Клич Ворона. 10 глава

Апрель

Эти выжженные земли, испещрённые потоками лавы и огнедышащими вулканами, небо, вечно затянутое серым пеплом и тучами, из которых шёл грязный липкий дождь, Зинерва знала даже лучше, чем собственный замок в Фаргеше. Это место было её вторым домом, о котором Руэл даже не подозревал, и твердыней давно забытых богов. Лишь только самые храбрые или (что было больше похоже на правду) слишком самонадеянные путники решались ступать в Пепельные земли, находившиеся на самом юге княжества Корсаков. Быть может, именно потому никто до сих пор не знал, что Зинерва часто посещает эти места, и что среди многочисленных острых горных пиков и вулканов, под толщей чёрной как уголь земли, скрывается нечто совершенно ужасное. Если бы Руэлу стало известно, чем занимается его жена в подземных лабораториях, куда сгонялись алхимики и мастера со всего Латаэна, голова Зинервы уже давно торчала бы на пике возле неприступных стен Фаргеша. Боги, которым поклонялась королева, считались в этих землях злом, тьмой, которую с таким трудом когда-то искоренили последователи Четверых. Но Корсаки всегда почитали Первых. Когда-нибудь и Руэл поймёт, что эти четыре бога, олицетворяющих добро и порядок, не помогут ему в войне. Чтобы побеждать врагов, нужна сила. И не важно, из чьих рук ты её принимаешь. Пускай даже из глубин самого Пекла.
Зинерва получила ключ от пещеры Погребальных костров ещё от своей матери. Тайна об этом месте передавалась среди Корсаков из поколения в поколение, от женщины к женщине, и самые первые королевы Фаларнов ещё при Империи Ворона вершили здесь свои тёмные дела. Какая ирония:  Зинерве всегда казалось, что выйдет замуж за какого-нибудь Койота или Шакала. Тогда и Мартин Улвир был совсем молод – чем не прекрасный жених? Это способствовал бы укреплению отношений между пёсьими княжествами. Но после падения Империи Ворона Корсаки стремились сохранить чистоту своей крови, и молодая княжна вышла замуж за собственного двоюродного брата, принца Латаэна. Это было необходимо, чтобы дети Зинервы в будущем смогли править всем Востоком. А потом, быть может, и самим Сангенумом. Это был их собственный с матерью план, который они продумывали несколько лет, прежде чем смогли осуществить его. А бедняжка Лисс, старшая сестра Зинервы – она была настолько глупенькой и совершенно простой, что её пришлось убрать с дороги. Ничто не должно было помешать младшей княжне побочной ветви Корсаков стать королевой.
Зинерва плела все эти заговоры и интриги, как осторожная паучиха, ткущая невидимую глазу сеть в укромном уголке. Ничто не предвещало беды, и королеве казалось, что судьбы её союзников и её врагов принадлежат лишь ей. Стоит дёрнуть за ниточку – и чья-то жизнь оборвётся. Но всё, чего с таким трудом добивалась Зинерва, рухнуло, когда Медвежье плато решило поступить по-своему. Они подумали, что избегут наказания? Как бы ни так! Гнев Зинервы был силён, а месть ещё страшнее, чем кто-нибудь вообще мог себе представить. Женщина была готова растоптать медвежий род, обратить в выжженную пустыню весь Север, если потребуется. И благодаря пещере Погребального костра, ключ от которой так бережно хранила Зинерва у самого сердца, добиться этого было не так уж и трудно. Нужно было лишь набраться терпения… И обратиться за помощью к истинным богам.
Когда королева вошла в пещеру, лицо тут же обдало нестерпимым жаром. Даже воздух здесь был раскалённым настолько, что нещадно сушил горло и не давал вдохнуть полной грудью. Стекавшая со стен старого вулкана лава шипела, а лопавшиеся пузыри разбрасывались столпом искр, от которых рябило в глазах. Высокие столбы с цепями, мосты и платформы были из драконьего железа, выдерживавшего даже столь высокую температуру. По легендам, лишь пламя дракона было способно расплавить его. Но живых ящеров не видели с самого падения Империи Ворона. Лишь с Юга вдруг начали приходить вести о таинственном гладиаторе, что использует чёрную чешую, которую нельзя пробить ни мечом, ни стрелой, в качестве доспеха. Зинерва не воспринимала это всерьёз - последним человеком, обращавшимся в дракона, был Эньяр Чернозубый. Но он погиб в схватке с императором около шестидесяти лет назад, и с тех пор род Питонов потерял свою невероятную способность обращаться в крылатого ящера, сеющего смерть. Если бы кто-то на Юге вдруг обрёл такую силу, Зинерва узнала бы об этом одна из первых. Маленький гладиатор, использующий драконью чешую, как доспех, был всего лишь очередным шарлатаном. Но с Вэлном всё равно творилось что-то неладное. В Калаке и Афше были замечены Крысы, и королеве это не нравилось. Что-то происходило на Юге, а Зинерва не могла получить от своих лучших шпионов ничего толкового. Подполье всегда хорошо скрывалось. Они следили за всеми, но никто не мог уследить за ними.
С другого конца огненной пещеры послышался громкий, леденящий душу крик, и Зинерва невольно расплылась в широкой улыбке. Этот вопль был для неё подобен музыке. А вот ближайший страж побледнел и потянулся за оружием. Махнув рукой и оставив своих сопровождающих у входа, Зинерва направилась по железному мосту на соседнюю платформу. Где-то внизу, шипя, кипела раскалённая лава, и обжигающий воздух на мгновение опалил кожу женщины.
 - Моя госпожа! – охнул один из низеньких, отвратительных лицом мужчин. Таких как он здесь было полно. Зинерва не раз задумывалась, почему лучшие умы Латаэна выглядят, как чудовищные кадавры, рядом с которыми даже просто стоять было омерзительно.
Королеве тут же был предложен плащ из шкуры пещерных ящериц. Эти огромные твари жили почти у самой лавы, и высокие температуры им были почти не страшны, если, конечно, не лезть в самое пекло. Некоторые учёные считали, что пещерные ящерицы были потомками самых первых драконов, потому жар не действовал на их чешую, а лишь делал её ещё крепче. Чем выше становилась температура в огненной пещере, тем больше наростов и пластин появлялось на шкурах рептилий.
 - Как продвигается работа? – коротко спросила Зинерва, накидывая на плечи плащ. Рядом с ней засуетился другой низенький горбатый человек с отвратительным носом, похожим на крючок – мастер Кахлан.
 - Нам удалось создать ещё три жизнеспособных экземпляра! Мы переместили их в инкубатор, - пролепетал Кахлан, жмурясь и улыбаясь королеве, как голодная псина, ожидающая подачки от своего хозяина. – Господин Виктор тоже пришёл посмотреть на них, Ваше Величество!
Зинерва почувствовала, что сердце в её груди резко сжалось от гнева. Вскинув руку, она наотмашь ударила Кахлана и гневно воскликнула:
 - Виктор?! Вы пропустили сюда этого щенка, даже не доложив мне?!
Коротышка приглушённо заскулил, схватившись за мгновенно побагровевшую щёку. Зинерва раздражённо стиснула зубы и выпрямилась. Она всегда питала отвращение к этим отвратительным созданиям. Им больше не хватало мозгов ни на что, кроме как создавать разнообразных тварей и чудовищ. Королева не удивилась бы, узнав, что эти идиоты пропустили и Руэла. Но… Виктор оказался не так прост, как казалось. Когда он узнал об этом месте? Как нашёл дорогу? Зинерве страшно было подумать о том, что сын следил за ней всё это время. Он легко мог выдать её Руэлу. Но не выдал.
 - Передай своим помощникам, чтобы подготовили экземпляры, - приказала Зинерва. – Я хочу посмотреть на моих драгоценных малышей. Где я могу найти Виктора?
 - Он сказал, что будет ждать вас у Инкубатора, - пробормотал Кахлан, поспешно кланяясь королеве. – Мы сказали ему, что в это место дозволено пройти только с вашего разрешения, и он согласился дождаться вас в соседнем зале.
Зинерва кивнула головой и пошла дальше по железному мосту, оставив Кахлана наедине с новыми поручениями. Женщина тревожно перебирала в голове все последние разговоры с сыном – как Виктор мог узнать об этом месте? Откуда ему было известно, чем здесь занималась его мать? Нет, королева не могла позволить, чтобы этот мальчишка причинил вред её драгоценным малюткам. Зинерва поклялась, что если увидит в глазах сына хоть каплю злости или жажду убийства, она незамедлительно сбросит его в лаву. Безликие будут рады забрать своё дитя обратно, в царство Адской Гончей, хранительницы всех Псов.
Но когда королева добралась до круглого зала, что находился возле инкубатора, всем её страхам пришёл конец. Виктор совершенно спокойно стоял в центре комнаты и любовался огненными переливами жаровни. На лице юноши не отражалось ничего, кроме безразличия – его не интересовали исследования и опыты Зинервы. Ему лишь хотелось узнать, чем занимается его мать, когда сбегает из замка.
 - Я думал, ты снова нашла себе любовника, - усмехнулся Виктор, почувствовав появление Зинервы.
 - Как видишь, я всё ещё верна твоему отцу, - хмыкнула королева и тут же поспешила добавить: - Насколько это возможно, разумеется. Как ты узнал, где находится это место? Я никогда не рассказывала тебе о нём.
Виктор, не отрывая взгляда от жаровни, провёл ладонью над танцующим пламенем, и Зинерва заметила, как помрачнело лицо её сына.
 - Жан сказал, что ты отправилась в земли, покрытые пеплом. Он даже нарисовал мне карту, - юноша протянул листок бумаги королеве, и она, взглянув на рисунок, побледнела. Жан действительно нарисовал Пепельные земли и указал, с какой стороны следует заходить в туннель возле вулкана, чтобы попасть в пещеру Погребального костра. Недолго думая, Зинерва бросила карту в жаровню и ещё некоторое время с ужасом смотрела, как догорает в углях скукожившаяся бумага.
 - Это «Они» ему рассказали? – напряжённо спросила королева, поднимая взгляд на Виктора. Юноша коротко кивнул головой и хрипло пробормотал:
 - Нужно оградить его от отца. Если он узнает, что Жан разговаривает с Безликими, все твои секреты будут раскрыты. И об этом месте отец тоже узнает, я уверен… - молодой князь задумался, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. – Может, попытаться рассказать Жану о Безликих и Адской Гончей? Ему уже восемь лет, он должен понять.
Из горла Зинервы вырвался нервный смешок.
 - Должен понять?! Виктор, ему не «уже» восемь, а всего лишь «ещё»! Он ребёнок! А ты собираешься рассказывать ему о Первых богах и о том, что творится в этом чёртовом мире? Жан услышал от «Них», что ты отправился убивать Эвара, и я неделю не могла убедить малыша в том, что всё в порядке! Он до сих пор боится, что из темноты покажутся тени и начнут ему шептать про тебя зло!
Отступив на шаг, Зинерва уставилась в пол. Она не знала, что делать. Мысли её спутались. Как найти выход из сложившейся ситуации?
 - Нет, нет… мы должны убедить его, что Руэл – наш враг. Дети верят во всякие сказки. Мы скажем ему, что его отец связался с демонами, поэтому Жан ни в коем случае не должен рассказывать ему о голосах, что он слышит в своей голове. Мы назовём их Хранителями. Да, да – пусть они будут добрыми духами, оберегающими таких особенных детей, как Жан.
Зинерва расплылась в широкой улыбке, и Виктор приглушённо усмехнулся. Он всегда знал, что его мать опасная женщина, но чтобы настолько… Королева была настоящей паучихой – как только где-то сеть её планов нарушалась и рвалась, она тут же находила способ, как исправить возникшую проблему. Не было ни единой лазейки, через которую мог бы пробраться враг.
Дверь в зал приотворилась, и показавшийся на пороге Кахлан вновь принялся отчаянно кланяться Зинерве, будто боясь навлечь на себя её гнев только от одного своего присутствия. Когда королева махнула рукой, позволяя мужчине говорить, он упал перед ней на колени и воскликнул:
 - Всё готово, моя госпожа! Ваши творения ждут вас, мы вывели их из клеток.
Зинерва расплылась в широкой улыбке и обернулась к Виктору. Раз уж юноша оказался здесь, он должен был собственными глазами убедиться в величии своей матери и увидеть, чего она добилась благодаря поддержке Безликих.
 - Идём, мой мальчик. Я покажу тебе своих драгоценных малюток, что помогут нам поставить на колени весь Сангенум. Надеюсь, Кахлан, ты не разочаруешь нас.
Горбатый коротышка активно закивал головой и, противно улыбнувшись, предложил Корсакам пройти в соседний инкубатор. Как только тяжёлые двери отворились перед ними, Зинерва почувствовала, как бешено заколотилось сердце в её груди. Она чувствовала, что её детки, милые и прекрасные творения Адской Гончей, наконец проснулись и жаждали увидеть свою мать. Воздух в инкубаторе был ещё жарче, чем в остальной пещере, но вместе с тем влага не покидала его, и дышать было ещё тяжелее. Под ногами что-то хлюпало, но Зинерва не обращала на это внимания. Виктор, опустив взгляд, ужаснулся: весь пол был залит тёмной кровью, и в местах, где она собиралась в глубокие лужи, жидкость бурлила и пенилась, испуская отвратительный запах. Королева лишь очарованно смотрела куда-то вперёд. Её сын проследил за этим взглядом и почувствовал, как земля едва не ушла у него из-под ног. Это было… невероятно и отвратительно.
Посреди инкубатора с потолка свисало три больших кроваво-красных щупальца. От них тянулись небольшие тонкие трубочки, по которым бежала кровь в тела висевших вниз головой огромных существ. Размерами они были больше лошади, так что занимали почти половину всего зала. Их широкие крепкие крылья с чёрно-красными прожилками на коже оканчивались острыми шипами. Мощные задние лапы крепко держали всё остальное тело на специальных выставленных жердях, и острые когти при необходимости могли разорвать противника в клочья. Морда была слегка удлинённой, на голове были большие заострённые уши и крупные, угольно-чёрные глаза. Существо могло ориентироваться с помощью слуха, но больше полагалось на зрение, нежели её крохотные собратья – летучие мыши, которых в соседних пещерах было в изобилии. А у этих экземпляров опасным было всё, даже острые клыки, которыми они с лёгкостью рвали плоть.
 - Что это? – сдавленно пробормотал Виктор, не в силах подобрать слова, чтобы выразить своё изумление. Он никогда бы не подумал, что такие чудовища вообще могут существовать.
Зинерва бесстрашно приблизилась к одному из существ и ласково прикоснулась рукой к его покрытой жёсткой чёрной шерстью груди.
 - Это кровокрылы, - прошептала королева, осторожно гладя чудовищного зверя, - мои прелестные детки. Десятки лет я ждала, когда смогут появиться жизнеспособные экземпляры. И вот, наконец, это случилось! Посмотри на них, Виктор! Подойди, не бойся. Ты тоже от крови Первых богов, они не тронут тебя.
Женщина потянула сына за руку, и Виктор неуверенно прикоснулся к жёсткой шерсти кровокрыла. Существо смотрело на него своими чёрными глазами и скалилось, но не трогало. Сердце в груди юноши колотилось от страха, и ему казалось, что он время от времени даже забывал как дышать. По спине пробежала дрожь, когда Зинерва, запрокинув голову, громко рассмеялась. Гигантские летучие мыши тут же забили крыльями, и одна из них чуть не укусила Виктора за руку – князь вовремя успел отступить. А королева продолжала ликовать. Всего три жизнеспособных экземпляра, но этого было достаточно, чтобы превратить жизнь Сатарнов в настоящий ад. Потребуется несколько месяцев, чтобы малыши окрепли, и тогда тело их перестанет реагировать на жару и холод. Они смогут сражаться там, где простые воины мёрзнут и умирают от обморожения. Ах, если бы только Зинерва могла создать ещё десятки таких прелестных малюток…
Двери в зал резко распахнулись, и королева, обернувшись, зашипела. Кровокрылы за её спиной тут же расправили крылья и громко закричали. От писка их Виктор зажмурился и инстинктивно подтянул руки к ушам. В голове всё зазвенело, и лишь когда твари замолчали, юноша вздохнул с облегчением. Эти чудовища действительно были опасны.
 - Кто позволил вам врываться в инкубатор?! – закричала Зинерва на вбежавшего в зал стражника. – Всего одно дуновение ветерка сейчас может навредить моим дорогим деткам!
Кахлан взвизгнул, словно поросёнок, и отчаянно забегал вокруг кровокрылов, чем-то сбрызгивая их покрытую горячей кровью кожу. Виктор почувствовал, как к горлу подступил комок. Это было настолько отвратительно, что юноша уже пожалел, что отправился в пещеры следом за матерью.
Страж рухнул на колени, склоняя голову перед Зинервой. Что-то едва слышно пробормотав в своё оправдание, мужчина поднял на королеву взгляд.
 - Твоё счастье, что с ними ничего не случилось, иначе бы я приказала скормить тебя им! – прошипела женщина. - Уверена, твоя плоть пришлась бы им по вкусу. Не так ли, мои малыши?
Кровокрылы запищали в ответ, а Виктор, отступив на шаг, приглушённо усмехнулся.
«А нас ты никогда дорогими детками не называла, Зинерва», - юноша удержался от того, чтобы сплюнуть на пол. Матери это бы точно не понравилось, особенно в таком месте.
 - Я… я принёс срочные вести, моя госпожа… - испуганно выдавил стражник, не понимая, почему ему только что угрожали. Он старался как можно скорее добраться до королевы, передать ей важное сообщение, а на него накричали и пообещали скормить этим чудовищам, что теперь хищно следили за ним со своих насестов.
Зинерва прищурилась и, почувствовав на себе пристальный взгляд Виктора, устало махнула рукой. Страж тут же рухнул на колени и, прислонившись лбом к заляпанному кровью полу, воскликнул:
 - Ужасные новости из Фаргеша, моя госпожа! Ваша дочь… милейшая принцесса Светлана… она исчезла.
Виктор прямо ощутил волну ярости и злости от своей матери. Разъярённо зашипев, она шагнула к стражнику и подняла его за шкирку. Взгляд у женщины был сейчас такой, что даже молодой принц посчитал, что королева без промедления скормит несчастного своим новым любимцам. Но она не спешила этого делать. Наклонившись так, чтобы испуганное лицо слуги было на уровне её глаз, Зинерва прошипела:
 - Что значит «исчезла»? Кто поспел украсть мою дочь?!
 - Её… её не украли… - от страха страж едва подбирал слова. – Никого подозрительного в замке не было, стража пристально следила за всеми коридорами и лестницами. Из конюшни пропала только одна лошадь – её Белая Звёздочка. На кухне сообщили, что принцесса заходила к ним за вяленым мясом, но она сказала, что это ей было нужно для её ручного ворона. Мы… мы не думали даже, что она…
Зинерва выпустила ворот рубашки слуги, и мужчина, упав на пол, громко вскрикнул. Кровокрылы тут же захлопали крыльями и оскалились, ожидая добычи, и королева, обернувшись к ним, ласково погладила их по груди. Виктор даже подумал, что мать сжалилась над несчастным, но потом понял, насколько сильно он поспешил с выводами. Не оборачиваясь к стражнику, Зинерва зашептала:
 - Значит, вы упустили мою дочь и позволили ей сбежать… А потом явились сюда, в пещеру Погребального костра, прекрасно зная, что за вами могут последовать шпионы короля. Насколько глупым нужно быть, чтобы позволить себе такую оплошность? Вы подвели меня. Я разочарована.
Слуга испуганно попятился назад, но появившийся откуда ни возьмись Кахлан схватил мужчину за руки и злобно рассмеялся. Два других алхимика неясными тенями скользнули к ним, в воздухе блеснуло лезвие кинжала. Страж попытался что-то прокричать в своё оправдание, и во взгляде его промелькнул настоящий ужас. Но Зинерва его не слушала. Этот человек был выбран, чтобы хранить великую тайну. Он был одним из немногих, кого королева посвятила в свои замыслы. И теперь этот несчастный подвёл её. Нет, не только её – самих Первых богов. И должен был за это поплатиться.
Короткий взмах кинжала - и пол под их ногами окрасился свежей кровью. Она струйками побежала по каменным плитам и смешалась в ближайшей луже с остальной отвратительной тёмной жидкостью, что бурлила и лопалась омерзительными пузырями. Радостно что-то крича, алхимики подтащили тело убитого к кровокрылам. Твари тут же соскочили со своих насестов и, приземлившись на холодный пол, засеменили к добыче.
 - Кушайте, кушайте, мои детки! – кричала Зинерва, жмурясь от восторга, и лицо её при свете жаровен казалось сумасшедшим.
Виктор видел, как острые клыки кровокрылов вонзились в плоть несчастного слуги. Но королева была права – глупец мог привести за собой хвост, и тогда это место рисковало быть обнаруженным. Да и разве могла Зинерва оставлять в живых тех, кто видел результат кропотливой работы её алхимиков?
 - Ты всегда не умела подбирать себе слуг, матушка, - усмехнулся Виктор. – Идём, оставим твоих драгоценных мышек на попечение алхимикам.
Зинерва ещё раз любовно оглядела кровокрылов и, улыбнувшись, мягко последовала за молодым принцем. Когда они покинули инкубатор, королева резко изменилась в лице, сделалась холодной и резкой. Злобно ударив рукой в холодные стены зала, женщина прошипела сквозь плотно стиснутые зубы:
 - Чёртова девчонка! Вся пошла в своего отца… Я с самого начала не желала её.
«Ты не желала никого из нас», - подумал Виктор, но промолчал.
 - Она от крови Безликих, но идёт против их воли. Её необходимо было убрать, когда она ещё была девчонкой. Несчастный случай, нападение наёмников… Я тогда была слишком мягкотелой.
 - Что может сделать двенадцатилетняя девчонка? – усмехнулся Виктор, качая головой. Он никогда не понимал, почему мать столько нервничает и злится. Зинерва и сейчас вспыхнула от ярости и закричала, как при разговоре о Жане.
 - Простая двенадцатилетняя девчонка не сделает нам ничего! Но если ты не забыл, она твоя сестра и моя дочь! Она потомок Безликих! Ты умеешь управлять слабыми духом людьми, Жан разговаривает с «Ними»… Ты понимаешь, насколько опасно её исчезновение? – голос Зинервы едва не срывался, когда она кричала. Виктор только недовольно жмурился – сейчас добрая половина лаборатории могла слышать их разговор, и это не сулило ничего хорошего.
 - Но её сила ещё не пробудилась, - юноша оставался абсолютно спокойным. Он никогда не воспринимал всерьёз ни Жана, ни Светлану. А о младшем трёхлетнем Иене и вовсе можно было не беспокоиться ещё по меньшей мере десять лет.
 - А вот когда пробудится, посмотрим, как ты заговоришь, - прошипела Зинерва и, скинув со своих плечей накидку из шкуры пещерных ящериц, быстрым шагом направилась прочь из жерла вулкана.
Виктор тяжело вздохнул и отправился за матерью. Он ненавидел её припадки, все эти истеричные крики, вопли, обещания убить. Королева как-то раз поклялась сыну, что вернёт его Безликим, если он посмеет пойти против неё. Но юноша не беспокоился по этому поводу. Зинерва лишь делала вид, что она была самой могущественной из всех потомков Первых богов. У неё это искусно получалось до того самого момента, пока Виктор не почувствовал, что всё это ложь. А с его способностями он всегда мог найти себе верных слуг, готовых расстаться с собственной жизнью ради своего господина. Молодой принц мог бы подчинить себе и мать, но её дух пока был слишком крепок, чтобы сломиться под натиском его тёмной энергии. Но когда-нибудь это пройдёт, Виктор знал. Рано или поздно Зинерва почувствует, что такое отчаяние, и тогда захватить её не составит особого труда.
«Этих зверушек можно было бы убить, - подумал юноша. – Результат кропотливой двадцатилетней работы… и вдруг такая трагедия. Это сильно ударило бы по матери. Но я впечатлён, алхимики добились своего. Эти кровокрылы настоящие убийцы, в бою с ними сравнится разве что вран… Грифоны и драконы давно вымерли, о них беспокоиться не стоит. Обладая такими монстрами, я бы смог подчинить весь Латаэн себе… Да, пожалуй, кровокрылов стоит оставить в живых. А для матери я найду что-нибудь другое».
Приглушённо усмехнувшись, юноша вновь натянул на лицо невинную улыбку и догнал Зинерву, которая уже успела выбраться из туннеля на улицу и теперь тревожно осматривалась вокруг. Им повезло – из-за исчезновения Светланы шпионам Руэла было не до жалкого труса, выкравшего из стойл коня и сбежавшего из замка в неизвестном направлении. Иначе им обоим пришлось бы очень туго. Каким бы мягким и глупым не казался Руэл, в гневе он был страшен, и даже Зинерва боялась злить его лишний раз. Многие в замке до сих пор не могли понять, кому всё же принадлежала власть в Фаргеше – королю, королеве или их старшему сыну. А может и вовсе кому-то другому?..

