Поездка

      Станислав Михайлович,  Стас,  собирался в дорогу. Он задумал поездку на родину уже давно, больше года назад.  Не спеша продумывал   маршрут, собираясь по дороге заехать к товарищу-сослуживцу,  созванивался с сестрой, живущей  в родительском доме, собирал и откладывал деньги на поездку, приводил в порядок текущие дела, и, наконец, решился.

     Дома Стаса ничего не держало.  Дочери выросли, давно ушли из родительского дома, повыходили  замуж,  растили  детей, его внуков, налажено и прочно жили своей, отдельной жизнью. Жена, верная подруга, любимая и боготворимая, умерла два года назад. Один за другим уходили в мир иной друзья. Стас чувствовал, как обрываются тоненькие невидимые ниточки, связывающие его с миром, с самой жизнью. Дети  выросли  незаметно, постепенно перестав опираться на него, уже не требуя защиты, покровительства, материальной поддержки, даже простого совета. Внуки тоже выросли, выучились, строили свои жизни отдельно, ничего от него не требуя. Уход жены из жизни,   неожиданный и предательски бесповоротный,  нарушил  что-то важное в его душе.

           Стасу стало  неинтересно, не нужно, и даже обременительно то, что раньше вызывало интерес: он продал дачу - отдыхать там он не привык, а выращивать горы овощей и фруктов было не для кого; перестал покупать новые вещи – пересмотрев однажды свой гардероб, решил, что всё имеющееся пригодно для носки, что вещи качественные и добротные , и на его век хватит. В квартире тоже было все, что необходимо, и Стас решил впредь больших покупок не делать : холодильник стоял практически новый, купленный за год до смерти жены; стиральная машина – автомат сияла белизной , хромированными деталями , и слушалась безоговорочно, отстирывая всё, вплоть до толстых одеял. Телевизор , плоский экран которого недавно так радовал Стаса , был новым и современным . Мобильный телефон использовался только для разговоров, поэтому вполне утраивал тот, что был, а компьютер Стас решил не покупать – откуда-то взялось внутриглазное давление, сопровождаемое головными болями, и , зная свою увлекающуюся натуру, Стас боялся увязнуть во всемирной паутине и окончательно потерять зрение. С работы Стас  тоже ушёл – стали раздражать ненужные контакты с людьми, а военной пенсии хватало, чтобы покупать качественные и дорогие продукты, не отказывая себе в гастрономических изысках,   остальные потребности сами собой перестали существовать.
 
      Весна в этом году была ранняя и тёплая, к тому же поездка предстояла недолгая, хотя и с пересадками,  и  Стас решил много вещей  с собой не брать, ограничиться самым необходимым – парой сменного белья, рубашкой, носками, и теплым джемпером на случай непогоды. Из подарков он вез сестре голубой, с цветами и переливами, большой шелковый платок, для остальных родственников  решил покупать подарки на месте, деньги для этого отложил отдельно.

        Перед отъездом Стас присел на посошок. Проверил документы - билеты, паспорт, ещё раз - деньги, телефон, осмотрел нехитрый свой багаж – сумку на колесиках с вещами, пакет с продуктами. В который раз осмотрел квартиру – газ отключил, воду на кухне, в туалете и  ванной – тоже, цветы полил. Дочь, живущая неподалеку, обещала приходить, проверять квартиру, поливать цветы, хотя задерживаться в гостях Стас  не собирался, как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше. На душе было неспокойно, тревожно и сумрачно, поездка и связанные с ней хлопоты не доставляли удовольствия, а только причиняли беспокойство, но Стас понимал, что если не поедет сейчас, то потом, позже,  уже просто никуда не соберется.

         … Автобус  пересек границу области и въехал в родные для Стаса места. Дорога после зимы  была разъезженной, с глубокими ямами, которые автобус медленно объезжал, кряхтя и бурча недовольно мотором. Стасу, не смотря на тряску, нравилась такая медленная езда. Он с жадностью  впитывал в себя  всё, что видел за окнами  – необъятное голубое небо с громадами белоснежных облаков, причудливо окаймляющих  горизонт;  нестерпимо  яркое весеннее солнце,  высветившее  до мелочей ажурные силуэты придорожных деревьев в нежной дымке свежей зелени ; бескрайние  просторы полей, то покрытые изумрудами озимых всходов, то переливающиеся свежевспаханными чернозёмами;  радовали и навевали лёгкую грусть придорожные указатели со знакомыми названиями.

