридор, теперь двинулось к доктору. Вопросов никто не задавал, но зато врач сказал ответ:
- Все, товарищи. Увы, мы не боги. Мне очень жаль…
     Сказал и повернулся, чтобы уйти, но потом передумал, попросил у кого-то сигарету и направился в сторону выхода. Следом потянулись и остальные…
    
     Правда, этот день словно и не собирался заканчиваться. На порожках больницы, мы попытались приступить к решению известных организационных вопросов, но ничего разумного в голову не приходило. Даже такое простое решение – отложить все до завтра – с трудом пробивалось сквозь нашу суетливость. Что и говорить – сегодня мы были не готовы принимать серьезные и правильные решения. А большинство из нас, просто мечтали о том, чтобы разбрестись по домам. Не от черствости, конечно, от усталости, от напряжения. А кроме того, всем нам надо было побыть в обыкновенном, человеческом одиночестве, хотя для того, чтобы позволить печали осенить душу. Только вот этот черный день и не думал заканчиваться…
    
     Мы стояли на остановке, Игорь Молотов, временно исполнявший обязанности Афанасьева, раздавал нам последние инструкции на завтрашний день – мы слушали в пол уха. На чью-то реплику Игорь повернулся спиной к проезжей части, споткнулся, а может, оступился – не важно – качнулся назад, чтобы удержать равновесие сделал шаг на проезжую часть и оказался под колесами неизвестно откуда взявшегося автомобиля. Все произошло мгновенно. Шаг, окрик, страшный удар, сопровождаемый глухим, с хрустом, ударом, и вдруг тело Игоря оказалось в полутора метрах над землей, а потом упало. Как-то плохо упало, словно это было и не человеческое тело вовсе, а какая-то тряпичная кукла. Не готовые к подобному – да и как можно к такому подготовиться – мы на мгновение опешили. Потом кто-то бросился к Игорю, кто-то, кто посообразительнее, назад в больницу за врачом, хотя, присутствие врача было явно лишним – Игорь Молотов был мертв…
    
* * *
    
     Мы хоронили их в один день, на одном кладбище, в соседних могилах. Произносились какие-то слова. Кто-то плакал, кто-то молчал. Потом поминали, но все это осталось в моей памяти скомканным, размытым, совершенно неподдающимся восстановлению пятном…
    
     Вполне естественно, что я, впрочем, и Верочка тоже, совершенно забыли о том затяжном сне. По молчаливому согласию, мы решили, что все это произошло просто от усталости – предшествующие дни действительно были суматошными, переполненными хлопот, а потом и любви. Признаться, это не было моим обычным режимом. Вот и случилось такое – организм забастовал и отключился. По крайней мере, это объяснение было ничем не хуже других. И другой вопрос, что сам-то я чувствовал какое-то неудовлетворение от этого, хотя и вполне логичного, объяснения. Что-то вроде зуда, правда, не настолько сильного, чтобы всерьез заняться этим вопросом…
    
     А потом был телефонный звонок, которого я не ждал. Точнее, я даже и не предполагал, что он может раздаться – ведь прошло столько лет. А вот на тебе…
- Алло, слушаю, Подольский.
- Олег, привет, дружище, - голос был незнакомым и каким-то слишком уж жизнерадостным, то есть, не соответствующим моему настоящему состоянию. Что я мог ответить?
- Простите, не узнал.
- Эх, ты! Это же я! Быков.
- Марат, черт возьми! Я действительно тебя не узнал.
- Я так и понял…
    
     Марат Быков – мой бывший однокурсник, пошедший по стезе журналистики. Конечно, я его помнил, но не голос, конечно, а фотографию. Старую, из институтского альбома. Мы не виделись с ним, наверное, лет десять, хотя, нет, намного больше, слишком уж по-разному пошли наши дороги после окончания института.
- …у меня к тебе просьба, - начал с места в карьер Марат. Что и говорить чувствовалась не просто профессиональная хватка, а именно, журналистско-столичная.
- А чем скромный редактор из провинциального литературного братства, может помочь столице?
- Кровом, Олег. Приютом, так сказать, вечно странствующему бродяге от журналистики. На пару дней – не больше.
- Без проблем, - я действительно не видел проблемы, в том, чтобы приютить старинного приятеля-однокурсника.
- Отлично.
- Ты уже здесь, или все еще у себя?
- Завтра. Буду завтра.
- Тебя встретить?
- Было бы неплохо, но если это затруднительно, то я могу и сам. Ты только продиктуй адрес.
- Я встречу. Ты со столичным?
- Да, поезд приходит в десять утра. Вагон третий.
- Договорились.
- До встречи.
- До встречи…
    
