Глава xxiii - главное не оступиться

       Улица Большая Грузинская находится в Центральном округе Москвы, если вообще существует такое понятие. Хоть в столице России большинство людей, начиная от спешащих прохожих и кончая старушками "на завалинках", правильно и даже доброжелательно реагируют на нормальные вопросы, но разузнать путь бывает всё равно не так просто, как хотелось бы.
       На сей раз Бродский к поезду не прибыл, что очень упростило бы дело, но встреча, разумеется, состоялась именно в день приезда, хоть и не так скоро, как Иван надеялся. Гораздо важнее было то, что он в любом случае обязан был знать, продаётся ли квартира на Большой Грузинской.
       Мы упоминали и не раз, что Пётр Владимирович был человек довольно везучий, хоть и мало задумывался об этом, будучи всегда весьма далёким и от религии, и от атеизма, и от суеверий. Понятно, что в критические и опасные моменты жизни от тоже очень нервничал и иногда даже, возможно, причитал, но едва ли в его бормотании часто встречалась реплика вроде "о, Господи, помоги мне!" или хотя бы "слава Богу", "теперь, даст Бог, всё устроится" и т.д. Впрочем, не исключаем, что случалось и такое, как со всяким человеком.
В любом случае прежде, чем завершить ставшие уже для Ивана чуть ли не привычными операции купли-продажи, он должен был где-нибудь жить. Будь он один, то мог бы провести каких-нибудь дней пять в квартире Бродского. Но Пётр Владимирович, разумеется, заранее знал, что Иван Петрович не один. И, как легко догадаться, у него не возникало жгучего желания свести новую дружбу с кем угодно, пусть даже этот человек представляет в данном случае столь оригинальную фигуру и имеет огромное отношение ко всему, что творится.
       Понятно также, что от разговора по телефону, когда Бродский дал принципиальное согласие участвовать во всех делах и дальше, до настоящей поездки прошло немало времени. И за это время невозможно было обойтись без новых разговоров. А потому и Бродский хорошо знал, кто едет с Иваном в Москву, и Савелий Петрович имел обо всём более или менее ясное представление.
Совещания, а точнее, разговоры вскользь в пути, привели их к довольно твёрдому решению, что жизнь в течение, скажем, двух недель в квартире Бродского мало сулит  приятного. В конечном итоге все, от Натальи Ильиничны, пребывающей в Харькове, до жены Петра Владимировича Анны Сергеевны Калмыковой, – все сошлись во мнении, что жить лучше порознь. А потому, конечно же, Бродский, снова бодрый и деятельный, не забыл связаться с Екатериной Васильевной.
Удаленность её квартиры от главного "театра военных действий" – это будет заметный недостаток их нового положения, равно как и новые расходы. Но появлялась зато возможность свободно беседовать и планировать эти самые действия.
       Разумеется, встреча и знакомство состоялись, и всё, что связано с необычным положением, очень даже чувствовалось, но в целом встреча прошла довольно удачно. Любопытно, что столь разные люди, как Савелий Петрович и Пётр Владимирович, испытывали сходные чувства. Независимо от того, каким было положение и как оно менялось, независимо от впечатления, которое они друг на друга произвели, гарантию надёжности и сплочённости давали Иван и Наталья Ильинична. Выходило так, что все участники событий как бы прикрывали друг друга и всё было в порядке. Хотя, конечно, избавиться от страха перед московскими крючками и бюрократами не так-то просто.
       Ваня, само собой не забыл маршруты, а потому путь на улицу Юных ленинцев не составил большого труда. Все сцены встреч, прощаний и приветствий, включая и приятные, мы или пропускаем или описываем очень вскользь. Отметим сразу, что Екатерина Васильевна была, как всегда, обязательна и точна.
Выходило снова так, что всё чудесно, хоть в отличие от бесчисленных прошлых ситуаций цель была уже совсем близка. Но вспоминались и те разговоры, когда даже эту мысль развивали, а всё равно надо было вновь запасаться терпением, хоть и ненадолго вроде бы.
       Главное же, вероятно, всем ясно, хоть и "главное" вычленить не так просто. И всё же имелось одно важнейшее обстоятельство. Бродский не может не понимать, что если, не приведи Господи, покупка квартиры заведёт их в ловушку, то более всех моральный урон понесёт именно он. А что касается крушения жизни, то, видимо, Ивану будет ещё хуже. Суммируя же обстоятельства и соображения, можно было надеяться, что если уж Бродский имеет дело с маклером, адвокатом или продавцом, то это те люди, которых он не боится. Не боится потому, что уже имел с ними дело, а о продавце вызнал всё, что можно.
       Пребывание на улице Юных ленинцев было бы поистине великолепным отдыхом, если бы не предстоящие дела. Чистая и уютная квартира Екатерины Васильевны, близость магазинов и надёжность замков – что ещё требуется? Но вряд ли имело смысл более одного вечера отдыхать и наслаждаться спокойной жизнью. А потому этот прекрасный вечер был у них как бы заранее слегка омрачён тем, что завтра предстоят дела и хлопоты, переговоры с Бродским на разные темы и Бог весть что ещё. Но всё же вечер был в их распоряжении, а мы, как всегда, готовы воспроизвести отрывки из этой беседы. Именно отрывки, так как беседовали и чаёвничали долго и пошли спать лишь в полночь.
       – Хорошо уже то, Ваня, что квартира в Харькове будет продана лишь тогда, когда одна из московских станет вашей с мамой бесспорной собственностью.
       – Ну, а как тебе Бродский? – улыбнулся Иван. – И можно ли быть уверенным, что не попадём в ловушку? Я имею в виду не ловушку, которую Пётр Владимирович соорудит. Это невозможно по самым разным соображениям, хоть любого из них в отдельности достаточно… Нет, я имею в виду, что нас вместе с ним проглотит какая-нибудь акула…
       – Убеждён, что и такое невозможно. Вообще-то мы с тобой не раз это обсуждали. А повидавши Бродского, я ещё больше утвердился. Но мы должны в любом случае охранять свои интересы, точнее, твои, твоей мамы, Альфреды. Яснее ясного то, что не может вся московская жизнь состоять из сплошного, регулярного и беспросветного жульничества. Внимательность, осторожность… Семь раз отмерь, как говорят. И это всё не может быть для нас такой уж непосильной задачей.
       – Сперва избавимся от ценностей, а уж потом рассмотрим квартиру. Далее надо обстоятельно познакомиться с этим самым адвокатом, причём в его же конторе, потому что блуждающий адвокат нам, что ни говори, меньше всего нужен, пусть он даже будет великий знаток, приятнейший человек и не рвач.
