Падаль. Глава 30

«И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ:
легион имя мне, потому что нас много.»


Утро же для Андерса Вуна началось около часа дня. Здравствуйте, о мессия, о просветитель и спаситель душ!

До собрания оставалось чуть более трёх часов – этого достаточно , чтоб не только подготовиться (например подучить речь и принять посредством стилистов и гримёров должный облик), но ещё и уделить несколько минут визиту Синдри Велиара. Яд, упомянутый в их телефонном разговоре, имел очень важное свойство – следы его не могла обнаружить ни одна экспертиза , но зато действовал он моментально и безотказно. Одной капли было достаточно, чтоб скоро последовал летальный исход. Синдри же пожелал приобрести целый флакон, зная, что это окупится. Он в ближайшем будущем - уже самый богатый человек в Мидиане. По крайней мере, он так думал.
Итак, Андерс Вун.

В сущности, по внутренним своим качествам Вун не имел ничего общего с тем уже известным читателю изображением на плакате. На публике, на собраниях он мастерски перевоплощался в испускающего добро и позитив своего двойника, чтоб войти в доверие. Как же иначе ? Это его заработок , профессия. Но и не только. Как нам известно, прежде всего, он готовил легион послушных и самоотверженных воинов и прислужников королевы, что последние две сотни лет спит в хрустальном гробу в недрах своего замка. Он – правая рука её. Имя её в переводе с древнего языка означает «звезда» - то есть Эсфирь. К Эсфирь Андерс иногда приходил, в пустую выжидая часы её пробуждения, после которого наступит её второе пришествие. Нагрянет её эпоха - новая эра, где в мире будут существовать лишь два трона – его и её. Он своими руками разделался бы с остатками неизвестно где пребывающих потомков Энгельса Грегера.

…Дом Андерса в несколько этажей, конечно уступал по грандиозным масштабам и роскошной обстановке особняку Велиаров. Вуны всегда находились на ранг ниже. Но сменялись века, сменялись роли, над ним не имелось иерархически более сильной фамилии. По крайней мере, Андерс так думал.

В кипельно-белом халате, на вороте которого искристо-жёлтыми нитями изящно вышиты его инициалы, он стоял в ванной у фарфоровой раковины, умываясь. В антикварном золотом зеркале отразилось его влажное лицо. Он – уже мужчина лет тридцати пяти, но имеющий раннюю седину. В его ужимках смешалась желчь и сахар, виделось нечто скользкое, хитро вымороченное.

В ванной он пребывал один и знал это достоверно. Но в зеркале возник не только его облик. У стены, в отдалении, чуть загороженная его плечом, обозначилась неподвижно стоящая фигура женщины в алом длинном платье. Андерс быстро обернулся, схватившись в исступлении о края раковины и … никого. Эсфирь никогда ранее не являлась ему.

Вун снова взглянул в зеркало, но уже вместо своего отражения увидел Королеву, в смолянисто чёрной бездне. Огромные глаза Эсфирь неподвижно полыхали, и непроглядная темень вокруг, кажется, тоже испускала зной. Её рука цвета слоновой кости с кровянисто-пунцовым перстнем ладонью припала к потусторонней стороне стекла, как паук или спрут. Андерс повторил её жест, сопровождая его мелкой дрожью. Их руки соединились друг с другом. В его мозгу вихрем возникли видения: он лицезрел сюжет, как некто – неведомый ему человек – совершает акт суицида.

Петля. Шипящий монитор. Судорога. Детали – все до мельчайшей. Корка его безжизненного глазного яблока. Синяя муха, что присела на уголок широко открытого точно в немом вопле рта. Детали…

Они предстали для Андерса чудовищным сном; они мешались, как в бреду, проявлялись то ярко и выпукло, то в сумбурном тумане. Да, Вун осознал, кто это. Да , он мёртв. Грегеров больше нет.

Андерс по-эпелептически закатывал глаза, что был виден лишь белок в пульсирующих красных прожилках, а его тело конвульсивно вздрагивало . Сквозь  кожу его ладони, пригвождённой к запотевающей зеркальной глади, словно проходил колкий ток, поражающий всецело его плоть и сознание. Скоро затмение отступило – Эсфирь показала ему всё, что желала показать. Один лишь миг и Андерс лицезрел её перед собой в том же положении, но на её гибло-ледяном лике проступил плотоядный оскал улыбки. А после от её руки возник раскол – длинная полоса, напоминающая очертаниями блеснувшую молнию, что тут же разошлась по всей поверхности зеркальной глади, которая градом мелких осколков обрушилась на пол. Андерс успел отскочить, чтоб не пораниться.

