Дела сердечные

 (NB: с непередаваемым жестом заядлым моим посетителям (читателям?): Леониду Бабанину (отчего-то клинически застрявшему на одном моём тексте), Ал.-ру Станис. Минакову (рецки которого вообще столь малочисленны, что, похоже, ценятся им наподобие драгкаменьев небольшого размера), Творческому Союзу Виктор-Анджела (явному лидеру по кол.-ву прочтений, о двух головах-то!) и проч.)
  добавлю также Анатолия БЕШЕНЦЕВА, исправно и неизменно курсирующего между моими двумя верхними текстами - по несколько раз! у человека этого бездна времени: более полторы тыщи личных текстов и 42 с лишком тыщ рецок - по десятку за вечер разбрасывает во все стороны портала. тем странней его безмолвные посещения моей скромной делянки...)
   удлиняется список молчаливых посетителей (ОЛЕГ РУСАКОВ, САША ШНЕЕРСОН), будто им тут мёдом намазано, если только не доктор прописал променад по ландшафту моих текстов. гуляют себе с завидной регулярностью, набрав воды в рот. лица не придурошные, черты правильные, о чём сами пишут, мне неведомо. с другой стороны, ведь не гадят же на дорожках, веток не ломают. дышите глубже, мимоходы!
    присовокуплю до кучи:  Юрий Иванович Хмыз, Борис Гатауллин, Лазарь Шестаков....



              Текстовые оргазмы               

   Что, други ситные, пыхтим, тянем пивко, лелеем втихаря - и не только - свои достоинства, а кругом времена года и всякие недоразумения? Послушайте мою историю. Не напрягайтесь с выводами,  собственные я сообщу сам, если мы уж сообща интересуемся этой темой.
   Давным-давно организм мой вышел на дорогу половых испытаний среди долины жизни, бродил где придётся и куролесил как попало. Набор песен примерно одинаков. Хохмы, риск, проказы, проколы и даже огорчения. Капризы, кокетство, разные взгляды  на искусство, стоимость подарков и дозы  внимания. Несовпадение темпераментов, маршрутов и размеров. Гулящие просто так и принципиально, скованные идеалами и прирождённой невзрачностью, алчные хохотушки и озабоченные мамы-одиночки. Иллюзии и овуляции, разлуки со встречами…
   Член абстрактный похож на знаменитый серебряный  рубль, который нравится всем.
   Но при ближайшем рассмотрении выявляются погрешности, и морщится лобик, и слышатся претензии. Взгляд скользит прочь. Ты понятлив, выходишь и закуриваешь. Конечно, тебя также переполняют подобные впечатления. Сплёвываешь, смотришь на часы: куда податься? Где калитка в Эдем? На трамвайной остановке с тобой желает познакомиться щербатая лахудра. Избегая прикосновений, удерживаешь за зубами брань, удаляешься рысью. А друзья женятся.
   Как-то в зените спортивных достижений столкнулся с ситуацией под названием «карандаш в стакане». Дважды и подряд я попал, можно сказать, пальцем в небо. С первой, это была сущий ангел, дотянул до утра. Я хотел её. Я скользил в жёлобе, в нём было впору запустить парочку бобслеистов. Снаряд мой вываливался из мортиры, я осматривал его; он казался без изъяна, но потом я узнал упорство бессилия.
     Импотенция, даже тень её – страшная вещь, для слабых рассудком, для  тех, кто в казусе видит горе. Уверен, когда придёт мой час, я найду, чем заняться, вместо размазывания соплей и визитов к докторам.
    А тогда, бесспорно молодой, красивый в меру и удручающе глупый, сделался расстроен, точно нарушил миллионный контракт. В поисках утешения отправился к одной особе, по слухам давно мечтавшей обо мне. Джентльмен ведь не откажет, да и репутация моя обязывала помогать страждущим, знакомить с прекрасным. Я вошёл – она обомлела; разулся, обаял и - влез. Спичка погаснет позже в руке старшины, который гаркнул «подъём!» среди душной казармы, а моя свеча самым паскудным, постыдным образом превратилась в огарок.