***

 - Стой и не дёргайся! – рыкнул Юген и помог Алаку втиснуть правую руку в довольно узкий камзол. Юноша приглушённо забормотал и попытался пошевелиться. Одежда стесняла его движения, жала в груди и вообще была слишком мала при его росте. Может, со стороны Таодан сейчас и выглядел, как подобает настоящему императору, но сам мальчишка чувствовал себя, как пойманная в мышеловку толстая крыса.
 - Неужели нельзя найти ничего более широкого и длинного? – пожаловался Алак, завязывая на поясе кусок чёрной ткани. Юноше не нравился даже цвет одежды – всё было какое-то тёмное, больше похожее на костюм для похорон, нежели для свадьбы. Но Юген продолжал настаивать на том, что Алаку просто необходимо надеть именно этот камзол.
 - Его надевал первый император Воронов на свою свадьбу, Лиссандр Таодан - пробормотал Роялд и отошёл на несколько шагов назад, чтобы внимательно осмотреть Таодана со стороны. – Ему тогда было всего тринадцать. Кстати, женился он тогда на принцессе Питонов. Это ещё одна из причин, по которым ты должен надеть именно этот камзол.
Алак приглушённо застонал. Лиссандр Таодан? Человек, живший почти пять веков назад? Неудивительно, что от этого камзола пахло так, словно он был ещё свидетелем самых первых драконов. Как только этот старый кусок тряпки вообще сохранился и не рассыпался в прах?
 - Ладно, допустим, - Алак тяжело вздохнул. – Но почему именно чёрный? Это же совершенно не празднично. Мы как будто не свадьбу играть собираемся, а кого-то хороним.
Юген дал Таодану несильную оплеуху и тут же поправил растрепавшиеся волосы. Алак насупился и стал терпеливо ждать, когда Роялд и окружившие молодого императора служанки помогут ему собраться. Юноша даже боялся представить, что сейчас чувствует Аньюн. На неё будут смотреть все приближённые ко двору люди, и девушка должна выглядеть просто неотразимо, чтобы знатные дамы не стали над ней насмехаться. Впрочем, как будто в присутствии Алака они смогут себе это позволить…
 - Ты забыл, на ком женишься, Ворон? – усмехнулся Юген. Отойдя от Алака, он плюхнулся в кресло и позволил шустрым служанкам дальше разбираться с одеждой князя самостоятельно. – Ты берёшь в жёны змеиную княжну, чтобы возглавить воинов шиттари, пять кочевых племён. Неужели за всё это время ты так и не поинтересовался ни у Аньюн, ни у Аньена, в чём заключаются обычаи этих самых шиттариев?
Алак незаметно поморщился и отвернулся. Он вообще последние две недели избегал общества молодых Змеев. Ему хотелось побыть одному, а ещё лучше – поговорить с Эйдом, отвести душу. В голове скопилось слишком много тревожных мыслей, и некому было рассказать о них. Может Таодан и доверяю Югену, но он не был ему настолько близким другом и товарищем, чтобы можно было вот так сесть и выговориться, признаться в своих страхах, тревогах. Роялд был хорошим советником, не более.
 - Вот если ты так хорошо знаешь этих шиттариев, ты мне и расскажешь о них на свадьбе, - пробормотал Алак, и Юген, усмехнувшись, кивнул головой:
 - Как пожелает император!
Наконец, с камзолом было покончено. Алак, кое-как в него втиснувшийся, чувствовал себя просто чудовищно неуютно. К тому же, голову его стали посещать мысли, от которых юноша приходил в настоящий ужас. Например, он только сейчас осознал, что женится на сестре Ньёра. С этого момента Алак постоянно думал, как бы отреагировал Змей, узнав об этом. Ведь после этой свадьбы они оба, по сути, становились братьями. Чувство тревоги и страха не покидало Таодана. Аньюн удалось убедить его, что Ньёр жив, просто попал в плен или вынужден скрываться. И теперь, когда Алак действительно поверил в это, мысли о том, что сестра его собственного друга станет его женой, пугала юношу ещё больше. От подобных раздумий Таодана отвлекал разве что Грозохвост – когда служанки закончили с костюмом императора, птенец буквально влетел в палатку и резко затормозил. Распахнув мощные крылья, он едва не снёс ими кресло, в котором сидел Юген, и громко закричал. Крик его становился всё более пугающим и странным, и Алаку порой казалось, что он одновременно напоминал рёв сразу нескольких животных. К тому же, Грозохвост снова подрос, и теперь Таодану даже не нужно было тянуться вниз, чтобы погладить своего приятеля по голове – вран доставал юноше до груди. И при этом всё ещё считался птенцом. Алак тысячу раз пытался представить, как Грозохвост вырастет до размеров лошади, а потом и больше, но получалось это с большим трудом. Всё же юноша никогда не видел настолько огромных птиц.
Юген поднялся со своего кресла и направился к выходу из палатки, приглашая молодого императора за собой. Алак, тяжело вздохнув, потрепал Грозохвоста по его голове и отправился вслед за воином. Сердце в груди бешено заколотилось, стоило юноше оказаться на улице. Он тут же почувствовал на себе сотни любопытных взглядов. Обычно в лагерях не присутствовал никто, кроме самих воинов, но сегодня это место было слишком многолюдно. Помимо приехавших на императорскую свадьбу князей здесь были и княгини со своими детьми, и знатные дамы, и придворные – большинство этих лиц Алак вообще видел впервые. Но черневший вдалеке лагерь пугал юношу ещё больше.
Он никогда прежде не сталкивался с шиттарийцами и даже не мог себе представить, как они выглядят. Их войско больше напоминало настоящую лавину или утренний туман, появившийся буквально из ниоткуда. Эти могучие смуглокожие воины с угольно-чёрными волосами восседали верхом на своих коренастых тёмных лошадях и пристально следили за всем, что происходило вокруг. Здесь, в Биарге, погода была достаточно тёплой почти круглый год, но всё равно многие князья и княгини кутались в дорогие меха, в то время как кочевники сидели в седле практически по пояс голыми. Лишь некоторые из них накинули себе на плечи лёгкие плащи из шкуры диких степных зверей. Была одна особенность, которую Алак заметил практически сразу – к древку копий, которыми пользовались в бою шиттарии, привязывалась лента определённого цвета. И воины всегда собирались группами, в которых цвета эти совпадали. Таодан ещё ни разу не видел стоявших рядом шиттариев с разными лентами. С чем это было связано, юноша не знал. Впрочем, Юген обещал ему рассказать о кочевниках больше, поэтому Алак просто терпеливо ждал.
Они прошли вдоль нескольких палаток, и молодой император увидел большой деревянный настил посреди лагеря. По бокам его горели большие золотые жаровни, украшенные драгоценными камнями, по большей степени чёрным ониксом и обсидианом. Над самой площадкой был натянут навес из лёгких тёмных тканей, защищавших от назойливого ветра и яркого света. Трона или кресел, на которых можно было бы сидеть, не было. Однако было достаточно мягких подушек, уложенных так, чтобы на них можно было даже прилечь, если вдруг захочется. Где-то сзади стояли стражники, и Алак заметил, что они тоже были из шиттариев. Не то чтобы юноша доверял этим кочевникам…
 - Неужели нельзя было просто тихо сыграть свадьбу в какой-нибудь часовенке, посвящённой одному из Четверых, и разъехаться? – пробормотал Таодан, наклонившись к Югену. – Зачем нужно было устраивать весь этот цирк?
 - Заткнись и садись, - зашипев, Роялд довольно ощутимо надавил на плечо Алака, заставляя его сесть на подушки. Юноша от непривычки едва не потерял равновесие и с трудом подобрал под себя ноги. – Ты теперь не только император, но и шаттар, верховный янгул. Веди себя соответствующе.
Таодан с удивлением посмотрел на Югена, но тот ничего не ответил ему и сел рядом, стараясь не привлекать к себе внимания собравшихся гостей и самих кочевников. Шиттарии знали о том, что Роялд устроил переворот с Фабаре и возвёл Алака на трон, потому не доверяли ему, считая, что такой человек с лёгкостью может предать во второй раз. Но молодой Ворон был абсолютно уверен в верности Югена и позволял ему сопровождать себя, куда бы Таодан ни отправлялся.
Когда появилась Аньюн, Алак даже выдохнул от неожиданности. Он и представить себе не мог, что юная княжна может так внезапно преобразиться. Она всегда казалась ему воинственной, совершенно неженственной. Когда Небесокрылая говорила, то часто использовала тяжёлые слова, не присущие девушкам. И хоть во всём остальном она была воспитанной благородной княжной, Алак всё равно воспринимал её, как гордую, непокорную воительницу. Сейчас же она вдруг внезапно перевоплотилась в лёгкую воздушную красавицу. Вместо тёмного плаща, обычно скрывавшего всё её тело, брюк и старой мужской рубашки, на Аньюн теперь было длинное чёрное платье, подчёркивавшее её прекрасную фигуру. Княжна была похожа на змею – тонкая, быстрая, с холодным мудрым взглядом. В обществе Алака Небесокрылая часто улыбалась, но сейчас её лицо не выражало ничего, кроме абсолютного спокойствия и покорности. Она словно была рождена, чтобы стать императрицей. Такой девушке, как Аньюн, было не место в Гадюшнике, на старом пыльном троне, заросшем паутиной. Алак вдруг испытал невероятный восторг и гордость за то, что этот дикий непокорный цветок стал именно его невестой.
 - Прекрасно выглядишь, - шепнул он, когда змеиная княжна приблизилась. Она не ответила ему, но Алак заметил, как по её лицу скользнула смущённая улыбка.
Несколько служанок, сопровождавших Аньюн, помогли ей занять место возле Алака и тут же скрылись где-то позади. Таодан едва заметно покраснел, почувствовав на себе взгляд Небесокрылой, и отвернулся. Ему хотелось бы казаться сильным, уверенным в себе воином, взрослым мужчиной, но рядом со змеиной княжной он чувствовал себя беспомощным мальчишкой. Потому и смущался, как настоящий ребёнок. Что скажут шиттарии, когда увидят своего будущего командира таким? Алак с трудом взял себя в руки. Он император, вершитель судеб всего Фабара, и не ему бояться каких-то кочевников. Одно его слово – и эти дикари будут изгнаны с западных земель обратно в свои пустыни. Сказав это себе, Алак почувствовал некоторую уверенность. Да, всё, что сейчас происходило, было в его руках. Он контролировал каждый шаг всех собравшихся здесь людей.
Грозохвост, бесцеремонно отпихнув Югена в сторону, занял место рядом с хозяином и положил свою могучую голову ему на колени. Лёгкая насмешка во взгляде стоявших позади шиттарийских стражников тут же пропала. Да, Алак по сравнению с ними был тощим мальчишкой, ещё и коротышкой (ростом некоторые шиттарийцы превосходили, пожалуй, даже Югена). Но он оставался хранителем врана, и с этим тоже приходилось считаться. Одного удара крепкого клюва Грозохвоста уже было достаточно, чтобы проломить человеку череп.
 - Сегодня прекрасный день для свадьбы, - усмехнулся Юген, прикрывая глаза. Когда Алак удивлённо посмотрел на него, мужчина тут же объяснил: - Сегодня семнадцатое апреля, тебе исполняется семнадцать. И Грозохвосту через несколько дней семь месяцев. Шиттари любят число семь. Семь – это пять кочевых вождей, великий хан и его великолепная супруга. Боги сегодня благоволят вам.
 - В семь лет мальчику дарят его первого коня и меч, - произнесла вдруг Аньюн совершенно холодно, словно не обращаясь ни к кому. – В семнадцать он становится мужчиной.
Алак понимающе кивнул. Он слышал, что шиттарийские кочевники придают большое значение числам. Ведьмы, что сопровождают воинов в походах, всегда обращают внимание на знаки, посылаемые природой. Если перед битвой в небо поднимутся меньше десяти птиц – к победе. Если больше – к поражению. А если взлетит чёртова дюжина воронов – к смерти шаттара, великого хана. Аньен рассказывал Алаку обо всех этих приметах, и юноша запомнил большую часть из них. Но про число семь он раньше не слышал.
 - Эти ханы… они будут мне подчиняться? – шёпотом спросил Таодан, наклоняясь к Югену. Юноше не верилось, что кочевые вожди по доброй воле станут подчиняться человеку, не имеющему никакого отношения к Змеям. Это как если бы Алак сейчас явился в княжество Леопардов и объявил, что желает руководить их флотом. Впрочем, статус императора в какой-то степени позволял ему совершать такие странные и необдуманные поступки…
 - Конечно, мой шиттарийский император, - усмехнулся Юген. Ему нравилось поддевать молодого Ворона, хотя юноша от этого начинал нервничать лишь сильнее. – Обычно на роль шаттара, великого хана, выбирается наследник княжеского рода. Однако есть три случая, когда этим правилом пренебрегают: когда прямых наследников нет, когда наследник слишком мал для управления шиттариями, или по другим причинам, как, например, пленение князя или сильные болезни, не позволяющие быть шаттаром. Даже если Ньёр Пеплохват, законный наследник змеиного рода, жив, он находится в плену и не может управлять войском. А Аньен слишком мал. И в таких случаях янгулы, младшие ханы, проводят совет – Пангул, на котором выносят своё решение и выбирают нового шаттара из мужей змеиных княжон.
 - А если их нет? – напряжённо спросил Алак. Обычаи шиттариев уже казались ему слишком сложными и запутанными. Впрочем, юноша слишком поспешил с выводом. Система наследования была примерно та же, просто сами титулы и звания обозначались другими словами, заимствованными, вероятно, из вэлнского языка.
 - Если княжон, а следовательно и их мужей, нет, то шаттаром назначается Первый янгул, самый главный из пяти младших ханов. Всё очень просто, Ворон, - усмехнулся Юген и вытащил из кармана свою курительную трубку, но под гневным взглядом Аньюн тяжело вздохнул и тут же убрал обратно.
Послышался стук барабанов, и сердце в груди Алака пропустило целый удар. Церемония близилась. У шиттариев она сильно отличалась от простых свадебных празднеств, и Таодан даже не знал, чего ему ожидать. Жертвоприношений в его честь? Убийств? Шиттарийское войско было настолько диким и неуправляемым, что молодой Ворон был готов к любому повороту событий. Юген пытался вкратце что-то объяснить юноше перед самым началом, но Алак был настолько взволнован, что пропустил всё мимо ушей. Так что Роялду теперь нужно было рассказывать всё сейчас.
Но когда на большой поляне, расчищенной от палаток ещё с самого утра, показались всадники, Алак даже позабыл, как дышать. Он не рассчитывал, что их будет так много. И не ожидал столкнуться с великими янгулами, ханами пяти племён, лично.
«Дурак, - подумал Алак. – Ты в любом случае встретился бы с ними. Не сегодня, так в будущем. Ведь ты теперь шаттар, а они – твои подчинённые».
Только полный дурак не узнал бы этих великих воинов на фоне остальных шиттариев. Их было пять, как и говорил Юген. Если раньше Алаку казалось, что все кочевники были похожи друг на друга, то теперь он понял, насколько ошибался. Все пятеро внешне были абсолютно разными, и спутать их было просто невозможно.
Первым, верхом на белом жеребце с коротко стриженой гривой, ехал высокий воин. Среди его густых чёрных волос, убранных в высокий хвост, виднелись едва заметные седые волоски. Лицо мужчины само по себе напоминало оскалившуюся пасть дикого зверя, через нос тянулась длинная чёрная полоса – татуировка. Кочевники очень любили различные рисунки на своём теле, и этот воин не был исключением. Из одежды на нём был лишь короткий жилет, заканчивавшийся уже на груди и обнажавший крепкий мускулистый живот, и плотные штаны до колен. На шее висело массивное ожерелье из клыков различных зверей… и человеческих зубов. Из оружия при воине было длинное копьё с белой лентой, обвязанной вокруг древка, короткий меч, кнут и несколько метательных кинжалов, спрятанных в специальных карманах на штанах. Сопровождали этого хана три совершенно неприметных по сравнению со своим командиром воина с гладко выбритыми головами, на которых чёрной краской от носа до самой макушки была проведена полоса.
 - Это Га’кеон, Первый янгул, - шепнул Юген. – Среди шиттариев его ещё называют Гао, что значит «Белый пепел». Он самый главный среди янгулов, и ему подчиняются белые шиттарии. А эти трое рядом с ним – талавары, командиры. Га’кеон не самый сильный янгул, но он превосходный стратег, и это позволяет ему выигрывать сражения раз за разом. Если тебе понадобится совет хорошего военачальника, тебе стоит обратиться именно к этому человеку.
Алак понимающе кивнул и перевёл взгляд на следующих воинов, что ехали прямо за могучим Га’кеоном. Эти сильно отличались от всех остальных цветом кожи – она была практически чёрная и блестела на солнце. Возглавлял этих кочевников очень высокий мужчина с широкими плечами, на которых жёлтой краской были нарисованы глаза – воин словно следил за всеми собравшимися. На голой груди были вывешены бусы из различных камней, кусочков дерева и костей убитых животных и людей. В высокий угольно-чёрный хвост было вставлено чьё-то ребро – оно выглядело, как два огромных рога, торчавших из головы кочевника. Из одежды на мужчине была только низкая набедренная повязка, не стеснявшая движений, да полоски ткани, укрывавшие голени и запястья рук. Воин и его спутники ехали на тёмно-коричневых лошадях, на боках и крупе которых жёлтой краской были нарисованы причудливые узоры. Чаще всего – те же глаза.
 - Это Га’шин, Второй янгул, - продолжал рассказывать Юген. – В большинстве своём шиттарии поклоняются Четверым, но этот клан избрал своим богом Солнце, потому их хан носит жёлтый цвет. Га’шин вспыльчив и очень сложен в общении, потому что понимает исключительно язык меча. Но если ты завоюешь его уважение, уверяю тебя, надёжней союзника ты среди янгулов не найдёшь, каким бы плохим Га’шин тебе ни казался. Даже если ты потерпишь сокрушительное поражение, и остальные кланы отвернутся от тебя, этот янгул останется до последнего защищать тебя и твою супругу.
Алак удивлённо посмотрел на человека, названного Га’шином. Это действительно был крепкий воин, смотревший на остальных сверху вниз, словно он был не Вторым янгулом, а самим шаттаром. Но хмурый и злобный взгляд его был полон чести. И это придавало молодому Ворону уверенности, что среди шиттариев он всё же найдёт себе верных союзников.
Ехавшие за жёлтыми шиттариями воины удивили Алака. Он ожидал увидеть столь же крепких мужей, какими были Га’шин и Га’кеон, но вместо этого увидел восседавшего на гнедо-пегой кобыле старика. Телом он был ещё крепок, однако всё лицо его было покрыто сетью морщин, а седые волосы резко выделялись на фоне смуглой кожи. Сопровождавшие этого человека воины были такими же черноволосыми, как и все остальные, но их глаза имели светло-голубой цвет, который делал их какими-то странными по сравнению с другими шиттариями. Талавары были одеты в лёгкие доспехи, украшенные синим цветом, а хан их ехал, укутавшись в старые поношенные ткани, скрывавшие всё его тело и мощное оружие, висевшее на поясе – большой зазубренный тесак. Алак сначала подумал, не ошибся ли он, посчитав, что именно этот человек является янгулом. Но шиттарии смотрели на него с таким уважением и страхом, что сомнений быть не могло. Может, этот человек и был всего лишь третьим по власти среди ханов, но его боялись и почитали так же, как и Га’кеона, сильнейшего воина кочевников.
На этот раз с Алаком заговорила Аньюн – Юген лишь удивлённо посмотрел на змеиную княжну и, хмыкнув, перевёл взгляд обратно на приближавшихся к их шатру воинов.