       – Да, бесспорно. И если обе продажи сразу не получатся, то надо в любом случае заниматься квартирой. Потому что весь наш с тобой большой опыт учит, что вещица так или иначе уйдёт, то есть это лишь эпизод в приключениях, а квартира – огромный вопрос.
       – Уйдёт-то уйдёт, но после твоих открытий выше человеческих сил отдавать за бесценок, догадываясь об истинной цене вещи. А доказывать, не имея знаний, тоже и тяжело и опасно…
       – Пусть так, но эта вещь сейчас у тебя на руках единственная… А у меня само собой, но это более ясный вопрос.
       – Мне вот сейчас вдруг вспомнилось… Легко ли тебе было расстаться перед этой поездкой со своими капиталами? Ведь только малая часть твоих денег хранится у нас в квартире.
       – Деньги мои разделены поровну и спрятаны так, что найти их невозможно. Но вообще-то они давят весьма сильно уже хотя бы потому, что не могут долго лежать без дела. И я это отлично понимаю. Да тут и понимать особо нечего. А потому сразу по приезде я немедленно займусь колоссальными своими делами. Но всего лишь в Харькове, – рассмеялся он, и Ивану почудилась печаль в этих словах. – Московские масштабы не по карману и, что гораздо важнее, не по годам.
       – А ты ведь можешь сыну и дочери по квартирке подарить, дачу обновить, ремонт сделать в квартире, машину новую купить, уволиться наконец…
       – Все эти дела, Ванюша, так или иначе на повестке дня.
       – Ах, Боже мой! Тогда стоило ли тебе тратить эти бесценные две недели, а то и побольше, на нашу тяжёлую поездку? Поистине благороднейший поступок. Хоть я не любитель высокопарных оборотов речи, но в данном случае это ещё слабо сказано.
       – Знаешь, Ваня… мне иной раз представляется, что вся эта грандиозная эпопея, как ты однажды выразился, только тогда закончится, когда у тебя будет база в Москве. А всякий сбой будет мне мешать хлопотать по своим делам в Харькове. Но я всё-таки связался с тем, кто, надеюсь, поможет мне советом. Об осторожности я тоже не забываю.
       – Но надо торопиться, Савва!
       – Так мы и торопимся, и хлопочем друг о друге…
       У Вани не поворачивался язык сказать, что на 63-м году жизни надо бы очень торопиться. Тут же у него мелькнула странная мысль, что Савелий едва ли планирует писать романы или диссертацию. Но оставшиеся-то двадцать-тридцать лет лучше всего прожить в достатке… Да и дети…
       – У меня попрежнему не идут из головы, – вдруг услышал Ваня слова Савелия, которые словно доносились издалека, – твои, как ты говоришь, раскопки… И как мама тебя поджидала, и тьма, и фонарь, и бродяги… Одной лишь лопатой! А собачий лай чего стоит?.. А что касается моего возраста, то я ведь мгновенно не рассыплюсь, – рассмеялся он. – Я ведь ещё и болеть-то не начинал на 63-м году жизни.
       Иван был поражён тем, что оборот речи Савелия совпал с тем, что совсем недавно пронеслось в его голове. Но всё равно теперь надо ложиться спать, потому что неизвестно, как обернётся дело завтра, а бодрость, ясная голова и спокойствие нужны в любом случае. И это достигается более всего с помощью отдыха. Так что зря допоздна засиделись, но и беседа, конечно, хороша и пошла на пользу. А ночь-то, что ни говори, ещё впереди. Поэтому вполне можно считать, что всё идёт удовлетворительно и своим чередом. И даже если квартира на Большой Грузинской почему-то не оправдает надежд, то они ведь и об этом подумали.
Утром состоялись переговоры с Бродским, который сам удосужился позвонить. Немало времени ушло на то, чтобы сообразить, что лучше всего встретиться у метро "Краснопресненская". Но даже и это не давало полной ясности, и пришлось воспользоваться бумагой, которая, как часто бывает в таких случаях, тоже не сразу нашлась. В конце концов установили точку встречи очень точно, хоть не было уверенности, что на месте она будет найдена легко и просто. Бродскому-то, который много раз там бывал, это действительно не сложно. А Ивану и Савелию Петровичу будет, понятно, труднее. Но хорошо уже то, что они твёрдо знают, куда едут, где встречаются и как проще всего добраться сейчас до метро "Таганская"  и обойти ловушки, которые там подстерегают приезжего. Сейчас едва ли стоило думать о том, с кем придёт Петр Владимирович, но даже если он вообще явится один, то и тогда он должен или иметь ключи или без промедления разыскать того, у кого они имеются.
       Трудно было сказать, насколько успешно продвигается дело, но то, что они не стоят на месте и не расшиблись пока, да и вряд ли в дальнейшем расшибутся о непреодолимые препятствия, – это всё было очевидно. Так что день начался хорошо. А сие очень важно, потому что немало есть людей и Иван, бесспорно, принадлежит к их числу, для которых далеко не безразлично именно то, как начнётся день.
       Встреча, как и договорились, состоялась в условленном месте. А что касается дальнейших дел и планов, то и здесь можно было на что-то рассчитывать, поскольку Пётр Владимирович явился одновременно с ними, и притом не один, а с неким господином, которого и представил как хозяина квартиры. И довольно скоро они в ней пребывали, а планировка, отделка и площадь превзошли все ожидания. Мы хорошо помним, что речь шла до сих пор о меньшей из квартир. Но оказавшись внутри, вполне можно было предположить, что снова имеет место непонимание и они теперь изучают большую из двух квартир, то есть жилье, предназначенное Ивану и Альфреде. На самом деле это была именно меньшая, и мы сейчас поймём, в чем здесь дело.
       Часто встречаются люди, которые считают количество комнат довольно странно, то есть по спальням. Что же касается этого великолепного жилища, то вот что оно из себя представляло. Сперва вы попадаете в некий коридор площадью восемь или десять квадратных метров, но по виду просторный, ничем не загроможденный и уютный. Здесь есть встроенные в стену шкафы, несколько прекрасных крючков вне этих шкафов, а также кресло, сидя в котором можно позаботиться о своих уставших ногах. Но что особенно интересно – это сверкающий чистотой роскошный туалет. Если человек предполагает, что его привели в двухкомнатную квартиру, то он должен ожидать, что сейчас войдёт в одну из этих комнат, а оттуда попадёт в красивую спальню. И дай Бог, чтобы вся полезная площадь составила метров пятьдесят пять. Но наших покупателей ожидал замечательный сюрприз, который вполне мог сбить с толку кого угодно и неизбежно порождал мысль о новом непонимании. Следующим помещением оказался весьма обширный холл – иначе не скажешь. Правда, этот термин в архитектуре означает нечто иное: большое помещение в общественных зданиях, предназначенное для ожидания и отдыха.
