Блудный сын. Часть вторая. Глава 12

12

     Рембрандт покинул Академию Хендрика ван Эйленбюрха и организовал собственную мастерскую. За ним последовали его ученики и многие ассистенты. Но не Говерт Флинк. Говерт остался у ван Эйленбюрха и возглавил Академию, заняв место Рембрандта. Жаль терять одарённого ассистента, но Рембрандт воспринял это как естественый ход событий. Талантливый художник Говерт Флинк жаждал собственной карьеры, появился прекрасный случай её начать. Рембрандт не сомневался - Флинк быстро достигнет успеха, он уже произвёл неотразимое впечатление на мейденцев. К Рембрандту ван Рейну поступили новые ученики, от желающих не было отбоя, невзирая на немалую стоимость обучения. Получивший теперь возможность выбирать, Рембрандт старался не брать абсолютно неподготовленных новичков.

     Из Дортрехта прибыл Фердинанд Бол в надежде на место ассистента. Он не потупил глаза, когда Рембрадт спросил о его обучении, юноша имел за плечами солидную подготовку. Отучившись у в Дортрехте у известного портретиста Якоба ван Кёйпа, он затем был послан ван Кёйпом к его учителю – знаменитому Абрахаму Блумарту в Утрехт, где Блумарт расписывал многочисленные утрехтские католические церкви. Рембрандт усадил молодого человека рисовать и сделать несколько набросков маслом, чтобы посмотреть на что тот способен, и увидел – на многое.

     Подправляя его работы и показывая исправления юноше, он с удовлетворением подумал: «есть кому заменить Флинка». Хорошие надежды подавали амстердамцы Гербрандт ван ден Экхаут и Ян Викторс. От раза к разу посещали мастерскую художники, бравшие отдельные уроки, как начинающий Филипс Коннинк или приятель Флинка, амстердамец Якоб Баккер, учившийся с ним в Леувардене у Ламберта Якобса. Баккер брал уроки чаще, когда они располагались у ван Эйленбюрха. Рембрандту казалось,молодой художник приходил не только ради уроков, но и перекинуться словом со своим вечно занятым другом. Однако Якоб посещал занятия и в новой мастерской Рембрандта.

     Небольшая домашняя мастерская не вмещала столько народа, художнику пришлось снять старый склад, которым уже не пользовались, на улице Блумграхт, неподалеку от дома на Нюве Дулен. Перегородив помещение занавесками, он устроил отдельные кельи для самостоятельной работы учеников и сдвигал занавески, если юноши работали вместе, рисуя с натуры. Такое устройство, удобное для работы с учениками, было в новинку, и острые языки отпускали ироничные шуточки. Рембрандт успел свыкнуться с иронией и даже сарказмом в свой адрес, они не задевали художника. Он проводил здесь много времени, любил оживленную, творческую атмосферу, рабочий гул, шум станка, печатающего эстампы с медных пластин, весёлые шутки учеников и ассистентов.

     Ещё работая у ван Эйленбюрха, художник привык к многолюдности в своей мастерской и не представлял своей рабочей жизни иначе. Учительская деятельность, кроме того, приносила хороший доход: его мастерская становилась самой популярной в Амстердаме, известной во всей Голландии. Навестить его, узнать жив ли он и не провалился ли куда-нибудь, в мастерскую на Блумграхт приходила Саския, внося заметное волнительное оживление среди молодых людей. «Ты, моя милая, специально приходишь сбить их всех с толку», - смеялся Рембрандт.

     Когда стало очевидно, что кризис у Саскии миновал, Николас Тульп поручил их заботам доктора Эфраима Бонуса, более врача, нежели хирурга, отрекомендованного Тульпом как знающего, опытного эскулапа. Невысокий черноволосый застенчивый человек, происходивший из семьи потомственных врачей, он мог быть настойчивым, когда дело касалось его профессиональных обязанностей. Бонус буквально заставлял Саскию хлопотать по дому, ходить вместе с прислугой за провизией, поощрял её походы в лавки и визиты на Блумграхт. На лице Саскии снова заиграла улыбка.

     Её расцветшая женственность сводила Рембрандта с ума, он писал с жены Данаю. Рембрандт поведал Саскии древнюю греческую историю о царской дочери, прекрасной Данае, заключенной собственным отцом в днём и ночью охраняемую башню, после предсказания о смерти от руки своего внука. Но всемогущий Зевс, видевший сквозь стены и поражённый несравненной красотой Данаи, проник в башню в виде золотого дождя. Даная стала его возлюбленной, у них родился сын Персей, ставший одним из великих героев Греции. Саския, знавшая миф, с замиранием сердца слушала его из уст мужа и внимала романтической, волшебной истории. Теперь она будет Данаей.

 - Ты собираешься сделать меня неземной красавицей?
 - Земной, – сказал художник, не сводя с Саскии глаз и, подумав, добавил - я собираюсь сделать этот миф земной историей...и голландской.

     В богато убраннй, но мрачноватой – ведь это заточение – комнате возлежит молодая прекрасная женщина, дождавшаяся своего возлюбленного. Её тело, недавно дышавшее негой ожидания, чуть подалось вперед. Протянутая рука и смеющийся ангелок приветствуют появление льющегося золотого дождя, проникающего в комнату, преодолевая все преграды, стоящие на пути их любви. Еще мгновение, и они будут в обьятиях друг друга.

     Тело с чуть оттянутым животом, прикрытое лёгким покрывалом и опирающееся на подушку, сжатая от этого грудь, неприбранные волосы, красивые туфельки, небрежно брошенные перед кроватью и вполне голандское убранство комнаты – всё говорило о земной женщине. Только ребёнок-ангел и золотой дождь напоминали о мифологическом сюжете.

     Картина дышала таким выпячивающимся, вопиющим эротизмом, такой неприкрытой земной чувственностью, что собратья по кисти, видевшие её, только головой качали, восхищаясь и ужасаясь одновременно. Одни считали, о продаже этого полотна не могло идти речи: картина великолепна, но слишком интимна и откровенна; другие полагали: покупателей вполне можно найти - о Данае уже поговаривают, а вскоре будет бурлить весь Амстердам. Но Рембрандт не собирался продавать Данаю, не мог представить расставания с ней, как и с парными Лазарями.

     Эта лиричная песнь любви удивляла. Она совершенно не сочеталась с его динамичными, свирепыми картинами с мощными линиями, сильными и резкими эмоциями, яркой цветовой гаммой, изображавшими библейские сюжеты: принесение в жертву Исаака его отцом Авраамом, уже занёсшим нож над сыном , как над агнцем божьим, но остановленным внезапно появившимся ангелом; пирующего персидского царя Балтасара, в леденящем ужасе отпрянувшего от внезапно появившейся божественной руки, пищущей на стене непонятные еврейские слова, означающие его скорую смерть; невиданное по своей жестокости ослепление захваченного филистимлянами силача Самсона, увлёкшегося красавицей Далилой и преданного ею. Впечатлительный Флинк, увидев в гостях у бывшего учителя картину принесения в жертву Исаака, был поражён исходившей от неё жёсткой эмоциональностью и написал свою версию картины.