Зов. Глава 29

Город Мечты. Мидиан. Он беспристрастен и равнодушен к Кристианау де Снору. К нему – тысячу дней лелеющего единственную грезу. Трепета, коим де Снор обозначил их встречу, хватит на двоих.

- Что же Вы так по сторонам озираетесь , точно в сказку попали? – недовольно буркнул таксист , грузящий в свой старый полумёртвый автомобиль его вещи. Там были бережно упакованные холсты. Кристиан, очарованный Мидианом, стоял возле него с мольбертом подмышкой и небольшой дорожной сумкой. В это время у таксиста была работа не из лёгких : Кристиан взял с собой самое важное – немалочисленные плоды его творчества , все картины , кроме одной - той , что с незнакомкой, волею нездешних сил перешедшей к Яну Грегору. Но образ холодной и по-неземному прекрасной королевы запечатлелся в нём прочно, как высеченные на гранитном надгробном памятнике инициалы. Он ловил себя на мысли: «Она здесь , где-то в Мидиане . Она ходила по этим улицам… Я знаю, я верю, я чувствую…» Он - сомнамбула, ясновидящий всё, кроме мимолётного и тяжко бренного: вокзальных скрежетов, гудков, расталкивающих друг друга в спешке людей, едкого замечания нанятого таксиста, пусто надеющегося, что клиент ему поможет загрузить свой же багаж, а не останется безучастным. Кристиан был участен лишь до того, что его лично интересовало и увлекало. Талантливые люди часто до неописуемого эгоцентристы.

Он думал, скользя ярко-зелёными глазами по косым обликам ветхих построек, рубцы времени на которых неумело скрыты краской цвета тошноты: «Я нарисую в этом городе великие картины, что достанутся вечности в дар…»

- Уф, неужели готово? Прошу в карету, господин!.. – цинично вымолвил раздражённый таксист.
Де Снор, не желающий расставаться с мольбертом, занял место на заднем сидении. С хрипом и рокотом машина завелась. Они двинулись в путь по нужному адресу по давно не ремонтированным дорогам. Кристиан молчал. Через несколько минут водитель спросил:
- Что это у Вас за поклажа?..
- Я художник. Это мои полотна.
- И меня, стало быть, нарисуете ?..
- Если пожелаете, то за определённую плату могу.
- Только Вы цвет лица преобразите, посвежее сделайте. Вот шрам у меня на брови  тоже бы хотелось убрать, а ещё благородной седины не помешало бы! Вы же художник, вы должны создавать прекрасное!

- Прекрасное!.. Художник не должен слякоть делать звёздной пылью! Он должен так написать подножную грязь, чтоб она более поразила созерцающего, чем то, что эстетически уже прекрасно.

Таксист перестал с ним вести диалог, потому что, во-первых, он ничего не понял из данного высказывания, а во-вторых, ему показалось, что этот юноша обозвал его грязью и слякотью, указав на то, что он несовершенен. А вот на собраниях Андерса Вуна ко всем относятся, как к совершенным, идеальным, как к венцам творения. Это он не понаслышке знал, ровно неделю назад впервые придя в «братство». Сегодня, в субботу, должно состояться очередное в четыре часа дня, как и обычно. Сейчас безымянный таксист убедился в том, что «неверные» в самом деле очень скверны и далеки от правды…

Кристиан скорее обрадовался, чем огорчился, что с ним далее прекратили говорить. Он уже очень давно не встречал человека, способного его понять, что отметилось некоторой тоской. Он рад стать каменным , но человеческая природа не допустит. Его душа голодала по другой душе, по своему близнецу, пусть отличаемому и нетождественному, но родному.

Но де Снор теперь всецело мог отдаться поглощению смутных и серых видов, взятых в плен утренней меланхолии и разрухи. Ему предстояло сойти на перрон станции , что располагалась в бедном районе Мидиана, но то ни чуть не портило впечатления. Мечта! Будь её проявление величественным или нищенским – она предстанет отголоском дольнего царства по своему нутру и сути.

Кристиан умел тонко воспринимать  неприметные мелочи: покосившаяся рама окна, что располагается слишком близко к уровню тротуара, покатые мансарды … Он полагал, что люди пребывали точно в тесных катакомбах, где невозможно в полный рост распрямиться. Здесь даже яркие цвета выглядели как на изношенном шатре цирка, чьи актёры топили в вине безысходность, а попоны скрывали на спине кровь. Да, они именно актёры неведомого для Кристиана представления: каждый здесь молчит о главном, о терзающем, боясь чего-то и чего-то постоянно опасаясь.

Другое дело этот таксист: он более раскован и уверен в себе. Приметить данные черты в новом обществе Кристиану было довольно просто: он видел людей сквозь призму психологизма, что в частых случаях прекрасно развит у художников.
Но что невзрачные люди, когда вокруг простирается зловещий и сумрачный Мидиан?.. Он манил Кристиана сновиденными наяву образами пустых подворотен, осерчалых фасадов, осиротевших старинных крестов на кладбищах за погнутыми ржавыми решётками. Везде ему мерещилась незнакомка, его возлюбленная, точно этот город – её храм, её ложе, её страна.

По пути они попали в пресловутую пробку. Дребезжащая «карета» оказалась в западне из железа и стен домов. Кристиан подвинулся ближе к окну – его привлекли угловатые глубокие трещины в бетоне на теле здания. «Вены Мидиана, - сравнил мысленно он, смотря на своё запястье с такими же символами, - меня и город изничтожит природа, лежащая в основе . Фундамент постройки точит грунтовая вода, мой – чувства». Он начал запоминать расположение трещин.

