Волк Серый, гл. 13

Глава 13

     - Сколько времени осталось до начала битвы? Как думаешь, батьку? – спросил Груша, разглядывая пыльный шлейф, накрывший степь.

     Кошевой не отрывал взор от окуляра своей трубы…

     - Это не так важно, брат, - наконец ответил Сирко. – Важно поймать момент, когда необходимо будет дать первый залп из гармат. Не раньше и не позже, чем это необходимо для того, чтобы остановить врага, а третьего здесь не дано. Иначе…

     - Что, иначе, батьку?

     - Иначе, побратим, нас ожидает поражение при огромном превосходстве татар в живой силе. Внезапность – вот на что я рассчитываю. А в случае утраты этого нашего преимущества, инициатива перейдет к врагу, и это будет началом конца. Я уже смог рассмотреть конницу мурзы - это ногайцы. Едисанская орда. Так вот, нам нужно рассеять и уничтожить ее в самом начале битвы. Это задержит Кара-Мухамеда на какое-то время.

     - Так сколько им еще идти до Гремучей? – заволновался Груша.

     - Полтора-два часа, - ответил Сирко. – Что это тебя так тревожит этот вопрос?!

     - Я вот что придумал, - сказал Трофим. – Я соберу десяток казаков, кои умеют выть волком, и перед самым залпом мы взвоем в десяток глоток.

     - А может, вы еще и закукарекаете? – Сирко язвительно ухмыльнулся, и вдруг хлопнул себя по лбу ладонью. – А ведь ты дело задумал, Трофим! Кони панически боятся волков. Всегда сбиваются в кучу и пытаются уйти подальше от опасного места. Ногайские лошади собьют строй и станут хорошей мишенью для наших гармашей! Действуй, побратим!

     Кошевому вспомнилась почему-то старая история, о которой поведал ему сын Петро. По весне, зная, что волчицы месяц назад принесли волчат, отправился Петро за добычей – решил дочке ко дню Ангела подарок сделать – шубку волчью. Нашел нору, и палкой с крюком вытащил на свет божий четверых волчат – крепких, пушистых в своих бело-серых мехах… И только стал он их в мешок пихать, как прямо перед ним, в трех шагах возникла волчица… Она стояла, широко расставив мощные лапы, а от ее звериного оскала мороз продрал все нутро Петра. Он весь одеревенел от ужаса, не в силах даже пальцем пошевелить, а от взгляда зверя, казалось, даже кожух Петра задымился… И лишь природная казацкая отвага спасла Петра тогда. Увидев, что волчица присела на задние лапы, готовясь к прыжку, сбросил он оцепенение, сковавшее его члены, и, вырвав из-за пояса пистоль, успел выстрелить в нее в момент прыжка. Тяжелая пуля, пробив грудь волчицы, отбросила ее тело назад…

     Петро долго сидел на голой земле, приходя в себя после пережитого. Затем снял с волчицы шкуру и в порыве отчаянной злости порезал и освежевал волчат…

     Прошло два дня, и Петро вдруг услышал заливистый смех дочери, игравшей у куреня. Дочь была на улице одна и, недоумевая, что могло ее развеселить,  он выбежал на улицу и… остолбенел: у плетня стоял огромный волк – могучий, широколобый. А дочь Петра бегала вокруг волка, дергая его то за хвост, то за загривок.

     Волк пристально смотрел на Петра желтыми, бездушными глазами, не отводя взгляда ни на миг…

     - Умоляю, не тронь ребенка! – одними губами, чтобы не испугать девочку, прошептал Петро. – Убей меня, но дочь не трогай!

     А дочь резвилась, ухватив волка за хвост, будто пыталась потащить его за собой…

     Наконец, дочурка устала и, подбежав к отцу, прижалась к его коленям…

     - Иди в хату, - тихо сказал Петро, подталкивая дочь в спину.

     В этот миг волк с каким-то жгучим презрением взглянул на Петра, повернулся и спокойным шагом пошел в лес…

     С того дня никогда, вплоть до своей гибели в бою с татарами Петро не охотился на волков и не ходил в облавы, когда волки совсем уж доставали казацкие курени, вырезая домашнюю скотину…

     - А ведь, по сути, волк убил Петра… - тихо сказал кошевой. – Зверь показал человеку, насколько он благороднее… Не так ли и казак должен жизнь свою прожить, выказывая презрение к смерти в бою с ворогом, и милость к ворогу поверженному?.. Ведь мог же волк отомстить Петру и смертью дочки, и Петровой смертью… Ан, нет! Волк убил его презрением! И стало быть, не жилец был Петро на белом свете… И волк знал это!