 - Это Старейшина Га’джин, - прошептала девушка, наклонившись к Таодану так, что он чувствовал её дыхание на своей шее. – Он самый уважаемый человек среди всех шиттариев. Ему уже пошёл девятый десяток, а он до сих пор выглядит так, словно ему не больше сорока. Лишь волосы его с каждым годом становятся всё белее. Когда он был молод, то в бою получил смертельное ранение и семь лет лежал без сознания. Но тело его продолжало жить, без еды и воды, словно смерть не решалась прийти за ним. А спустя семь лет Га’джин пришёл в себя. Говорят, он вступил в контакт с самой Синей Змеёй, и она одарила его мудростью и долголетием. У Га’джина двенадцать детей, и это только мальчики, а жена его, по слухам, снова беременна. Га’джин Третий янгул, а цвет его клана – синий. Я всегда обращалась к этому человеку за советом, когда не могла сделать правильный выбор. Мудрее этого старика ты не найдёшь никого. Даже твоему другу Югену далеко до Старейшины Га’джина.
Роялд в ответ только приглушённо фыркнул и сложил руки на груди. Эти двое, - Юген и Аньюн, - довольно часто спорили между собой. Княжне не нравилось, что воин имел такое влияние на Алака, мужчина каждый раз злился из-за того, что какая-то девчонка пытается лезть в политические дела. Он считал, что место женщины – дома, за детской люлькой или домашними делами. Аньюн же была настоящей воительницей: гордой, независимой, непреклонной. Она всегда стремилась доказать, что с её мнением тоже следует считаться. И когда кто-то называл её «девчонкой», гнев змеиной княжны был страшен.
Алак вновь перевёл взгляд на площадку перед шатром и сильно удивился, увидев приближавшихся к ним воинов.
 - Это тоже шиттарии? – нахмурился Таодан. Аньюн едва заметно кивнула головой, и юноша краем глаза уловил, что уголки её губ поползли вверх. Кажется, к этому клану девушка испытывала тёплые дружеские чувства, чего нельзя было сказать об остальных.
Приближавшиеся к ним воины не были похожи на всех остальных кочевников – у них была светлая кожа и ярко-рыжие волосы, горевшие на солнце настоящим огнём. Поверх голого торса у них через правое плечо была перекинута звериная шкура, служившая своеобразным наплечником. Высокий, молодой янгул, восседавший на своём рыжем жеребце, носил на себе содранную с убитого ягуара кожу, и его клыкастая пасть спадала на спину юноши, словно следя за всем, что происходило позади хозяина. Если Га’кеон и Га’шин носили копья и меч, а Га’джин – зазубренный тесак, то этот рыжеволосый воин предпочитал лук и стрелы. Их огненно-красное оперение тут же бросалось в глаза, наводя лёгкий ужас. Словно стрелы были выкрашены настоящей кровью.
 - Это Четвёртый янгул, Ло’ке, - вновь заговорил Юген. Аньюн вновь невозмутимо сидела в стороне и холодно, с достоинством смотрела на воинов. – Он молод, горяч и нетерпелив. Имя его переводится как «Ягуар». Среди всех шиттарийцев нет охотников лучше, чем красный клан. А Ло’ке нет равных в стрельбе из лука. Клан его презирается всеми остальными из-за цвета волос – шиттарии считают, что предки Ло’ке и его воинов связывались с простыми людьми, чаще всего блондинами. А таких, как ты знаешь, среди южных кочевников не встретишь. Но красный клан был на грани уничтожения, и мужчинам приходилось брать в жёны захваченных в боях женщин. А они были бледнокожими и светловолосыми. Так и появились эти рыжие воины, суровые как тигры, опасные как ягуары. Но я бы сравнил их со львами – эти шиттарии никогда не нападают поодиночке. Вместе они сплочённая стая, где каждому отведена своя собственная роль. Во всём Фабаре ты не найдёшь лучников лучше, чем красные люди Ло’ке.
Алак пристально посмотрел в сторону рыжеволосого юноши и столкнулся с ним взглядом. Ло’ке лишь приглушённо усмехнулся и резко натянул поводья своего рыжего мощного жеребца, заставляя того громко захрапеть. Даже конь его был похож на демона, готового в любой момент броситься на врага и растерзать его. Нахмурившись, Таодан перевёл взгляд на следующего воина. Молодой Ворон уже чувствовал, что больше всего проблем будет именно с этим Ло’ке. Он был слишком самоуверенным и явно любил доказывать всем остальным своё превосходство. Юноша и сейчас всеми силами пытался привлечь к себе внимание будущего шаттара, словно показывая, что он самый могучий и опасный воин. Поморщившись, Алак поспешил перевести взгляд на следующих кочевников, что уже приближались к шатру.
Следом за красными воинами Ло’ке ехали люди, показавшиеся молодому императору ещё более странными и пугающими. Они были такими же смуглокожими, как нормальные кочевники, но их чёрные волосы были по бокам выбриты, а ровно посередине аккуратно поставлены в высокий ирокез, образовывавший настоящий гребень, как у каких-то ящеров. Одежда воинов была из ткани, к которой были пришиты многочисленные зубы, кости, когти и даже уши убитых зверей. А на шее их главаря, низкорослого мужчины с окрашенным зелёной краской ирокезом, висело ожерелье из настоящих глаз – их застывший безразличный взгляд наводил настоящий ужас на фабарцев, не привыкших к такой дикости. Увидев, что Алак смотрит на него, последний янгул расплылся в широкой улыбке, и юноша заметил, что зубы его были остро заточены под клыки.
 - Ши’хе, - лишь коротко пояснил Юген. – Самый опасный, самый хитрый и самый бесчестный янгул. Гнуснее его ты не найдёшь никого. Ши’хе не стесняется пользоваться грязными методами вроде отравленного оружия. Он не носит ни меч, ни копьё, ни лук со стрелами, как другие его товарищи. Этот мерзавец всегда носит с собой лишь кнут, смазанный ядом, и трубку с отравленными дротиками. И на твоём месте я бы не доверял Ши’хе. Мне кажется, что цвет, который ему дали, - зелёный, - символизирует цвет неестественной смерти. Уверен, даже твоя драгоценная супруга согласится со мной. Не так ли, уважаемая Небесокрылая?
Аньюн ничего не ответила ему, но Алак заметил по её взгляду, что слова Югена были сущей правдой. Ши’хе был самым опасным и самым мерзким из всех янгулов, люди его тоже честностью поступков не отличались. Однако молодой Ворон понимал, что против Корсаков и их тайных заговоров поможет только равносильное оружие. И этим самым оружием был Ши’хе. Алаку необязательно было доверять этому человеку. Достаточно было только давать ему ценные указания и постоянно следить, не сводить глаз. Даже чудесные способности Аньюн предчувствовать опасность не помогали ей заранее узнавать, что же замыслил Ши’хе.
Как только все пять янгулов были представлены молодому императору, Юген поднялся на ноги и помог встать своему господину. Алак, с трудом перешагнув через завал подушек, направился к ханам и приветственно кивнул им головой. Из всех пятерых лишь Га’кеон ответил ему дружеским ударом в грудь. Га’джин ограничился взмахом руки. Остальные буравили юношу пристальными взглядами, словно недоумевая – этот мальчишка должен был стать их шаттаром? Впрочем, реакция эта сразу переменилась, стоило показаться Грозохвосту. Могучая птица вышла на площадку следом за Алаком и, толкнув его клювом в плечо, издала тихий крик. Лошади талаваров, стоявших позади своих ханов, тут же испуганно заржали и попятились назад. Они никогда раньше не видели настоящего врана и не смогли справиться с накатившим на них страхом. А вот мощные и крепкие жеребцы янгулов продолжали невозмутимо стоять на месте. Лишь рыжий конь Ло’ке приглушённо захрапел и принялся рыхлить копытом землю.
 - Моё почтение, хранитель врана, - Га’джин не стал кланяться, лишь медленно кивнул головой. Говорил янгул с лёгким акцентом, растягивая гласные на вэлнийский манер. – Мы проделали долгий путь, чтобы побывать на вашей свадьбе и собственными глазами увидеть человека, что станет нашим новым шаттаром. Я вижу, что слухи не врали, и перед нами действительно стоит настоящий вороний император.
От спокойных, лишённых всяких эмоций слов Га’джина юноше стало несколько легче. Благодарно кивнув ему в ответ, он осмотрел каждого янгула и громко произнёс, стараясь говорить как можно жёстче и властнее. Хорошо хоть, что голос его уже успел давно перемениться и не срывался на писк, как всего пару годами ранее.
 - Я рад приветствовать вас, великие янгулы! – воскликнул Алак. Юноше было неудобно сейчас смотреть на ханов снизу, когда те сидели на лошадях, но Юген запретил Таодану седлать Победоносного – с жеребцом тоже был связан какой-то особый ритуал, который нужно было провести несколько позже. – Для меня огромная честь принять вас и ваших славных воинов в этих землях. Вы проделали огромный путь. Как могу я отблагодарить вас за это?
Га’кеон соскочил со спины своего жеребца и остановился напротив Алака. Ростом мужчина был выше Ворона примерно на голову и всё равно смотрел сверху вниз, даже стоя на земле.
 - Шаттар не должен благодарить своих янгулов за то, что они прибыли на его свадьбу, - усмехнулся Гао дружелюбно. – Это мы должны быть благодарны. И, думаю, благодарность свою и верность можем выразить лишь в дарах, что привезли мы на вашу свадьбу. Вы позволите?
Алак удивлённо посмотрел на янгулов и покосился на Югена, стоявшего чуть позади. Юноша ничего не слышал о подарках и даже не представлял, что шиттарии будут подносить дары ему, ещё даже не великому хану, а простому мальчишке – титул императора не значил для кочевников ровным счётом ничего.
Юген подсказал Таодану, что тот должен вернуться обратно в шатёр. Коротко кивнув головой, юноша развернулся и быстро занял своё место рядом с Аньюн, пока янгулы спускались на землю и передавали поводья своих лошадей верным талаварам. Только после этого они направились к шатру. Первым снова выступил Га’кеон. Махнув рукой, он подозвал ближайших воинов. Они несли на руках какой-то странный чёрный плащ, который, как оказалось позднее, был сшит из множества вороньих перьев. Сердце Алака ушло в пятки, когда он узнал эту самую накидку – это была та легендарная вещь, которую император Аэгон Таодан отдал в знак скорби и уважения Питонам, когда Эньяр Чернозубый погиб в честном бою с ним и его враном.
Гао взял плащ у своих талаваров и протянул его Алаку.
- Прошу, великий хан. Примите от меня и моего клана этот дар. Мы хранили его с тех самых пор, как княжество Питонов и пять кочующих племён шиттариев покинули Вэлн. Для нас будет большой честью, если потомок Аэгона Таодана примет обратно то, что по праву принадлежит ему.
 - Но… Аэгон отдал это в знак скорби по Эньяру Чернозубому, - возразил Алак и не обратил внимания на гневный взгляд Югена. Юноше не стоило отказываться от даров шиттариев. – Этот плащ стал символом нерушимого союза между Питонами и Воронами.
 - Именно поэтому мы и отдаём его вам сейчас, - улыбнулся Га’кеон и кивнул в сторону Аньюн. – Вы берёте в жёны нашу прелестную княжну. Для нас нет лучше символа нерушимости нашего союза, чем этот. А плащ – всего лишь плащ. Если великий хан не желает носить его, я думаю, он мог бы подарить его прелестной княжне.
Алак бросил мимолётный взгляд на Аньюн и кивнул головой. Чтож, такой вариант его вполне устраивал. Юноша принял от Га’кеона вороний плащ и передал его Небесокрылой. Девушка, смущённо улыбаясь, облачилась в накидку, и шиттарии в толпе одобрительно зашумели. Таодан же обернулся к Первому янгулу и, благодарно кивнув ему головой, обвязал чёрную ленту вокруг его правой руки – это был символ того, что шаттар доверяет хану и позволяет ему говорить и править от своего имени. Гао в ответ улыбнулся молодому Ворону и, склонив голову, отступил назад.
Каждый янгул повторил те же действия, тоже преподнёс Алаку дары и получил чёрную ленту верности шаттару. Подарки были чудесны, и Таодан не мог поверить, что такие сокровища могли храниться у кочевников. Га’шин подарил Аньюн ожерелье из жёлтых камней, а Алаку длинный ятаган, украшенный гравировкой и чёрной рукоятью, на которой были вырезаны вороны. Резьба была настолько мелкой, что юноше оставалось лишь подивиться способностям мастеров и поблагодарить янгула за столь щедрый подарок. Га’джин преподнёс в качестве подарка двух ястребов – одного для Аньюн, другого для Алака. Эти птицы у кочевников считались детьми Отца-Неба, великого божества, и должны были оберегать молодого шаттара и его супругу. Ло’ке же решил превзойти Га’джина и подарил молодожёнам живого детёныша ягуара. По словам янгула, это был котёнок той самой хищницы, что теперь служила для него накидкой. Аньюн недовольно поморщилась, но всё равно поблагодарила за столь странный подарок. Когда же очередь дошла до Ши’хе, княжна напряглась. Алак почувствовал её страх и тут же устремил взгляд на сундук, который поставил перед девушкой пятый янгул.
 - Это подарок, достойный змеиной княжны, - улыбнулся мужчина, отступая назад.
Грозохвост едва заметно ощетинился, и Алак положил руку ему на голову. Нет, Ши’хе не стал бы желать вреда молодой княжне. Убить Аньюн на её собственной свадьбе, когда вокруг собрались не только тысячи фабарских, но и шиттарийских воинов равносильно самоубийству. Но что-то тревожило Таодана. Этот сундук был не простым. И, казалось, от него просто пахло угрозой.
Дрожащими пальцами Аньюн приоткрыла крышку сундука и вскрикнула. Краем глаза молодой Ворон успел увидеть шевельнувшуюся внутри живую змею – чёрную, скользкую и отвратительную. Тварь ощетинилась и громко зашипела, готовясь в любой момент броситься на княжну. Но прежде чем это случилось, Алак ударил чёрным ятаганом и отсёк рептилии голову. По толпе шиттариев пробежал изумлённый шёпот, сменившийся гробовой тишиной. Даже Ло’ке с некоторым сомнением посмотрел на Таодана. Он не ожидал, что вороний князь окажется столь решительным. Алак же, выпрямившись, устремил пристальный взгляд на Ши’хе. Грозохвост за спиной юноши ощетинился и приглушённо заклокотал.
 - Браво, великий хан! – воскликнул Пятый янгул, улыбаясь как ни в чём ни бывало. – Вы только что доказали всем, что быстрее разъярённой змеи. Другие янгулы подарили вам ненужные вещи, а я подарил вам уважение и признание шиттариев.
Молодой Ворон окинул взглядом собравшихся вокруг палатки шиттарийцев. Они действительно теперь смотрели на него с некоторой заинтересованностью, а не с презрением, как раньше. Быть может, именно это спасло Ши’хе жизнь. Нахмурившись, Таодан сплюнул на землю.
 - В следующий раз за такой подарок головы лишится не змея, а ты, - прошипел Алак, убирая ятаган обратно в ножны. Ши’хе, кажется, был разочарован таким ответом и, опустив глаза, отступил на шаг назад. Таодан с недовольством перевязал вокруг его руки чёрную ленту и, смерив пристальным взглядом, вернулся обратно к Аньюн. Девушка ещё дрожала – она совершенно не ожидала, что янгул поступит таким подлым образом. Теперь Алак действительно убедился в том, что Небесокрылая не могла предугадать действия этого тёмного гнусного человека.
Как только все пять янгулов получили свои чёрные ленты, настало время произнесения клятв перед новым шаттаром. Алак поднялся на ноги и, перешагнув через подушки, вышел на середину площадки. К юноше подвели Победоносного и протянули ему короткий нож с чёрным лезвием.
 - Это ритуальный кинжал, - произнёс Га’кеон, встав напротив Таодана. – Обычно шаттарам дарят нового коня, но если у них уже есть жеребец, то ритуальным кинжалом ему состригают гриву, а хвост отрезают так, чтобы тот был не длиннее руки. Отрезанные волосы сжигают на костре.
Алак коротко кивнул головой. Он уже успел испугаться, что этим ритуальным кинжалом ему предстоит заколоть собственного жеребца. Но обычаи шиттариев оказались мягче, чем думал юноша. Подойдя к Победоносному, Таодан потрепал его по шее и, улыбнувшись, прошептал:
 - Не беспокойся, - и стал осторожно отрезать гриву. Жеребец нервно захрапел и ударил копытом о землю, но остался стоять и терпеливо ждал, пока его хозяин закончит. Как только Алак расправился с гривой и хвостом, Га’кеон забрал состриженные волосы и, подойдя к большой жаровне, сжёг их на огне. После этого мужчина вернулся к молодому Ворону и протянул ему большое блюдце с белой краской.
 - Окуните свою правую ладонь и приложите к крупу вашего коня, великий хан.
Алак послушно сделал то, что сказал ему Гао, и оставил белый отпечаток на шкуре Победоносного. После этого янгул позволил юноше сесть в седло жеребца и отошёл назад. Вернулся он уже с белой лентой. Ободряюще улыбнувшись нервничавшему Таодану, мужчина стал привязывать ленточку к уздечке Победоносного.
 - Я, Га’кеон, Первый янгул и хан белого клана, клянусь в верности моему шаттару, обещаю хранить его самого и его драгоценную жену. Если конь моего шаттара падёт в бою, я отдам ему своего. Если шаттар мой окажется безоружен, я брошу ему своё копьё. Если шаттар мой погибнет из-за моей неосторожности, я немедля покончу с собой, потому что недостоин жить янгул, не сумевший защитить своего господина.
С этими словами Га’кеон привязал белую ленточку к уздечке Победоносного и, поклонившись Алаку, отступил назад. Остальные янгулы повторили то же самое, и лишь когда все они встали напротив своего нового шаттара, Таодан взял из рук Югена боевой рог шиттарийских воинов и продул в него три раза, объявляя о том, что он теперь великий хан, и кочевое войско подчиняется ему, как богу своему и хозяину.
Лишь после этого Алак перевёл взгляд на шатёр и заметил улыбку Аньюн. Девушка улыбалась, широко и совершенно искренне, и сердце от этого в груди Таодана бешено заколотилось. Мать говорила ему, что её бросало в жар и холод, в страх и ярость, когда она впервые встретила Марвина, его отца. Это была любовь с первого взгляда, невероятная страсть и неутолимое желание. Алак не испытывал этого, но его с невероятной силой тянуло к этому прекрасному цветку, дикому и непокорному, выращенному в пустыне вопреки палящему солнцу, неумолимому зною и засухе. Молодой Ворон всем сердцем ощущал, что всё это и есть та самая любовь, о которой говорила ему Эвлин. Он был по уши влюблён в змеиную княжну, как безумный мальчишка был готов исполнить каждое её желание, лишь бы снова и снова видеть эту прекрасную лучезарную улыбку на её лице. Вот и сейчас Алак широко улыбнулся в ответ своей молодой жене, чувствуя, как земля буквально уходит у него из-под ног от всех этих эмоций, захлестнувших его с головой. К реальности его вернул лишь громкий восторженный крик Грозохвоста, и юноша, рассмеявшись, соскочил с Победоносного.
 - Поздравляю, мой шаттар, - прошептала Аньюн, когда юноша приблизился к ней. Её глаза изумлённо распахнулись, когда Таодан, резко наклонившись, поцеловал её. Откуда-то донёсся одобрительный гогот, но Ворон даже не обратил на это внимания и осторожно приобнял свою невесту - теперь уже молодую жену - за изящную, словно у змеи, талию.
Едва церемония закончилась, начался праздник. Прямо в поле был дан торжественный обед по случаю свадьбы, и фабарские воины вместе с шиттариями праздновали до самого утра, уже даже тогда, когда молодожёны вдруг исчезли. Появились они лишь под утро, совершенно свежие, добрые и смущённые, как маленькие дети. Празднование и пиры в открытом поле продолжались четыре дня и три ночи и закончились, только когда еды и выпивки не осталось совсем. Тогда прибывшие из дальних уголков Фабара гости заспешили по своим домам. А Алак, вместе со своим войском, остался в Биарге, ожидать следующего сражения и будущего похода в Елес. Юноше ещё многое предстояло сделать, и он понимал, что прежде чем вести шиттариев в земли Рысей, необходимо завоевать уважение и почтение этих непокорных кланов. Убитая на церемонии змея была только началом долгого и трудного пути, на который ступил молодой Ворон.

