Человек, которому нравилось быть грустным 8

Ему с ними было действительно интересно. Чудаковатая девчонка и женщина с дефектом речи оказались необычайно многогранными и сердечными людьми. Самоизоляция Валентина, бросившего безнадёжный вызов несовершенному миру, прекратилась, с ними он чувствовал себя лучше, чем отрешаясь от всего. И не имело значения, что книжник в прошлом был человеком семейным, у него уже взрослые дети, начавшие свою самостоятельную жизнь. От них он отдалился уже давно, да и они особо не переживали разрыв с этим поехавшим человеком. Но семейное тепло он впервые почувствовал с Люсей и её мамой, то, чего Валентин так долго искал в этом мире.
Они все были чудаками, и оттого всем вместе было так приятно и легко. Они не могли наговориться, еда, которую им приносил официант в кафе, остывала нетронутой. Но потом, после разговоров, они опустошали тарелки махом, не разбирая, горячая еда или холодная. Книжника очень радовало, что мама с дочкой абсолютно спокойно относились к тому, что он за них платил, ни разу не пытались спорить, просить оплачивать всё поровну. Они просто с аппетитом ели, доставляя этим ему несказанную радость. Так было и в первый раз, так было и во все последующие походы в кафе.
У Валентина было много денег, гораздо больше, чем ему нужно было самому. Получал он достаточно много, а на что тратить, просто не знал. И теперь у него появилась отличная возможность достать из-за шкафа несколько пухлых конвертов со сбережениями, и начинать понемногу вытаскивать из них новенькие, не затёртые купюры.
Почему он стал таким? Почему он разошёлся со своей прежней семьёй, прежними друзьями, знакомыми? Почему выбрал такую странную, одинокую жизнь, наполненную поэтической грустью? Никто бы не смог угадать это, глядя в его непроницаемые глаза, и только два человека на всём белом свете могли быть посвящены в эти тайны. Это Люся, девочка, и Лиза, её мама, и, возможно, им он когда-нибудь расскажет обо всём, но не раньше как выслушает их истории. Хотя они так же, как и Валентин, не очень стремились поведать о себе всё.
В самый первый раз они просто погуляли в парке, а перекусить зашли в недорогое кафе неподалёку. Мама с дочкой замешкались у входа, долго отряхивали с курток снег и будто не решались пройти и сесть за стол, пока книжник не стал чуть ли не за руку усаживать их за стулья. Но раз проломив этот лёд недоверия, мужчина решил проблему – с того раза они уверенно проходили внутрь, сразу же кидались рассматривать меню и выбирать то, чего они ещё не пробовали.
Официанты вначале с подозрением относились к странной компании, постоянно следили и контролировали, не собираются ли они уйти, не заплатив за обед, потому как и вправду троица выглядела очень пёстро, от таких всего можно было ожидать. Но и тут со временем наладилось, вскоре работники кафе уже знали девочку по имени, даже угощали её бесплатным мороженым за счёт заведения, и откуда-то прознали про Валеру книжника, безобидного и честного чудака с собраний. Город всё-таки небольшой, затеряться среди людей трудно…
Ну а вообще, хоть они уже встретились несколько раз, и хорошо провели время вместе, стадия знакомства друг с другом затягивалась, пока ни один не говорил о себе ничего. Все попытки книжника расспросить своих новых друзей натыкались на сплошную стену.
- А где вы живёте?
- Там! – указывала девочка пальцем вдаль, и мать тут же вторила ей.
- Там – это где? На какой улице?
- Там! – вновь был ответ.
- Одни живёте?
- Втроём, я и мама. Ещё кошка есть у нас.
Они неохотно отвечали на такие расспросы, и если Валентин аккуратно настаивал, они замолкали, а потом, словно желая разорвать путы неприятного разговора, принимались говорить на отвлечённые темы. Книжника это насторожило, ему виделась некая новая тайна, но до поры до времени она останется нерассказанной.