       Здесь и состоялся у них разговор. Трудно было судить, что на уме у Бродского и этого самого владельца или псевдовладельца квартиры, но Бродский вдруг сказал с какой-то неопределённой интонацией:
       – Что удивлены? Я ведь Наталье говорил по телефону.
       – Как-то вылетело из головы, – ответил Иван, припомнив разговор с Натальей Ильиничной. – Но мы как раз именно ожидали, что квартира просторная, нарядная. А вот вопрос о том, что считать собственно комнатой мы не рассматривали.
       – Правильно, так обстояло дело, – подтвердил Савелий Петрович. – Тем более, что предстоит купить здесь с вашей помощью целых две квартиры…
       – Так что самое время… – нетерпеливо произнёс Иван Петрович при малейшей заминке брата.
Подумав пару секунд или чуть больше, он добавил:
       – И мы вправе знать, что сейчас рассматриваем двухкомнатную, а не какую-то иную квартиру.
       – Не волнуйтесь, – заявил вдруг хозяин, в котором по говору легко было распознать москвича. – Две комнаты – это две спальни, а потому и квартира двухкомнатная. Так многие понимают, но будем считать, что это заблуждение.
       – Хорошо, пусть так. Это даже интересно, но тогда другая квартира, столь же роскошная, только с тремя спальнями… нам уже совсем не по карману, – заметил как бы печально Иван, очень надеясь на понимание Бродского.
       – Это уж вы с Петром Владимировичем, – последовал ответ.
       – Да, конечно. Мало того, это ведь первое ознакомление с объектом, – заметил Иван и сразу подумал, что оборот речи его несколько странный и напыщенный, хоть вообще-то было не до того. – Итак, мы знаем, что рассматриваем двухкомнатную квартиру, которая на самом деле как минимум трёхкомнатная…
Только здесь он рассмотрел потолки, окна, скрытые светильники. Спален действительно оказалось две, причём в каждой имелись двуспальная кровать, тумбочки, встроенный шкаф. И в воздухе как бы витал центральный и поистине грандиозный вопрос – о цене.
       Когда подошли к этому, то всё как-то ходили вокруг да около, но в конце концов хозяин назвал цену. И здесь можно было танцевать около этой суммы и препираться весьма долго, и городить самые разные соображения. Но цифра эта была внушительная и как бы заранее твёрдо намеченная.
       – Квартира такая стоит 750 тысяч долларов, – заявил этот человек, – то есть примерно 22,5 миллиона рублей. Вы ведь далеко не всё ещё рассмотрели.
Продавец, хоть он пока ещё не назвался, не похож был на жулика и авантюриста, не утверждал, что цена вполне божеская, не настаивал на немедленном ответе. Но, конечно, некоторая неуступчивость в нём чувствовалась, да иначе и быть не могло.
Момент был до того важный и ответственный, что оба брата, которые были теперь и компаньоны и друзья, вполне могли растеряться. И всё-таки, в отличие от подавляющего большинства подобных визитов, которых бывает ежедневно в Москве и Подмосковье великое множество, результат был очевиден. И тут же была высказана удачная, ясная и простая мысль.
       – Мы теперь очень хорошо видим, – спокойно сказал Иван, – многие достоинства этого жилья, включая и отличное место, где много зелени, зоопарк и всё что угодно. Но такой шаг нельзя сделать молниеносно. Давайте, Пётр Владимирович и …
       – Николай Осипович, – подсказал Бродский.
       – Давайте тогда завтра в это же время увидимся здесь с вами, а далее и с адвокатом, без которого я в жизни не решусь на столь огромный шаг, да не где-нибудь, а в столице России, где надо ухо держать востро.
       – Менее всего, – добавил Савелий Петрович, – нам хотелось бы затягивать дело, но и бросаться в омут мы не можем. Стало быть, договорились на завтра.
       – Будь по-вашему, – так же спокойно и сдержанно согласился Николай Осипович.
       С тем они и расстались. При этом обе стороны считали встречу удачной, что и соответствовало действительности. Когда браться оказались вдвоём и без спешки стали обсуждать итоги встречи, то Ивану довольно трудно было припомнить, договорено ли с Бродским заранее, что вся сумма на эту огромную покупку будет взята из тех денег, что хранятся у него. С помощью умозаключений и вспоминая разные операции, хоть вообще-то велись, конечно, точные записи, Иван установил, что денег гораздо больше, чем требуется. Что же касается премии Бродскому, то будет время рассмотреть и этот вопрос. Не говоря о том, что всегда можно позвонить.
       Итоги дня выглядели более чем удачными, хоть оба чувствовали большую усталость и думали, среди прочего, о том, как бы поскорее оказаться в уютной квартире Екатерины Васильевны, попить чайку и отдохнуть от трудов праведных.

––– . –––

       Не легко вообразить какому-нибудь простому человеку, будь то инженер, учёный или завсегдатай пивной, что такая сделка может завершиться менее, чем за неделю. Конечно, олигархи, крупные воры, министры или секретари обкомов из старой советской жизни могли одним росчерком пера устраивать сделки и поинтереснее. Наши же покупатели, которым, будем надеяться, читатель желает удачи от всей души, если бы вдруг их со стороны разглядывал обыватель, были простые люди, хоть вообще-то не так часто встречаются люди столь оригинальные и с такой необычной судьбой. Бродский знал о них, и прежде всего об Иване Вайнштейне, слишком много, чтобы удивляться. А Николай Осипович, видно, знал посредника достаточно, чтобы понимать, что последний в этом случае не пойдёт на сомнительную операцию. И, кажется, Пётр Владимирович убедил продавца настолько, что, как мы помним, этот самый Николай Осипович отдельными репликами заверял покупателя в надёжности и верности сделки. При этом великой тайны Бродский, понятно, не раскрывал.
