Желтохвостая птица кайя

С книгой морской сидит краб таврской, волны листает, сказку читает.


***
Жил когда-то в наших местах рыбак один. С рассветом уходил он в море, а когда солнце садилось за одинокую гору, что подле залива, возвращался домой. Выбегали к нему дети, мальчик и девочка. Выходила жена на подмогу. То-то было радости при виде лодки, рыбы полнёхонькой! Таскать – не перетаскать! Чуть ли не за полночь, усталые и счастливые ложились они спать.

Но удача подолгу на месте не сидит, побаловала – и ладно. Не стала вдруг рыба в сети идти, будто отваживает её кто-то. Нет и нет улова.

Пристал как-то рыбак к безлюдной косе лодку подконопатить. Всё равно день пропал, опять неудача. Увлёкся работой, песенку напевает, головы не подымает. Когда чувствует – стоит за спиной кто-то. Оглянулся он испуганно, видит – женщина. Коса смолы смолянее, глаза ночи чернее. Юбка на ней жёлтая и блузка белая кружевная. Стоит, улыбается, зубы жемчужные показывает. Откуда взялась такая? Сроду тут никого не бывало.

– Никак испугался? – спрашивает. Голос дивный, будто птица поёт.

От удивления в горле у рыбака пересохло, еле прокашлялся.

– Нет, – отвечает, – что мне тебя бояться? Ты не зверь степной и не змей морской.

Засмеялась чернявая, будто монетки серебряные рассыпались.

– А ты не храбрись, – говорит. – Вдова одинока, что трава осока. Ласкою манит, а тронешь – поранит.

Складно говорит, на здешнюю не похожа.

– В гости заходи, – повела рукою женщина.

Посмотрел рыбак, куда она указывала, и вновь удивился. Хатёнка рядом стоит, из чего сложена – не понятно. Как он её сразу не приметил? Хатёнка грошовая, крыша камышовая. Подошёл, стены потрогал – песчаные, а не рассыпаются. Перешагнул он порог, а пусто там, лишь стол посредине, да лавка широкая под окном.

Хозяйка следом вошла.

– А ты приляг, – говорит, – пока я стол накрою.

Большую усталость рыбак вдруг почувствовал. Лёг он на лавку и сразу уснул.

Проснулся – а уж лунный свет в оконце льётся, да такой, что хоть песчинки на стене считай. Вот так-так! Проспал, значит. Подскочил было рыбак с лавки, да остановился – в хатёнке-то гости! Сидят за столом двенадцать мужичков, как только умещаются? Присмотрелся рыбак: а мужички-то чудные, бесшеие. Лица у всех красные, руки, что клешни, хватят – не выпустят.

– Садись, – приглашает хозяйка, – тринадцатым будешь.

«Куда уж? – подумал рыбак. – Тут и весло не просунешь». Сел всё же и тесноты не почувствовал.

А на столе чего только нет! Тут тебе и сельдь, тут тебе и кефаль, рыбец вперемешку с султанкою. Нежнейшая селява к осетру прильнула, а он лежит себе на морской траве и шипами поблёскивает. Пир вовсю идёт, только челюсти поскрежещивают!

Но, странное дело, рыба-то вся свежая. Ни вяленой, ни жареной, и даже ушицей не пахнет.

Видит хозяйка – рыбак ни к чему не притрагивается. Пододвинула она к нему икру зернистую и даже отдельно поднесла петуха морского. Распустил плавники петух, они радугой так и переливаются. Да не лезет рыбаку сырое в рот, и всё тут. «Ну, – думает, – попал! Как теперь выпутаться?»

Вот лунный свет померк, рассвет уж наступил. Встали мужички из-за стола, не поблагодарив. Хозяйка их за дверь выпроваживает.

– Идите к себе, идите, – говорит и рукою легонько подталкивает.

Подошли мужички к морю и боком-боком в него полезли. Вот им уже по грудь, а вот и с головой скрылись. «Никак утонули?» – кинулся рыбак.

– Не беспокойся, – остановила его хозяйка. – переспят и опять придут. И ты приходи. Только никому ничего не рассказывай.

Бросила она ему в лодку десяток сарганов толщиной в руку и распрощалась.

Вышел рыбак назавтра в море, а опять впустую. «Дай, – думает, – на косу заверну. Не померещилось ли вчерашнее?»