Естественное разрушение – искусный живописец , философ и скульптор. Но с трудами его кто-то и вовсе не желает ознакомиться, а иные их умеют воспринимать, но каждый по-своему. Вон те две самые глубокие и явные линии – они начались из одной точки, истока, затем силились переплестись, воссоединиться и чуть выше объединение произошло. Может, одна из них очень сильно тянулась к другой, а как только слияние свершилось, то они сошли на нет, сгинули. У Кристиана была масса олицетворений, вовлекающих его в подвалы сознания.

На его глазах подошли именно к этому месту люди , в два счёта наклеили плакат. Дорого выглядящий, глянцевый. На нём – фотография какого-то общественного деятеля, по всей видимости. Он весь – любезность, доброжелательность, открытость и понимание. Он тянет дружески руку, зовёт. А вверху надпись: «Я помогу тебе обрести себя». На фальшь у Кристиана незамедлительно срабатывал инстинкт. Фото – постановочное , коммерческое, отредактированное до невыносимого. Это такой же продукт массового потребления, как стиральный порошок, кандидат в меры, предприятие быстрой еды или новая мыльная опера. На смену вольных созиданий и фантазий пришло нечто другое: реальность. Тут же вспомнились все такие же уродливые, лживые и глянцевые портреты, что требовали заказчики. Если бы ему дали волю написать портрет с натуры, как он сам ощущает и желает отобразить, то это оказалось бы счастьем … Настоящим, тёплым счастьем.

Кристиан заметил, как таксист сделал работникам, распространяющим эти плакаты жест, приветствия. И жест этот не остался без внимания.

… Вот двор с кособокими цветочными урнами, одинокими качелями, несколькими нагими и замёрзшими яблонями. Кристиан расплатился, сам выгрузил свои вещи. А таксист зарёкся, что никогда в жизни не станет помогать за просто так  «неверному»…
- Знаете, по голосу Вашему по телефону я подумала, что вы старше … - подметила Мари Флоренц, после того, как встретила постояльца, и они поднялись в квартиру. Кристиан ничего не ответил.

Когда они вошли, то де Снор передал ей обговорённую сумму за предстоящий месяц.
- Я покажу вам здесь всё, - как можно приятнее улыбнулась Мари, хотя очередной жилец на первых парах ей не особо даже по внешнему виду импонировал: он слишком худ, отчуждён и бескровно бледен.
- Могу я Вас попросить не делать этого? Я хочу сам осмотреть квартиру, - отозвался художник .
- Если у Вас возникнут вопросы, то заходите. Моя дверь напротив , - озадаченная неуместным отказом на своё предложение, неловко подметила Мари и прикрыла за собой входную дверь.

Для Кристиана ознакомление с его новым пристанищем – это обряд, где не должно быть третьих лиц. Он всю жизнь был прикреплён к одному дому, а появление нового оказалось событием волнительным. Как и Даниэль, он умел чутко пропускать через себя атмосферу тех или иных мест. Как и наш герой, он чувствовал себя превосходно в чёрном, в этой второй коже. Де Снор снял плащ, обувь и прошёл из небольшой передней, загромождённой его творениями. Он нашёл феноменально удивительным, что расположение комнат в точности повторяет его прежнее жилище , только здесь безукоризненно чисто , тепло и убранство более добротное. Это единственное напоминание его о прошлой жизни , что осталась за чертой.

Из постылого прежнего бытия он взял лишь единственное – своё сердце, мученически несущее на себе печать безответной любви . Как и Даниэль, он осматривался неспешно, проводя по гладким поверхностям мебели кончиками пальцев, желая ощутить тепло прежних людей, что некогда заселялись в эту квартиру. Может, среди них был и тот, кто его мог бы понять?.. Вряд ли.

Первым делом он достал мундштук и закурил, сев в гостиной , что незамедлительно преобразит в свою мастерскую. Правильнее сначала разобраться с обустройством, а затем отправиться на прогулку в Мидиан , имея смутные ориентиры, замысловатую карту метро, шарф на шее, а по возвращении обратно, начать творить , находясь под впечатлением. Так он и поступит.

Он выбрал на старомодном телевизоре такой канал, который не был настроен, а рябь создавала монотонный шуршащий шум. Кристиан поставил на него привезённые часы с застывшими стрелками – это было наиважнейшим атрибутом мастерской. Затем принялся распаковывать холсты один за другим. Внезапно и, кажется, совершенно случайно ему подумалось: «Наверняка, Ян Грегер вне себя от счастья от вчерашней покупки … Конечно. Быть рядом с такой женщиной пусть даже нарисованной - блаженство!.. Даже ужасающее…»

…Под аккомпанемент тех же звуков рябящего экрана, за сотни километров от Мидиана, в своём одиноком доме, Ян Грегер, не отводя от картины с королевой чудовищно опустошённого взгляда, встал на стул и спокойно одел на шею петлю, что крепко привязана к люстре. Одно мгновение – шейные позвонки его резко хрустнули одновременно со стуком о пол деревянного стула. Выражение Кристиана , что Ян приобретёт у него такой портрет, что с ума сойдёт от восторга, пророчески сбылось. На беспомощно повисшее на петле бездыханное тело взирала ледяная, прекрасная богиня. В своей предсмертной записке Ян написал: «Мой ангел зовёт к себе.»

Как и Даниэль, Кристиан не догадывался, что последний потомок Энгельса Грегера – носитель спасительной и доблестной крови своего предка, миротворца в борьбе со зверем – мёртв.