       Надо сказать, что эта чудесная покупка была сопряжена не только с большими трудами, но и с переживаниями. Иван ведь не мог сказать подобно упоминавшимся только что начальникам и воротилам какому-нибудь своему подручному или служащему: "Гляди у меня, ежели что не так с бумагами, головой ответишь!" Иван мог только сам расшибиться, если, не приведи Господь, что-нибудь случится. Но, как мы видим, плюсов и соображений в пользу надёжности покупки было всё же гораздо больше, чем страхов и подозрений. А Бродский вполне мог гордиться тем, что пребывает как бы в центре операции, за которой последует новая, ещё более интересная.
       Кратковременная эта деятельность Петра Владимировича требовала и памяти, и находчивости, не говоря уже о контактах и с Николаем Осиповичем и с Иваном Петровичем. Не мог ведь он, поясняя, скажем, вскользь, откуда у провинциала из захудалого Харькова взялись деньги, не думать о том, что Николай Осипович может в одной из бесед нечаянно или специально что-нибудь сказать и на эту тему. А потому всякая легенда Бродского тут же передавалась Ване. Конечно, известно всем, что на Украине полно богачей, но так или иначе, должно было соблюдаться правдоподобие всех версий и доверие. Одним словом, менее, чем за неделю управились, и Ване даже не верилось, что он теперь хозяин чудесного жилища в замечательном районе одного из лучших в мире городов.
       Савелий Петрович должен был очень торопиться, но так как в Харькове он всё-таки немало успел сделать, то решил ещё малость побыть в столице России. Хотя бы для того, чтобы твёрдо знать, что обе вещи удачно проданы и все прочие, вроде бы побочные, дела, хоть вообще-то и они были важны, – всё так или иначе им удалось. Был заменён, например, один из замков в приобретённой квартире, осуществлены расчёты с Екатериной Васильевной. Имели место, сверх того, многочисленные звонки в Харьков обоих братьев. Деньги текли, и велся их учёт. Были и такие дела, что молниеносно не делаются: перевод телефона на имя Ивана, разговоры по телефону и при встречах с разными вежливыми и с грубоватыми служащими из коммунальных органов.
       Когда Иван задумывался, что он теперь так или иначе связан с тремя квартирами, а на подходе четвёртая, самая роскошная и пока что неведомая, то ему снова и снова становилось как-то не по себе. Но огромный опыт очень помогал. Причём это был не только "деловой опыт", но даже в большей мере опыт другого рода: умение настраиваться на дела, на борьбу с крючкотворством, а более всего на преодоление страхов и опасений.
       Теперь ему всё чаще являлась мысль, что вдвоём с абсолютно надежным человеком всякое дело движется не вдвое скорее, а в несколько раз. И о чём бы он ни думал, неизменно приходило в голову, что мысль, увы, не новая. Но бесспорный факт заключался в следующем: хорошо ли идут дела или средне, а квартира уже его с мамой и Альфредой собственность.
       Спустя три недели после их прибытия в Москву у них в руках были билеты в Харьков. И теперь, то есть в ближайшие дни, каждого из них ждали новые дела и каждый знал, что может всегда рассчитывать на помощь. Вот уж воистину великая преданность! Можно легко представить, сколь радостны были встречи нашего героя с Альфредой и с Натальей Ильиничной. Одну из сердечных бесед между матерью и сыном мы, пожалуй, воспроизведём здесь, хоть подобных бесед на нашей с вами памяти, читатель, уже множество.
       Когда Ваня подошёл к своему подъезду, то вспомнил, что на сей раз ключей с собой не имеет. Вообще-то это было разумное решение с учётом того, что его карманы во время этой исторической поездки будут чересчур "загружены". В Москве и в поездах он не раз среди многих хлопот и забот делал машинальное движение рукой, чтобы проверить наличие ключей в привычном месте, то есть в одном из застёгнутых надёжно карманов. Но не донеся даже руку до нужной точки, вспоминал… Думать о том, разумно ли он поступил, не имело смысла, а фантастические и страшные картины, связанные с тем, что, не дай Бог, ключи и впрямь понадобятся, Иван отбрасывал, чтобы не сойти с ума.
       Входную дверь он открыл с помощью кода, подумавши в очередной раз, что Украина, где преступности, кажется, поменьше, чем в Москве или в Нью-Йорке, гораздо больше печётся зачем-то о защите подъездов. Поднялся на этаж он, заметно волнуясь, а поднеся руку к звонку даже почувствовал нечто вроде слабости в ногах. Всё это было очень скоротечно, а когда он услышал менее, чем через минуту, "сейчас, Ванюша", радость захлестнула его. Всё было в порядке: Наталья Ильинична увидела в глазок сына, а безотказные замки и цепь открывались быстро. Иван зашёл, все замки были заперты, и только тогда мать и сын обнялись.
       – Знаешь, мама, я пока только сообщаю, что квартира приобретена. Но взглянув на неё, а вернее, побродив по ней, недолго и запутаться в этом вопросе. То есть может показаться, что это как раз большая из двух намеченных нами.
       – Я вижу, Ваня, и очень даже хорошо чувствую, что съездили вы с Савелием не зря. И тебе, конечно же, есть что рассказать и чем порадовать меня. Главнейшее ты уже сообщил, а остальное во время, как мы иной раз говорим, трапезы. У меня всё почти готово, а потому план совсем прост: ты в душ, я на кухню, а дальше весьма долгий и, надеюсь, очень приятный разговор.
       – Да, так примерно и будет. Вот только Альфредку обрадую сейчас по телефону, а дальше всё именно так, как ты рассказала. Как всё-таки приятно возвратиться домой, когда понимаешь, что съездил не зря… А к Альфреде попозже, о чём и предупрежу…
       Теперь он не знал, чему больше радоваться: что так удачно съездил и жив-здоров воротился, что мама спокойна и здорова или же тому, что Альфреда его поджидает. Впрочем, было и ещё одно обстоятельство, повышающее настроение: он знал, что все бумаги аккуратно лежат в сумке, имеются ключи от новой квартиры, ничего не упущено из виду и не потеряно. Душ – это, конечно, замечательно, но среди прочих особенностей его характера имелась одна черта, довольно распространённая в принципе среди людей, но ему особенно присущая. Если уж он получает удовольствие и радуется, то ничего не должно отвлекать. Правда, за последнее время, как мы понимаем, плохо это удавалось. А сейчас не хотелось не только печальных мыслей или опасений, но даже малейших сомнений в чём-нибудь. Звонок Альфреде подтвердил то, что и так было ясно, поскольку совсем недавно беседовали. Всё у них в полном порядке, квартира Валентина Павловича Рубинштейна цела-целёхонька, ну и всё, что в ней хранится…
       Вот теперь можно и в душе поплескаться всласть, и расслабиться, а после и рюмочку пропустить и подробно ознакомить маму с итогами поездки. Когда садились за стол, он сказал, что хоть продолжает путешествовать налегке,  но кое-что везёт с собой. Впрочем, начал он разговор на эту тему довольно оригинально и остроумно.