    Я хлопнул дверью, на лестнице подумал о табурете и верёвке. Ночной ветер остудил голову, навеял фразу о пресловутом очке товарища, которое и лучше и не подведёт. Две недели я таился, переживал, потом приободрился, даже мастурбировал средь бела дня, фонтанируя в облаке фантазий об исключительно неразработанной скважинке.
    Дыры невезения миновались, потянулись холостяцкие будни. Багаж опыта тяжелел, а к берегу я не приплыл. Женатые, разведённые, бобыли – все мусолили словно кость вопрос взаимоотношений, каждый по-своему. Ширина таза, запах, особенности биографии и характера, выделения и пожелания подруг... Тот хвастает, другой тяготится, большинство не знает, что ему надо; разобраться – тяжело, отказаться от инстинктов – невозможно. Акты совокупления озадачивают, промежутки между ними наполняются дрязгами и листанием журналов с тестами.
    Татьяна грациозна фигурой, с дивными густыми волосами и нежным голосом. Он меня очаровал, но пользуется она им редко. Поразительно скромная женщина. Одевается со вкусом, не курит. Мы встретились на ярмарке мёда. Я его просто много ем, а Татьяна  в нём разбирается. Я провожал её домой. Мужа, детей нет. Образованна, внимательна; замечания точны, кратки, своевременны. Я болтлив и возбуждён. Ей нравится меня слушать, мне есть что рассказать. Я гарцую. Она улыбается. Глупею и важничаю. Она улыбается. Мы почти неразлучны. Не сразу узнал о Гнесинском  дипломе, о работе переводчиком… Мне легко и спокойно. Памятуя о феномене известного финала «у них всё закончилось постелью», не тороплюсь. Мой возраст не требовал секса трижды в день, как бывало раньше. Привыкаю к её милой скрытности. У каждого есть свои тайны и причины что-то
умалчивать, вернее, не трепаться без нужды. Я дорожил общением и любовался Таней ежеминутно. Осмелился подумать о семейной жизни, да, я созрел. К тому же признаки старения налицо, убеждался в этом, разглядывая себя в зеркале. Достойная счастья женщина; я, кажется, неплох. Отличный шанс бросить якорь в тихой гавани.
    Первый раз – он  незабываем. Моя скопившаяся нежность, говоря фигурально, затопила её небольшую квартирку. Пробравшись в укромное местечко, я стал его услаждать известными мне способами. В лёгкой испарине Татьяна заговорила, совершенно внезапно. По инерции я качнулся три-четыре раза. Замер. Это был испанский язык. Стихи, судя по чеканной ритмике. Колоссальным усилием воли заставил себя продолжить движения, следуя темпу речи. После затухающих
колебаний я обмяк. Невидимый боец позорно капитулировал, вместо того чтобы демонстрировать прыть и выносливость. Губы Татьяны шевелились, я кое-как выползал из шока. Неужели фиаско, кранты розовым планам? В чём дело? Вопросики скакали в черепушке. Совершенно обескураженный спросил: «А что такое вертиго?» - «Головокружение», - отвечала она улыбаясь. Да, в самом деле. Мы прижались друг к другу. Она заснула. Я смотрел на уличный фонарь.
    Начался сложный, буквально душераздирающий период. Умения и мощи мне было не занимать. Но словесные извержения возлюбленной провоцировали мои личные, весьма преждевременные, по испытанным меркам. Я восстанавливался и устремлялся в безупречное лоно. Картина повторялась. Более двух раз кряду я не мог приподнять головку. Ожидал худшего. Высказывания порой были бессвязны, но зачастую я выслушивал цельные фрагменты. Поначалу вообще не вникал, встрево-женный утратой эрекции. Однажды, когда я особенно безумствовал и в который раз надеялся услышать соответствующие накалу стоны, Татьяна перебирала мою мокрую шевелюру, что-то там заметила.