     Я прошелся по квартире, проверяя по привычке, готова ли она к приему гостей. Порядок удовлетворил меня, я решил лишь слегка пропылесосить. Потом я провел ревизию в холодильнике и с некоторым удивлением выяснил, что продуктов для приема столичного гостя у меня маловато, особенно в части спиртного. Требовался поход в магазин, чтобы пополнить запас…
    
     Конечно, я не забыл о том, что сказала мне Верочка. Из-за последних событий разговор был отложен, но я точно знал, что Верочка все еще ждет от меня ответ. А я хотел дать этот ответ, хотел сказать все те слова, которые были у меня в сердце… Наконец стрелка часов указала нужное время и я начал готовиться к предстоящему свиданию. Надел новый костюм, свежую рубаху и повязал галстук. Отклонившись от основного маршрута, заехал на рынок и выбрал букет цветов, а потом, после некоторого размышления подобрал и второй. Далее, в «Винном погребке», я купил бутылку хорошего французского вина, (да-да, в нашей глуши присутствуют и такие чудеса), и только потом отправился домой к Верочке.

     Понятно, что я хотел сделать сюрприз, и не только потому, что я такой большой их любитель. Во-первых, я был виноват, и мне очень хотелось обязательно искупить свою вину и быть прощенным. А во-вторых, я хотел спровоцировать (в хорошем смысле этого слова) ситуацию, которая позволила бы сразу разрешить большинство вопросов. Помня о своей врожденной медлительности и склонности теряться, я проделал весь путь до Верочкиной многоэтажки пешком. Шел и тщательно готовил слова, и даже, в некоторой степени жесты. Для меня это было важно, и когда я брался за ручку двери в парадном, я уже точно знал, что и как скажу.

     Лифт работал. С угрожающими поскрипываниями и содроганиями он доставил меня на седьмой этаж, потом, помедлив мгновение, выпустил на лестничную площадку. Два коротких, вежливых нажатия на кнопку звонка, и за дверью послышались шаги. Без вопросов дверь открылась, и я увидел сразу обеих женщин. Каждая, предположила, что пришли именно к ней, поэтому обе и поспешили к двери.
- Добрый вечер, прекрасные дамы. Очень любезно с вашей стороны, встретить меня, - проговорил я, внося необходимые коррективы в подготовленное на свежем воздухе приветствие, и вручая каждой именно ей предназначенный букет.
- Олег…, -  Верочка смогла выговорить только это.
- Олег Владимирович, Вы класс! - Анастасия была чуть более красноречивой.
- Это следует поставить на стол, - я протянул бутылку вина хозяйке, - при чем, лучше будет, если этот стол будет кухонный.
- Я сейчас там книжки уберу, - спохватилась Анастасия и убежала на кухню.

     А Верочка досталась ухаживать за мной. Мой плащ был принят и аккуратно вывешен на распялке. Мне были предоставлены гостевые тапочки, после чего я был препровожден на кухню. Анастасия тем временем не только успела разобрать на столе, но даже приготовила две вазы. Пока мы обменивались короткими репликами о погоде, девушка забрала букеты и ушла в ванную комнату, проделывать некую операцию, позволяющую цветам как можно дольше сохранять свежесть.
- Я ждала тебя, Олег, - произнесла Верочка, глядя на меня.
- А я готовился к этой встречи.
- Я вижу, - улыбнулась Верочка, - ты такой красивый.
- Я и хотел быть таким, потому, что шел к тебе…
- Ой, - охнула Верочка, - уж позволь тогда и мне быть достойной этого вечера. Я недолго…
- Не спеши, я буду ждать столько, сколько потребуется.
     Оставив меня, Верочка поспешила уйти наводить красоту…
    
     Да-да. Я все знаю. Нельзя являться к женщине таким франтом, да еще с цветами и вином, но без предупреждения. Но сегодня я решил поступить именно так.
    
     Вошла Анастасия с двумя уже распакованными и приведенными в надлежащее состояние букетами. Она расставила их по вазам и, сделав шаг назад, полюбовалась то ли делами рук своих, то ли цветами.   
- Спасибо, Олег Владимирович, - сказала она, указывая взглядом на предназначенный ей букет.
- Я хотел, чтобы и тебе было приятно.
- Мне очень приятно, - Анастасия, потянулась к форточке и открыла ее, - давайте покурим, пока наша Верочка переодевается.
- Давай, - согласился я.