***

За окном падал лёгкий снег – столь непривычный для апреля, каким привыкла видеть его Селека. В Западном порту весна наступала рано и обычно сопровождалась обилием дождей, ветром с моря и свежестью, от которой даже дышалось легче. Здесь же, на Медвежьем плато, люди будто никогда не видели голой земли, укрытой травой. Для них снег был совершенно привычной вещью, неотъемлемой частью их жизни. Даже дожди, весной приходившие с юга, превращались в ледяные, и холодные капли, едва достигнув земли, тут же обращались в ледышки. Северяне считали это самой страшной стихией - лёд после таких ливней покрывал всё: деревья, крыши домов, землю. По дорогам становилось невозможно ни пройти пешком, ни проехать верхом или на телеге. К тому же, нередко путников такие дожди заставали прямо в пути, и на следующее утро охотники находили их замёрзшие тела, обращённые ледяной коркой в безмолвные статуи.
Но всё же весной солнце будто грело немного сильнее и, казалось, даже светило ярче. Снега становилось меньше, и когда Селека выходила из медвежьего поместья на свежий воздух, то уже не проваливалась в сугробы по самое колено.
Одежда, которую Селеке одолжила Хильда, оказалась хрупкой западной княжне немного велика. Гвайр только сейчас заметила, что у северянки и руки были крепче, и плечи шире. Но даже при всём при этом молодая волчья княгиня была мельче, чем Тэйхир. Селека рядом с этой грозной воительницей вообще ощущала себя карликом. Да и всё здесь, на севере, казалось молодой княжне Леопардов слишком большим. Могучие ели и сосны простирались к самым небесам, словно пытаясь собрать как можно больше редкого солнечного тепла, горы острыми зубьями впивались в облака. Но больше всего молодую воительницу манили очертания «Светлейшего». Эта огромная скала была самой высокой точкой во всём Сангенуме, и даже древним потухшим вулканам в Нагорье Рока невозможно было сравниться с этим великаном. Одного только взгляда на Аурхуут было достаточно, чтобы почувствовать на себе чьё-то пристальное внимание. Селека ощущала его и знала, что там, за тёмной неприступной стеной елей и сосен, за скалами и обратившимися в лёд горными реками скрывался сам Свет. Его присутствие было заметно здесь невооружённым взглядом – иначе почему волколаки на Медвежьем плато теряли свою силу с появлением первых лучей солнца, а на Западе нет?
Возникшая словно из тени Аррага захлопнула ставни. Селека, очнувшись от раздумий, удивлённо посмотрела на волчью ведьму.
 - Я просила закрывать окна утром, - пробормотала волчица и вновь вернулась в своё привычное кресло.
 - Прости.
Этой странной женщине никогда не нравился солнечный свет, и она старалась создать темноту и мрак везде, где это было возможно. В комнате, в которой сидели девушки, ещё оставались гореть жаровни, но пламени Аррага не боялась. Наоборот, она держалась к нему как можно ближе и очарованно смотрела на танцующие языки пламени.
Тяжело вздохнув, Селека вновь перевела взгляд на лежавшую на её коленях тряпочку и продела нитку в иголку. Сидевшая рядом Хильда мурлыкала себе под нос какую-то мелодию и продолжала невозмутимо вышивать даже тогда, когда Аррага захлопнула последнее окно в комнате и скользнула к стоявшей посреди зала жаровне. Волчья княгиня выглядела счастливой в последнее время и довольно часто с улыбкой поглаживала свой большой живот. Ей оставалось ждать около месяца – Хильда говорила, что забеременела почти сразу после свадьбы, в начале осени, ещё до отъезда Кольгрима. И часто жалела, что не успела рассказать об этом своему мужу. Он наверняка был бы рад услышать это. Поначалу Селека не понимала, что волчья княгиня делала здесь, на Медвежьем плато. У неё был теперь новый дом, в Риверге. Она должна была вернуться к Мартину Улвиру, брату Кольгрима, и его молодой жене Анне.
Но довольно скоро причина стала ясна: Волчьи угодья находились слишком близко к землям Псов. Корсаки уже делали попытки атаковать границы земель Улвиров, но великая Северная стена, проходившая прямо между княжествами Волков и Лисов, выдерживала каждое нападение. Единственным местом, где было пока ещё безопасно, оставалось Медвежье плато. Именно потому Хильда и осталась здесь. День и ночь ещё охраняли лучшие воины Медведей, а вместе с ними её старшие братья и целая волчья стая – Аррага поклялась оберегать всех детей Йорана Сатарна и, признаться честно, обещание это выполняла превосходно. Ещё ни один волколак из тех, кто подчинялся Псам, не проник в Медвежье плато. Достаточно скоро во власти Арраги были даже Медвежья роща и Чаща руин. Волчьей ведьме подчинялся, казалось, каждый волколак на Севере.
Устало зевнув, молодая княжна Леопардов отложила в сторону уже порядком надоевшую ей вышивку и поднялась на ноги.
 - Где я могу найти господина Беральда? – спросила тихо Селека у Арраги, заметив, что Хильда задремала. Волчья ведьма удивлённо посмотрела на девушку и прищурилась. Зрачки её янтарных глаз резко сузились.
 - Зачем тебе он, дитя? – с некоторым подозрением спросила Аррага, деловито складывая руки на обнажённой груди. Селека уже не обращала внимания на странные привычки этой женщины. Сатарны давно бросили всякие попытки уговорить волчью ведьму носить хоть какую-то одежду. Поначалу Селека старалась не смотреть на нагое тело, украшенное узорами из краски или запёкшейся крови. Но теперь, спустя пару месяцев, всё это казалось Гвайр каким-то… совершенно нормальным. Привычным.
 - Просто я подумала, что сегодня прекрасная погода, да и я вполне неплохо себя чувствую… - протянула Селека. – Он же обещал свозить меня к «Светлейшему».
Аррага приглушённо фыркнула и, развалившись на диване, махнула рукой. Тепло стоявшей жаровни клонило в сон, к тому же, волколаки считались ночными животными, и волчья ведьма, как и все её собратья, предпочитала днём спать, а ночью бодрствовать. Сейчас был только полдень, но Аррага уже заметно клевала носом.
 - Медведь сегодня занят, - зевнула женщина. – Он не сможет проводить тебя к Аурхуут. Но если он обещал, то обязательно сделает. Сатарны сдерживают обещания.
Селека, напряжённо посмотрев на засыпавшую Аррагу, вздохнула. Она уже несколько недель слышала одно и то же: «Если он обещал, то обязательно сделает». Но, тем не менее, Гвайр до сих пор сидела в Дарме, а Беральд постоянно был чем-то занят. Сначала Селека была слишком слаба после схватки с волколаками, чтобы отправляться в столь долгий путь, потом прошли ледяные дожди, и все дороги сковало льдом. Теперь же старший Сатарн и вовсе избегал княжну Леопардов, не объясняя причину такого поведения. Селека могла бы сбежать из медвежьего поместья и отправиться на поиски самостоятельно – карта у неё имелась, да и трудно ошибиться, когда огромный пик священной горы виден едва ли не с каждой точки Медвежьего плато. Но это было слишком нечестно по отношению к Сатарнам – они спасли ей жизнь, приютили. А она вот так, ничего не сказав, сбегала.
И Гвайр терпеливо ждала. Но всякому терпению рано или поздно приходит конец. И если уж Селека не собиралась сбегать из замка, то оставаться на одном месте, вышивать и слушать бесконечную болтовню служанок она больше не была намерена. Княжна Леопардов славилась на весь Фабар своей любовью к приключениям.  Именно из-за этого Селека так стремилась поступить в Академию. Ей казалось, что она, став воином, сможет побывать в далёких неизведанных землях Сангенума, завоевать всеобщее признание, войти в историю, как самая знаменитая женщина в рядах фабарского войска. А здесь, на Медвежьем плато, девушка чувствовала себя посаженной в клетку птицей. Она хотела свободы, невероятных поворотов судьбы, опасных сражений и моментов, когда выбраться живой помогает лишь хорошая смекалка и ум. А какие опасности могли поджидать её в вышивании? Или, может быть, в бездумном шатании по поместью? Нет, Селека не могла этого больше терпеть.
Когда Аррага уснула, молодая княжна поднялась на ноги и незаметно выскользнула из зала. Служанки в коридоре лишь удивлённо проводили её взглядом и ничего не сказали. Очутившись в замке в полном одиночестве, Селека вновь ощутила, как все эти могучие стены и потолок словно давят на неё, заставляя чувствовать себя настоящим карликом, крохотным гномом. Словно старое поместье Медведей создавалось не для людей, а для великанов. Быть может, это действительно было так? И нынешние северяне были прямыми потомками тех могучих огромных существ, что ходили по этим землям давным-давно, во времена вранов, драконов, грифонов и прочих невероятных созданий?
«Интересно, каким сейчас уже стал Грозохвост, - подумала Селека, осматривая огромные украшенные рисунками потолки. – Когда я видела его в последний раз, то могла держать его у себя на руках. А сейчас ему уже семь месяцев»…
Девушка читала в одной из книг в библиотеке Академии, что у императора Хатиэна было целых пять вранов. Самый огромный из них, Лунный Вой, был больше двенадцати футов высотой, и таких размеров не достигал больше никто из питомцев Хатиэна. Говорят, уже в полгода этот чёрный крылатый великан был настолько крупным, что император свободно рассекал на нём небеса над полем боя, в то время как другие враны были в таком возрасте ещё слишком малы, чтобы перевозить на своей спине всадника. И лишь немногим приближённым Хатиэна было известно, что Лунный Вой к тому же был всего лишь самкой, а значит, будь она самцом, то выросла бы ещё больше.
Но Селека из рассказов отца знала, где мог получить Хатиэн такого огромного врана – в Великом Ущелье, за землями Барсов. Водившиеся там чудовищные птицы до сих пор наводили ужас на Прилесье и Нагорье Рока. Не каждый отваживался заходить дальше Четвёртого пояса гор, где начинали появляться первые гнездовья диких вранов. Эти великаны размерами были даже больше Лунного Воя, но никто из местных жителей ни разу не видел их вживую. Были слышны лишь их громкие крики, от которых, казалось, сотрясались сами горы, а с вершин покрытых снегами скал сходили лавины. Кто-то утверждал, что это и не враны вовсе, а Первые боги, закованные в цепи где-то под землёй и томящиеся в ожидании Предателя, что освободит их. Учёные пытались найти этому всему научное объяснение. Но тайна Великого Ущелья до сих пор оставалась неразгаданной.
Выбросив из головы все надоедливые мысли, отвлекавшие от дела, Селека скользнула по ступенькам и замерла, прислушиваясь к звукам с первого этажа. Сначала девушка подумала, что в главном зале сидит Беральд – у него был такой же низкий бархатистый голос. Но, внимательно присмотревшись сквозь щель приоткрытой двери, Гвайр увидела мелькнувшую где-то в глубине комнаты серую шкуру, что носил на своих плечах младший Сатарн. Селека тяжело вздохнула – она надеялась увидеть Беральда. Кован был слишком хмурым, и уговорить его отправиться к Аурхуут было невозможно. Он считал своим долгом оберегать Хильду. Хотя на самом деле большую часть времени проводил в обществе Тэйхир, совершенно забывая о том, где его сестра и чем она занимается. Селека и Хильда часто смеялись над этим втайне от младшего Сатарна – у него на лице все чувства были написаны. А Рогатая игралась, делая вид, что ничего не понимает.
Княжна уже собралась пройти дальше, как вдруг обрывок разговора воинов Гарнизона достиг её ушей, и девушка тут же остановилась. Она понимала, что подслушивать нехорошо, и едва ли Свет похвалит её за такие тёмные деяния, но воительница ничего не могла с собой поделать. Она слишком долго просидела в башне в обществе Хильды и Арраги, с иголкой и нитками в руках, что сама того не желая искала приключений на свою голову.
 - Этот человек слишком странный, Медведь! – воскликнула Тэйхир. Она сидела на диване возле камина, как всегда в своих лёгких кожаных доспехах и с секирой. Только здесь, в холодном медвежьем поместье, Рогатая теперь ещё носила и медвежью шкуру, вежливо одолженную Кованом. Сам Сатарн почти не чувствовал холода – он привык к нему с самого детства. Наоборот, ему казалось, что сейчас в зале было слишком душно, и всё порывался открыть окно.
 - Он просто сумасшедший, - вздохнул Кован, продолжая хоть по комнате. – Это не повод отрубать ему голову.
 - А что ты предлагаешь? – Тэйхир приглушённо фыркнула. – Будете с Беральдом держать его в подземелье, кормить? Может, ещё доктора ему отыщете? Очнись, Кован! Этот человек не принесёт ничего хорошего. Лучше избавиться от него сейчас, пока…
 - Пока что?! – воскликнул Кован, резко обернувшись к Рогатой. – Я не могу убивать невинного человека только из-за того, что он выжил из ума! Этот воин долгое время верно служил моему отцу. Он спас мою мать от смерти как-то раз!
 - Но, тем не менее, она всё равно умерла. Что-то этот Свет, про который постоянно бормочет этот ненормальный, ей не помог.
Кован замолчал, и Селека почувствовала, как бешено заколотилось сердце в её груди. Свет? Воины Гарнизона сейчас говорили о каком-то паладине, и девушка поняла, что теперь точно не уйдёт от дверей, пока не узнает всё до конца. Да простит её Свет за то, что она совершает такие тёмные деяния и подслушивает чужие разговоры!
 - Хорошо, Тэйхир, - вздохнул Кован, опускаясь в кресло. Вид у мужчины был измученный. – Я подумаю над этим. В любом случае, решать Беральду. Я не вправе вершить тут правосудие и рубить головы направо и налево только потому, что какой-то несчастный сумасшедший показался мне странным.
 - Но ты уездный князь Дарма, - Тэйхир была совершенно невозмутима. – Ты имеешь здесь такую же власть, как Беральд.
 - Да, но только в его отсутствии. А пока мой брат находится здесь, я должен во всём советоваться с ним, - отрезал Кован. – Поэтому я не желаю больше ничего слышать о казнях и убийствах. Быть может, этот человек сам убьёт себя. Ничего не мешает ему раскроить собственный череп о стены подземелья – если он настолько сумасшедший, как ты говоришь.
Дальше разговор Селека не слушала. Ей было достаточно, что в подземельях под Дармом был заключён настоящий паладин, быть может, один из её братьев по ордену. Как давно он здесь находился? Как попал на Медвежье плато? Объяснение было лишь одним: этот мужчина стремился к Аурхуут так же, как и Селека.
Осторожно обогнув зал, девушка отправилась к дальней лестнице. За месяц, проведённый в медвежьем замке, она обыскала здесь каждый уголок. Правда, было несколько мест, которые до сих пор оставались неразведанными – Селека пару раз наталкивалась на лестницы, которые вели куда-то вверх, а там обрывались, врезаясь прямо в голую стену. Судя по тому, что каменная кладка в этом месте отличалась от остальной, лестница раньше куда-то вела, но потом этот проход заложили. Почему это сделали, и что там было раньше, Селека не знала, а Беральд не рассказывал. Он лишь загадочно говорил, что отец наказал ему не разбирать этот завал «до возвращения грифонов».
 - Ты и сама понимаешь, что это невозможно, - говорил медвежий князь, и Селеке приходилось соглашаться. Последний грифон пал в битве за Беланору, когда войска Псов свергли императора Воронов. С тех пор никто не видел этих величественных животных.
Но было кое-что, что не давало Селеке покоя – на Севере паладинов тоже называли Грифонами. А если старый медвежий князь имел в виду вовсе не крылатых зверей, а именно воинов Света? И что если именно она, княжна Леопардов, молодой адепт Нового учения, была тем самым грифоном, о котором говорил Йоран Сатарн?
Как бы то ни было, у Селеки не было сил, чтобы разобрать каменную кладку и узнать, что там, на той стороне. А Беральд отказывался слушать любые доводы молодой воительницы. Их словесное противостояние длилось почти три недели, пока медвежий князь не заявил, что в следующий раз просто не отправится с Селекой к Аурхуут. И княжне пришлось перестать донимать Берда своими расспросами о странных лестницах, упиравшихся в каменные стены.
Обогнув несколько таких неизведанных мест стороной, Гвайр остановилась возле небольшого туннеля, что вёл в подземелья под Дармом. Это место тщательно охранялось, но Селека знала несколько лазеек, через которые можно было обойти посты стражей. В поместье их называли «Кротовыми норами» - когда-то давно их использовали, чтобы быстрее добираться до чёрного хода, располагавшегося в соседнем туннеле. Сейчас через одну из этих «нор» можно было пробраться к камерам, миновав пост стражей. И Беральд, кажется, даже не подозревал об этом. Одна из лазеек была практически рядом со входом – достаточно было отодвинуть в сторону завал из соломы, убрать положенные друг на друга старые доски, и в полу открывалась дыра, что вела на нижний этаж. Из-за высоких потолков снизу выбраться не представлялось никакой возможности, если заранее не взять с собой верёвку. Селека, обвязав её вокруг одной из колонн, осторожно спустилась и соскочила на пол.
В темноте, царившей под землёй, невозможно было рассмотреть даже собственную руку, поднесённую едва ли не вплотную к лицу. Но сам по себе туннель был узким – свернуть не туда в нём было очень сложно. Селека продвигалась во тьме практически на ощупь, пригнувшись из-за слишком низкого потолка. Вокруг стояла гробовая тишина, и девушка почувствовала, как по спине пробежал нервный холодок. Быть может, всё же следовало дать стражам знать о своём присутствии? Тогда в случае опасности Гвайр могла быть уверена, что воины придут на помощь. Но возвращаться уже не имело смысла.
Наконец, впереди показался свет. Сняв со стены один из факелов, Селека выдохнула и храбро двинулась по коридору. Когда туннель закончился, молодая воительница заметила очертания нескольких камер. Сидевший у самого входа стражник был настолько пьян, что его не разбудил бы даже крик настоящего дракона. Селека бесстрашно переступила через его раскинутые руки и шагнула к ряду решёток, за которыми скрывались небольшие каменные комнатки, лишённые всякого источника света. На полу валялась разбросанная солома, от которой разило мочой, и девушка невольно поморщилась. С большим трудом она поборола желание зажать нос пальцами, потому как выглядело это слишком смешно.
Узников в камерах не было. Последнего освобождённого, какого-то старого пьяницу, укравшего на рынке мешок с яблоками, Селека видела собственными глазами две недели назад. Подземелье должно было пустовать, но зачем тогда стражники оставались на своих постах, когда могли отправиться охранять другие участки? Нет, здесь был ещё один человек, которого Сатарны запрятали под землю. И Селека быстро нашла его.
В дальнем конце коридора была камера, из которой доносилось невнятное бормотание. Человек говорил на непонятном Гвайр языке, и сначала девушка решила, что ошиблась – в ордене паладинов все общались на фабарском. Да и на южный это не было похоже, потому что Селека слышала, как на нём говорил Ньёр. Его язык больше напоминал шипение змеи, а из камеры доносилось бормотание, в котором преобладали рычащие звуки. Впрочем, как только молодая воительница приблизилась к пленнику, тот тут же замолчал и устремил на неё пристальный взгляд.
Мужчина действительно выглядел странно. Его растрёпанные волосы и борода были почти белыми, а глаза, выпученные и слегка разъехавшиеся в стороны, бешено вращались и с большим трудом удерживали взгляд на чём-то одном. Из одежды на нём были лишь старые подранные лохмотья, сквозь дыры в которых были видны проступавшие рёбра. Но не похоже, чтобы Сатарны плохо кормили своих пленников – на полу возле камеры стояла нетронутая тарелка с вполне приличной на вид кашей. Туда даже никто не плюнул. Просто неслыханная щедрость со стороны стражников! В Фабаре к заключённым относились совсем иначе.
 - Де-евочка! – вдруг воскликнул пленник, заговорив на фабарском. Селека изумлённо посмотрела на него. Он как-то узнал, что она была с Запада? Или сам был оттуда родом? – Девочка, не хочешь помочь старику? Ну же, не бойся! Хоген хороший, Хоген не будет трогать девочку!
Селека отступила на шаг, недоверчиво смотря на пленника. Он совсем не был похож на паладина. Скорее, наоборот – на человека, в которого вселился демон. Дрожащими пальцами девушка нащупала на шее крест в кругу и вытащила его из-под одежды. Но едва пленник увидел ожерелье, глаза его тут же прекратили вращаться, и мужчина вдруг резко бросился на решётку. Селека с трудом удержала крик и кинула испуганный взгляд на спавшего стражника. Тот лишь что-то сонно пробормотал и перекатился на бок, продолжая спать. Облегчённо выдохнув, девушка вновь посмотрела на пленника.
 - Так ты паладин, де-евочка? – протянул мужчина и приглушённо захихикал. – Я тоже люблю Свет. Свет – мой бог. Ты ведь тоже ему служишь?
 - Я принесла клятву верности Свету почти год назад.
Хоген, как назвался заключённый, расплылся в широкой улыбке и снова засмеялся.
 - Мы с тобой похожи, - он едва заметно облизнулся. - Почему бы тебе не выпустить меня, как своего брата? Ты из западного или южного ордена?
 - Я адепт Нового учения, - прошипела Селека, не решаясь приближаться к камере. Всё-таки, этот человек действительно был паладином.
 - Нового учения? – он нахмурился. – Не помню такого.
Заметив сомнение в глазах воительницы, Хоген принялся копаться в складках своей подранной одежды и выудил точно такой же крестик, как у неё, только повёрнутый вертикально – таким был знак паладинов западного ордена. Пленник тут же принялся умолять выпустить его, но девушка не собиралась этого делать. Хоген пугал её – его вращающиеся глаза налились кровью, а с губ текла слюна, смешанная с какой-то странной пеной, словно у бешеной собаки.
 - Новое учение… Это ведь… А! – удивлённо воскликнул мужчина и вновь набросился на прутья решётки. Они задрожали, но выдержали. – О, тогда ты, должно быть, веришь в то, что на «Светлейшем» живёт Бог, да? Я тоже верю. Я шёл к нему. Я видел его!
Селека замерла и изумлённо посмотрела на пленника. Рука девушки дрогнула, но она одёрнула себя и отступила назад. Нет, этого человека нельзя было выпускать. Он был слишком опасен. Быть может, Тэйхир даже была права, и его следовало убить, чтобы прекратить страдания. Но сначала Гвайр хотела узнать от него кое-что.
 - Ты… видел Свет? – осторожно спросила Селека, делая шаг к камере. Мужчина захихикал и, отшатнувшись назад, неожиданно вскинул руки вверх.
 - О да! – закричал он, но стражник в коридоре даже не проснулся. – Я видел его! Я слышал его! Он говорил ужасные вещи. Ужасные вещи, слышишь?! Это конец! Мы умрём, я клянусь тебе самим Богом! Конец уже близок!
 - Что сказал тебе Свет? – продолжала спрашивать Селека, напряжённо следя за пленником. Он резко остановился, и его кроваво-красные глаза устремились на девушку. Расплывшись в широкой улыбке, мужчина прошептал:
 - О, это ужасные вещи. Он говорил, что «те, кто лишены лица своего» вот-вот придут. И тогда Сангенум погрузится в вечный мрак. И тёмные из числа Первых богов вернутся. Они сотрут с лица земли всех, кто не будет им верен, а тех, кто подчинится их воле, сделают своими рабами. Они уже близко, девочка! Сначала волколаки, потом враны… а когда вернутся драконы, Первые боги начнут собирать несметное войско! И не только Сангенум – весь мир падёт!
Мужчина вдруг резко набросился на прутья, и те, затрещав, вылетели из углублений в потолке. Селека громко вскрикнула и выхватила молот, но пленник повалил её на пол и, до боли сжав костлявыми пальцами плечи, закричал:
 - Они идут! Те, кто лишены лица своего! Я слышу их голоса! Они говорят, что время близится! Волколаки, враны, драконы! Они близко! Те, кто лишены лица своего! Безликие! Они здесь! ЗДЕСЬ!
Хоген ухватился за камень, подвернувшийся ему под руку, и занёс его в воздухе для удара. Селека испуганно закричала и попыталась вырваться, но безрезультатно – мужчина крепко держал её своими костлявыми пальцами, словно неведомая сила наполнила всё его тело. Девушка заметила, как изменилось лицо пленника: зубы его превратились в острые клыки, а среди серых волос показались отвратительные наросты, напоминавшие рога. Они всё росли и росли, постепенно начиная завиваться на манер бараньих.
Прежде чем Хоген ударил Селеку камнем, рука его была отсечена острым лезвием меча. Закричав, мужчина выпустил молодую княжну и отполз назад. Хлопая безумно вращающимися глазами, он с пеной у рта продолжал кричать:
 - Те, кто лишены лица своего! Они здесь! Вы слышите их? ЭТО ОНИ!
Но крик его был прерван ударом меча. Лезвие пронзило пленнику грудь, и сумасшедший старик, захрипев, неестественно выгнулся. Изо рта его хлынула слюна, смешанная с пеной, и Селека почувствовала вставший поперёк горла комок. С трудом удержав рвотный позыв, девушка дрожащими руками упёрлась в пол и поднялась на ноги.
 - Он… он мёртв? – шёпотом спросила Селека и почувствовала, как слёзы текут по её щекам. Она действительно успела испугаться, и её теперь трясло, как в лихорадке. Беральд, вытерев окровавленное лезвие меча о низ своего плаща, обернулся к княжне и тяжело вздохнул.
 - Да, он мёртв. Не бойся, - произнёс он, приобнимая девушку. Селека не выдержала и, обхватив мужчину руками, разрыдалась прямо на его груди. Она ослушалась его, отправилась искать приключений на свою голову… и чем это обернулось? Её едва не убил сумасшедший старик. Но куда больше Селека испугалась не смерти, а слов Хогена. Этот безумный крик до сих пор стоял в ушах Гвайр, не давая ей покоя.
 - Он... он сказал, что Безликие возвращаются! – прошептала Селека. – Ты… понимаешь, что это значит?
 - Это значит, что старик выжил из ума, - вздохнул Беральд и подтолкнул девушку к выходу. Пьяный стражник теперь стоял, вытянувшись в струнку, и явно недоумевал, как княжна смогла проскользнуть мимо него.
С большим трудом Селека заставила себя успокоиться. Беральд прав, это всего лишь бред сумасшедшего. Безликие были уничтожены Четверыми много веков назад, ещё во время великой Битвы Девяти. Но почему тогда на душе вдруг стало тревожно? Селека ощущала, словно теперь чей-то невидимый взгляд следит за ней, потому что она узнала то, чего знать ей не следовало.
«Те, кто лишены лица своего!» - прошелестел в мыслях девушки обрывок слов Хогена, и княжна ещё раз испуганно сжала руку Беральда. Нет, это был всего лишь бред сошедшего с ума старика, не более. Селека узнает всё сама, когда явится на Аурхуут. И княжна была уверена, что там Свет не станет пугать её такими безумными речами. Безликих не существовало. Это были всего лишь сказки, придуманные старухами, чтобы пугать непослушных детей.
Селека попыталась восстановить сбившееся дыхание и зажмурилась. Здесь, в медвежьем замке, ей нечего было волноваться. Эти земли были пропитаны Светом, оберегавшим молодую княжну всю её жизнь. А Беральд был всегда готов прийти ей на помощь. Прямо как сейчас. Девушка почувствовала, как забилось сердце в её груди, и едва заметно покраснела. Отогнав из головы назойливые мысли, она резво заспешила за Бердом и широко улыбнулась. Страх прошёл, и осталась только уверенность в том, что ничего плохого не произойдёт.