Что он чувствовал к ним? Жалость, участие, желание помочь. А ещё радость от соприкосновения с чужой судьбой. А они? Бывало, они, не сговариваюсь, вдруг беспокойно вглядывались в него, да так внезапно, что Валентин терялся. Новые друзья вроде и были рады общению, смеялись над шутками, делились мыслями, но всё равно, иногда из глубин снова выплывал этот опасливый взгляд пронзительно голубых глаз. И он был бессилен что-либо сделать с этим, только время властно над людскими страхами, да и то не всегда.
А вот свою конфликтную соседку, которой он тоже считал должным помочь, после того раза никто не видел. Старуха перестала выползать на лавочку, её не видели в подъезде, и даже дворовые коты настолько осмелели, что уже без зазрения совести занимали всю лавочку своими пушистыми тельцами. И у всех эта пропажа вызвала облегчение, но только не у книжника. Как-то он даже поделился своими опасениями с друзьями.
- У нас бабушка одна во дворе живёт – начал Валентин. – Злая жутко, со всеми ругается, все у неё плохие. Но тут недавно её сын-уголовник избил, сильно, крови было много.
- Я бы свою маму никогда бы не ударила.
- Я знаю, а этот человек смог. Может быть, он даже и убил бы её, если бы я не вмешался тогда.
- Ты сказал ему, что он неправ?
- Сказал, но он не согласен с этим. В общем, после этого я зашёл проведать бабушку, а там он, прогнал меня, сказал больше не приходить. Вот я теперь и переживаю за эту пенсионерку.
- Так сходи к ним ещё раз.
Лиза попыталась что-то сказать, Люся перевела:
- Мама говорит, мы можем сходить к ней все вместе.
- Нет, это лишнее – отмахнулся Валентин. – А вдруг там её сын? Он плохие слова говорит, обзовёт нас.
- Мою маму тоже били сильно – после недолгой паузы девочка ошарашила мужчину.
- Кто бил?!
- Один мужчина… Очень злой. Такой же злой, как тот, что бабушку бил. 
- Ты знаешь, как его зовут?
- Нет. Но он маму знает. Мы его встретили один раз, он маму увидел, подошёл и схватил за плечо, стал тащить. Она не хочет, а он ей по лицу ударил, чтобы шла. Я плачу, а он даже внимания на меня не обратил. Если бы не прохожие, утащил бы.
Лиза заметно стала нервничать, теребила в руках пуговицу от кофты. Её ногти, без маникюра, неаккуратные, плохо вычищенные больше походили на мужские. Так выглядят руки подростка, ещё не привыкшего следить за своей наружностью, или девочки-пацанки из восьмого класса. И было в них что-то необъяснимо притягательное, какая-то неуловимая непосредственность. В мире, где всё принято тщательно лакировать, скрывать недостатки и изъяны, естественность всегда будет выбиваться из обыденности.
- Лиза, кто это был? – с тревогой спросил Валентин. Она растерянно пожала плечами. – Ты его знаешь? – снова замотала головой. – А в полицию ходила? – и вновь нет.
- Это отец девочки? – напрямик, без обиняков пошёл вперёд книжник. Женщина опустила глаза вниз, не желая смотреть в глаза обличителю. Ответ был ясен без всяких слов. – Ты хотя бы имя его можешь сказать? – она продолжала молчать.
- Мам, если знаешь, скажи, дядя Валера хороший. Он ничего плохого не сделает – и всё равно Лиза оставалась недвижима, словно и не участвовала в разговоре.
- Скажи хотя бы, когда это было – настаивал книжник. Наконец мать девочки подняла взгляд, виновато мельком взглянула на мужчину, а затем на пальцах изобразила число 9. – 9 числа? Или девять дней назад? – она показала один палец. – Ты же уже знала тогда меня, почему ничего не сказала? Я бы мог помочь, если что.
Ей было крайне неловко, и на мгновение она даже приподнялась, будто порываясь уйти. Но Валентин почувствовал, что достиг уже грани, и дальше давить бессмысленно.
- Лиза, прости. Мы больше не будем об этом говорить сейчас, когда сама захочешь, тогда и обсудим. А пока давай закажем чай, будешь? С мороженым.
- Я буду! – звонко донеслось от Люси. – Хочу фисташковое попробовать.