       – Ты не серчай, мама, что я "гостинцы" не привёз. Слишком уж много груза у меня. Бумаги, бумаги… А бумага, как известно, весьма тяжела.
       – Неужели такая прорва бумаги, сынок?
       – Да, имеется кое-что. Копии документов, подтверждающих, что квартира есть собственность некоего Николая Осиповича Проскурина. Долго я рассматривал эти бумаги, преодолевая неловкость и даже страх. А вдруг он осерчает и вообще передумает иметь со мной дело…
       – Ну и как, Ваня? Твёрдо теперь уверен?
       – Почти на сто процентов, – улыбнулся он, хорошо понимая, что мама вполне оценит эту реплику и поймёт, что всё в полном порядке, если отбросить безумные фантазии и страхи.
       – Остроумный ответ, – заметила с весёлой улыбкой Наталья Ильинична. – Что ещё?
       – Копии многих коммунальных платежей. Пусть не всех за долгие годы, но тех важных, которые практически подтверждают, что и промежуточные между ними счета оплачены.
       – Неужели покупка квартиры такая же огромная операция, как какая-нибудь международная акция или соглашение?
       – Несравненно важнее, мамочка! То и дело слышишь, что люди норовят продать то, что им не принадлежит.
       – Что ещё, Ванюша?
       – Акт купли-продажи с печатями, как говорят.
       – Это, надо думать, и есть важнейшая теперь наша бумага?
       – Ну в принципе, у нас да и во многих семьях, есть реликвии и поважнее и поинтереснее. Иные люди ценят снимки столетней давности, какие-нибудь документы, удостоверяющие знатное происхождение, гербовые пуговицы. Есть кое-что в этом роде и у нас с тобой, хоть мы не из дворян, а из народа, как говорится… Не ясно только, из какого именно народа, – рассмеялся он. – Но вернёмся к теме разговора.
       – Да, пожалуй… Ах, боже мой, а что на кухне творится?.. Вспомнила: всё в порядке. Ты ещё что-то сказать по поводу бумаг собирался.
       – Есть ещё расписка насчёт денег, где указаны и номера купюр. Ты заметила, что при всякой купле-продаже за наличные непременно все заботятся о том, чтобы деньги были не фальшивые.
       – А насчёт гражданства, Ваня?
       – Есть бумага и о том, что я, Иван Петрович Вайнштейн, – гражданин России. Хоть, вообще говоря, квартиру в Москве имеет право купить, надо думать, и негр из африканских джунглей.
       – Короче говоря, эта покупка – одно из важнейших твоих свершений, Ванюша. Но мы-то с тобой знаем, что перекрыть главный подвиг твоей жизни едва ли уже когда-нибудь удастся…
       – Знаешь, мама, почему Савелий не претендует на большее?.. Я, кажется, говорил тебе… Среди прочих причин более всего, должно быть, потому, что представляет весь ужас раскопок. Ну да ладно, мы об этом столько раз уже говорили. А вообще-то не мешало бы ещё один брусок ему отдать.
       – Он не возьмёт, Ваня. Но это можно и в дальнейшем решить. А пока что большая часть наших ожерелий и медальонов всё ещё у нас, к превеликому сожалению. Кстати сказать, то, что ты возил в Москву, надеюсь, удачно продано?.. Но едва ли лучше, чем Савелий Петрович наш продал те две вещицы.
       – Словом, мама, хоть до финала ещё далеко, но теперь и я вижу, что дело движется. А оценить, каждую вещь мы не сможем, сколько бы ни старались. Но факт остаётся фактом: то, что мы с Савелием продали в Москве, скорее всего ушло по нормальной цене. И уж точно, что лучше большинства наших предыдущих продаж, хоть и уступает заметно тем двум продажам моего брата. Чтобы всё это понимать, надо долго изучать сию особую науку. Не говоря уже о том, что не вполне понятно, какую именно…
       В процессе этого разговора они уже пару раз чокались, но всё равно пили совсем мало. Иван очень был доволен, что теперь многие страхи позади, а дальнейший путь тоже более или менее ясен. Чистоту и идеальный порядок на кухне – всё это сделали очень быстро соединёнными усилиями. Наталья Ильинична пребывала в отличном настроении.
       – Ты теперь, Ванюша, отдохни хоть чуточку перед очередным "свиданием", – произнесла он с неподражаемым юмором. – Впрочем, кто же лучше меня знает твой характер? Не сомневаюсь, что сейчас любая бумаженция найдёт своё точное место. А уж дальше передохнешь малость и в путь!
       – Я лишь одно знаю твёрдо: никогда я не бываю так спокоен, как после разговора с тобой, мамочка.
       – И я более всего на свете хочу теперь, чтобы в Москве мы жили рядом. Как ты сказал? Большая Грузинская?
       – Да. И места там такие, что легче, чем раньше казалось, расставаться и с Сумской, и со спуском Халтурина, и с садом Шевченко. А наезжать в родной город всё равно будем частенько. И ты, думаю, не откажешься от таких путешествий.
       – Непременно. Но до этого ещё далеко. Вторую нашу квартиру искать-то труднее будет в заранее заданном месте.
       – Даст Бог, Бродский наш не подкачает. Он ведь теперь, как, впрочем, и прежде нередко бывало, в центре событий. И это, похоже, придаёт ему сил.
       – А ты никогда не задумывался, что кто-нибудь заинтересуется вопросом: откуда у Вайнштейна более двух миллионов долларов. Мало того, если он покупает две квартиры, переезжает из Харькова в Москву, курсирует без конца, не работает… стало быть имеет ещё что-нибудь "на чёрный день"…
       – Я об этом, мама, постоянно думаю, хоть в демократическом государстве гражданин не должен объяснять, откуда у него деньги. Мало того, иные богатые люди, иностранцы, бывшие москвичи, разные мазурики покупают квартиры в столице России поинтереснее, чем мы, и особняки… Одним словом, столбят места в Москве, даже если не вполне понимают для чего.
       – Так ты думаешь, что никто не обратит внимания?