***

Удар меча обрушился на шею рычавшей и скалившейся собаки, мгновенно оборвав её жизнь. Стряхнув с лезвия псовую кровь, Кольгрим выпрямился и сплюнул на землю. Сколько этих тварей они здесь уже убили? Наверное, больше трёх десятков. Вся земля на небольшой поляне пыла усыпана собачьими трупами. Будто у чёртовых Бакхартов были целые легионы этих чудовищных псов! Кольгрим даже не считал, сколько воинов пало от зубов мастиффов. Куда больше мужчину раздражал тот факт, что варвары умирали самым бесчестным образом – их пожирали глупые бешеные псины. Мужчина должен был умирать с мечом в руке, в бою против настоящего противника! А их каждый час травили собаками, которые жаждали лишь одного – крови и плоти.
Из троих танов лишь Эдзард сохранял спокойствие и невозмутимость. Даже Гертруда, до этого часто смеявшаяся над несдержанностью Свидживальда и смотревшая на происходящее, как на глупую шутку Дельфинов, теперь каждый раз громко ругалась, стоило на горизонте показаться новому отряду псарей с собаками. Воительница обзавелась парой укусов, но они ничуть не стесняли её движений, и Гертруда продолжала сражаться, как ни в чём ни бывало. А вот Свидживальд со своей повреждённой ногой не мог с прежней прытью биться против быстрых и ловких собак. Ему пришлось передать управление Пепельными волками одному из своих верных людей, а самому отправиться к целителям. Благо, эти молоденькие девчушки и дряхлые, на первый взгляд казавшиеся неопытными и бесполезными, умело штопали любые раны, и укус на ноге Свидживальда для них был сущим пустяком. Одна из этих девушек-лекарей не раз убеждала остальных танов, что Пепельный волк присоединится к ним уже совсем скоро. Другая дала более точный прогноз – Свидж должен был подняться на ноги к концу недели. Кольгриму хотелось на это надеяться, поскольку именно Пепельные волки составляли основную боевую мощь Делаварфов, и каким бы несдержанным и грубым ни был Свидживальд, он был хорошим военачальником и командиром.
Временное отсутствие на поле боя третьего тана сильно сказалось на отношении варваров к Кольгриму. Теперь, когда шумный и активный Свидживальд не был постоянно в центре их внимания, они по-иному взглянули на Улвира. Некоторые обнаружили, что Серый волк тоже был неплохим воином и мог тягаться в силе с самим Эдзардом. Их часто замечали тренирующимися вместе, и многие воины лично были свидетелями того, что Кольгрим не уступает в поединке старому, но сильному и опасному варвару. Какого же было удивление князя, когда кое-кто из Чёрных и Пепельных волков решил перейти на его сторону. Улвир побоялся, что это плохо скажется на его отношении с танами, но Гертруда радостно поздравила мужчину с этим достижением, а Свидживальд лишь приглушённо фыркнул.
К слову, Пепельный волк в последнее время уже не так злобно относился к Кольгриму, как при их первой встрече. Со своей повреждённой ногой Свидживальд не участвовал в сражениях, но всегда наблюдал за их ходом на каком-нибудь холме, защищённый своими воинами. Оттуда ему хорошо было видно происходящее, и он не раз замечал, что в бою Кольгрим не так уж и плох, как ему казалось сначала. С тех пор Свидживальд даже стал чаще называть Улвира просто «Серым волком», без добавления каких-нибудь обидных словечек или колкостей.
Последняя собака пала к ногам Кольгрима. Лезвие меча вспороло ей шею от края до края, и ярко-алая кровь обагрила грязную землю. В апреле в землях Шекрата местами ещё встречался снег, но по большей части вокруг была лишь грязь и отвратительная слякоть, в которой сапоги вязли по самую щиколотку. Недовольно поморщившись, Кольгрим вытер окровавленное лезвие о низ своего плаща и обернулся. С вражеским отрядом было покончено, и варвары искали раненых и убитых. Жертвами собачьих зубов стали двое, ещё четверо были довольно тяжело ранены. И так было практически каждый час. Кольгрим уже не знал, сколько собак они убили. Должно быть, больше сотни. Но когда-то это должно было закончиться. Псарей у Дельфинов становилось всё меньше, мастиффов тоже. Скоро должны были начаться настоящие сражения, а не эта трусливая травля. Но Бакхарты будто боялись вступить в битву.
 - У Дельфинов хороший флот, они удерживают город под названием Пасть Дракона, - произнёс Эдзард, когда они все собрались на совещание. Свидживальду помогла прийти одна из девушек-лекарей, и Пепельный волк теперь сидел на поставленных друг на друга ящиках рядом с большим костром. Воздух вокруг был ещё достаточно холодным, и таны хоть как-то пытались согреться. – Но из-за того, что всё внимание Бакхартов сосредоточено именно на море, у них слабая пехота и почти полностью отсутствует конница. Единственную угрозу представляют охотники, псари и их собаки. А мастиффов здесь очень много.
 - Но как княжество, не обладающее нормальным сухопутным войском, смогло захватить большую часть земель Шекрата? – Кольгрим до сих пор не мог понять, как какие-то моряки и торговцы обвели вокруг пальца великих танов, для которых вся жизнь заключалась в вечных сражениях. Даже когда было мирное время, они устраивали шуточные бои – выдвигали своих бойцов, и те сражались между собой. Победитель получал вознаграждение от проигравшего тана. Но этим, пожалуй, интересовались лишь Гертруда и Свидживальд. Эдзард в мирное время предпочитал охотиться. Весь клан его был известен, как умелые охотники и ловцы. Кольгрим почему-то совсем не удивился, узнав, что у старого варвара в родной деревне остался ручной волк, медведь, три лисы и два ворона, один из которых был говорящий.
 - Эти «охотники и псари», как выразился Эдзард, на самом деле очень хитрые и гнусные твари, - усмехнулся Свидживальд, закидывая больную ногу на здоровую, для удобства. – Они пробрались в деревни Оленей в Шекрате и втёрлись в доверие к местным жителям. Когда пришло время, одних запугали, других подкупили. А дальше уже стадное чувство – восстали первые, за ними последовали остальные. В результате мы получили целую землю гнусных щенков и предателей. А Бакхарты при этом не потеряли ни единого человека. Они просто стояли в стороне и наблюдали, как мы убиваем ни в чём не повинных крестьян и недоумеваем: почему же они восстали против нас? Чем же это они недовольны?
 - Но теперь-то мы уже знаем, что к чему, - заметила Гертруда, и Свидживальд приглушённо хмыкнул в ответ. Знать-то они знали, да толку от этого? Вместо воинов Бакхарты продолжали посылать на них своих собак, с которыми варвары совсем не привыкли сражаться. Лишь люди Эдзарда, славившиеся тем, что могли голыми руками завалить кабана, не испытывали никаких затруднений в бою с мастиффами.
Прежде чем они продолжили разговор, откуда-то со стороны послышался шум. Эдзард нахмурился, но взгляд от танцующего пламени костра не оторвал. Гертруда расплылась в широкой улыбке, и рука женщины потянулась к рукояти оружия. Свидживальд удивлённо посмотрел на приближавшихся к ним воинов и приглушённо хмыкнул, когда они, резко остановившись, вытянулись в струнку. Кольгрим тоже был удивлён не меньше Пепельного волка: к ним пришли не кто-нибудь, а Ракш и Хролф.
  - Кольгрим, - произнёс волколак и кивнул головой. Он всё так же плохо говорил, хотя Гертруда взялась обучать его разговору. Хролф, прокашлявшись, поприветствовал танов и пробормотал:
 - У нас возникли некоторые проблемы. Необходимо ваше присутствие, великие таны.
 - Опять нападение? – удивлённо спросила Гертруда. На мгновение в глазах её зажёгся озорной огонёк, но он тут же сменился усталостью. - Опять псы?
 - Не совсем, - Хролф покачал головой и, неуверенно покосившись на Кольгрима, махнул рукой. Несколько варваров, до этого скрывавшихся где-то позади, подтащили к танам какую-то девчонку и довольно грубо толкнули её в спину, чтобы она вышла вперёд. Но вместо этого девочка запуталась в собственных ногах и, испуганно вскрикнув, упала на колени прямо в грязь и слякоть. Таны удивлённо переглянулись, а Кольгрим застыл на месте, не веря собственным глазам. Эта девчонка не могла оказаться в Шекрате. Это… это просто невозможно!
Перед ними была девочка двенадцати лет, ещё совсем дитя. У неё была молочно-белая кожа и светлые волосы, растрёпанные и испачкавшиеся после долгого пути. В больших искрящихся голубых глазах, впрочем, не было ни капли усталости или испуга – лишь храбрость и уверенность в себе. Из одежды на девчонке были старые походные штаны и коричневая кофта, поверх которой была натянута светло-голубая куртка с ремешками. Но и она теперь была испачкана в грязи и приобрела какой-то странный оттенок. Для Латаэна одежда была очень даже тёплая, но здесь, в Шекрате, лёгкая куртка едва ли спасала от холодного воздуха, который даже танов заставлял ещё не расставаться со звериными шкурами, служившими им плащами.
  - Эта девчонка… - шёпотом выдавила Гертруда, смотря на неё большими от удивления глазами.
Кольгрим, глухо выругавшись, знаком приказал варварам отойти и помог девочке подняться на ноги. Она едва заметно улыбнулась, и щёки её залил румянец, но под пристальным взглядом танов беглянка вновь сжалась в комок.
 - Что здесь делает эта девчонка?! – вскрикнул Свидживальд. Рука его дёрнулась к мечу, но стоявший рядом Ракш оскалился – ему не нравилось, что варвар так бурно реагировал на всё, что происходило вокруг. Недовольно смерив волколака взглядом, мужчина убрал руку обратно на колени и перевёл пристальный взгляд на Кольгрима.
 - Мы нашли её на южной границе с землями Койотов. Судя по тому, что лошадь её едва не валилась с ног, девчонка проделала большой путь.
 - Очень рад за неё, - хмыкнул Свидживальд, сложив руки на груди. Он осторожно соскочил с ящиков и сделал шаг к девочке. Его голодный и полный злости взгляд пугал её, но варвар не обращал на это никакого внимания, продолжая неумолимо приближаться. – Но меня больше волнует тот факт, что это – Светлана Фаларн, принцесса Латаэна. Какого чёрта она здесь забыла?
 - Свидж, это всего лишь ребёнок, - пробормотал Кольгрим, видя, что девчонка боится Пепельного волка. Она была одна в окружении врагов. Хотя, и правда: что здесь ей понадобилось? Почему её нашли одну на границе с Новой Карлой? Это было слишком странно.
 - Это не «всего лишь ребёнок», Улвир! – воскликнул Свидживальд, продолжая скалиться на Светлану. – Это отродье сумасшедшей бабы, возомнившей себя королевой! Корсак! Маленький щенок, который в будущем станет таким же жестоким коварным убийцей, как и вся её чёртова родня! Откуда нам знать, что этот «всего лишь ребёнок» не притащил за собой хвост в виде пятитысячной армии Псов?!
Варвар схватил Светлану за руку, и девочка, испуганно вскрикнув, попыталась вырваться.
 - Я никого не приводила! – закричала она. – Я бежала из Фаргеша! Это было очень важно! Я должна была найти Волков! Ворон, мне это сказал ворон!
Кольгрим опустил руку на плечо Свидживальда и медленно покачал головой. Варвар удивлённо посмотрел на мужчину и, сплюнув на землю, выпустил из своей хватки запястье Светланы. Девочка отшатнулась назад и испуганно поднесла руки к груди. Кожа в том месте, где Свидж сжимал её, заметно покраснела, но принцесса не обратила на это внимания.
 - Я поговорю с ней, - сказала Гертруда, и Свидживальду пришлось согласиться. Из всех собравшихся здесь только рыжеволосая варварша выглядела более-менее безобидно. И то лишь отчасти.
Гертруда, присев на корточки напротив Светланы, внимательно посмотрела ей в глаза. Кажется, рядом с женщиной девочка почувствовала себя более уверенно и даже выдавила из себя какую-то виноватую улыбку, словно за что-то извиняясь. Тяжело вздохнув, Чёрная волчица протянула руку к Светлане и убрала с её лица грязную прядь волос.
 - Дитя, скажи, - начала Гертруда, - о каком вороне идёт речь? Эти птицы только повторяют. Они не умеют говорить, как люди.
Светлана молча подняла руку и указала куда-то за спину Кольгриму. Мужчина вздрогнул и, резко обернувшись, увидел на суку соседнего дерева большого чёрного ворона – того самого, что преследовал его уже несколько месяцев. Птица громко гаркнула, расправила крылья и перелетела на плечо юной принцессе.
 - Я понимаю, что они говорят, - прошептала Светлана и провела пальцем по голове ворона. Тот довольно выгнул шею и гаркнул. Из всех сказанных девочкой слов ему больше всего понравилось «понимаю», и он теперь громко выкрикивал его, не сводя с танов пристального взгляда.
 - Да эта девчонка такая же ведьма, как и её мать! – прошипел Свидживальд и навис над Светланой, но Гертруда довольно ощутимо пихнула его локтём в бок, и мужчина, охнув, отступил назад.
 - Не пугай ребёнка, Свидж, - пробормотала рыжая варварша и тут же обернулась обратно к Светлане. – Не бойся, он не причинит тебе вреда. Скажи, почему ты здесь?
Свидживальд приглушённо забормотал и вернулся обратно к ящикам, на которых он до этого сидел. Мужчина совершенно не понимал, с чего Гертруда вдруг так возилась с Корсаком. Эта белобрысая девчонка была дочерью Зинервы. Да одно её присутствие здесь ставило под угрозу всю войну за Шекрат! Что будет, если Псы решат, будто Делаварфы похитили их принцессу? Они без колебания отправят в эти земли своё войско, чтобы вернуть Светлану. И тогда война будет проиграна.
 - Ты решила взять её пленницей? – совершенно спокойно спросил Эдзард. Несмотря на то, что из всех танов только он не проявлял к Светлане никакого интереса, девочка боялась его даже больше, чем Свидживальда – это было понятно по её испуганным глазам, которыми она смотрела в сторону седого варвара.
Гертруда приглушённо усмехнулась и вытерла грязь с лица принцессы. Кольгрим и не думал, что эта рыжая варварша, могучая и грозная воительница, может быть такой заботливой.
 - Говорю же, не пугайте ребёнка. Она не сделает нам ничего плохого. Эд, неужели и ты боишься двенадцатилетней девчонки, уставшей, голодной, грязной и продрогшей до костей?
Эдзард промолчал, ничего не ответив – действительно, нечего было так накидываться на несчастное дитя, которое ещё толком ничего не успело сделать. Какие бы жестокие дела ни творили её родители, Светлана не была в этом виновата. А варвары всегда судили по поступкам, которые совершали сами люди. Кто знает, зачем девочка сбежала из Фаргеша, проделала весь этот долгий путь. Быть может, она искала помощи у Делаварфов? А они сейчас набрасывались на неё, как бешеные собаки с пеной у рта. Это было не по-Волчьи. Неправильно.
 - Хорошо, - вздохнул Эдзард и собрался уходить. – Обсудим это ближе к вечеру. Улвир, Гертруда, оставляю эту девчонку на вас. Ей, как я погляжу, с вами комфортнее. А ты, Свидживальд, отправляйся обратно к лекарям. На тебя без слёз не взглянешь.
Свидж приглушённо зарычал в ответ, но всё же соскочил с ящиков и сам, без помощи девушки-целительницы, отправился в лазарет. Кольгрим проводил его пристальным взглядом и тяжело вздохнул. Как же он уже устал от всего этого! Хотелось просто лечь спать и не просыпаться до того самого момента, пока Север не будет во власти Делаварфов. Но Кольгрим не мог этого сделать – он должен был сражаться вместе с ними, а не сидеть в стороне и ждать. Это было его идеей созвать варварские племена и отправиться на войну. Теперь Улвир должен был доказывать, что таны не зря доверились ему.
 - Иди, отдохни, - неожиданно сказала ему Гертруда, с добродушной улыбкой рассматривая Светлану. – Я пригляжу за ней. Её ещё надо привести в порядок и накормить. Встретимся вечером в палатке вождей.
Кольгрим благодарно кивнул Гертруде и даже слабо улыбнулся – как же редко он это делал! Губы уже успели забыть, что значит чистая, широкая улыбка, без всякой фальши и усталости. Тяжело вздохнув, Улвир отправился в свою палатку. Спать хотелось настолько сильно, что мужчина провалился в сон практически сразу, как только голова его коснулась набитой сеном подушки.
К вечеру его разбудил один из варваров, и Кольгрим, вскочив на ноги, сухо поблагодарил его. Опаздывать на собрание вождей было верхом неприличия, и Улвир до сих пор помнил тот испепеляющий взгляд, которым его сверлила Гертруда весь вечер после его первого и последнего опоздания. Накинув на себя волчью шкуру, Кольгрим быстро пересёк весь лагерь и заглянул в палатку вождей. Внутри было тихо, и лишь пламя жаровни тускло освещало огромный шатёр. Эдзард уже сидел на деревянной лавке возле огня, Гертруда разместилась на земле рядом со Светланой. Девочка спала, свернувшись калачиком под длинной тёплой шкурой, которую рыжеволосая варварша обычно носила вместо плаща. Женщина тихо перебирала пальцами спутавшиеся волосы принцессы, стараясь не разбудить её при этом. Кольгрим ещё никогда не видел Гертруду такой заботливой и нежной и был сильно удивлён.
 - Я опоздал? – с опаской спросил Улвир, и варварша приложила палец к губам.
 - Тише. Заходи, мы ещё не начинали.
Кольгрим кивнул головой и осторожно проскользнул мимо Гертруды и спящей девочки. Эдзард сидел рядом и курил свою трубку, не обращая внимания на недовольные взгляды рыжей варварши. Когда Кольгрим опустился на лавку возле тана, седовласый мужчина выпустил клубок дыма изо рта и прошептал:
 - Тёмные времена приближаются для танов. И всего Сангенума, - когда Кольгрим непонимающе посмотрел на него, Эдзард добавил: - Девочка рассказала нам, почему бежала из Фаргеша. Зинерва затеяла что-то тёмное. Она и её старший сын – Виктор Фаларн. Клянусь тебе Белым Медведем, это дитя, что сейчас мирно спит рядом с нами, самое чистое не только из всех Корсаков, но и даже среди нас. Она явилась к нам с добрыми намерениями.
Гертруда осторожно поднялась на ноги и, практически на цыпочках обогнув пылающую жаровню, присела на скамью рядом с Волками. Устало согнувшись, женщина покачала головой и пробормотала:
 - Эта девочка говорит с птицами. Я клянусь тебе, Кольгрим – собственными глазами видела, как она попросила ворона принести ей яблоко, и он это сделал. А все птицы – верные слуги Четверых. Довольно необычная ситуация для Фаларнов, учитывая, что они предпочитают верить в Первых богов. Неудивительно, что Зинерва так не любит свою дочь, отчего бедняжке пришлось бежать из собственного дома.
Кольгрим внимательно посмотрел на спящую девочку. Светлана хмурилась во сне и что-то бормотала, едва заметно шевеля губами. А большой чёрный ворон, столь долгое время преследовавший Улвира в походе, сидел на земле рядом с ней и пристально следил за танами, словно не доверяя им. Гертруда несколько раз пыталась прогнать птицу, но та упорно возвращалась обратно и снова и снова садилась возле принцессы Светланы. В конце концов рыжая варварша смирилась и перестала обращать на ворона внимание.
Свидживальд, присоединившийся к ним чуть позже, больше не пытался кричать и вообще старался не смотреть в сторону Светланы. Заняв своё место у огня, он лишь приглушённо пробормотал:
 - Если Фаларны узнают, что эта девчонка у нас, нам не избежать войны с Псами, - и больше ничего за весь вечер не произнёс. Никто не стал с ним спорить. Конечно, Делаварфы и так собирались вести против Корсаков войну, но не сейчас, когда земли их были охвачены войной с Оленьим княжеством и переполнены шпионами Дельфинов. Если Псы вторгнутся на территорию Керберов сейчас, то танам придётся туго. И неизвестно, на чьей стороне будет победа, и какой ценой она достанется им? Сколько храбрых варваров падёт на поле боя? Но прогонять маленькую девочку, искавшую укрытие у них, никто не смел. Светлана была лишь ребёнком, неповинным в деяниях своих родителей. Корсак она, или кто-нибудь ещё – никто из Делаварфов не мог поднять на неё руку. Даже Свидживальд, поначалу сильно пугавший принцессу своими оскалами и криками, теперь старался вести себя тише и как можно мягче, насколько вообще позволял его характер.
 - К концу месяца начнём штурм Шекрата, - произнёс наконец Эдзард, прервав тишину. – Кольгрим, будешь вместе со Свидживальдом атаковать с северной стороны. Я обойду с восточной, а Гертруда со своими Волками – с западной. Если кто-то будет пытаться сдаться, убивать их без промедления. Мы потеряли слишком много людей из-за предательств, я не желаю больше и в глаза видеть всех этих трусливых собак, мечущихся от одной стороны к другой.
Кольгрим коротко кивнул головой, и Эдзард продолжил. Они говорили ещё несколько часов, обсуждали возможные пути наступления, проблемные участки местности, строение замка и лазейки, позволявшие пробраться внутрь. Когда все темы для разговоров были исчерпаны, старый варвар поблагодарил своих товарищей за прекрасное собрание и тихо покинул шатёр. У мужчины ещё было много дел, которые он должен был закончить до наступления ночи. Гертруда вместе со Свидживальдом отправилась в лазарет, чтобы взять там несколько целебных трав для отвара – у Светланы то и дело поднимался сильный жар, и варваршу это сильно беспокоило.
Кольгрим остался в шатре один. Он несколько минут просидел, молча смотря в танцующее пламя жаровни, а потом резко встал и направился к выходу. Но тихий голос Светланы, приоткрывшей усталые глаза, заставили его остановиться.
 - Подожди, Волк… - прошептала девочка, приподнимаясь на локтях. Вид у неё был измученный, и Кольгрим попытался представить себе, сколько это несчастное дитя провело без еды, пока добиралось до земель Делаварфов. Чёрный ворон, сопровождавший её, мог, конечно, добыть несколько полевых мышей, но этим толком не наешься.
 - В чём дело, принцесса? – даже как-то официально обратился Кольгрим. Он не знал, как вести себя рядом с этой девочкой – кем она была? Королевской особой, гостем, пленницей? Но куда легче Улвиру было обращаться к ней, как к одной из Корсаков.
Светлана села на соломенной постели и, устало протерев сонные глаза, посмотрела на Кольгрима. Почувствовав на себе её взгляд, Улвир вдруг задрожал, сам не зная почему. Что-то странное было в её глазах, таких холодных и невозмутимых.
 - Тебе лучше не ходить с ними, Волк, - произнесла девочка, не сводя пристального взгляда с князя. – Златоклюв говорит, что это слишком опасно.
Ворон приглушённо каркнул.
 - Война всегда опасна, - усмехнулся Кольгрим и собрался уже покинуть шатёр, как внезапно прозвучавшие из уст Светланы слова заставили его застыть на месте.
 - Ты умрёшь.
Кольгрим резко обернулся, но девочка спала на своей соломенной подстилке, укрытая волчьей шкурой так, словно и не просыпалась вовсе. Даже чёрный ворон сидел на том же месте, как и до этого. Будто никакого разговора и не было вовсе. Побледнев, Кольгрим замотал головой и попытался прогнать из головы плохие мысли. Это был всего лишь бред. Улвир слишком устал за день, ему нужно было отдохнуть. Ещё раз посмотрев на Светлану, мужчина убедился, что девочка действительно крепко спит.
«Ты умрёшь», - эхом разносились в его голове слова, и Кольгрим, натянув на голову капюшон, отправился прочь из шатра варваров.
Небо над лагерем было тёмным, мелкий дождь уже начинал накрапывать. Когда Улвир вернулся в свою палатку, сон вновь одолел его, и мужчина позабыл о таинственном видении, что так напугало его. Это была всего лишь лёгкая галлюцинация, вызванная усталостью. Кольгрим не мог умереть в следующем бою. Эдзард продумал всё до мелочей. Только что-нибудь совершенно неожиданное могло бы разрушить планы старого варвара. Но молодой князь верил, что Делаварфов сложно обвести вокруг пальца. Даже Корсакам далеко до той хитрости и смекалки, которой владели гордые и непокорные варварские кланы. В суровых северных землях выжить иначе было просто невозможно.