Пристал он на то место, а нет ничего. Только птица какая-то из травы сухой вылетела. «Кай-я! Кай-я!» – крикнула птица громко, напугала даже.

Повернул рыбак к лодке идти. Тут ему за спиной смех послышался. Откуда ни возьмись, вчерашняя знакомая белозубою улыбкой приветствует. Подошла и нежную руку свою на плечо ему положила.

– Что не весел? Опять удача обманула тебя?

А рыбак стоит дурак дураком. Руки-ноги отнялись, язык к нёбу присох.

– Ладно, – вздохнула женщина, – научу тебя, как быть. Плыви в море, а знак увидишь – сыпь сети.

Выплыл в море рыбак, гребёт-гребёт, всё знака нет. Пошутила, знать, насмешница. Вдруг видит – птица над морем кружит, к воде припадает. Сама белая, хвост жёлтый, а голова чёрная. «Кай-я! – кричит птица. – Кай-я!»

Опустил сети на то место рыбак и с превеликим трудом вытащил – ни одной ячейки в них не пустовало. Что тут делать? Лодка перегружена, а выбросить рыбу рука не поднимается. Волей-неволей на косу пришлось заворачивать. Обрадовалась хозяйка, ночевать оставляет.

– А что, опять твои гости придут? – поинтересовался рыбак.

– Нет, – махнула рукой хозяйка, – теперь уж через год явятся.

– А кто они такие? – опять спрашивает рыбак.

– Да мужья мои бывшие, – неохотно пояснила женщина. – Двенадцать лет покоя нет. Надоело.

– Что же такое случилось с ними? – не унимается гость, любопытство его так и разъедает.

– Лучше бы тебе не знать, – сердито ответила хозяйка и нахмурилась.

Прикусил язык рыбак, задумался. Что-то тут неладно, чувствует. «Да пусть уж, – решил. – Зато с уловом буду всегда».

Стал рыбак на косу заглядывать. Как нет улова – он туда. Сырую рыбу есть приохотился. Всё реже и реже теперь домой возвращался, чаще у вдовы пропадал.

Жена извелась вся, на себя не похожа. «Птица кайя его приманила», – говорили старики и качали головами.

Забыл рыбак дом, всё реже вспоминал белоголовых деток своих. Совсем у черноглазой вдовы остался. Хорошо ему тут. Рыбы вдоволь, когда надо, птица место укажет. Новая жена ни в чём не перечит, ласковая.

Только стала она всё чаще и чаще исчезать куда-то. Появится на минутку, и опять пропадёт.

«Ну-ка, – собрался рыбак. – узнаю в чём тут дело», – и пошёл следом, за холмики песчаные пригибается. Шла женщина, шла, да и присела в траву. Подкрался рыбак и хвать её. Но не вдова, а желтохвостая птица кайя в руках у него оказалась. Испугался рыбак, выпустил птицу, и улетела она. Только перо из хвоста обронила. Упало перо на землю и в лоскуток жёлтый превратилось. Смотрит рыбак, а в гнезде яйца насиженный лежат. От удивления выпучил он глаза, да такими они у него и остались.

А тут дети его на косу приплыли. Истосковались, изголодались, люди им и подсказали, где отца сыскать. Увидел рыбак детей своих, втянул от стыда голову в плечи, бесшеим стал. Боком-боком побежал он в прибрежные камни прятаться. Подошли дети к камням, смотрят, а там краб пучеглазый от них клешнёй прикрывается. Сполз краб в море и скрылся под водой.

Горько стало детям, что одни остались, и решили они в море погибнуть. Взялись за руки и бросились в волны. Но не приняло их море, пожалело. Едва воды они коснулись, как превратились в пару белых птиц. Принялись птицы рыбу есть. Хватают-хватают – никак насытиться не могут, наголодались. От них, видать, чайки прожорливые и пошли, а потом по всему свету расселились.

Птица кайя с тех пор не появлялась в наших местах. Да и в других о ней не слыхали. Только, сказывают, раз в году в полнолуние выходят из моря тринадцать больших крабов. Сбрасывают они с себя жёсткие панцири и превращаются в тринадцать мужичков. До рассвета сидят мужички неподвижно на том месте, где песчаная хатёнка была. К утру нарастают на них новые панцири. Тогда крабы с большой неохотой идут опять к морю.


***
В траве морской, в ракушке пустой сказка лежала, своего часу ждала.

1988