       – Этого я не знаю. Но первая-то покупка прошла легко, а вторую можно устроить с помощью другого адвоката. Близость двух наших квартир, когда мы купим вторую, ни о чём не говорит. Таким образом, этого всего… я имею в виду… что именно Вайнштейн купил две квартиры, может никто не заметить. Ты вспомни, как мы здесь, в нашем городе, переживали, что обратят внимание на сдачу в скупку золотых слитков.
       – Да, Ваня, это действительно интересное соображение.
       – Я об этом, конечно же, размышлял. Продажа огромных золотых брусков – явление, из ряда вон выходящее. А покупка квартиры – вещь житейская. Мало того, хоть Харьков – огромный город и даже на душу населения имеет площадь, возможно, больше Москвы… что-то я заговариваюсь. Короче говоря, Москва и Подмосковье – это целое государство, и не самое маленькое. А сделок поинтереснее, чем наши покупки жилья, тут бывает великое множество.
       – Но на всякий случай полезно всё же иметь версию о происхождении двух хотя бы миллионов долларов.
       – Чтобы задать такой вопрос официально, надо иметь какие-то основания, решения. А у нас могут быть разные источники: и ты и я много трудились и имели заработки гораздо выше среднего. И мой подлинный отец унаследовал, пусть даже тайно, что-нибудь от своих предков… мы можем назвать лишь десять… ну пусть пятнадцать процентов от истинной суммы. Мы и свидетелей найдём очень надёжных, хоть люди это абсолютно разные: Пётр Бродский, Савелий Добродеев… Вообще всякий суд – вещь громоздкая, если можно так выразиться… Тем более, когда дело происходит в разных государствах.
       – Но если вся эта каша заварится, то вместо счастливой жизни и нормальной работы начнётся бесконечная тягомотина… Знаешь, сынок, я поневоле начинаю употреблять словечки.
       – Хотя это словечко очень уместно. Правда, независимо от того, как назвать это… волокита, судейские крючки, тягомотина… Понимаешь, чтобы дело тянулось, оно должно начаться, а для этого не видно ни малейших… ну пусть это слишком сильно сказано… веских оснований.
       – Тут, Ванюша, слишком уж много зависит от того, как нам представляется дело… точнее, несуществующее дело. Пока что меньшая из покупок прошла без сучка, без задоринки. А разница между двумя операциями не так уж огромна. Поэтому мы вправе ожидать, что всё очень скоро устроится окончательно и без излишних приключений. Но мы заговорились, сынок, а тебе пора в путь трогаться.
       – Да, пожалуй. Пусть ещё пять минут уйдёт на то, чтобы проверить, всё ли верно лежит.
       – Тогда не стану мешать.
       – Но последняя реплика всё же не повредит. Беседы наши хороши тем, что в них нет натяжек для самоуспокоения, то есть занижения опасности… А с другой стороны, мы опасности не преувеличиваем и не поддаёмся панике.
       – Совершенно справедливо. Ну что ж, тогда счастливого пути!.. Как только придёшь на квартиру Рубинштейна, непременно позвони, а уж дальше… вечер… а там и ночь в твоём распоряжении. Вот она какова – жизнь на два дома, – улыбнулась Наталья Ильинична и помахала рукой, собираясь уйти в свою комнату, как только будет вставлена цепь и заперты замки.

––– . –––

       Отправляясь к возлюбленной, Иван не мог предположить, что его в ближайшем будущем настигнет крайне неприятное сообщение от Бродского. Судьба иногда щадит нас, оставляя некоторое время в неведении. И часто приходится слышать от людей деятельных и даже находящихся в центре интересных событий такую примерно фразу: "Какое счастье, что я в тот момент не получил это убийственное известие!" Надо сказать, что удачная покупка квартиры в Москве и все сопутствующие обстоятельства, равно, как и беседа с Натальей Ильиничной, – всё это были колоссальные шаги вперед. А потому шёл он к Альфреде с лёгким сердцем. Конечно, свидание с любимой, очаровательной и молодой женщиной – само по себе большая радость. А ведь помимо этого совсем скоро выяснится, что и квартира, и всё, что в ней хранится, и гараж, и автомобиль – всё в идеальном порядке.
       Не станем сию минуту разъяснять, какого рода сообщение поджидало на следующий день нашего героя. И те из читателей, кто пристально следит, пусть надеются, что и эта беда обойдёт его стороной. А пока что он пребывает в отличном настроении.
       Добрался Иван чрезвычайно быстро и перво-наперво убедился, что гараж заперт. За последнее время ему частенько случалось, поднимаясь по лестнице, испытывать некий трепет. Но если несколько часов назад это было вызвано тревогой, то сейчас вовсе не было беспокойства. И он с лёгким сердцем нажал кнопку звонка. Ответ последовал весьма быстро.
       – Я здесь, Ванюша, поджидаю тебя в нашей, а точнее, в не нашей великолепной квартире, – говорила с весёлой улыбкой на лице Альфреда, открывая дверь и обнимая его. – Конечно, я более жду твоей любви, чем твоих интереснейших рассказов, но и рассказы, уверена, будут фантастические и притом чрезвычайно правдивыми.
       – И не только рассказы, но и планы. Потому что, если подробно рассказать сейчас  о том, что имело место, и, как говорят математики, экстраполировать…
       – Ты пугаешь меня, Ваня, – сказала Аллочка, отступив на полшага и снова очаровательно улыбнувшись.
       – Да, ты права. Как-то упустил из виду, что можно быть великолепным архитектором без больших математических познаний. Ах, прости ради Бога, – улыбнулся и он. – Я хотел сказать: без особой терминологии.
       – Я, Ванюша, это слово слышала и не раз. Ты упускаешь из виду, что в отличие от многих людей, рвущихся в науку, в высокое искусство, а более всего к большим деньгам, я хорошо училась в школе и не старалась получить высшее образование, минуя среднее. Хотя, честно говоря, термин слишком уж не из живого языка.
       – Так это же шутка, – отвечал он весело, – и боюсь, что не слишком интересная.
Они помолчали, как бы обозревая друг друга в преддверии ласк и блаженства.
       – Ах, оставим это, нам ведь с тобой, Ванюша, всегда есть о чём поговорить и чем заняться.
       – А раз так, то я говорю тебе, что дела идут великолепно. И можно с легким сердцем приступить к трапезе.