   – Против перхоти есть прекрасный английский шампунь. Я обязательно куплю его.
   А мне хотелось закричать: «Золотце, помолчи, я лучше буду лысым, чем без кайфа!» Промолчал, только рухнул, тяжело дыша, а ведь за мной такого не водилось. Э, что говорить, многое мне предстояло пересмотреть.
  – Малютка, ты хоть получаешь удовольствие?
  – Невообразимое! Ты же ас; я так тебе благодарна.
  – Тогда почему ты разговариваешь?
  – Это от чувств. Тебе не интересно, скучно? – она погрустнела.
  - Видишь ли, так не принято, - пытался просветить её, как будто в этом деле есть стандарты.
  – Я не привыкла кричать, ты же меня знаешь…
  Потребовать? Доказать, что так надо, для всеобщего блага?..
   – Да, ты прелесть, но ведь мы можем поговорить в другие минуты.
   - Я, наверное, тебе надоела, не нравлюсь…
   Я бросился доказывать обратное. С ней случился мультиоргазм. В нём я почти не участвовал, меня душила раскатистая поэзия.
   - Кто сей потрясающий автор? – спросил я, гоняя желваки.
   – Это из цикла Хуана  Рамона …
   - Наверно, талант.
   – Твое перо – лучше всех!
   – Не уверен…
   Серьёзно: из стайера я катастрофически превращался в спринтера… Итак, моя Татьяна полноценна, а её экстаз проявляется в небывалой форме. Что я мог сделать? Бороться с собственным увяданием? Заткнуть ей рот не поднималась рука. Экспериментировал с бирушами. Во-первых, без звука я не вполне точно определяю степень возбуждения, например, в сумерках; во-вторых, Татьяна скоро обратила внимание, среди своих декламаций, на моё громкое сопение, которого я, конечно, не слыхал.
   В тот незабвенный вечер мой котёнок показал когти, чуть-чуть.
  – Дружок, послушай, может, тебя тошнит от всего этого? Давай, поделись проблемами. Мне говорили, какие вы примитивы и эгоисты, а некоторые – просто животные. Я не о тебе. Ты хочешь истошных воплей? Глупый, они убедят тебя в моей искренности? Ты привык к ним? Или не уверен в себе? Принимай меня целиком, не надо никого переделывать…
   - Я ведь только волнуюсь, что когда-нибудь, возможно, совсем скоро, не смогу порадовать тебя.
  - У тебя золотые руки, светлая голова, ты отличный собеседник и друг, твои…
  - Речь не о голове, пойми, он отказывается подчиняться мне, - я показал на свой жалкий уд.
  – Я попробую уговорить его, но помни – дело не в нём одном.
  Татьяна  наклонилась к почти бесполезному органу. И действительно: грянули десять минут наслаждения и молчания.
  Наверное, я преувеличиваю, думалось мне. Вот, телевизор у некоторых с утра до ночи трындит. Вирусы, трупы, мошенничества, кризисы, безысходность. И ничего, жуют мясо, глотают десерт, кроссворды разгадывают, детей плодят, диссертации пишут о психологии резчика по кости. К рюмке тянуться не стал, а, грешным делом, листал книги о мозге: лоботомия, моторная афазия, частичная утрата речи. На практике уповал на позицию сзади. Увы. Подушки отбрасывались, слова сыпались звонками монетами. Татьяне было хорошо. Такое скрыть нельзя. Это радовало. Я терпел. Не хотел потерять эту женщину. Не хотел сдаться.