     Мы закурили, помолчали какое-то время, разглядывая дымок сигарет, а потом Анастасия тихо сказала:
- У вас все получится, я уверена.
- Очень хотелось бы, - признался я.
- Не волнуйтесь. Она очень ждала Вас, Олег Владимирович. Очень-очень сильно, все эти дни. Даже плакала тихонько.
- Я и сам был бы рад быть именно здесь, но со мной приключилась какая-то странная вещь.
- Смешное слово – приключилась, - улыбнулась девушка.
- Да. Помнишь тот день, когда я был у вас?
- Да, - кивнула девушка.
- Потом я пошел домой, пешком. Захотелось пройтись. Пришел поздно, вроде и устал, а уснуть не мог. Взялся за чтение рукописи и читал ее часов до пяти, пока мне плохо не стало, только после этого добрался до постели…
- Однако, - неодобрительно покачала головой Анастасия, - в пять утра.
- Да. Сейчас думаю, может, и вовсе не стоило, но было мне действительно нехорошо. И вот лег, а проснулся уже после обеда, во вторник.
- Проспали двое суток?! - удивилась девушка.
- Именно так. Я и сам был огорошен, когда до меня, наконец, достучалась Верочка и сказала какое число. Только мы в тот раз совсем коротко поговорили, все в этот день складывалось не очень…
- Да-да, - подтвердила девушка, - нехороший был день.
- Точно. Потом Верочка ушла. Сказала всего несколько слов и ушла.
- Представляю, что она Вам наговорила. Но уверяю Вас, это из-за того, что она действительно переживала за Вас. Она даже на меня наорала…
- Извини…
- Да, ладно Вам. Я-то ее крик пережила, я же понимала в чем дело.
- Потом, отход Афанасьева, абсолютно нелепая гибель Игоря Молотова. Похороны.
- И правда, настоящая черная полоса, - подтвердила Анастасия, - а Павла Васильевича и вовсе жалко, такой хороший был дядька.
- Очень жаль, - коротко подтвердил я…
    
     Что и говорить, переплетение человеческих судеб – странная вещь. Если бы не печальные обстоятельства, узнал бы я что есть на свете такая замечательная женщина… Хотя, неверно, то что такая замечательная женщина есть я знал, но вот смог бы я подойти к ней. Или решилась бы она… Большой вопрос.
- А Вы хорошо его знали? - нарушила молчание Анастасия.
- Афанасьева? Как тебе сказать. Некоторое время назад, ну, несколько лет назад, я бы ответил, что хорошо. Мы часто общались и вне работы, дружили домами, так сказать, перезванивались. А в последнее время, он как бы изменился… Сложно так просто объяснить, вроде и встречаться продолжали, и разговаривали, но у меня было ощущение, что что-то еще происходило в его жизни… Что-то такое, что он скрывал. Не только от меня, ото всех…
- Странно.
- Это и правда было странно, но я так и не решился задавать ему каких бы то ни было вопросов. Может быть зря, но теперь, увы…
    
     И тут в кухню впорхнула Верочка. Я даже и не сразу узнал ее. Сейчас главное не запутаться и никого не обидеть. Мне очень нравилась Верочка, и не только внешне, хотя, грех это не отметить – она была красива. Но с нами получилось так, что я увидел в ней сначала красоту скрытую, внутреннюю, или, пусть будет, красоту души. А вот сейчас, в кухне, появилась королева. Настоящая королева красоты. И это был так ослепительно, что я действительно зажмурился на какое-то мгновение. Да что я, даже Анастасия, не смогла сдержать вздох восхищения.
- Мамочка, - невольно вырвалось у дочери, - какая ты…

     И неожиданно Анастасия заплакала.
- Аська, ты чего, - мы повернулись почти одновременно, лишь я чуть замешкался, и Верочка уже обняла дочь, - ты чего, котенок, мой?
     Добиться внятного ответа удалось не сразу. А когда уж он прозвучал, то мы с Верочкой, а потом и сама виновница этого маленького переполоха, долго не могли остановиться от смеха. Настоящего, дружного, семейного, который, как утверждают медицина, продлевает жизнь…
- Конечно, вы у меня такие красивые. А я, даже не знаю, в кого такая страшная, просто страшилище…

     А потом, конечно, было вино. Мы разговаривали, и я, наконец, сказал свои заветные слова Верочке. А потом…, нет-нет, потом, мы пошли гулять. Все вместе. И гуляли всю ночь. А какая выдалась ночь! Ослепительно-красивая, звезды, как бриллианты, каждая размером с апельсин, и Луна – огромная, я никогда раньше, ее такой не видел. Да я даже и предположить не мог, что ночное светило бывает таким огромным и таким обворожительно-светлым. Черт возьми! И пусть даже, мне это только показалось!
    