       Альфреда на сей раз сервировала стол таким образом, что не было ни малейшей нужды хоть что-нибудь добавить или поправить. Квартира Рубинштейна сияла чистотой, имущество Аллочки и Вани пребывало здесь в идеальном порядке и ни при каких обстоятельствах не могло перепутаться с тем, что хранили здесь хозяева. Что до сокровищ, то слитков оставалось совсем мало, а драгоценности теперь были если не инвентаризованы и записаны, то тщательно рассмотрены и хранились частично здесь, а частично – в квартире Натальи Ильиничны.
       Прежде, чем сесть за стол, Ваня не забыл позвонить домой. При этом мелькнула мысль, что короткий разговор с Альфредой, сервированный стол и то, как отлично в течение часа или около того идут дела, – всё вместе могло привести и к тому, что он забыл бы позвонить. А мама, не дождавшись звонка, долго бы не решалась звонить Ване, чтобы не вторгаться в чудесный вечер сына и будущей невестки. Мало ли что могло случиться? Важно ведь другое: все идёт "по плану", ничего он не забывает, а потому можно наконец полностью расслабиться. Итак, предстоял скромный, но едва ли не изысканный пир, ночь, исполненная блаженства, счастливое пробуждение, катание на отличной машине по городу, которое должно было завершиться посещением любимой квартиры.
       И даже вечная его досада, что с квартирой придётся расстаться, теперь не тревожила. Он охотно делился с Альфредой мыслями о том, что приобретённая царская квартира в Москве – всего лишь меньшая из двух. Что же касается второй, то есть именно их с Аллочкой московского жилища, то хоть её пока не купили и даже не подыскали, но нет малейших сомнений, что найти её будет легко. Во-первых, купить всегда легче, чем продать, а во-вторых, встречались уже подобные объявления. И главное – денег на всё хватит с избытком. Рассказы о том, что стоимость украшений теперь более или менее понятна и сулит новые большие доходы, он пока что оставил в стороне. Едва ли стоило обрушивать на Альфреду, и без того счастливую, вал информации. Это и тяжело и отчасти даже как-то нескромно.
       Всё шло своим чередом, и не так просто было влюблённым припомнить лучший вечер, хоть знакомы они если и не годы, то много месяцев. Интересно, что вынужденные периоды жизни порознь только усиливали страсть. Но, разумеется, очень долго так длиться не может. И какими бы оригинальными ни были планы и проекты, но семья и дети – это как бы важнейшая, главная составляющая часть подлинного счастья. Впрочем, иные находят счастье как раз в противоположном: не нужно детей, поменьше хлопот и трудов и как можно больше наслаждений. Но Иван Вайнштейн и Альфреда Коваленко, будучи людьми самобытными, весьма далеки всё же от любой патологии. А вообще-то, как уже отмечалось, и другие близкие Ване люди, а таковых "раз, два и обчёлся", обладали при какой угодно оригинальности нормальным характером и правильным представлением о счастливой жизни.
Вечер вдвоём шёл восхитительно, нашлась и музыка и место для танцев, и трудно было присовокупить ещё что-нибудь к столь чудесному течению этого вечера.
       – Знаешь, Ванюша, мне кажется, что мы никогда не постареем, – говорила Альфреда, вглядываясь в его черты.
       – Дай Бог, чтобы так и было, – отвечал он, не желая вспоминать свои подходы к зеркалу в труднейшие моменты жизни.
       Не зря говорят, что от переживаний быстро стареют. А насчёт того, что свалившееся с небес счастье может подарить новую молодость, то это вопрос чрезвычайно интересный, но запутанный. Вообще-то внешность человека и выражение лица очень сильно меняются в зависимости от настроения. Но любой рано или поздно не может не разглядеть первые неумолимые отметки времени, пусть даже до старости ещё далеко. Частенько думал он и о том, что многих превратили бы в стариков или в инвалидов те испытания, через которые он прошёл. Так что никаких новых приключений, потрясений и даже просто осложнений Иван Вайнштейн не хотел.
А между тем в ближайшие сутки ему суждено было на несколько дней погрузиться в пучину новых тяжёлых страхов. И если это слишком уж сильно сказано, то всё же его, а также Натальи Ильиничны и Альфреды покой очень будет нарушен. А новые неприятности в этих условиях, когда до счастья рукой подать, слишком уж нежелательны.
       Кажется, эта ночь, эти ласки и безмятежность изобиловали такими волшебными моментами, каких они до сих пор не испытали. Её пленительный голос, её кокетство и вместе с тем податливость доводили его до безумия. Так что можно с уверенностью утверждать, что эта ночь, предыдущие события, а ещё более последующие – всё это запомнится Ивану Петровичу Вайнштейну навсегда.
Сон, а точнее засыпание и пробуждение были чудесны. Утром же можно будет подумать, чем заняться дальше. Во всяком положении бывают особые плюсы. А потому, хоть часто приходили в голову мысли насчёт работы, но на сей раз он очень был рад, что является безработным. Что же касается Альфреды, то она позаботилась, безусловно, о том, чтобы следующий день после волшебной ночи был абсолютно свободен. Теперь предстоял царский завтрак и поездки на новой машине к Наталье Ильиничне. Ночь освежила и Альфреду и Ивана, и взгляды их без единого слова как бы давали понять: что бы ни предложил любой из них, это будет встречено с большим пониманием. Их снова как магнитом тянуло друг к другу, но Ваня всё-таки не забывал о своём возрасте. А потому он предложил съездить домой, а заодно убедиться, что никто из жильцов не станет слишком пристально рассматривать их новый автомобиль. Эта машина, впрочем, была без излишеств, а достоинства её были весьма существенными: просторный салон и мощный двигатель.
Удача их не покидала. Как раз когда Иван стал осторожно выезжать, из другого гаража выкатился автомобиль поинтереснее.
       – Знаешь, о чём я думаю? – заметил Иван.– Я вижу, что несколько зевак, которые ищут, на что бы поглазеть, отдают предпочтение вовсе не нашей новой машине, хоть мы тут "залётные"…
       – Это чудесно! Но ещё лучше, что мы об этой квартире скоро забудем.
       – Ну, положим, не так уж скоро. А вообще-то хорошо бы, так же, как и о гараже. Но не о гостеприимстве и многих достоинствах Валентина Павловича Рубинштейна. А вот забыть о нашей с мамой квартире, уплывающей из рук, будет очень трудно.
       – Ах, как я тебя понимаю, Ванюша! Но это всё ведь ваши с мамой решения, которые отменить невозможно.
       – Что правда, то правда. Но в незыблемости решений есть свои преимущества: они приближают финал приключений, а я малость устал от всей круговерти.