***

Чёрная выжженная земля под ногами была покрыта толстым слоем пепла, и Эйд отчётливо чувствовал удушливый запах гари, из-за которого в горле стоял комок. Лес, когда-то давно славившийся своей красотой, превратился в обугленные тёмные стволы. Траин бывал здесь в детстве и помнил чудный запах, всегда витавший в воздухе. Роща тысячи лепестков была настоящим раем. А теперь здесь не осталось ни единого целого деревца. Лишь чёрная земля, от которой ещё шёл дым и жар. Дьявол под Эйдом нервно захрапел и принялся бить копытом. Даже конь чувствовал тёмную энергию, исходившую теперь из этого места. Что же могло здесь произойти?
Натянув поводья, Эйд развернул рыжего жеребца обратно к дороге и погнал его галопом в сторону соседней деревни. Здешние жители должны были знать, что произошло в Роще тысячи лепестков, и наверняка могли рассказать молодому князю, проходила ли здесь рыжеволосая девчонка. Эйд не терял надежды найти Эслинн в этих землях, но после вида выжженного леса Траину стало не по себе. Слишком странно это было.
Всё Прилесье было охвачено пламенем. Это была не первая сожжённая дотла роща, через которую проезжал Эйд. Смерть и разрушение были повсюду, и это пугало юношу. Он отчаянно пытался верить в то, что появление в землях Барсов Эслинн и все эти происшествия никак не связаны. Но тот факт, что рыжеволосая девочка была огненной волшебницей, способной призывать могущественное пламя, не давало Траину покоя. Нет, Эслинн не могла сотворить такого! Она была доброй, милой, отзывчивой девчонкой, любящей веселье и беззаботную жизнь. Лишь только по чьему-то указанию волшебница могла совершить столь чудовищные вещи.
Копыта Дьявола глухо стучали по каменной кладке дороги, что тянулась к самому главному замку Прилесья, но через какое-то время Эйд свернул в сторону. Было глупо надеяться найти Эслинн там. Никто из дома Барсов не станет предлагать приют оборванной голодной девчонке, да ещё и волшебнице к тому же. И Траин продолжил поиски в другом месте.  Довольно быстро он набрёл на неприметную деревушку. Земля здесь не была тронута пожарами, и даже дышалось заметно легче. Стянув с носа красный шарф, который Алак отдал Траину перед самым его отъездом, юноша втянул носом воздух. Да, огненный маг, оставивший за собой те выжженные земли, здесь не проходил. Но, быть может, это только пока?
Остановившись возле невысокого частокола, Эйд соскочил со спины Дьявола и привязал жеребца. Откуда-то из глубины деревни доносились голоса, но никто не заметил появление молодого князя. Юноша осторожно накинул на голову капюшон и прошёл в ворота, которые, на удивление, оказались открыты. Вокруг стояла гробовая тишина, и лишь откуда-то издалека доносились чьи-то громкие взволнованные крики. Сердце в груди Эйда забилось быстрее, почувствовав неладное. Что-то странное было во всём этом. Что-то неправильное.
Неожиданно промелькнувшая рядом тень заставила Траина вжаться в стену одного из домов. Неясный чёрный силуэт скользнул мимо юноши, даже не задержавшись рядом с ним, и двинулся дальше к центру деревни. Эйд почувствовал тёмную энергию, исходившую от этого существа. Оно не было прислужником Четверых, не было призвано помогать Свету. Это был слуга каких-то древних и очень опасных сил, Траин ощущал это каждой клеточкой своего тела.
 - Что за чёрт? – прошипел юноша и осторожно двинулся следом за тенью. Чёрный силуэт обогнул несколько домов и направился по прямой, к небольшой площади в центре деревни. Там полыхал огромный костёр из тёмных поленьев, от которых исходил странный запах. В воздухе пахло чем-то палёным, но Траин не мог разобрать, чем именно. Из-за дыма, застилавшего глаза, юноша не мог и рассмотреть, куда делать тень, за которой он следовал.
 - Есть кто живой? – крикнул Эйд, решив, что чёрный силуэт ему просто почудился. Вокруг продолжала стоять гробовая тишина, но чей-то громкий голос теперь слышался из-за спины Траина. Юноша резко обернулся, и крик тут же стих. Лишь завывающий ветер набрасывался на крыши домов и огромное голодное пламя, полыхавшее в самом центре деревни.
 - Эй! Меня кто-нибудь слышит? – кричал Эйд, продолжая идти вперёд. Земля под ногами хрустела, но юноша не смотрел вниз. Он пытался рассмотреть тёмные очертания домов, которые с трудом проглядывались сквозь густой чёрный дым. Совершенно неожиданно Траин почувствовал, как жар пламени коснулся его кожи, и резко обернулся. Взгляд его натолкнулся на пустые глазницы в обугленном человеческом черепе. По телу пробежал холод, и Эйд, пошатнувшись, рухнул на колени.
Лишь теперь юноша понял, что было не так. В центре деревни горел костёр не из тёмных поленьев, а из груды окровавленных тел. На самой вершине этого холма трупов торчала сухая палка, на которую был надет чёрный от гари череп. На нём кровью был нарисован символ, который Траин знал очень хорошо – ему доводилось видеть его в книжках библиотеки при Академии. Это был знак Адской Гончей, одной из Первых богов. Вся деревня была уничтожена, и эта гора трупов была больше похожа на чудовищное жертвоприношение ей, Матери Безликих.
Дьявол громко заржал, и Эйд услышал чей-то крик. Седовласый мужчина отчаянно пытался взобраться на спину рыжему жеребцу, но тот кусался и топтался на месте, не даваясь незнакомцу. Лишь чудом Траин заставил себя подняться на ноги и бросился прочь от груды догоравших тел. Он ничем не мог им помочь – они все уже были мертвы. Быть может, если бы Эйд приехал немного раньше…
 - Не трогай моего коня! – заорал юноша, и седой незнакомец, резко отшатнувшись от Дьявола, изумлённо уставился на князя. Он явно не ожидал увидеть кого-то живого, а когда рассмотрел дорогие ткани его одежды, то и вовсе обомлел. Не найдя подходящих слов, мужчина растерянно захлопал глазами, а потом вдруг упал на колени и принялся кланяться Эйду.
 - Господин, мой дорогой господин! Я совершенно не собирался красть вашего коня! Я просто шёл мимо, я не знал, что он ваш! – крестьянина трясло, как в лихорадке, и он испуганно прижимался лбом к земле, стараясь поклониться как можно ниже.
 - Перестань, ну же! – недовольно прорычал Эйд и рывком заставил мужчину подняться на ноги. Только сейчас Траин заметил, что крестьянину было не больше двадцати лет, всего немного старше его самого. Что же такого должен был увидеть этот несчастный, чтобы поседеть, как старик? – Как твоё имя? – сухо спросил Эйд, оглядываясь. Ему продолжало казаться, что где-то среди домов гуляют тени.
Седой парень удивлённо посмотрел на Траина и, отрывисто кивнув головой, пробормотал:
 - Я Тлог, мой господин.
 - Ты жил здесь, Тлог? – Эйд взобрался в седло Дьявола и теперь смотрел на крестьянина сверху вниз. Тлога это, кажется, ничуть не смущало, и он широко улыбался. Но подобная улыбка вызывала у Траина некоторое недоумение. Ему искренне хотелось верить, что седой парень не сошёл с ума, потому что общество безумца в этом богами забытом месте едва ли кому-то могло понравиться.
 - Нет, я со своей старухой-матерью живу на окраине деревни, - Тлог махнул рукой и несколько настороженно покосился через плечо Эйда. – Мать мою обзывали ведьмой, поэтому нам и приходится теперь жить вдали от всех остальных. Кто бы мог подумать, что это спасёт нам когда-нибудь жизнь.
Дьявол нервно захрапел, и Эйд натянул поводья. Это место молодому князю совсем не нравилось. Натянув капюшон плаща ещё ниже, он приглушённо пробормотал:
 - Мы можем отправиться к тебе домой? Там безопасно?
Тлог тут же расплылся в широкой улыбке и энергично закивал головой:
 - О да, конечно! Там безопасно, мой господин! Прошу, идите за мной, только не оборачивайтесь. Молодой господин хочет узнать, что произошло в деревне? Молодой господин за этим сюда приехал?
 - Отложим разговоры на потом, - буркнул Эйд и направил Дьявола за Тлогом. Седой парень довольно бодро зашагал по дороге, словно и не был свидетелем тех ужасных событий, что здесь произошли. Камышовый Кот чувствовал нечто странное, исходившее от этого крестьянина, но не мог понять, что именно. Но пока что это было единственное живое существо, которому Эйд мог довериться в проклятом и забытом всеми месте.
Тлог провёл молодого князя по покрытой толстым слоем пепла дороге, и довольно скоро они свернули к небольшой старой избушке, уже изрядно покосившейся. Крыша местами была пробита, частокол и вовсе был поломан, и некоторые брёвна валялись прямо на земле, брошенные и никому не нужные. Сама территория домишка заросла кустами, которые теперь больше напоминали железные прутья. На выжженной земле не осталось ни клочка травы, но, судя по всему, на этих грядках давно ничего не росло. Они не обрабатывались уже несколько лет, и это было слишком подозрительно. Крестьяне всегда жили тем, что давала им земля. Но чем же тогда зарабатывал Тлог? Участок возле его дома больше напоминал заброшенное кладбище.
 - Прошу, молодой господин! – воскликнул Тлог, предлагая Эйду войти в дом. Старая потрескавшаяся дверь была готова вот-вот сорваться с петель и упасть, и никто явно не собирался её чинить. Висевшая в углу паутина тоже не предвещала ничего хорошего. Траин чувствовал, что не найдёт здесь ответов на свои вопросы, но ноги сами несли его в старую избушку, словно какая-то неведомая магия пыталась заставить юношу подчиниться.
Едва Эйд оказался внутри, в нос тут же ударил запах разложения и плесени. Ею здесь было покрыто многое – старые тарелки, брошенные у окна, край стола, что примыкал к стенке. Она и сама была в очень плачевном состоянии, и Траин рассмотрел несколько мокрых пятен. Судя по всему, у дома протекала крыша. Камышовый Кот с большим трудом поборол приступ тошноты и обернулся, чтобы выйти, но Тлог преградил ему путь. Продолжая всё так же улыбаться, седой парень захлопнул дверь и уселся в своё кресло. На колени себе он положил обрывок старой коричневой шкуры какого-то зверя и принялся гладить его рукой.
 - Ах, как же я люблю кошек, как люблю! – воскликнул Тлог, прикрывая глаза. – Это мой любимый котик. Я зову его Пушком. Эй, Пушок, поприветствуй нашего гостя!
Эйд испуганно посмотрел на шкуру, лежавшую на коленях Тлога. Так и не дождавшись от неё приветственного мяуканья, седой парень тяжело вздохнул и пробормотал:
 - Пушок очень стеснительный. А ещё он явно болен. Я кормлю его трижды в день, но он не притрагивается к еде. Посмотрите, какой он худой, молодой господин!
Камышовый Кот даже не посмотрел на протянутую ему шкуру и покосился в сторону стола. Там стояли две миски – одна с мясом, другая с молоком. Судя по тому, что в первой уже завелись черви, стояли они здесь уже давно. По спине Траина пробежал холодок, но юноша не мог сбежать. Ноги его стали тяжёлыми, словно приросли к месту. Ветер с улицы набросился на старую крышу, и она затрещала, пугая Эйда ещё больше. Вся избушка могла превратиться в груду щепок в любой момент, а юноша не мог ничего поделать. Неведомая тёмная сила удерживала его на месте.
 - Ты… не видел рыжую девочку, Тлог? – тихо спросил Эйд, решив, что у него не остаётся иного выхода. Если этот дом не выпускал его, нужно было дождаться момента, когда проклятые чары развеются, и молодой князь окажется на свободе.
Седой парень удивлённо посмотрел на него, и пальцы его впились в облезлый мех старой шкуры. Глаза Тлога на мгновение стали тёмными, и крестьянин буквально прошипел, как змея:
 - Эта ведьма! Девчонка со стариком. У него ещё была железная маска на лице и огромные рога! – Тлог приставил к своей голове два пальца, словно изображая из себя козла. – Я видел, как они проходили по деревне! Девочка шла и громко пела, а за ней следовала целая стая теней! Они бросались на тех, кто не успел сбежать, и оставляли от них лишь черепа и кости. Другие умирали от удушья, словно кто-то невидимый сдавливал им горло. Я тогда прятался за одним из домов, и эти демоны меня не нашли. А потом девчонка приказала собрать тела в кучу и попросила старика с рогами зажечь костёр.
 - Это они устроили… - с трудом выдавил Эйд. Он не мог поверить, что милая и весёлая Эслинн могла превратить целую деревню в руины и расправиться с жителями таким жестоким образом. Нет, это была ложь. Траин не верил в слова безумного седого паренька. Он мог сам устроить всё это – ведь почему-то тени оставили его в живых? Но человек с рогами – о нём Камышовый Кот слышал впервые.
 - Я сначала подумал, что они и меня убьют, - признался Тлог, откусывая кусок заплесневелого хлеба. Зрелище это вызвало у Эйда рвотный позыв, но юноша сдержался и попытался перевести взгляд в сторону. Но в этом доме всё вызывало ужас, и в конце концов Траин просто уставился себе под ноги. А Тлог продолжал: - Я прятался за одним из домов, когда эти двое проходили мимо. Я схватил камень и швырнул его в девчонку. Кажется, рассёк ей бровь. Демон с рогами очень рассердился, но я уже убежал, и тени меня не догнали. Тлог очень быстро бегает! Тлог ещё в детстве научился!
Слова Тлога заставили Эйда занервничать. Ему не нравилось, что этот седой парень мог навредить Эслинн. Но если это была и не она вовсе? Не мог же Камышовый Кот обвинять крестьянина в том, в чём сам был неуверен. Нахмурившись, Траин слегка нагнулся вперёд и прошептал:
 - А кто этот демон с рогами? Ты знаешь?
Тлог удивлённо захлопал глазами, смотря на Эйда, и активно закивал головой. Внезапно вскочив с кресла, седой парень бросил звериную шкуру на пол и кинулся к старой трещавшей лестнице.
 - Идём, молодой господин! Матушка моя видела этого человека! Матушка моя знает, кто это такой!
Неведомая сила потянула Эйда следом за Тлогом, и Камышовый Кот, недовольно забормотав, стал подниматься по старой лестнице. При каждом шаге ступеньки издавали чудовищный треск, и юноша боялся провалиться вниз. Лишь чудом оба паренька взобрались на второй этаж, и там Тлог, расплывшись в широкой улыбке, осторожно толкнул рукой большую скрипящую дверь.
 - Матушка! Матушка, я привёл к нам гостя!
Тлог скользнул в комнату первый, а Эйд шагнул следом за ним. Стоило юноше переступить порог, как к горлу резко подступил комок, и Камышовый Кот, согнувшись пополам, едва не рухнул на колени. От чудовищного запаха разложения перед глазами всё поплыло, и молодой князь лишь чудом удержался на ногах. Этот дом был пропитан смертью. Здесь не жил никто, кроме этого сумасшедшего седого парня и кучи трупных червей. Нет, это место нельзя было даже назвать домом! Это была самая настоящая обитель демонов. На мгновение Эйду показалось, что он отчётливо ощутил на своих плечах холодное прикосновение смерти.
 - Я покормил Пушка, матушка! – воскликнул Тлог и одёрнул старые, покрытые плесенью занавески. – Только он опять ничего не съел. Как думаешь, может Пушок заболел? Ах, матушка, я знаю, как дорог тебе этот кот! Не волнуйся, я обещал заботиться о нём.
Эйд с большим трудом заставил себя поднять глаза на кресло, рядом с которым стоял Тлог. К горлу вновь подтупил комок, и на этот раз Камышовый Кот не сдержал тошноты. Напротив него сидел труп. Судя по тому, что плоти в некоторых местах не было, в этом кресле мертвец покоился уже давно. Пустые глазницы пристально следили за Траином, нагоняя на него настоящий ужас. Юноша не знал, жив он или мёртв – сердце в груди, казалось, давно перестало биться. А Тлог продолжал широко улыбаться и даже засмеялся, увидев, что Эйд рухнул на колени, не в силах больше держаться прямо.
 - Ой, матушка! Наш гость, кажется, устал. Может, он останется у нас переночевать? Я уступлю ему свою кровать. Правда, одеяло моё немного испачкалось, но это не беда, - Тлог улыбнулся сидевшему в кресле трупу и обернулся к Эйду. – Вы же останетесь, молодой господин?
Камышовый Кот почувствовал невероятное желание броситься бежать и не возвращаться сюда ни под каким предлогом. Но тело его отказывалось подчиняться, и юноша продолжал стоять на коленях, как вкопанный. Тлог вдруг остановился, обернулся к сидевшему в кресле трупу и удивлённо вскинул брови.
 - Ах, что ты говоришь, матушка? – спросил седой парень. – Тебе одиноко? Но у тебя же есть Пушок! Ах, он давно не приходит к тебе…
Тлог говорил с трупом, словно тот на самом деле был живым. Эйду отчаянно хотелось верить, что эти изъеденные трупными червями кости не оживут и не попытаются убить его. После всего увиденного юноша не удивился бы восставшему мертвецу. Тлог же, нагнувшись к «матери» ниже, нахмурился.
 - Ты хочешь, чтобы этот милый гость остался с нами? – он бросил мимолётный взгляд в сторону Эйда и оскалился в улыбке. - О, я уверен, он задержится у нас ненадолго. Например, на всю жизнь… - Тлог потянулся к лежавшему на столе острому обломку стекла и обернулся к Эйду. В глазах крестьянина загорелся странный огонь, и Камышовый Кот побледнел. Его сейчас собирались убить. Этот седой парень действительно был сумасшедшим!
Траин почувствовал, что власть над телом постепенно возвращается. Резко вскочив на ноги, юноша схватился за висевший на поясе меч и бросился на крестьянина. Ужас управлял Камышовым Котом, и он хотел лишь как можно скорее расправиться с этим сумасшедшим. Нет, для Тлога будет лучше, если он погибнет здесь и сейчас. Этот дом был пропитан смертью. Ещё один мертвец ничего не изменит.
Седой парень не успел ничего сделать. Даже безумец не в силах справиться с хорошо обученным воином. Холодное лезвие меча отрубило крестьянину голову, и она, рухнув на пол, покатилась к дверям. Эйду ещё долго казалось, что глаза Тлога крутились и бешено взирали на тёмную комнату, покрытую плесенью. Тяжело дыша, Траин бросился к дверям и скатился по старой лестнице. При каждом его шаге ступеньки издавали скрип, больше похожий на вой умирающего зверя. На первом этаже Камышовый Кот заметил старую жаровню. Брёвна в ней уже давно сгнили, и князь, зажмурившись, выкинул их в сторону. Притащив с улицы несколько сухих палок, Эйд забросил их внутрь жаровни и принялся разжигать огонь. Пламя довольно быстро разнялось, и тогда юноша толкнул железный ящик ногой. Горящие угли рассыпались по полу и зашипели.
 - Милостивые боги, прошу вас, даруйте этому месту покой, - зашептал Эйд, выбираясь из дома. – Пусть погибшие здесь найдут дорогу к обители вашей, пусть их неупокоенные души обретут наконец свободу.
Выбравшись на улицу, Траин почувствовал, как силы стремительно покидают его, и рухнул на покрытую пеплом землю. Пламя в доме разгоралось всё ярче, и Камышовый Кот, даже не пытаясь подняться на ноги, пристально следил, как огненные языки всё больше и больше охватывают старую избу. Небеса осветило вспышкой грома, и через несколько секунд полил сильный дождь. Но Эйд и не подумал спрятаться от него под крышей какого-нибудь другого дома. В этой деревне всё было пропитано смертью, и неупокоенные души убитых слонялись среди обугленных руин. Траин не боялся замёрзнуть до смерти, лишь бы только не встречаться больше с трупами и сумасшедшими, которые ещё могли прятаться в уцелевших от пожара домах. Холод пробирался под одежду, но юноша продолжал сидеть на месте. Дьявол нервно храпел, оставленный возле сломанного частокола.
 - Прости, приятель, - пробормотал Эйд, оборачиваясь к коню. – Мне нечем тебя укрыть. Мне бы самому спрятаться от дождя…
Зубы уже случали от холода, и юноша, закрыв глаза, запрокинул голову. Холодные капли дождя заколотили по его лицу, не давая потерять сознание. Траин сидел так, пока не услышал вдалеке лошадиный храп. Когда появившиеся из темноты всадники остановились возле Эйда и бросились к нему, молодой князь уже терял сознание. Крики людей доносились до него с трудом, словно через толщу воды, и Траин не мог разобрать ни слова. Он не помнил, как его обернули в тёплые шкуры и куда-то повезли. Но сердце в груди продолжало биться, и Камышовый Кот не умер. Видимо, это было не то время и не то место, где ему было суждено умереть.

Очнулся Эйд в тёплом светлом трактире. С первого этажа доносились голоса веселившихся гостей и звон посуды. А здесь, в комнате, в которой лежал Камышовый Кот, потрескивал камин. Когда юноша открыл глаза, на мгновение перед ним вновь предстала та отвратительная комната с мертвецами. Но Траин быстро пришёл в себя и понял, что уже далеко от того чудовищного места. Слегка повернув голову, он увидел девушку, сидевшую прямо рядом с ним. Судя по всему, это была либо дочка, либо племянница трактирщика – слишком уж молодой она была. Заметив, что Эйд проснулся, девчушка тут же заулыбалась.
 - Вы очнулись!
Приглушённо застонав, Траин попытался сесть. Всё его тело чудовищно горело, словно он побывал в объятиях пламени, а не мёрз под холодным весенним дождём.
 - Где…я? – только выдавил он и посмотрел на девушку. Она была довольно симпатична. Постоянно теребила пальцами свои длинные золотистые волосы и застенчиво опускала зеленоватые глаза.
 - Вас нашли в соседней деревне едва живого, - прошептала девушка. – Мой отец согласился приютить вас. Вы проспали четыре дня, мы уже думали, что вы не очнётесь. Меня, кстати, Селли зовут.
 - Четыре дня… - пробормотал Эйд и прикоснулся пальцами к вискам. В ушах звенело, и юноша до сих пор слышал те громкие крики Тлога. К горлу вновь подступил комок, и Траина стошнило в заранее подставленное заботливой девушкой ведро.
 - Как вы себя чувствуете? – обеспокоенно спросила Селли, убирая за ухо прядь волос. Эйд лишь застонал в ответ и откинулся на спину. Перед глазами всё плыло, и юноша почти не мог пошевелиться. Должно быть, даже воздух в этом чёртовом доме Тлога был отравлен. Неудивительно – там было столько плесени и гнили, что запах мог свалить здоровенного быка.
 - Воды, пожалуйста, - прохрипел Траин, и девушка поспешно протянула ему кружку. Промочив пересохшее горло, Эйд уронил голову на подушку и почувствовал, как сон вновь одолевает его. Селли поднялась со стула и подбросила в камин ещё несколько поленьев, чтобы пламя разгорелось сильнее. Холодная рука девушки скользнула по лбу Камышового Кота, проверяя, нет ли у него жара.
 - Ах, вы горите! – пискнула Селли и, подобрав подол своего длинного простого платья, бросилась к выходу из комнаты. – Я скоро вернусь! Сбегаю только к Старейшине за травами! Обещаю, вам станет лучше!
Эйд ничего ей не ответил и закрыл глаза. Сейчас ему было чудовищно плохо, комната плыла, а в горле стоял отвратительный привкус, который невозможно было убрать даже целым стаканом воды. Не в силах пошевелить даже пальцем, Камышовый Кот попытался уснуть, и сон быстро одолел его. В благоговейной тьме было легче, и Эйд совсем не чувствовал боли.
«Я всё равно найду её! – промелькнуло в сознании, прежде чем оно погрузилось во мрак. – Этот демон… он заставляет Эслинн делать ужасные вещи. Я не верю, она не могла сделать этого всего по доброй воле. Она околдована, захвачена в плен этим чудовищем… Прошу, дождись меня, Эслинн… Я обязательно приду».
Когда Селли вернулась с настойкой, полученной от Старейшины, Камышовый Кот уже снова лежал без сознания, бормоча в бреду. Тяжело вздохнув, девушка присела возле Эйда на стул и положила ему на лоб смоченную в холодной воде тряпку.
Большая бледная луна лениво ползла по небосклону за окном, освещая голые верхушки деревьев. Сам воздух в Прилесье был пропитан смертью, Селли чувствовала это даже здесь, в своей деревушке, которую таинственные демоны обошли стороной. Но девушка боялась, что Рыжая Бестия придёт к ним. И это имя, которое в бреду шептал несчастный юноша – Селли чувствовала, что оно было как-то связано со всем, что происходило вокруг. Что мог искать в землях Барсов человек столь благородного происхождения, как князь?
Осторожно напоив Траина настойкой, девушка ещё раз сменила холодный компресс на его лбу. После этого Селли бережно укрыла юношу одеялом и выскользнула из комнаты. Каким бы важным гостем ни был этот молодой князь, девушка ничего не могла поделать со своей работой, которую нужно было выполнять. Отец не мог справиться с трактиром в одиночку, и Селли приходилось ему помогать. В последний раз посмотрев на спящего юношу сквозь щелку, девчушка захлопнула дверь и поспешила вниз, в шумный зал, где гости требовали ещё выпивки и музыки.