     До рассвета оставалось совсем чуть-чуть, когда мы дошли до моего дома и улеглись спать. И уж не знаю, что на меня нашло, но я не решился прикоснуться к моей Верочке. Просто лежал рядом и смотрел, как она спит. Слушал, а точнее догадывался, как она дышит – таким незаметным и легким было это движение. Так прошел, наверное, час. За окном рассвело. Усталости не было, видно, предыдущий богатырский сон настолько восстановил мои жизненные ресурсы, что глаза мои просто были не в состоянии сомкнуться. Чтобы не будить Верочку, я перебрался на кухню, плотно прикрыл дверь, и чтобы хоть чем-то занять себя сначала заварил чай, закурил, а потом решил прочитать…
    
     «Обо мне. Я всегда знал, что этот вопрос будет задан. Здесь все так устроено, что невозможно не заинтересоваться моей персоной. Ведь я знаю, какие ходят по городу полу сплетни полу легенды обо мне. Легенды о том, что я продал душу, чтобы только занять это место. Или, еще говорят, что я питаюсь спящими, ради чего каждую ночь выхожу на охоту… И каждое новое утро, прибавляет количество жертв в моем списке. Там уже, наверное, целая тысяча. Не верьте. Там нет и трех десятков, да и они не имеют…
    
     Честное слово, мне ничего неизвестно, почему здесь, на территории карантина я занял именно это место. Если кто-то считает это подарком, тот ничего не понимает в происходящем, потому что для меня, это сущее наказание. Да, мне дано право казнить.  Да я могу вмешаться и избавить кого-то от наказания. Но что это за жизнь, когда у тебя есть такие права!

     …дело здесь не только в знамениях, у меня есть самая настоящая, официальная, бумага из ООН – здесь, она – обыкновенный исписанный клочок. А вот за пределами – это настоящая индульгенция. Правда, за пределами территории делать мне абсолютно нечего. Ладно, в сторону все это! Представляет ли хоть кто-нибудь, сколько тратится душевных сил и нервов, когда мне необходимо принять решение о наказании или помиловании?! В первое время, пока я не понял, что к чему, я наказывал легко, но до сих пор, вздрагиваю, когда всплывает в моей памяти содеянное мной. И дело даже не в том, что я сомневаюсь в их вине – нет. Каждый из них заслужил своей участи, но почему именно мне было дано это право?! Здесь вопросы «За что?» и «Почему я?» обретают совершенно другую окраску…

     Было время, когда я вовсе перестал выходить днем на улицу, вместо этого, я ходил по ночам. Надвигал на глаза капюшон, и медленно брел по ночным улицам, выбирая при этом, самые темные переулки, предпочитая порой заходить в темные, засыпанные нечистотами  подъезды, и молча стоять там. Лишь бы не встречаться со случайными прохожими.
 
     Еще, я могу не спать и не могу спать, потому, что та полудрема, которая заменяет мне сон, мгновенно заполняется деяниями тех, кто проживает в карантинной зоне. Да, я знаю каждого из этих семисот с лишним тысяч несчастных. И не только в лицо, я могу заглянуть и в душу, перекопать все осознанное и все подсознательное. Мне больно, когда один из них умирает. И мне больно, когда я чувствую, как начинается новая нежеланная жизнь. А еще, я могу не есть. То есть, я вполне могу обходиться без этого, но я не знаю, как ко мне попадает моя жизненная энергия и мои нечеловеческие силы – подозреваю, что я могу их попросту высасывать из окружающих. Именно поэтому, я предпочитаю питаться обыкновенной пищей, которую мне готовит…
    
     Какое-то время назад эта часть моих полномочий закончилась. Я истребил всех, кто потенциально мог ему навредить. Признаюсь, что я вздохнул с облегчением. Осталось только главное. Что я должен? Так вы еще не поняли, я должен зафиксировать зачатие, а потом и рождение этого ребенка. И пока никого нет никого поблизости, я говорю: его еще нет! Совсем нет, даже в виде сгустка ткани в материнском чреве, а это значит, до финала этого сумасшедшего дома еще далеко. Очень далеко, а может и…»