       – Я думаю, что ты в столице России будешь блистать не хуже, чем в любимом Харькове.
       – А я и в Харькове не блистал, – лукаво улыбнулся Ваня.
       – Возможно, это не точное выражение, но смотришься ты, Ванюша, отлично. Так что "не стоит печалиться – вся жизнь впереди".
       – И раз так, то поехали. А дальше видно будет, чем заняться. Может быть, втроём покатаемся… А вообще-то эти два дня надолго запомнятся.
       Трудно было вообразить, что на самом деле не только эти два дня, но целая пятидневка, а то и неделя, именно запомнятся на всю жизнь. Пока что необходимо было позвонить. Вообще-то излишние звонки и утомляют и не всегда нас радуют, хотя бы потому, что, случается, не сразу дозвонишься. Но провидение, видимо, продолжало его щадить до поры до времени. Уж не для того ли, чтобы чувствительнее оказался удар?..
       Машина катила легко, и Альфреда снова, как уже не раз случалось, вспоминала, что не имеет прав, а это, мягко говоря, не солидно.
       – Знаешь, Ванюша, я вот думаю как бы мне побыстрее права раздобыть. Хорошо бы подучиться и с твоей помощью сдать на права.
       – Я, Альфредочка, плохой учитель. Я и сам-то, припоминаю, с грехом пополам научился.
       – Но сейчас ездишь очень неплохо.
       – Ты хочешь сказать "не очень плохо"?– рассмеялся он, а она захохотала.
       – Ты, Ванюша, поистине кладезь дарований. Как ты говоришь: эстрадные хохмачи?.. Им, кажется, далеко до тебя, хоть они с этого живут и, похоже, на судьбу не жалуются.
       – Причём живут недурно: деньги, гастроли, разъезды, известность…
В таких забавных разговорах прошёл весь путь, весьма короткий, хоть и не вполне простой. Но и тут всё было в порядке: мелких ошибок никто не заметил, да и совсем мало встречалось стражей закона. Поднялись очень легко, и никак не могла прийти им мысль, что поджидает не самый приятный сюрприз.
       Как только вошли, Ваня сразу это почувствовал, несмотря на отсутствие тревожных восклицаний. Наоборот, мама и Альфреда сердечно обнялись.
       – Что-нибудь случилось, мама?
       – У нас, ты ведь знаешь, – печально улыбнулась Наталья Ильинична, – если что-нибудь случается, то мы от Бродского узнаём. И вот, представь себе, он позвонил и сделал странные сообщения… Я начну с любого из них, а уж потом будем разбираться. Оказывается, имела место некая групповая драка…
       – Но это в Москве думаю, происшествие не такое уж редкое, если вспомнить, что там, помимо таджиков и туркменов, метущих улицу, много кавказцев… – говорил Ваня как-то неуверенно, чувствуя, что это к делу, скорее всего, мало относится. – И много воинственных русофилов, но я не большой знаток московской жизни…
       – Ваня, это всё, что ты говоришь, общие слова. А убили некоего Георгия Михайловича Фетисова.
       – Вот так новость! – воскликнул Иван.
       – А кто это? – изумилась Альфреда, тем более, что и весь разговор был необычным и тревожил её.
       – Это некий Жорж.
       – Послушай, Ваня, – сказала с заметной тревогой Альфреда, – ты мне как-то говорил, что есть какие-то зверьки, опасные якобы… А потом опасность вроде бы миновала… И, кажется, ты однажды имена упоминал.
       – Да, это как раз то, о чём идёт речь. То, что Жоржа убили, – это прекрасно, – говорил Иван, не стесняясь, что реплика кажется со стороны весьма циничной.
        – Но слушайте дальше. Сергея… Шепетько… так, кажется?.. избили до полусмерти, но всё-таки он оказался в больнице. А так как, кроме Жоржа, возможно, ещё кого-то в потасовке убили или покалечили, то этим заинтересовалась милиция. И этого весьма недалекого типа, которому к тому же нанесли, возможно, удар в голову, всё-таки расспрашивали…
       – Не такой уж он "недалёкий", если припомнить его иные реплики в наших ужасных разговорах. Как же он сказал тогда?.. Дай припомнить… Ах вот как, вспомнил! "Так ты, сука, сейчас с нами договоришься, а сам сразу в гадиловку позвонишь". Я, конечно, подробности вспоминать не собираюсь…
       – Понимаешь, сынок, Бродский очень даже хорошо разобрался, и он теперь почти уверен, что этот самый Серж, который и без того не блистал умом, наконец и вовсе с ума сошёл, да и вообще после страшных побоев теперь не жилец. Но кое-что он вспомнил, – сказала быстро Наталья Ильинична и тут же молниеносно поторопилась добавить, ограждая сына от потрясений, нечто очень важное. – Он смог вспомнить только Виталика и, как это ни странно, улицу и дом.
       – Да, да, я прекрасно помню, что Виталику очень угрожали, а потому пришлось их направить в Харьков…
       – Вот это всё Серж и забыл…
       – Но можно ли вспомнить лишь часть событий, столь тесно переплетённых?
       – Выходит, что можно. Мало того, он про Виталика даже повторил якобы не раз, а потом вовсе перестал говорить… Между прочим, известна и больница, где пребывает Серж.
       – А каким же образом Бродскому всё это известно?
       – Должно быть, ему сказали и это, когда приходили искать Виталика. Важно другое. Направив их по адресу, Бродский наш тут же позвонил Виталику и сказал ему: ни слова ни при каких обстоятельствах ни о Харькове, ни о Вайнштейне, ни о чём другом.
       – Да, недооцениваем мы Бродского… и в который уже раз… Но где же гарантия, что его зятёк, этот недоумок, будет молчать?
       – Гарантии стопроцентной, может, и нет, но Бродский-то его знает как облупленного, а потому объяснил ему, что всякая его правдивость похоронит его самого.
       – Так как же для милиции это выглядит? Бессильный убогий Виталик устроил такое побоище? Хотя можно представить дело и так: для милиции всё окутано полным туманом. А если Серж не жилец, то дальше и разматывать нечего. Мало ли что плёл искалеченный дурак? А что в прошлом он не  вполне дурак – никто теперь не помнит.
       Оставалось, стало быть, лишь одно: снова набраться терпения и ждать. Иван вспомнил, как по поводу разных операций, включая и покупку квартиры в Москве, он нередко говорил себе: "Главное – не оступиться". Но теперь эта фраза то ли обрела новый смысл, то ли вообще лишилась смысла.