***

Огромная волна захлестнула корабль Аспидов, и Джакал едва успел закрыться плащом, чтобы не наглотаться солёной воды. Остальные моряки даже не замечали бушевавшего вокруг шторма и продолжали отчаянно сражаться. Чернобривз, старик с крюком вместо одной руки, бодро выкрикивал команды и бросался на своих противников. «Шакалья Пасть», на которой остались несколько матросов, Гайка и Анастасия, кружила рядом, стараясь не подплывать слишком близко. Когда численный перевес оказался на стороне флотилии Сельвигов, продолжать сражение стало бессмысленно. Немногие уцелевшие моряки Аспидов бросили оружие и принялись сдаваться в плен.
 - Прошу, не убивайте моих людей! – воскликнул капитан захваченного корабля, держа руки над головой. – Они всего лишь выполняли мои приказы!
 - Ага, и убили парочку наших ребят, - Чернобривз плюнул в моряка. – Думай, о чём говорить, собака.
  Его подчинённые испуганно смотрели на людей Джакала, даже не представляя, что может ожидать их в следующий момент. Альвиш пристально посмотрел в глаза капитана. Продажная тварь, как и все эти южане. Молодой князь терпеть не мог таких людей, и от одного только вида захваченного в плен капитана юношу воротило.
 - Убейте его, остальных бросьте в трюм, - прошипел Джак и отвернулся. Капитан попытался что-то прокричать, но Толстяк Гарри и Чернобривз мигом подскочили к нему. Острый крюк однорукого моряка впился несчастному в горло, и по стали пробежала тонкая струйка крови. После этого два бывших пирата без капли сомнения скинули тело убитого за борт и принялись связывать захваченных в плен матросов.
Это был уже шестой корабль, захваченный Сельвигами у Класт-порта. Когда город лишился своего флота и был осаждён, военные суда стали прибывать с других берегов Вэлна. Но здесь их всех ждало одно и то же – неминуемая гибель. Многие западные моряки не переставали радоваться и восхвалять непобедимый флот Сельвигов, но Джакал с каждым разом лишь раздражался всё больше и больше. Он рассчитывал, что Класт-порт, находясь в морской блокаде, быстро падёт. Ведь большинство товаров шли в город именно по океану. Но чёртовы южане оказались намного хитрее и сообразительнее молодого Альвиша – едва Класт-порт был осаждён, как провизию начали поставлять через Южный тракт. Перекрыть дороги моряки не могли, и Джакалу оставалось лишь продолжать блокировать морские подходы к городу, надеясь, что рано или поздно Аспиды сдадутся. Если бы только войско, отправленное с западным флотом на захват Вэлна, не осталось в Драмире…
Анастасия реагировала на происходящее совершенно спокойно. Её словно не волновало, что план, придуманный ею же, теперь перестал действовать. Бывшая морская разбойница всё время сидела на «Шакальей Пасти» и распивала вино в своей каюте, прерываясь лишь тогда, когда Джакал лично приходил к ней. Юноша уже несколько раз собирался потребовать с Обезьяны захватить Класт-порт любым возможным способом, но как только он оставался с женщиной наедине, язык вдруг переставал слушаться, и Альвиш чувствовал, что полностью находится во власти этой опасной воительницы. Она управляла им, как безмолвной марионеткой, и Джакалу оставалось лишь одно: подчиняться ей.
Вот и сейчас, когда очередной корабль был захвачен, Анастасия лишь лениво наблюдала за происходящим с капитанского мостика «Шакальей Пасти». При свете солнца, в короткой рубашке, чуть приоткрывавшей низ груди, морская разбойница выглядела ещё прекраснее, и Джакал долго не мог оторвать от женщины взгляд. Обезьяна же, заметив столь пристальное внимание к своей персоне, мило улыбнулась Альвишу и натянула ниже на голову треуголку. Его треуголку.
 - Найдите на этом корабле всё, что может нам пригодиться, - приказал Джакал и, дождавшись, пока моряки спустят ему на воду шлюпку, отправился обратно на «Шакалью пасть». Общество Чернобривза и Толстяка Гарри уже стало для юноши привычным, и он даже задумался о том, что эти двое были неплохими парнями. А вот к Гайке, страшной хищной женщине, больше напоминавшей ему голодного ястреба, Джак относился с всё той же опаской и недоверием. Ему казалось, что бывшая разбойница положила на него глаз. И это очень пугало, учитывая, какой отталкивающей внешностью она обладала. Она не была уродлива, но и красавицей её назвать было сложно. Один только нос, похожий на птичий клюв, чего стоил.
 - Сегодня чудесная погодка, не правда ли? – крикнул Чернобривз, крутя вёслами. Шлюпку бросало на волнах, заливало водой, и Толстяк Гарри, уже промокший по колено, всё выливал наполненные до краёв вёдра за борт. Джакал уныло сидел на скамейке и смотрел на приближавшуюся к ним «Шакалью Пасть».
 - Просто прекрасная, - пробормотал юноша и запрокинул голову. – Это уже шестой корабль за месяц.
 - И это очень хорошо! – воскликнул Толстяк Гарри, остановившись, чтобы немного передохнуть. – С первых трёх мы сняли неплохие пушки. Правда, в бою ещё не опробовали их, но я уверен, что они намного мощнее наших. А на этом, как говорят ребята, было много оружия. Я был бы не против поменять свою старую ржавую саблю на новый хороший меч. Или кинжал, на худой конец.
 - К чёрту оружие! – воскликнул Чернобривз, взмахнув рукой с крюком, отчего острие его проскользнуло в угрожающей близости от глаз Джакала. – Я уже полтора месяца не заплывал в гавань к какой-нибудь девице! Ах, ты не представляешь, как я хочу взять одну из этих проституток на абордаж! Уверен, у них есть чем поживиться, не то, что на этих дурацких кораблях! Они же даже не торговые!
Джакал приглушённо усмехнулся – этим двоим только и хотелось, что золота, да распутных девиц, готовых на всё что угодно ради денег. Толстяк Гарри заметил эту улыбку на лице молодого князя и недовольно забормотал:
 - А капитану, вон, хорошо, - мужчина шмыгнул носом и насупился. – У него с Обезьяной шуры-муры.
Чернобривз хмыкнул – все на «Шакальей пасти» уже давно знали о романе Джакала и Анастасии. На кораблях вообще все вести разлетались быстро, и сохранить что-то в тайне было невозможно. К тому же, Обезьяна совершенно не стеснялась набрасываться на Альвиша прямо на людях, а юноша потом прятал следы от поцелуев на своей шее под лёгким шёлковым плащом. Молодой князь не привык к таким неприличным поступкам. В конце концов, он был наследником Сельвигов, а не каким-то деревенским мальчишкой, добившимся звания капитана через несколько переворотов и убийств.
 - Кончайте нести чепуху, - пробормотал Джакал. – Давайте, выгружайтесь.
Шлюпка ударилась носом о бок «Шакальей пасти», и откуда-то сверху была сброшена верёвочная лестница. Чернобривз и Толстяк Гарри взобрались на борт корабля первыми, Джакал предпочёл залезть следом за ними. Всё же, когда эти моряки не покидали поля зрения юноши, ему было куда спокойнее.
Едва молодой капитан оказался на палубе, ожидавшая его появления команда разразилась одобрительными криками. Хоть кто-то радовался захвату очередного корабля. Хотя, Альвиш видел тоску и усталость в глазах многих моряков. Они лишь изображали восторг. На самом деле все уже давно хотели вернуться домой, или хотя бы на некоторое время сойти на берег, а не болтаться возле Класт-порта, не имея никакой возможности проникнуть в город.
 - Поздравляем с удачной обороной, капитан! – воскликнул один из моряков, и Джакал вяло улыбнулся ему.
«Оборона. На кой чёрт мне ваша оборона?».
Альвиш запрокинул голову и сквозь прищуренные глаза посмотрел на капитанский мостик. Яркое солнце слепило, но юноша всё равно рассмотрел силуэт Анастасии и махнул ей рукой, приглашая спуститься в каюту.
Морская разбойница не заставила себя долго ждать. Ловко спустившись по ступенькам, она одобрительно кивнула Чернобривзу и Толстяку Гарри и скользнула следом за Джакалом. Команда была оставлена на палубе в гордом одиночестве, и моряки вновь вернулись к выполнению своих обязанностей.
Едва дверь в капитанскую каюту захлопнулась, Анастасия стащила со своей головы треуголку Джакала и довольно игриво нахлобучила её на парня.
 - Поздравляю с ещё одной победой, мой капитан! – промурлыкала женщина, касаясь плеч Альвиша. Обезьяна принялась массировать его уставшие мышцы, но юноша вывернулся из-под рук Анастасии и рухнул в кресло. Настроение у Шакала было самое что ни на есть отвратительное.
 - На кой чёрт мне сдалась эта победа, Анастасия? Я захватил Класт-порт? Потопил корабль могучего и непобедимого южного капитана? Да если ты не заметила, мы уже второй месяц болтаемся возле этого чёртового города и не продвигаемся дальше! – юноша со злостью ударил кулаком о стол. – Что принесла нам эта блокада, про которую ты мне все уши прожужжала?!
 - Ну, порой нужно немного подождать, чтобы добиться желаемого, - протянула Анастасия, накручивая на палец прядь длинных светлых волос Джакала. Князь посмотрел на женщину с явным негодованием и оттолкнул от себя её руку. Ему было сейчас не до игр, неужели Обезьяна этого совершенно не понимала?
 - Я не намерен и дальше ждать, - прорычал Джакал. – Класт-порт даже не замечает того, что мы блокируем их со стороны океана. Все необходимые товары поставляются через Южный тракт, перекрыть который мы не можем из-за отсутствия пехоты.
Анастасия, недовольная поведением Альвиша, тяжело вздохнула и рухнула в кресло напротив него. Рука морской разбойницы потянулась к бутылке с вином, но женщина в последний момент передумала и снова перевела пристальный взгляд на Джакала.
 - Мы не можем атаковать Класт-порт сейчас.
 - Но почему?! – закричал Джак и резко поднялся из-за стола. Он не мог понять причины того, что их флот до сих пор не перешёл в наступление. – У нас достаточно человек, чтобы высадиться в порту и захватить город! Это сработало с Драмиром, почему сейчас мы медлим?
 - Да потому что то был Драмир, а это Класт-порт! – рявкнула Анастасия, и Джакал почувствовал, как по спине его пробежал холодок. Морская разбойница в гневе была страшна. – Мы захватили базу Гадюк, потому что нас поддерживали Соколы и Харвас. Сейчас все их корабли остаются у Красных берегов, а мы вынуждены осаждать Класт-порт в одиночку. И, если ты до сих пор не потрудился узнать, в чём заключается особенность определённых южных княжеств, я расскажу тебе – Аспиды самые опасные из всех противников, которых ты только можешь себе представить. Они не только обладают мощнейшим флотом во всём Сангенуме, но и в каждом городе держат гарнизон, способный в лёгкую отразить атаку такого маленького отряда, как наш. Если мы только сунемся сейчас в Класт-порт, нас потопят всех, как ненужных котят в мешке. Тебя в лучшем случае убьют. В худшем – используют как пленника и будут пытать, чтобы разузнать планы Фабара. Ты этого хочешь, Шакалёнок?
Анастасия низко наклонилась над Джакалом, и юноша почувствовал, словно неведомая сила заставляла его пригнуться и подчиниться этой властной женщине. Когда Альвиш, нервно сглотнув, отрывисто кивнул головой, Обезьяна расплылась в довольной улыбке и мягко провела пальцами по его щеке.
 - Не беспокойся, мой храбрый капитан! – промурлыкала морская разбойница ему на ухо, и Джакал почувствовал, как она слегка прикусила его за шею. От подобной дикости по спине юноши пробежал холодок, и молодой князь почувствовал, как в груди вдруг вспыхнул нестерпимый жар. Анастасия же одарила его пылким поцелуем и вновь зашептала: - Я заставлю весь Вэлн пасть к твоим ногам! Тебе не нужно ничего делать. Лишь ждать. Я знаю, как ты хочешь быть взрослым, сильным, непобедимым. Как хочешь возвыситься в глазах своего отца. Конечно же, кто не будет гордиться сыном, захватившим величайший из городов Вэлна?
Её голос звучал подобно музыке. Снова и снова Анастасия заставляла Джакала бросаться в пучину эмоций, захлёстывавших его с головой. А он, словно неопытный мальчишка, ничего не мог поделать.
 - Но поверь, Шакалёнок – сейчас ещё не время, - прошептала она. - Нужно немного подождать – и мы сорвём куда больший куш, чем если сунемся в Класт-порт сейчас. Просто доверяйте мне, мой храбрый капитан! Так для вас же будет лучше.
Просто доверяйте. Джакал не стал говорить Анастасии, что временами он не знал, можно ли ей доверять. Обезьяна была дикой и опасной, и юноша до сих пор не мог понять, на чьей она стороне. Казалось, морская разбойница во всём искала лишь собственную выгоду. Альвиш не удивился бы, захвати она вдруг его корабли. Такую женщину, как Анастасия, всегда нужно было держать на коротком поводке, не давать ей своевольничать, иначе это могло чем-нибудь обернуться. Тарлан в прошлом тоже доверился Обезьяне, и в итоге она потопила двадцать его лучших кораблей, а потом едва не убила, под покровом ночи пробравшись в Причал Саварга.
Но Джакал ничего не сказал Анастасии. Он не мог перечить этой женщине, и в этом была его проблема. Ему казалось, что вся ситуация находится под его контролем, но юноша даже не подозревал, что хитрая Обезьяна давно помыкает им, как хочет. Каждый его шаг контролировался, каждое слово было заранее предугадано. Анастасия умела узнавать о людях всё, даже то, чего они сами не знали. Благодаря этому чудесному навыку она и стала командиром своей пиратской команды.
 - Хорошо, - тяжело вздохнул Джакал и закрыл глаза. Ему сильно хотелось спать, и он уже не мог спорить с Анастасией. – Если ты просишь подождать – мы подождём, сколько будет нужно. Я полностью доверяю тебе всё проведение операции. Не подведи меня.
Обезьяна победно усмехнулась, и Джакал в который раз убедился, что эта женщина во всём искала лишь собственную выгоду. Расплывшись в широкой улыбке, она наклонилась и шепнула на ухо юноше:
 - И вы не подведите меня, капитан, - с этими словами Анастасия покинула каюту.
Джакал не понял, что она хотела этим сказать. Как он мог подвести её, ничего не делая на собственном корабле? Но… Альвиш не собирался ждать, когда Класт-порт сам упадёт ему в руки, захваченный Обезьяной. В чём тогда заключался подвиг молодого князя? Чем он мог похвастать перед отцом? «Здравствуй, папа! Я просто сидел на своём корабле, когда мои храбрые люди делали всё за меня!»? Джакал не мог позволить себе такую низость.
 - Эта ведьма точно что-то задумала, - пробормотал Альвиш, смотря в кресло, в котором только что сидела Анастасия. Морская разбойница никогда не делилась с Джакалом своими планами, и это не нравилось юноше. Он привык, что с ним всегда во всём советовались – он был князем, а теперь ещё и капитаном военного флота Сельвигов. – Какие бы планы она там себе ни строила, я буду действовать по-своему.
Джакал осторожно выглянул из своей каюты и убедился, что Анастасии рядом уже не было. Ему не хотелось, чтобы Обезьяна вдруг вошла в самый неподходящий момент. Предусмотрительно заперев дверь, Альвиш вернулся назад и разложил на столе лист бумаги. Из всех письменных перьев целым оставалось только одно – Джакал столько раз порывался написать письмо Соколам, нервничал, ломал всё, что попадалось под руку. Но теперь юноша собирался закончить дело до конца. Окунув конец пера в чернила, молодой князь принялся писать.
«Дорогие Марсель и Андрас! – было указано в письме. – Впрочем, к чёрту эту фальшивую вежливость. Ребята, простите меня за то, что давно не писал вам. Даже не знаю, с чего начать после столь долгой тишины. Вы, наверное, уже меня похоронить успели. В любом случае, дела идут хреново. Мы в любой момент можем быть разбиты врагом. Но ко всему прочему, я оказался лишним на собственном корабле. Я не могу объяснить, что происходит на «Шакальей пасти». Но не думаю, что здесь есть хоть один человек, которому я могу доверять. Даже Анастасии. Порой мне кажется, что у стен есть уши. Мне страшно. Прошу, мне срочно нужно переговорить с вами, иначе я просто сойду с ума. Когда я наедине с этой женщиной, мне кажется, что за каждым моим шагом следят. Надеюсь на ваше понимание».
Листок оказался маленьким, и Джакалу пришлось писать на обратной стороне. И всё равно юноша не смог уместить всего, что хотел написать. На душе было слишком тревожно, и Альвиш не мог объяснить себе, чего он боится. Но ему действительно казалось, что на родной «Шакальей пасти» стало небезопасно. Раньше, когда Соколы были рядом, Джакал чувствовал себя намного уверенней. Даже общество этого старого пьяницы Харваса было для него куда уютнее, чем когда он оставался наедине с Анастасией. Молодой князь чувствовал, что не может сопротивляться морской разбойнице. Она была сильнее, хитрее, ловчее его. Всё, что происходило на корабле, было под её контролем.
 - Иди сюда, малыш, - прошептал Джакал и вытащил из клетки голубя, привезённого из драмирской птичьей башни. Юноша скрепил письмо воском и поставил печать Альвишей. После этого он осторожно привязал свёрток к лапке птицы и поднёс её к небольшому окну своей каюты. – Пожалуйста, долети в целости и сохранности.
Мысленно попросив помощи у Четверых, Джакал распахнул окно и выпустил голубя. Серая птица тут же замахала крыльями и поднялась высоко в небо, довольно быстро превратившись в едва заметную точку. Тяжело вздохнув, Альвиш захлопнул ставни и обернулся к столу, на котором была прорисована подробная карта Сангенума. Оставалось только надеяться, что почтовый голубь успеет долететь за три дня, и Соколы в скором времени придут на помощь. Молодому князю Сельвигов казалось, что Анастасия скрывает от него что-то очень важное. И это «что-то» было явно не на пользу Фабару. Но как вообще смогло случиться так, что «Шакалья пасть» вдруг перестала принадлежать ему, Джакалу? Всё здесь перешло в руки Обезьяны. Казалось, даже у стен были уши и глаза, и они следили за юношей.
 - О боги, пожалуйста, сохраните нам жизнь, - прошептал Джакал. Сердце в его груди впервые за столько времени бешено наколотилось от настоящего страха. Он боялся находиться на собственном корабле, но ничего не мог с этим сделать. Бежать было некуда. Альвиш был заперт на этом судне вместе с хищной и опасной Анастасией, которая знала наперёд каждый его шаг, каждое его решение.
С тяжёлым грузом на сердце Джакал уснул в своей каюте. Юноше хотелось верить в то, что за время, пока он будет спать, Аспиды не перейдут в ответное наступление, и «Шакалья пасть» не будет потоплена. Молодой князь искренне надеялся, что голубь его долетит до Драмира на третьи сутки, не попадёт в пути в бурю и не будет съеден хищной птицей. С большим трудом Джакал убеждал себя, что Соколы придут ему на помощь. Он был для Андраса и Марсель как брат, они не могли бросить его одного, даже несмотря на то, что сам Альвиш пренебрёг их предостережениями.
«Кого я обманываю! – воскликнул про себя Джак, закрывая глаза. – Марсель предупреждала меня, что это слишком опасно, но я лишь посмеялся над её словами и уплыл. А теперь, как трусливый пёс, пишу письмо обратно. Но мне больше некому довериться. Я совсем один…»
С большим трудом юноша заставил себя успокоиться и, отвернувшись к стенке, попытался уснуть. Шум волн за бортом убаюкивал, и Джакал почувствовал, как слипаются его глаза от усталости. Сегодня уже ничего нельзя было сделать или исправить. Всё только утром. Больше нет путей к отступлению. С такими мыслями Альвиш провалился в долгожданный сон.

Разбудил его внезапный скрип двери. Резко обернувшись, Джакал заметил, как сверкнула в темноте сталь. Сельвиг мгновенно вскочил на ноги и потянулся за лежавшим под подушкой мечом. Но прежде чем он успел что-то сделать, чей-то крепкий кулак ударил юношу в живот, отчего молодой капитан рухнул на пол. Альвиш согнулся пополам и подтянул ноги к груди, чувствуя, словно внутри всё переворачивается вверх дном. Но не успел князь прийти в себя, как последовал второй удар, на этот раз нападавший сильным ударом ноги повредил ему руку. Джакал даже услышал, как хрустнула его кость, и закричал. Корчась от боли, юноша перевернулся на спину. Перед глазами плясали огненно-красные пятна, не дававшие ему понять, кто пробрался в капитанскую каюту посреди ночи. Но голос, который услышал Джакал в следующий момент, заставил его похолодеть от ужаса.
 - Это было очень глупо с вашей стороны, капитан! – усмехнулся Чернобривз, поправляя крюк на своей обрубленной руке. Джакал, перевернувшись на живот, попытался приподняться на локтях, но старый пират снова ударил его мыском ботинка и на этот раз попал прямо в рёбра. Резкая боль заставила Альвиша захрипеть и сжаться в комок. Нет, этого не могло быть на самом деле, не могло!
 - Что ты… - хрипло выдавил он, но бывший разбойник ничего не ответил ему. В темноте только сверкнули его золотые зубы, обнажённые в хищной усмешке.
Когда порядком избитый Шакал уже не мог сопротивляться, Чернобривз связал ему руки за спиной и выволок из каюты. Холодные капли дождя тут же ударили Джакалу в лицо, не давая толком рассмотреть, что происходило на борту корабля. Старый пират протащил юношу мимо нескольких бочек, и Альвиш заметил торчавшие из них руки, ноги – это были верные Сельвигу матросы, жестоко искалеченные и убитые. Сердце в груди сжалось от боли. Чёртова доверчивость Джакала сыграла с ним слишком злую шутку.
Чернобривз остановился возле капитанского мостика и дёрнул Альвиша за шиворот, заставляя сесть на колени. Сломанная рука болела, а из-за повреждённого ребра было трудно дышать, и тем не менее Джакал всё ещё оставался в сознании. Теперь его и Чернобривза окружили другие бывшие пираты – кто-то из них хохотал над молодым князем, кто-то просто буравил пристальным взглядом и ухмылялся. Но понятно было лишь одно: «Шакалья пасть» больше не принадлежала Джаку.
Послышались глухие шаги, и юноша осторожно приподнял голову. Перед ним была Анастасия. Она была такой же, как и всегда, разве что волосы её намокли от дождя и были теперь спрятаны под треуголкой, которую обычно носил Джакал. Но Альвиш мог с уверенностью сказать, что сейчас Обезьяна была уродливее самой страшной женщины на всём Сангенуме, и от одного только вида морской разбойницы юношу выворачивало наизнанку.
 - Анастасия! – с болью в голосе выдавил Шакал. Он знал, что рано или поздно эта женщина его предаст, но чтобы настолько жестоко…
В ответ Обезьяна молча подняла в руке что-то серое. Красноватая жидкость капала с небольшого тельца на пол и тут же размывалась каплями дождя. Джакал с ужасом узнал голубя, которого посылал в Драмир. Большой ястреб опустился на плечо Анастасии и принялся буравить молодого князя взглядом.
 - Я же предупреждала тебя, Шакалёнок! – Обезьяна тяжело вздохнула. – Я говорила: доверяй мне! Для тебя же будет лучше. И что? Ты пишешь письмо своим трусливым Соколятам, да ещё так откровенничаешь в нём… Знаешь, я удивлена, что при всей своей тупости и доверчивости ты всё же почувствовал неладное.
Джакал приглушённо зашипел и дёрнулся, пытаясь высвободиться из хватки Чернобривза. В ответ старый пират вновь ударил его, и кулак на этот раз разбил юноше губу. Упав на пол, Альвиш громко взвыл от боли и досады. Как, как он мог так довериться Анастасии?! Это было глупо! Слишком глупо!
 - Я говорила: не подведи меня, - продолжала Обезьяна, спускаясь по ступенькам с капитанского мостика. – А ты предал меня, Шакал. Ты словно плюнул мне в лицо, послав это письмо своим трусливым жалким друзьям. Ну скажи, чем ты был недоволен?! Я обещала, что весь Вэлн падёт к твоим ногам! Я клялась, что захвачу для тебя Класт-порт! И что теперь? Ты бежишь. Трусливо бежишь от меня, как несчастная запуганная собака, от бессилия грызущая собственные лапы. Ты не капитан, Джакал. Ты глупый мальчишка, возомнивший себя моряком. – Анастасия наклонилась над ним, и Джакал почувствовал, как её холодные пальцы прикоснулись к его щеке. – Мне следовало бы сбросить тебя за борт на съедение акулам. Или принести в жертву по имя Морской Змеи. Но тебе повезло, Шакалёнок, что мне не доставит никакого удовольствия наблюдать за твоей смертью.
 - Что… что ты собираешься делать? – прохрипел Джакал, чувствуя, как дрожит его тело от холода и страха. Глаза Анастасии были полны злости и жажды крови, но женщина сдерживала себя. Продолжая ласково гладить юношу по щеке, она улыбнулась:
 - О, не волнуйся, Шакалёнок. Я не стану тебя убивать, - она убрала пальцы от его лица и выпрямилась. Джакал заметил, как переменился её взгляд, и сердце юноши бешено заколотилось в груди от ужаса. – Но будь уверен, мой дорогой. Я постараюсь сделать так, что в ближайшее время ты едва ли сможешь мне помешать.
Рука Обезьяны метнулась к тесаку, и острое лезвие с чудовищными зазубринами сверкнуло при свете луны. Джакал почувствовал, как сталь разрезала его плоть от плеча до груди, не слишком глубоко, чтобы убить, но достаточно, чтобы нанести тяжёлую рану. За этим сразу же последовал сильный пинок в спину – Чернобривз, громко хохоча, вновь принялся избивать его. Анастасия даже не обратила внимания на громкий крик боли, вырвавшийся из горла Альвиша, и вновь поднялась на капитанский мостик. Оттуда женщина наблюдала за происходящим с ледяной улыбкой. Сейчас морская обезьяна больше напоминала хищного зверя, львицу, чем Обезьяну. Она с удовольствием смотрела, как её команда расправляется с несчастным Сельвигом, и ждала того момента, когда с мальчишки будет достаточно.
 - Довольно, - резко сказала Анастасия, заметив, что юноша уже потерял сознание. Один из пиратов, продолжавший пинать Джакала даже после приказа, тут же получил кинжалом между глаз и, пошатнувшись, вывалился за борт. Обезьяна проводила его пристальным взглядом и произнесла: - Если никто из вас больше не хочет пойти ко дну во имя Морской Змеи, оттащите мальчишку в трюм. Гайка, обработай его раны. Я не хочу, чтобы он умер, пока мы плывём в Драмир.
 - Мы плывём в Драмир? – удивилась разбойница, и Анастасия приглушённо усмехнулась:
 - Да. Хочу нанести кое-кому визит, - и с этими словами Обезьяна покинула палубу. Ястреб слетел с плеча женщины и быстро затерялся в темноте. Анастасия даже не проводила его взглядом, скользнув в каюту и захлопнув дверь. Матросы лишь приглушённо забормотали и отправились выполнять приказания нового капитана «Шакальей пасти».