     - Вы о чем это, батьку? – спросил джура, стоявший поблизости, готовый выполнить любое указание атамана.

     - Тебя как кличуть, сынку? – вместо ответа спросил Сирко, заметив, что от войска татар отделились две-три тысячи всадников, уходя в безымянную балку, по которой коротким путем они могли выйти к переправе.

     - Тарасом, батьку! – ответил джура.

     - Вот что, Тарас! Пулей лети к Черной Скале и передай Данилу Черному пусть выводит свои чайки на чистую воду. Скоро там, у переправы будут ногайцы, числом до трех тысяч. Скажи Даниле, чтоб готов был встретить их огнем с чаек. С полсотни добрых выстрелов, и сразу же, прикрываясь камышами, пусть опять уходит под скалу. Ногайцев это отгонит, - не сунутся более. Дай-то Бог…

     Напряжение нарастало…

     Вот уже первые волны едисанских ногайцев приблизились к увалу на расстояние выстрела, но пушки казаков молчали…

     Сажень за саженью приближались ногайцы к балке, сдерживая коней, - темный, густо поросший лесом зев балки за увалом пугал и настораживал…

     И когда оставалось всадникам пройти всего-то саженей двадцать, из балки раздался густой и тягучий волчий вой…

     Сирко видел, как в страхе присели лошади на задние ноги и… закрутились, сбиваясь в кучу, не слушая поводьев. И только тогда дружно громыхнули казачьи гарматы, выплюнув в неуправляемую толпу, ибо это уже войском не было, куски рубленного металла, .которые сносили людей с коней десятками.

     Лошади совсем обезумели… Они бросились в разные стороны, сшибаясь с задними, вырывая крепкими зубами клочья грив друг у дружки, пробивая дорогу…

     Безуспешно пытались ногайцы совладать со своим лошадьми. А пока гармаши перезаряжали пушки, Груша и его команда вновь взвыли, да так, что у кошевого, находившегося довольно далеко от увала, мурашки побежали по коже.

     - Ай, да Груша! – воскликнул Сирко. – Ай, да молодец! Надо ж было такое придумать, - волками взвыть!

     Второй пушечный залп довершил разгром…

     Оставшиеся в живых, сметая на скаку зазевавшихся, рванули в степь, - подальше от губительного огня и раздирающего душу волчьего воя…

     Но тут же гарматы заговорили со стороны переправы. Залп. Второй. Третий – уже вразнобой. И… тишина.

     Кошевой утер пот со лба и поднес к глазу подзорную трубу.

     Ногайцы еще не доскакали до линии основных сил Кара-Мухамеда, а войско уже тронулось с места, набирая шаг.

     - Эх, мне бы быть сейчас среди гармашей! – в сердцах вымолвил Сирко. – Знать бы, сменил Волошанин позиции или нет… Ведь засекли татары по вспышкам каждую гармату! И теперь смогут с ходу подавить команды гармашей ружейным огнем! Ну-ка, джуры!

     К нему подбежали сразу трое.

     - Кто из вас самый быстрый на ногу? – спросил атаман.

     - Пожалуй, я! – сказал высокий, сухощавый юнак.

     - Быстро, насколько сможешь, беги наверх к гармашам и передай, чтобы не медля сменили позиции у каждой гарматы! Понял?!

     - Понял, батьку! – кивнул головой джура и умчался, ломая кусты.

     - Так, ну а ты, - Сирко ткнул пальцем второму, - ты беги к переправе и узнай у Данилы Черного,  ушли ногаи или схоронились где-то по балке, в кущарях. Если не ушли, если есть у него хоть малейшие сомненье в том, пускай бьет беспокоящим огнем вдоль балки, не жалея припасу. Нам никак нельзя хотя б малую часть ворога у себя в тылу оставлять.

     - Уразумел, батьку! – крикнул джура уже на бегу.

     - Ну, а ты, сынку, - Сирко потрепал по плечу третьего, - оставайся при мне. Скоро понадобишься…

Продолжение следует -