          Стасу казалось, что даже воздух здесь, на родине, другой – ароматный, пьянящий,  будоражащий,  пробуждающий какие-то неясные воспоминания и чувства. И словно  дышать ему стало легче,  в груди  начал таять  гнетущий камень – воздух родины действовал  как целительный бальзам.

        Сестра, встретив Стаса,  неожиданно прослезилась, долго обнимала  его  и разглядывала,  снова и снова радостно тискала.  Она то и дело гладила  шершавыми ладонями  его лицо, подолгу всматривалась в глаза, и вновь обнимала за плечи,  радостно  целовала всюду, где только доставала губами – в щёки, в нос, щекотно тыкалась в шею, и даже расцеловала руки. Совсем чуждый сентиментальности и давно отвыкший от такого открытого проявления чувств,  Стас раскраснелся и почувствовал себя неловко.

           Стаса  усадили на почетное место за обеденным столом, накрытым по случаю встречи  дорогого гостя в зале. Сестра с мужем радушно потчевали его разносолами, а он все всматривался в знакомую обстановку, втянутый в  бесконечность воспоминаний, словно вернувшийся под родительскую опеку, заботу и любовь  – на стене, на самом видном месте,  там же, где и раньше,  висели родительские портреты, украшенные  вышитыми рушниками. На пожелтевших фотографиях в деревянных резных рамках  родители были молоды и красивы, и Стас сразу ощутил себя  маленьким,  доверчивым и беззащитным,  ждущим их любви и заботы. Мебель в комнате была новая, но стояла на прежних местах, и Стас словно перенесся в то далекое время, когда ещё жил здесь, учился в сельской школе, лазил в соседские сады за яблоками, бегал на рыбалку на ставок, косил с отцом траву для домашней скотины, и , втайне от всех, мечтал стать военным. Он помнил, как без сожаления распрощался с родительским домом, родным селом, с девушкой, которая вздыхала по нему . Стас уехал поступать в военное училище, и больше дома не жил : учился легко и с азартом, женился по любви,  успешно строил свою карьеру, по долгу службы много поездил по стране, даже  несколько лет работал за рубежом, и ни разу не пожалел о сделанном  выборе. Служба  стала содержанием его жизни, и,  выйдя в отставку,  Стас так и не нашел, чем заполнить образовавшуюся пустоту.

         После обеда сестра собралась сходить на кладбище, перед Пасхой нужно было поправить могилы родителей.  Кладбище поразило Стаса ухоженностью:  ограда из кирпича  была заботливо выбелена, металлические узорчатые ворота поблескивали свежей  краской, дорожки были заботливо посыпаны  желтым песком.  Заброшенных могил не было совсем, во всём чувствовалась хозяйская рука.  Видя удивление Стаса, сестра рассказала, что  ухаживают за кладбищем всем миром - и за оградой, и за воротами, и за могилами, на которые некому приходить. Возле родительских могил сестра заплакала,  обняла Стаса, потом серьезно посмотрела в глаза:   – Полгода как умер дядя Витя, папин брат. Стасик, ты теперь старший мужчина в роду, на тебе теперь наш род держится. Стас обнял сестру в ответ, и впервые за долгие годы, не сдерживая своих чувств, заплакал.

          Был канун Пасхи, и,  согласившись на уговоры, Стас решил остаться, погостить пару дней.  Сестра  с вечера хозяйничала  на кухне – на следующее утро большой стол в зале был уставлен куличами, посыпанными разноцветными крупками, яйца - крашенки были сложены высокой горкой, аппетитно пахло запечённом в духовке мясом, нашпигованным чесноком и приправами. В доме стало празднично и уютно. Жена Стаса при жизни  тоже  красила яйца к Пасхе, пекла душистые куличи, покупала конфеты  и подарки для детей, ему была привычна и приятна эта предпраздничная суета.  Собираясь в церковь, сестра сложила в плетеную корзину  куличи, десяток яиц, небольшие кусочки мяса и домашней колбасы,  насыпала пригоршнями конфеты. Корзина была укрыта белоснежным вышитым полотенцем и оставлена на веранде.

         Встали затемно,  оделись и пошли вдоль  темных  улиц к церкви. Было прохладно, свежий ветерок задувал за воротник и остужал горячее после сна  лицо. В темноте не были видны деревья, но Стас шел,  переходя из одного душистого облака в другое: дурманящий запах черемухи сменялся  тонкими ароматами  цветущих вишен, то вдруг порыв ветра дышал в лицо  щемящей  нежностью  нарциссов. Стас словно плыл в незримом волшебном чарующем  потоке, окруженный знакомыми до боли запахами, словно возвращавшими ему силы, молодость, мечты и надежды.