   Один пунктик, один, как мне казалось, шаткий камень – из краеугольного я превращал его в рядовой кирпич – не может разрушить весь дворец. Найти привлекательное в неприятном, расслабиться. Однажды, в воскресенье, мы улеглись валетом, зеркало, в которое я глянул, оказалось кстати. Спокойно. Без паники, не всё потеряно. Я ведь прекрасно довожу Танечку до исступления своими пальцами, языком, он у меня парень не промах. Она тем временем естественным образом начала болтать (я уже в смирении стал привыкать к сему); так уморительно было видеть, как женщина освобождает ротик и обращается к напряжённому блестящему гному-маховичку, придерживая его рукой. Шепчет о чём-то заоблачном и снова ласкает, а я молча взбиваю пену, тереблю набрякший узелок и любуюсь нашим отражением. Идиллия переросла в вакханалию, зажигательной джигой порадовал почти списанный со счёта упрямый участник, повторяя номер на бис не менее пяти раз. Я пел если не частушки, то определённо что-то забойно-маршевое. Трепетным лирическим сопрано Таня выводила партию Снегурочки. Так исподволь началось моё возрождение, освобождение.   
   Это было в пансионате, куда мы вскоре отправились, пожилые соседи обсуждали за глаза «молодожёнов». Анна Сергеевна: «Какой терпеливый муж, она его отчитывает каждый день и неоднократно, а он всё молча сносит. Что он успевает натворить?» Николай Иваныч: «Даже ночью ему покоя не дает; мегера!»
   Мы хихикаем в увитой плющом беседке. Никто ведь не догадается, что тихоня с элегантным брюшком жарит во весь опор златокудрую фурию.
   Магический кристалл поворачивался новыми гранями. Забавные выражения, небывалые рифмы, прихотливая вязь слов, а сколько загадочных образов! Я своим инструментом как будто приподнимал тончайшие пласты подсознания. Жаль, что всполохи столь кратковременны. И повторить нельзя, так прерванный сон почти никогда не возвращает события и краски, а лишь расправляет новые полотна.   Иногда Таня высказывалась о конкретных вещах. Я попытался обнаружить систему, закономерности. В положении на спине она касалась (мы касались!) в основном вопросов культуры, искусства; боком сообщала что-то личное: пробегал курсант с букетом; подружка без трусиков, мамы дома нет; тревожная тень на углу чем-то машет. Сзади я интуитивно постигал красоты иноземного стихосложения, но не всегда. Так однажды она перешла на русский и захлёбывающимся шёпотом (я прильнул к её спине) перечисляла предметы старинной утвари, или громко звала лошадь Мажорет и предлагала ей сахар. А на заре посетовала на излишек сметаны в салате, похвалила копчёную рыбку; потом коротко осудила чьи-то противозаконные действия.
   Мой мозг внимал, член орудовал. Я чувствовал себя всесильным. Овладеть проблемой, уничтожить ее и забыть...Вот уже несколько лет мы счастливы, познавая друг друга, в ходу уши, глаза, руки, сердца и прочая. Представить животный крик, конечно, могу, иногда сам им пользуюсь, но секса с орущей не желаю. Пасть живому существу затыкать не могу, я стал ужасно терпимым. Но хочется спросить: «О чём вопишь, детка? Толком скажи». Подделать-то можно что угодно, элементарное всегда в почёте у широкой публики. Слышал: в начале было слово. Допускаю, где-то и так.
   А у нас с Танюшей в начале был – и остаётся поныне – упругий мой конец, пробудивший родник слов, простых, заветных, без обмана.
   Такая вот краткая быль о силе позитивного мышления. Советчики-приятели с загаженными мозгами, пилюли, психоаналитики-шарлатаны – всё бесполезно, пока не захочешь сам разобраться в беде. Комплексы неполноценности, маньячество, сопли неврастеников, слабость членов, ненасытность вагин, трагедии недопонятых – мне смешны, господа. Посмейтесь и вы, это путь к излечению. Я так и вижу того бугая, который бы колошматил мою ненаглядную, ржал бы над ней в кругу собутыльников, коллег-подонков, кляня свою ущербность. Я был на волосок от этого. Посмотреть на себя трезво, ясно и холодно – увидишь и справедливость мира, и его красоту. Не виновата труба или скрипка, если на ней не умеют играть, и соперник ни при чём, коли ты слаб, и даже моська укусит, если боишься её. Помоги себе сам, успел дать совет мудрый человек, кажется, он умер от
дизентерии.
  Может быть, мне повезло.
  Адью, живите весело!