***

Прохладный вечерний ветер задувал в комнату через открытое окно и колыхал лёгкие полупрозрачные ткани, укрывавшие постель. Где-то в саду кричали павлины, а из коридоров доносились голоса слуг, спешивших поскорее убраться после ужина. Откуда-то лилась чарующая музыка, пела девушка, и песня её была настолько чудесной, что Марьям казалось, что всё вокруг перестаёт существовать. Сердце в груди переставало биться, и женщина не думала ни о чём. Все мысли её были наполнены лишь этот прекрасной чарующей музыкой, погружавшей в странное состояние.
Марьям лежала на самом краю кровати, когда дверь в комнату приотворилась. Женщине не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что это был всего лишь Моррот. Он всегда приходил тихо и совсем неслышно, словно его не существовало. Княгиня Суруссу всегда засыпала одна, так и не дождавшись его. Но сегодня ночью Марьям не могла уснуть, потому приход мужа не остался незамеченным. Моррот присел на свой край кровати и, обернувшись к жене, увидел, что она не спит.
 - Ты ещё не уснула? – шёпотом спросил князь, осторожно укладываясь на постель. Марьям не обернулась к нему, зная, что так он увидит слёзы, бежавшие по её щекам.
 - Просто не спится, - пробормотала женщина и укрылась лёгким одеялом с головой.
Обычно они не говорили так, в тишине, закрывшись в комнате. Марьям уже и не помнила, когда муж прикасался к ней в последний раз. Когда он решил, что княгиня не может родить ему наследника, они оба стали вести себя так, словно никогда не знакомились, словно были друг другу абсолютно чужими людьми.
Моррот осторожно коснулся её плеча.
 - Что-то случилось?
Марьям не ответила ему и лишь сильнее укуталась в одеяло. Моррот никогда за двадцать лет их брака не спрашивал у неё, что случилось. Почему именно сейчас он сделал это? Всегда, всегда этот мужчина действовал назло княгине Суруссу. Ах, если бы этим вечером он был по обыкновению своему жесток и груб, но нет же! Сердце женщины сжалось в груди, и она почувствовала, что слёзы начинают бежать по щекам ещё сильнее. Марьям с большим трудом сдерживала всхлипы, чтобы Моррот не узнал, что она плачет. Нет, никто не должен видеть этих слёз.
 - Ты сегодня опять задержался… - прошептала княгиня осторожно, и Моррот приглушённо усмехнулся.
 - Там внизу слуги устроили настоящий переполох. Какая-то дурёха пересыпала перец в солонку, и поварихи наготовили ужин на весь дворец, а есть его невозможно!
Суруссу тихо рассмеялся, а Марьям стиснула зубы. Она всем сердцем желала, чтобы сейчас он чем-то разозлился, накричал на неё, ударил – так было легче решиться на то, что собиралась сделать женщина. Но Моррот был слишком добрым, и княгиня Суруссу не могла заставить себя даже обернуться к нему. Почему было так мучительно больно?
 - Как твоё путешествие в Бухту Келестии? – поинтересовался мужчина, оборачиваясь к Марьям. – Ты же искала себе ткани для нового платья.
 - Мне не понравилось, - отрезала княгиня, едва сдержав всхлип. – Они все были слишком тёмные и тяжёлые. Я хотела что-нибудь совершенно лёгкое, воздушное…
 - Я так и подумал, когда мне сказали, что ты вернулась ни с чем, - пробормотал Моррот и сел в постели. – Ты выглядишь какой-то болезненной сегодня. Уверена, что всё в порядке?
Марьям лишь отрывисто кивнула головой, не оборачиваясь к нему. Она не хотела смотреть в глаза мужу, не желала даже думать о том, что ей предстоит сделать. На его тумбе стоял бокал с вином, в который заранее был влит быстродействующий яд. Каким бы жестоким иногда ни был Моррот, Марьям не могла позволить ему мучиться перед смертью. Она хотела, чтобы он просто уснул, и никогда больше не просыпался.
 - Ты ещё вечером выглядела уставшей, - заметил Моррот, осторожно убирая с подушки прядь её волос. От касаний князя Марьям становилось настолько больно в душе, что она вздрагивала так, будто её били острым ножом или кнутом. – Уездный князь Хогидж, который служит твоему брату-Варану, беспокоился о тебе. Он сказал, что ты была слишком бледная.
Марьям приглушённо хмыкнул. И почему это какой-то Хогидж смотрел на неё, а родной муж – нет? Чем в этот момент занимался сам Моррот, раз о состоянии своей жены узнал только сейчас? С большим трудом княгиня взяла себя в руки и приглушённо пробормотала:
 - Передай ему, что я абсолютно здорова, и ему совершенно незачем волноваться обо мне. Я благодарна за его внимательность, но в мою жизнь вмешиваться не стоит.
Моррот её словами был удивлён, особенно последним предложением. Хогидж и не думал лезть в личную жизнь Марьям, с чего она вообще это решила? Тяжело вздохнув, мужчина убрал ещё одну её тёмную прядь и улыбнулся:
 - Видела племянника Хогиджа? Семилетний паренёк. Он, кажется, четвёртый ребёнок в семье…
Марьям едва заметно вздрогнула. Моррот очень редко заводил разговор о детях, и это пугало княгиню. Ей вдруг показалось, что муж каким-то образом узнал о её беременности. Когда? Как? Нет, это было просто невозможно. Впрочем, тревоги Марьям оказались напрасны. Но она совершенно не ожидала того, что скажет Моррот в следующее мгновение.
 - Знаешь, мальчишка же имеет минимальные шансы на наследство, - произнёс князь, слегка прикрыв глаза. – Мало того, что он сын младшего брата Хогиджей, так ещё и самый маленький из всех его детей. А если бы мы его усыновили, он смог бы стать наследником Нормада.
Марьям вздрогнула и, резко поднявшись, посмотрела на Моррота широко распахнутыми глазами. Женщина даже позабыла о том, что всего мгновение назад тихо плакала, укутавшись в одеяло. Она не ожидала подобного от мужа и даже не знала, что ответить. Губы отказывались шевелиться, и Марьям с большим трудом выдавила:
 - Ты… предлагаешь усыновить… чужого ребёнка?
 - Просто я подумал, что нам нужен наследник, а ты не можешь иметь детей… - пробормотал Моррот, отвернувшись от неё. – Знаешь, все эти связи с женщинами… я оставил тебя совсем одну, когда ты даже радости материнства испытать не можешь. Я… я был такой свиньёй, Марьям.
Княгиня почувствовала, как слёзы начали душить её. Она не выдержала и заплакала. Сердце сжалось в комок от боли. Ну почему, почему Моррот говорил всё это именно сейчас? Как будто чувствовал приближающуюся смерть. Но Марьям не могла. Её трясло, как в лихорадке, и дрожащими руками женщина теребила край одеяла. Этот человек, изменявший ей столько раз, бивший, когда ему что-то не нравилось – он вдруг стал совершенно другим. Когда Марьям взглянула на него, она не увидела того жестокого холодного князя, по обыкновению своему взиравшего на неё сверху вниз. Это был уставший мужчина с сединой в угольно-чёрных волосах, с глазами, полными печали и боли. Он сам осознавал всю отвратительность своих поступков и ждал от жены лишь злости и ненависти. Марьям видела это по его взгляду, вдруг ставшему безразличным ко всему, что происходило вокруг.
 - Ты очень понравилась Шиену, этому мальчику, - едва заметно улыбнулся Моррот, смотря куда-то мимо Марьям. – Он меня весь вечер о тебе расспрашивал, так что я даже и не заметил, что тебе было плохо. Прости, если это задело тебя.
Марьям стиснула зубы – нет, она не могла больше этого терпеть. Резко схватив Моррота за руки, женщина посмотрела ему прямо в глаза. Куда делся тот жестокий холодный князь? Где тот могучий воин, за которым княгиня Суруссу порой чувствовала себя, как за каменной стеной, защищённой от любых невзгод и напастей? Почему вместо него теперь рядом с ней лежал уставший старик, отказавшийся от всего: от борьбы, от собственных желаний? Почему лишь спустя двадцать лет этот человек впервые задумался о том, что чувствует его жена? Как будто… как будто он что-то понял. И это переменило его.
 - Скажи мне, Моррот, - прошептала Марьям, смотря ему прямо в его уставшие глаза. – Скажи мне правду. Почему только сейчас? Что ты узнал такого, что так изменило тебя?
Моррот вяло улыбнулся уголками губ и мягко прикоснулся к шее Марьям. Женщина не дрогнула, продолжая буравить его взглядом.
 - Столько лет я изменял тебе, приводил во дворец девиц, зная, что ты прекрасно это видишь, - прошептал князь, слегка прикрывая глаза. – Все эти годы я обвинял тебя в том, что ты не можешь родить мне наследника. Мне не нужно было объяснение, я не желал разбираться в причинах. Я всего лишь поставил крест на тебе, решив, что всём виновата ты. И лишь спустя двадцать лет я наконец понял, что ты была здесь совершенно ни при чём. Все эти годы… ты могла провести с другим мужчиной… стать любящей матерью чьих-то детей. Уверен, они были бы замечательными.
Глаза Марьям вновь наполнились слезами. Она не могла поверить в то, что слышала собственными ушами. Моррот понял всё, вот в чём была причина его состояния. Каково было для князя узнать, что всё дело в нём, и жена не виновата в том, что род Суруссу до сих пор не был продолжен? Как будто Моррот переставал быть мужчиной. Марьям прекрасно понимала, что он чувствовал сейчас. Потому что именно с этими мыслями княгиня ходила все долгие двадцать лет, пока Рагна не рассказала ей радостную весть. Но отчего же на сердце было так тревожно?
 - Моррот, - вдруг произнесла Марьям, чувствуя, что больше не может молчать. – Моррот, ты хорош, и я не такая невинная, как ты там себе думаешь. Ты водил девиц во дворец, прекрасно зная, что я всё это вижу. А я… а я как маленькая девчонка влюбилась. Я снова почувствовала себя так, словно мне шестнадцать лет, и я свободна, как птица. И нет никаких правил, обязательств, которые могли бы сдерживать меня.
Моррот удивлённо смотрел на неё, не понимая, о чём она говорит. Когда слова Марьям вдруг стали ясны ему, лицо князя исказилось болью, и усталые глаза потемнели. Опустив голову, мужчина пробормотал:
 - Чтож, я понял… Нет, я не обвиняю тебя ни в чём, Марьям. Я был слишком жесток к тебе, поднимал на тебя руку. Нет ничего удивительного в том, что я стал тебе совершенно не нужен. Я удивлён тем, что все эти годы ты продолжала быть моей женой, несмотря ни на что. Я понимаю, что… - рука его потянулась к стоявшему рядом бокалу.
 - Да ничего ты не понимаешь! – воскликнула Марьям и соскочила с кровати. Рука её сомкнулась вокруг бокала, и женщина со злостью швырнула его о пол. Вино разбрызгалось по ковру, оставив тёмно-красные, словно кровь, пятна. – Я беременна, Моррот!
Мужчина изумлённо уставился на неё, не понимая, о чём она говорит. В глазах его промелькнул ужас – он только сейчас осознал, что Марьям изменяла ему настолько. Она была беременна, но не от него. А от чужого мужчины, который наверняка не относился к ней столь же жестоко, как князь Суруссу.
 - Кто?.. – только выдавил Моррот, чувствуя, что у него совершенно нет сил кричать, ругаться, ломать всё, что попадается под руку – это была бы нормальная реакция для подобной ситуации. Но князь мог только устало смотреть в глаза своей жене, столь искренне и храбро говорившей ему всё это.
Убрав за уши надоедливые пряди волос, Марьям выпрямилась и громко объявила:
 - От Змея. Когда ты уезжал по делам, когда покидал город на несколько дней, чтобы найти новых гладиаторов. С того самого момента, как я впервые увидела Ньёра на невольничьем рынке, - Моррот открыл было рот, чтобы вновь заговорить, но княгиня не дала ему, громко воскликнув: - Да послушай же меня, Моррот! Этот ребёнок – неважно чей он, неважно откуда он. Это будет твоё дитя, если ты этого захочешь. Если ты примешь его, как своего собственного! Я останусь, я буду делать всё, что только ты захочешь, если ты примешь его, Моррот!
Князь удивлённо посмотрел на Марьям, и дрожащая рука его осторожно прикоснулась к её животу. Женщина даже не дрогнула, продолжая решительно глядеть мужу в глаза. Суруссу понимала, на какой шаг она идёт. Если Моррот признает ребёнка своим, у них не будет проблем. Княжество получит своего наследника. И она, и князь – все будут счастливы. И Марьям будет поддерживать Ньёра. Пускай уже не так, как раньше, не любовью, но она всё равно возведёт его на трон и сделает королём.
 - Я лишь прошу тебя об одном, Моррот, - прошептала Марьям, наклоняясь к своему мужу. – Анаконды всегда были на стороне Питонов, ты знаешь это. Прошу, помоги ему. Помоги Ньёру. Он должен стать королём. Сколько наших людей гибнет в землях Фабара по указанию Псов? Мы подчиняемся им, и никто не может этого изменить. Никто, кроме него. Помнишь, ты рассказывал, что все князья в роду твоём клялись, что будут защищать последнего наследника Питонов, когда тот вернётся на родину? Вот же он, Моррот! Он вернулся! И это – Ньёр. Он истинный король этих земель.
Не нужно было ядов, не нужно было никаких убийств – Моррот мог сам принять решение. Почему Марьям раньше не подумала о том, чтобы вот так просто попросить его о помощи? Не надо было изменять, прятаться, скрываться… Всё это время княгиня Суруссу лишь усложняла жизнь самой себе. Она никогда не искала лёгких путей, и в этом была её беда.
 - Ты просишь меня помочь человеку, что смел прикасаться к тебе? – прошептал Моррот, смотря на Марьям снизу вверх. Женщина вскинула руки и воскликнула:
 - Забудь, забудь об этом, Моррот! Единственный, кто виноват в этом – я сама. Я придумала всё это, я соблазнила его, надеясь отомстить тебе. Ньёр всего лишь доверчивый мальчишка, который стремится всех защитить. Он не враг тебе, Моррот. Прошу тебя, пойми это…
Князь с сомнением посмотрел на Марьям, и женщина почувствовала боль и разочарование в его глазах. Теперь Моррот ощутил всё то, что терпела княгиня столько лет. Но она знала, что мужчина выдержит это. Он был сильным, когда это требовалось.
 - То есть, вы двое всё это время готовили восстание? – удивлённо вскинул бровь Суруссу, и Марьям заметила искру, пробежавшую в его глазах. Мужчина заметно оживился и теперь даже усмехался, пристально смотря на свою жену. – И сколько же человек вам удалось поднять против меня и других верных Псу князей?
 - Около шести сотен, - пробормотала Марьям приглушённо.  Шесть сотен воинов – это даже не войско целого княжества. Слишком мало, чтобы противостоять всему Вэлну, и женщина это прекрасно понимала. – Мы договорились ещё с князьями Калака и Афша. Они обещали, что подумают над нашим предложением и в случае соглашения выделят по двум сотням. Но тысячи воинов всё равно слишком мало для такого похода.
 -Всего по две сотни? - усмехнулся Моррот. – Не думаю, что они выделят даже столько. Триктар и Броксах очень осторожные князья. И поддержат нового короля только в том случае, если будут абсолютно уверены в том, что это не обернётся для них сокрушительным поражением.
На мгновение Суруссу замолчал и нахмурился.
 - Я так понимаю, вы и Троата на свою сторону переманили? – когда Марьям отрывисто кивнула головой, князь расхохотался: - А я-то думаю, почему он так старательно избегает меня! Чёртов перебежчик. Ладно, о нём поговорим позже.
 - То есть ты…  - выдавила Марьям, не веря собственным ушам. Моррот осторожно коснулся её плеча и прошептал:
 - Если это хотя бы отчасти искупит мою вину перед тобой, то я готов хоть в одиночку отправляться захватывать весь Вэлн.
Марьям почувствовала, как слёзы вновь потекли по её щекам, и стиснула Моррота в объятиях. Каким бы жестоким ни был этот человек в прошлом, как бы он ни относился к ней, княгиня любила его всем сердцем. Она ещё маленькой девчонкой, шестнадцатилетней княжной, влюбилась в него и всюду таскалась следом, словно хвост. Марьям беспокоило лишь то, что она должна была расстаться с Ньёром. Она продолжит защищать его, оберегать… но не любить. Любовь княгини Суруссу была отдана лишь одному человеку двадцать лет назад, когда её выдали замуж за князя Анаконд.
Резкий шум за окном заставил их обоих насторожиться. Моррот ступил на пол и, быстро подойдя к балкону, выглянул наружу. Изумление и гнев, отразившиеся на лице мужа, заставили Марьям забеспокоиться. Она соскользнула с постели и поспешила к князю, пытаясь понять, что же произошло. Едва женщина оказалась на балконе, в нос ей тут же ударил сильный запах гари – что-то горело, и ветер гнал дым со стороны гладиаторских казарм.
 - Ньёр… - прошептала Марьям. Нет, юноша не мог начать восстание без её ведома. А это значит, что что-то случилось с ним самим.
Моррот по взгляду жены понял, чего она от него хочет, и приглушённо забормотал. Наскоро переодевшись, князь выскочил из покоев и бросился на улицу, не обращая внимания на Марьям, следовавшей за ним в одной лёгкой тунике. Запах гари становился всё сильнее, и когда они добрались до гладиаторских казарм, то увидели пламя, голодными языками пытавшееся достать до висевшей в небе луны. Люди вокруг суетились, и дворцовые слуги носили в вёдрах воду, стараясь потушить огонь. Пожар разгорался всё сильнее, но Марьям волновало совсем не это. Краем глаза она заметила в стороне какое-то движение и тут же дёрнула Моррота за руку:
 - Там! Они там!
Князь отрывисто кивнул головой и бросился туда, куда указывала ему Марьям. За соседними домами, на которое ещё не успело перекинуться пламя, виднелись три неясные фигуры. В темноте их трудно было различить, но княгиня знала, что это именно те трое, о ком она думала. Лизардиса трудно было не узнать – его светлые волосы сильно выделялись даже ночью, в полном мраке.
Когда Суруссу приблизились к дому, перед ними предстала странная картина: Ньёр сидел возле стены, хватаясь рукой за окровавленное плечо. В нескольких метрах от юноши стоял Лизардис, направив острие своего меча на Кристофер, которая пыталась отползти назад. На боку девушки виднелась кровь, а в глазах стояла злоба и ненависть.
 - Лизардис! – крикнул Моррот, резко останавливаясь. – Что здесь, чёрт возьми, происходит?
Марьям бросилась к сидевшему у стены Ньёру и испуганно выдохнула, увидев, что рана в плече была довольно серьёзной. Нанести такое повреждение мог только кинжал… Земля едва не ушла у княгини из-под ног, и женщина изумлённо посмотрела в сторону Кристофер. Не могла же она…
 - Эта тварь напала на Змея, - прошипел Лизардис и сплюнул на землю. – Я с самого начала знал, что эта девчонка что-то скрывает. Вот, полюбуйтесь, что я при ней нашёл.
Капитан протянул Морроту бумагу. Марьям удивлённо посмотрела на мужа и заметила промелькнувшую в его глазах злобу. Нет, нет, Лизардис же просто ошибся! Княгиня столько времени провела в обществе этой храброй юной воительницы – Кристофер просто не могла напасть на Ньёра!
 - Эта девчонка якшается с Псами, - прохрипел Моррот, скомкивая в руке бумагу. – Ей было приказано, чтобы она убила твоего Питона, если тот вдруг затеет восстание в Вэлне.
 - Но… но ведь ты сам выкупил её на невольничьем рынке! – воскликнула Марьям. – С тех пор у неё не было ни единой возможности связаться с Псами! Это же просто глупо!
 - Я не на рынке её купил. Мне её продал… - Моррот неожиданно побледнел, и это было видно даже в ночной темноте. Бросив на землю комок бумаги, мужчина громко выругался: - Чёртов Аспид! Это он продал мне девчонку и предложил поставить её в пару со Змеем!
По спине Марьям пробежал холодок. Она даже подумать не могла, что враг всё это время скрывался столь близко. Кристофер могла убить княгиню в любой момент, если бы только у неё не была другая цель – Ньёр. Только благодаря тому, что Лизардис присматривал за Змеем, юноша всё ещё был жив.
 - Убей… её… - прошипел Ньёр, буравя злобным взглядом отползавшую от них Кристофер. – Убей немедленно!
Пеплохват взвыл от боли и ярости. Он не мог поверить, что эта девушка, ставшая ему практически сестрой за всё то время, что они провели вместе, вдруг так просто предала его. Неужели все те улыбки, все те подбадривающие слова – всё это было фальшивым? И не было никакой Рыси, прекрасной и гордой напарницы Питона?
В темноте зажглись два ярко-жёлтых глаза, и Марьям испуганно отшатнулась назад. Ньёр оскалился, и по рукам его пробежала чёрная рябь – кожу покрыла плотная чешуя. Впившись острыми когтями в землю, Змей громко закричал. Сердце его разрывалось от боли. Он поверил, поверил этой девушке, а она предала его, как и все! Ньёр просто не мог в это поверить.
 - Давай же, убей меня! – закричала вдруг Кристофер, резко обернувшись к ним. Глаза её пылали от ненависти, и в то же время они были полны ужаса, настоящего звериного ужаса. – Убейте меня, но это ничего не изменит! Я была лишь первая! За мной придут остальные! Вы думаете, Крысы защитят вас? На любую Крысу найдётся ловушка и Крысолов! Они уже пустили Ищеек по вашему следу! Стоит тебе поднять восстание, глупый Змей, и каждый близкий тебе человек будет убит, а голова его будет брошена к твоим ногам в качестве подарка на твою коронацию!
 - Убей её! – закричал Пеплохват, глотая подступившие к горлу слёзы. Кристофер, поняв всю безвыходность сложившейся ситуации, схватилась за кинжал и попыталась подняться на ноги. Но прежде чем она это сделала, в темноте сверкнуло лезвие меча и пронзило девушке плечо. Моррот пригвоздил её к земле и резко прокрутил рукоять, разрывая плоть и мышцы. Кинжал вывалился из руки Кристы, и воительница, громко закричав, принялась крутиться и извиваться. Следующий удар пришёлся ей в грудь – Суруссу покончил с убийцей, пронзив её сердце.
Ньёра трясло, как в лихорадке. Он смотрел на Кристофер широко распахнутыми глазами и не мог поверить в то, что сейчас происходило. Его напарница, его подруга, ставшая ему почти сестрой, пыталась его убить. А теперь её бездыханный труп лежал у его ног, и широко распахнутые глаза со злобой взирали на окружающих.
 - Хороший удар, - произнёс Лизардис, слегка поклонившись Морроту. Мужчина молча вытер лезвие меча перчаткой и протянул Ньёру руку, чтобы помочь встать. Юноша удивлённо посмотрел на князя и тут же перевёл взгляд на Марьям. Женщина лишь кивнула ему головой, уверяя, что всё в порядке.
 - Я не собираюсь тебя убивать, Змей, - произнёс Моррот, когда Ньёр всё же поднялся на ноги. – Мой род давным-давно поклялся защищать Питонов.
 - Хорошо вы защищаете, - усмехнулся Ньёр. – Отправили сражаться на гладиаторских боях, где меня в любую секунду могли убить.
Моррот явно ожидал этих слов и остался совершенно невозмутим. Убрав меч в ножны, он кивнул Лизардису, и капитан накинул на плечи Ньёра плащ, прикрывая его рану от ветра и песка.
 - Если бы Вэлн был сам по себе, я, быть может, пригласил бы тебя в замок, как дорогого гостя, - хмыкнул Моррот, направляясь обратно во дворец. Всем остальным пришлось последовать за ним. Лизардис отдал приказ подоспевшим стражникам убрать тело Кристофер, пока среди местных жителей не поднялась паника. Суруссу, между тем, продолжал: - Но если ты не забыл, Юг подчиняется Корсакам. Я не мог пригласить в свой дворец вражеского князя, тем более военнопленного. Единственное, что я мог сделать для тебя – это отправить на гладиаторские бои. И тогда ты либо сам заработал бы себе свободу и вернулся в Фабар, либо твои друзья выкупили бы тебя у Корсаков в обмен на какого-нибудь важного восточного князя, так же захваченного в плен.
Ньёр над этим никогда раньше не задумывался. Ему казалось, что гладиаторские бои – это самое жестокое, что только мог придумать Моррот. Но теперь юноша подумал и понял, что это действительно спасло ему жизнь. За здоровьем рабов никогда не следили, гладиаторов же осматривали лучшие врачи всего Вэлна. Даже малейшая царапина тут же обрабатывалась должным образом.
 - И… что теперь? – осторожно спросил Ньёр, покосившись на Марьям. Женщина уверенно шла рядом со своим мужем, словно Морроту было известно об измене. Неужели она рассказала ему обо всём? Княгиня что, сошла с ума?
Моррот резко остановился и обернулся к Ньёру. Рука мужчины потянулась к мечу, и Змей подумал, что настала его смерть. Марьям предала его? Или это был Лизардис? Но Морроту незачем было убивать Ньёра сейчас, когда это совсем недавно могла сделать Кристофер. Князь Суруссу вытащил свой меч и протянул его Пеплохвату рукоятью вперёд.
 - Мой род и Питоны всегда вместе правили Вэлном, - произнёс Моррот, слегка склоняя голову. – Моя драгоценная супруга рассказала мне всё. И, несмотря на то, что у меня есть все причины ненавидеть тебя, Змей, я вынужден признать, что ты действительно законный король этих земель. В случае восстания ты можешь рассчитывать на помощь Анаконд. Мои люди в твоём распоряжении, Пеплохват. Мой дворец – твой дворец.
Ньёр удивлённо посмотрел на Моррота. Он… присягал ему на верность? Нет, это было слишком неожиданно! Змей ожидал чего угодно, но только не этого.
 - Я… благодарю вас за это, князь Суруссу. Для меня большая честь, что вы согласились служить мне, как королю… - пробормотал Ньёр и снова посмотрел на Марьям. Одного взгляда было достаточно, чтобы Змей понял всё. Княгиня выбрала мужа. Чтож, это был разумный шаг с её стороны, и юноша ничего не мог ей ответить. Он не имел права запрещать ей кого-то любить. Если Марьям выбрала Моррота, то так тому и быть.
 - Не зазнавайся, мальчишка, - пробормотал Анаконда. – Одно неловкое движение – и я отрежу тебе пальцы за то, что прикасался к моей жене.
Суруссу забрал обратно свой меч.
  - Лизардис, я хочу, чтобы городская стража внимательно следила за господином Змеем. А ты будешь его личным телохранителем, - Моррот окинул капитана пристальным взглядом и насупился: - Только что-то мне подсказывает, что ты и так занимаешься этим в последнее время. Развели самодеятельность, чёрт возьми!
  Моррот ещё что-то пробормотал и, коротко кивнув головой, отправился обратно во дворец. Марьям едва заметно улыбнулась Ньёру, виновато опустила глаза и заспешила за мужем. Взгляда этого было достаточно, чтобы Пеплохват понял – он больше здесь не нужен. По крайней мере, эта женщина теперь могла прекрасно обойтись без его любви. Она предпочла мужа. Быть может, это был разумный выбор – Марьям была взрослой княгиней Суруссу, а он, Ньёр, совсем ещё мальчишкой. Подумать только, ещё несколько дней назад они оба были безумно влюблены друг в друга, собирались убить Моррота и захватить Нормад. И почему вдруг сердце резко охладело? Как получилось так, что Суруссу выступили на стороне Ньёра, что Моррот сам присягнул на верность Питонам?..
 - Чёрт возьми, паршиво-то как, - пробормотал Змей, пиная попавшийся под ногу камушек. – У меня только что увели женщину. Её собственный муж.
Лизардис лишь приглушённо усмехнулся и похлопал Ньёра по здоровому плечу:
 - Не расстраивайтесь так, мой господин. В мире полно женщин.
 - Таких как эта – едва ли, - фыркнул Змей и устало поплёлся за Лизардисом. Его сейчас тешила лишь мысль о том, что спустя столько месяцев он мог наконец лечь спать в тёплую мягкую постель, а не на жёсткую деревянную кровать казармы. И вокруг не будет надоедливых храпящих воинов. Лишь тишина. И покой. И пустота. Почему  же на душе было так тоскливо, хотя юноша предполагал, что так всё и обернётся?
Ньёр поёжился, чувствуя, как одиночество наполняет его сердце.