         Возле церкви было так многолюдно, что казалось, будто здесь  собралось всё их большое село. Стаса удивило, что со взрослыми  повсюду были  дети, не смотря на столь раннее время.  Здание церкви, освещенное изнутри слабым желтоватым светом, выделялось  на фоне темного неба, входные двери были распахнуты настежь, люди неспешно входили и выходили. Сестра ушла, оставив Стаса сторожить пасхальную корзинку, и быстро вернулась, установив  в  корзине, воткнув прямо в кулич, тоненькую восковую свечку с бумажкой  на конце, чтобы не закапать продукты воском.  Люди вокруг Стаса  тихо переговаривались и приглушенно  смеялись, некоторые узнавали его и подходили поздороваться, кланялись, и называли  уважительно Станиславом Михайловичем. Стаса охватило общее приподнятое настроение. В корзинах, стоящих на земле вдоль нестройных людских рядов,  трепетали огоньками  разом зажженные свечи, создавая сияющую золотыми переливами  реку, охватившую храм  широким  кольцом. В воздухе пахло ладаном, горячим воском, ванилью и корицей, людская суета и хождения многократно усилились.

           Край неба уже немного посветлел, когда на колокольне ударили во все колокола. Из церкви вдруг начали спешно выходить люди.
–Идут, идут! – пронеслось в толпе, народ  расступился, пропуская кого-то. Возник людской водоворот, небольшая давка, и Стас увидел шествие  крестного хода. Процессия двигалась вокруг храма – впереди шло несколько  мужчин,  нёсших  в руках укреплённые на длинных  древках  фонарь, с горящей внутри свечой, большой крест, светящийся золотом,  икону, лик которой Стал не смог разглядеть, как ни вглядывался, и колышущиеся хоругви . Следом за ними  шел  седой, как лунь, священник,   в праздничных белых одеждах, и в высоком головном уборе, сверкающем отблесками огоньков свечей . Священник громко, нараспев,  читал  что-то из раскрытой книги, которую нёс в руках. Две пожилые женщины шли рядом  и заботливо с двух сторон подсвечивали  текст маленькими фонариками. В том же медленном темпе следом двигался церковный хор – женщины  пели немного не слаженно, и негромко, видимо стараясь не заглушать голос батюшки.  Крестный ход удалялся, и вскоре скрылся за поворотом, за стенами церкви.       – Трижды обойдут церковь, и святить паски начнут! - шепнула Стасу на ухо сестра. 

             Крестный ход проходил мимо в третий раз, когда Стас, поддавшись неясному порыву, шагнул в проход и пошел вместе  с людьми, идущими следом за церковным хором. Он  не разбирал слов  священника, из песнопений хора явственно слышал только  радостное многократное восклицание: «Христос воскресе!» Ему самому хотелось молиться, он вспоминал что-нибудь подходящее, но ничего, кроме слов: «Господи, помилуй!»,  не приходило в голову. Стас  шел вдоль людского коридора, окаймленного золотым мерцанием  горящих свечей, и повторял эти два  слова, как будто именно в них был самый главный, потайной, сакральный смысл. « Господи, помилуй!» - казалось, что само время пульсировало,  сжимаясь до болезненной точки в его висках и тут же расплёскиваясь до масштабов вселенной. Всколыхнулось все пережитое, накопившееся за жизнь – особенно болезненно  царапало  потайное, спрятанное ото всех, закрытое, не обсуждаемое, оно просилось и рвалось наружу. Протяжный, выстраданный , громкий всхлип сам собой вырвался из его груди, и Стас физически ощутил, как внутри него, в глубине, словно разжались и отпустили холодные скользкие лапы смертной тоски, и что-то внутри освободилось и развернулось, задышало и запульсировало в такт сердцу.  Пережитые потери, утраты, разлуки, вдруг стали мелкими и не важными. Боковым зрением Стас увидел идущую рядом с собой  матерь – образ был  светлым , неясным, колеблющимся и трепещущим  в огоньках  свеч, лицо её сияло любовью и нежностью.

            Сестра ждала его возле выхода , трижды расцеловала , приговаривая : « Христос воскресе!». Стас отвечал, как положено: « Воистину воскресе», обнимал сестру в ответ. Он был  потрясён пережитым, испытывал  новые для себя ощущения,  впервые чувствуя горячее сострадание и нежность к родному человеку,  украдкой смахивая невесть откуда взявшиеся слёзы.

14 .05.2015 г. Кисялевич Наталья.