Но день уже был омрачён и для него, и для матери. Сразу вспомнились те строчки из тетрадки, невинной детской рукой смазанные до обычного факта, без ужасов и боли, что могли за ними скрываться. Может, конечно, он и драматизировал, но почему-то ещё с самой первой встречи в парке, впервые посмотрев в эти чистые глаза, он увидел в них затаённую боль, и понял, что они пережили нечто очень плохое. Тем они так и запали в душу, забрав покой, заставив Валентина думать о них по многу раз за день. И тем контрастнее был взгляд девочки, добрый, доверчивый и как бы вопрошающий одновременно. Никогда ничего подобного он не видел в своей жизни, и только теперь он, наконец, казалось,  разгадал эту тайну.
Феномен высшей доброты, прошедшей через страдания и набравшей после этого силы, был реален. И то, что из миллионов людей, способных помочь другим, волонтёрами становятся в основном те, кто сам пережил в своей жизни утраты и лишения, а потому понимает, насколько важна помощь в таких ситуациях. Добрый – это когда столкнулся с ужасом, пережил его, и локализовал его в себе, неся душевные антитела. Их потом и вливают заболевшим депрессией, людям на самом краю, через беседы, сочувствие и соучастие, этим предотвращая массовое сумасшествие на планете. Вот что творилось бы, если в хосписы, станции переливания крови, детдома, места стихийных бедствий не стремились люди, полные гуманизма и желания помочь?
Они, конечно, не были волонтёрами Красного Креста, но в них жил тот же дух, та же основа, и это остро чувствовалось Валентином. Он разглядел ангельские лики среди моря серости и равнодушия.
- Вас проводить?
- Нет! – как и в прошлые разы резко, безапелляционно заявила Лиза, а Люся ей вторила. – Сами дойдём, дядя Валера, не хотим вас ещё беспокоить.
- Да мне не трудно, я бы сам хотел с вами пройтись до дома. А вы каждый раз запрещаете.
- Мы в разных местах живём.
- Что?!
Это был день шокирующих откровений.
- То в одном месте ночуем, то в другом – бесстрастным тоном ответила девочка. – Иногда в ночлежке свободно, там спим, летом нас знакомые на даче своей пускают жить.
- Да ты что, серьёзно? У вас нет жилья?
- Нету – мама попыталась одёрнуть дочку, схватив её за рукав, но та отстранилась и продолжила. – Последний месяц мы у бабушки одной живём, она нас знает, пожалела. Но на каникулы к ней внуки приедут, и нам придётся уехать. В который уже раз…
- Я… - мужчине было неловко и волнительно. – Я… один живу, у меня свободная комната. Вы всегда, если что, можете приходить и ночевать…
- Правда? – с радостью воскликнула Люся.
Но мама нисколько не разделяла энтузиазм ребёнка, судорожно замотав головой.
- В этом нет ничего плохого, если переночуете. Дверь у меня в комнату с замком от прошлых хозяев…
-Так мы вам мешать будем! – будто спохватилась девочка.
- Не будете. Мне иногда даже хочется, чтобы рядом кто-то жил.
- Дядя Валера…
- Меня не Валера зовут, а Валентин. Все почему-то так прозвали. Можно просто Валя.
- У меня так же… - восхищённо отметила Люся. – Но я и то, и другое имя люблю.
И всё-таки, рано было предлагать такую помощь. Три-четыре совместных ужина – ещё не повод лезть и пытаться изменить их жизнь. Он уже стал корить себя в душе, что так скоропалительно сделал это предложение. Насколько оно усложнит отношения, добавит в них напряжения и неловкости, сейчас понять трудно. А они только-только стали приоткрываться!
-Послушайте, я прошу у вас прощения, если чем-то обидел – прервал молчание Валентин. – Больше я никогда не скажу об этом, но если вдруг так получится, что вам негде будет переночевать, или некуда пойти, или просто захочется пожить в квартире со всеми условиями, а не в ночлежке – звоните в любое время. Если не понадобится – будем общаться как прежде. Хорошо? – мама неуверенно кивнула, дочка звонко сказала  «Да». А потом они все медленно, словно нехотя, стали расходиться в разные стороны – книжник домой, в свою пустую квартиру, а они навстречу зыбкой снежной стене под фонарями, казавшейся сказочными воротами в другой мир.