Он даже не вытер лицо, а мгновенно оделся и поехал в логово Эсфирь.
…Поговаривали, что луга вокруг крутой горы, на коей и возвышался замок, отторгали семя дерева и цветка. Бесплодная земля была вытоптана ведьмами, что в Вальпургиеву ночь стекались сюда, к владениям зверя. Ходили жуткие слухи, что всякого незваного гостя, проникшего за порог, потом не могли отыскать, точно его поглотили темнота и безмолвие, точно кто-то уволок слишком любопытного в недра, и след его навсегда потерян. Экспедиция в пучину непознанного, в бурный водоворот мистицизма завершалась погибелью. Репутация  у места, конечно, не самая добрая, но большинство сказкам не верило, но тем не менее остерегалось замка.
Он, огромный и седой, с колоннадами и башнями, нёс тень былого величия, всегда отпугивающий и холодный. Туда, в зев дубовых врат, мог зайти только Вун, зная что его - приспешника демона древний мрак не поглотит.

В одной из башен и находилась усыпальница Эсфирь – круглая зала, где в центре, на мраморной плите блистал прозрачный гроб с королевой.

Андерс вбежал туда и обнаружил, что он пустует. А возле окна в пол-оборота стояла к нему Эсфирь, отметившая его прибытие медленным и безразличным взглядом. Он замер.

Её стать и изящная стройность, горделивая голова, тяжёлые гладкие локоны в высокой причёске, убранной жемчугом, голубоватое студёное молоко её кожи, прекрасные и совершенные линии лика – о, разве можно подумать, что она главное проявление ужаса и кровожадной жестокости?..

Даже в тембре её голоса хотелось блаженно утонуть, будучи подверженным чувственной, райской неге. Изумительные полные губы её произвели движение, произнеся:

- Как долго продолжался мой сон?

- Двести лет, моя госпожа. Мир изменился… - ответил Андерс, боясь ещё хоть на шаг приблизиться.
- Он не может измениться, - после небольшого молчания сказала Эсфирь с проницательностью мудрого змия.
- Исключая то, что ныне вместо гильотины и топора такие как я. Мы используем информацию, - слабо ухмыльнулся Вун.
- Многих ли ты обезглавил? – в надменной сладости чуть смежив веки, обратилась к нему она с вопросом, явно приносящим ей упоение.
- Легионы. Те , кто были со мной с самого начала годятся Вам в служение. У этих людей нет дороги назад, а остальных я ещё буду готовить.
- Сегодня их дорога – сюда, в мой замок. Приведи мой легион, как только стемнеет. Всё, что здесь свершится – останется в этих стенах. Я не желаю на этот раз раскрывать своё истинное лицо перед чернью и простолюдинами.
- В этом мы с Вами похожи… - подметил Вун подобострастно, найдя этот факт для себя лестным. Эсфирь обнаружила его реакцию смехотворно глупой и с тонкой прелестной издёвкой промолвила, прожигая его зрачками:
- Пёс всегда перенимает черты своего хозяина.
- Скорее, я создан по образу и подобию своего бога – Вас, моя госпожа, - Вун склонил голову в знак безоговорочного почтения. С явным пренебрежением она равнодушно и скучающе вымолвила:

- Нет. Ты – паж. Презренный. Жалкий, как твои предки. Вы однообразны, неприметны… В вас нечего убивать.

Со смертоносной бесшумностью и грацией дикой кошки она прошлась из залы в коридор. Андерс следовал за ней и внимал дальнейшим её речам. Он не видел выражения её лица, но по тону её голоса чуялся кровожадный азарт. Эсфирь говорила:
- …А что может быть для меня приятнее, чем сначала вносить смуту, потом ставить перед собой на колени, и в конце концов завладевать?.. О , ты не поймёшь, как хочется заживо разрывать клыками плоть, когда пресыщенно поглощаешь податливую падаль… 
Они оказались на балконе. Ледяное марево и бессолнечный смог. Сквозь них – отдалённые и бескрайние фигуры Мидиана. Вун с важностью и несколько фривольно осмелился ей ответить:
- Падаль?…Но зато поданную на серебряном блюде! Пиршество будет подготовлено, как Вы велите .
Эсфирь его не слушала. Она озирала город с еле отмечаемой горечью:

- Мидиан. Мой храм, моё ложе, моя страна… - королева добавила с невидимой на бледном рте странной усмешкой, - и моя одиночная камера.

И здесь она – дитя, забавляющееся с игрушками. Какую-то куклу, марионетку она может посадить на пластмассовый трон, как то было с  Велиарами и как обстоит по сей день с Андерсом Вуном. Или она может поставить в ряд оловянных солдатиков и заставить их сражаться, изгаляясь над сценарием войны. Она может разбить вдребезги фарфоровых мечтательных Амуров, потому что они слишком прекрасны. Все страницы в раскрасках она плотно покроет алым, и земли пропитаются кровью. На небосводе возникнут свинцовые клубы пожарищ. Ненужные и бесполезные игрушки она выбросит в мусорную корзину – в братскую могилу.

И здесь она – падший ангел, забавляющийся с человеческими жизнями.
- Это Ваша резиденция, - торжественно сказал Андерс.

- …Как дерзок и неумен был Энгельс Грегер, когда поднял восстание, желая изменить сей уклад. Я хочу посмотреть на площадь, где он одержал победу над моими воинами.
 
- Я пришлю Вам человека, что всё организует…

- Это будет моим триумфом. Герой был и прошёл. А его враг – сущий. Рубеж эр преодолён.